Навстречу подъему.

Уже в прошлом году (см. «В ожидании промышленного подъема» в № 7 «Правды») можно было установить неизбежность близкого экономического оживления. Острый кризис в Америке и в Европе стал уступать место некоторому равновесию, а затем и оживлению. В банках сосредоточилось много денег, отдыхавших от дел. Деньги подешевели, т.-е. процент сильно упал. Это внушало русскому рынку надежду на приток свежих европейских миллиардов — в поисках за более высоким процентом. Да и в русских банках — именно вследствие долгого застоя в делах — скопились большие денежные суммы; за один 1909 год прибавилось в банках полмиллиарда рублей. Сюда присоединился небывалый урожай 1909 г. при очень высоких ценах на хлеб.

Но прежде, чем успело сказаться в действительности сколько-нибудь серьезное оживление промышленной деятельности, начался биржевой ажиотаж (азартная игра). Путь прокладывала 4%-ая государственная рента: в 1907 году она упала до 69, а в июле этого года поднялась до 9518, т.-е. до той высоты, на которой она стояла за день до открытия русско-японской войны. Но и все другие бумаги: государственные, банковские, промышленные последовали за ней. В ожидании будущего расцвета и будущих барышей спекулянты, начиная со второй половины прошлого года, принялись наперебой покупать все биржевые бумаги. Цены поднимались, как вода в весеннее половодье. Азарт привлекал все более и более широкую публику, всем паразитам и паразитикам хотелось хоть лизнуть жирненького и тепленького. Эта бешеная горячка длилась до июля этого года. Тут наступил поворот, цены несколько опустились. Мелкая биржевая братия, конечно, обожгла пальцы, а ее сбереженья и барыши попали в хайло крупным биржевым акулам.

Чтобы достигнуть этого результата, биржевые спекулянты (игроки) извлекали из банков свободные капиталы, отвлекая их от производительного применения в промышленности. Спекулируя на будущий подъем и снимая с него заранее сливки, биржа таким образом задерживает действительный подъем, ослабляет и парализует его. Уж такова эта бессмысленная механика капиталистического хозяйства, где регулятором производства является жадность собственников, и где эта жадность пожирает себя самое.

Тем не менее уже в прошлом году — именно во вторую половину его, когда стали выясняться высокие качества урожая — в некоторых отраслях обнаружилось оживление. Число рабочих в подчиненных фабричной инспекции предприятиях возросло за год на 40.996 человек, т.-е. на 23%*. Ярко выраженный с 1905 г. приток населения в крупные центры еще более усилился. Началось домостроительство, которое еще более оживилось в текущем году. Обилие зерна сразу повысило доходы казенных и частных железных дорог. Крестьянство было по обыкновению обобрано государством, помещиком и скупщиком, тем не менее урожай не мог не повысить покупательных сил деревни. Это сказалось прежде всего на продуктах текстильной промышленности. Мукомольное и свеклосахарное дело, производство сельскохозяйственных машин — всему этому был уже дан толчок урожаем 1909 года. В таких тяжеловесных отраслях, как угольная и металлургическая промышленность, кризис оставался, однако, еще во всей своей силе. Да и на всем рынке господствовала неуверенность, воспитанная десятилетием кризиса. А тут еще ужасающая холерная эпидемия — при добросовестной поддержке столыпинской администрации и черносотенных земств и дум — попробовала могильной плитой придушить хозяйственную жизнь целых районов.

* По позднейшим данным, число рабочих увеличилось на 28 тыс. чел. — Ред.

Но — живуч человек! Сквозь чащу государственного воровства и административного разбоя, сквозь ужасы холеры и чумы, наконец, сквозь безумие биржевого хищничества, медленно, но упорно прокладывают себе дорогу хозяйственные потребности страны.

