Гарт, «Почему зашаталась Россия?»

«Die Neue Zeit» 4 августа 1911 г.

Эта рецензия недавно вышедшей книги философа-октябриста была опубликована в газете Карла Каутского.

Гарт (Зусман, Самуил Соломонович) — октябрист-литератор, профессор философии. Был постоянным сотрудником правых газет: «Русского Голоса», «Русского Дневника», «Национальной Руси», и пр. Написал несколько книжек реакционного содержания: «Революция и наши партии», «Почему зашаталась Россия» и пр. — /И-R/

Эта книга представляет собой интересную работу вдумчивого октябриста. Автор был крупным писателем той партии, которая получила руководящее положение в Думе в результате государственного переворота 3 июня 1907 года. Но еще до того, как правительство Столыпина определило направление своей политики и без всяких проволочек перенесло свою точку опоры от крупной капиталистической партии октябристов к партии феодально-бюрократических «националистов», у г-на Гарта начали возникать сомнения относительно судьбы России. Он начал приходить к четкому убеждению, что Россия «зашаталась». Под лозунгом порядка и сильной государственной власти в действительности происходило постепенное разрушение основных опор государства. Разграбление государственного имущества, бюрократический разбой, не знающий границ произвол разъели в эти годы «спокойствия» административную машину сверху донизу, от конечностей до ее сердца. В имущих классах, в интеллигенции, в армии, в народе, в общественной жизни, как и в литературе, — везде автор видит угрожающее моральное разложение. Итак, где же причины? — спрашивает он себя. И он находит их в том, что кризис 1904-1905 годов был для России «кризисом не только политической формы, но прежде всего кризисом той многовековой государственной и жизненной идеи, благодаря которой Россия росла, крепла и процветала, поддерживалась и собиралась в одно целое… После этого судьбоносного кризиса в стране мира не было. Ни низшие слои общества, ни средние, ни высшие до сих пор не обрели новую идею…» (стр. 16).

Древняя Россия в своей большей части, в своей народной толще жила «чужеродной» идеей, то есть безличной, неопределенной, пчелиной моралью, той самой идеей, которую Толстой воплотил в идеализированном образе Платона Каратаева («Война и мир»). Об этой варварской идее, которая одновременно