В последние месяцы началось несомненное оживление в железной промышленности — главным образом на Юге; производство готовых продуктов выросло по сравнению с более или менее благоприятным 1904 г. на 14%, а отпуск их на 24%. Важными причинами этого оживления, помимо усиления строительной деятельности, являются расширение сети железных дорог, а также развитие машиностроения. Это выдвигает передовой отряд пролетариата — рабочих по металлу, упрочивает их позиции не только для обороны, но и для нападения.

Разумеется, железоделательные синдикаты, как «Продамет», «Кровля» и др., не дремлют. При первых признаках оживления они сразу подняли цены, — этим они суживают спрос и тормозят подъем. Как биржевые игроки, ища золотых желудей, подрывают корни производства, так и синдикатские дельцы, гонимые ненасытной алчностью, душат посредством высоких цен растущий спрос. Только дружный и рассчитанный натиск рабочих может выбить этих монополистов из их позиций и заставить их искать выхода в понижении цен и расширении сбыта.

Урожай 1910 года оценивается выше среднего. Его влияние, как и влияние прошлогоднего урожая, непосредственнее всего сказывается на текстильной промышленности. Здесь уже прошла первая стачечная волна, знаменующая начало боевого пробуждения рабочих-ткачей*.

* «Полоса забастовок текстильщиков» — начинается с января 1910 г. в Москве, Петербурге, Одессе, некоторых городах Польши и т. д. В Москве за один июнь месяц бастовало 15.000 человек (Прохоровская мануфактура — 7.000 человек, Гивартовского — 1.200 чел. и т. д.).

В Польше центром движения была сначала Лодзь, а затем движение перебросилось в Радомскую губ. Здесь, как и в Москве, борьба сразу приняла организованные формы. В других же городах — в Петербурге, Екатеринославе, Одессе и т. д. — летний стачечный подъем имел неоформленный и эпизодический характер. Повсюду главное требование заключалось в повышении заработной платы до уровня 1907—1908 гг. Непосредственным поводом к объявлению забастовок служили то грубое обращение мастера, то увольнение рабочих без уважительной причины, то уменьшение заработка тем или иным способом. Несмотря на большой подъем и выдержку бастующих, забастовки в большинстве случаев кончались неудачно для рабочих, что объясняется вмешательством властей на стороне предпринимателей и недостаточной организованностью стачечного движения. — Редакция Госиздата в 1920-е гг.

Быстро выросшие города увидели себя после революции перед лицом новых огромных задач по водоснабжению, оздоровлению и пр. Заключается ряд городских займов, предстоят большие работы. Это выдвигает строительный пролетариат и увеличивает кадры муниципальных (городских) служащих и рабочих.

Промышленный подъем — не только в России, но и во всем мире — увеличивает спрос на хлеб. Между тем Америка индустриализируется и большую часть своего зерна потребляет сама. Хлеб дорожает из года в год, а Россия становится главной поставщицей его на мировом рынке. Крестьянская масса, прижатая податным прессом, вынуждена по осени продавать хлеб по той цене, какую дают. Но крестьянская буржуазия, крупные помещики и мукомолы, хлебные скупщики, за которыми стоят банки, проектирующие синдикат экспортеров, — всем им высокие цены при хороших урожаях дают колоссальные барыши. Вместе с ценами на хлеб чудовищно поднимаются цены на землю. А весь этот прилив капиталов к земле сулит подъем сельской промышленности, расширение капиталистического помещичьего хозяйства, его техническое совершенствование и — вытеснение крестьянской аренды. Это означает, в свою очередь, пролетаризацию массы мелких крестьян-арендаторов и формирование новых кадров сельского пролетариата в экономиях — пшеничных фабриках.

Не за горами время, когда сельскохозяйственные рабочие, которым в России предстоит огромная роль, выступят на путь планомерной классовой борьбы.

Все это показывает, что промышленный подъем открывает перед нами широкие возможности, хотя он и укрепляет на первое время наших врагов.

Ссылаясь на высокий курс ренты и на начинающееся экономическое оживление, правительство бахвалится достигнутым успокоением и устойчивостью государственных финансов. Курс ренты — шутка ли вымолвить — 95!* Да и государственные доходы за первые пять месяцев 1910 г. по сравнению с прошлым годом поднялись: с казенных жел. дор. на 37 милл., с водки на 25 милл., с сахара на 22 миллиона рублей и т. д. Как не радоваться плодам успокоения!..

* Не надо забывать, что деньги сейчас дешевы, а фирма Романовых платит своим кредиторам минимум 4%, тогда как Германия и Франция платят 3%, Англия — только 2%.

Несомненно: совместными усилиями безработицы, виселицы, холеры и чумы в стране установился покой кладбища. Но ведь этот покой 1908—1909 гг. был именно последним результатом десятилетнего кризиса, вконец истощившего рабочих. Промышленный подъем не укрепит столыпинский покой, а, наоборот, нарушит его — и уже нарушает. Подъем означает рост требовательности, самоуверенности масс — столкновения, выступления, стачки, борьбу. Подъем означает рост рабочих организаций — расцвет профессиональных союзов и укрепление социал-демократии. Давить? Громить? Конечно, это политика простая, привычная и — для эпохи кризиса и реакции — безошибочная. Но в условиях экономического подъема громить рабочих значит громить подъем. А в непрерывности производства, в «мирном» течении эксплуатации заинтересованы во время подъема и правительство и, прежде всего, имущие классы. Столыпинской администрации подъем задает поэтому неразрешимую задачу. Попустительствовать? Но тогда социал-демократия проникнет везде и всюду. Давить? Но тогда усиливается брожение, тон агитации крепнет, фабричное колесо вертится беспокойно, биржа нервничает, а рента пошатывается на глиняных ногах.

Правительство тем беспомощнее будет метаться между попустительством и разгромом, чем решительнее и обдуманнее мы будем вести нашу кампанию. Первый период промышленного подъема, когда дешевые деньги к услугам предпринимателя, когда рынок кажется необъятным, и капиталист дорожит каждым днем и каждой парой рабочих рук, этот период, когда перед рабочими открыта возможность наиболее широких завоеваний, еще весь впереди. Он должен стать, и он станет периодом планомерной экономической борьбы и неутомимой организации профессиональных союзов и профессиональной прессы. Внимательно следить за состоянием промышленности и за настроением масс; не давать пробуждающейся энергии пролетариата расходоваться в бесформенных стачках; ясно формулировать требования; выбирать благоприятный момент для открытия борьбы; руководить стачечным движением; организовывать взаимную поддержку заводов, профессий, городов; объединять работу союзов и партии — таковы насущные задачи рабочих социал-демократов в ближайший период. Опираясь на окрепшее сознание масс и на выросшие профессиональные союзы, мы сможем развернуть широкую агитацию вокруг требований законодательной охраны труда — и в центре этой агитации, руководимой совместно партией и профессиональными союзами, естественно станет наша думская фракция.

Таков путь, который нам сейчас властно диктуется положением вещей. Как долго протянется подъем, как глубоко захватит он хозяйственную жизнь страны, это зависит от целого ряда условий, внутренних и международных, которых сейчас нельзя ни предвидеть, ни взвесить. Но раньше или позже, годом или месяцем, промышленность снова упрется в нищенскую суму русского крестьянина, в чудовищную глыбу милитаризма, в разнузданное беспутство государства, — на смену подъему придет кризис, вражда между господствующими классами, загнанными в тупой переулок, вспыхнет с новой силой, все основные задачи незавершенной революции выступят наружу во всей своей остроте. А лицом к лицу с этими задачами будет стоять пролетариат, залечивший наиболее тяжкие раны, связанный широкой организацией, ободренный новыми успехами в борьбе, политически выросший на целую голову.

Промышленный подъем только вступление к политическому подъему. Мы уверенно идем навстречу и тому, и другому!

 

«Правда» № 16, 24 сентября 1910 г.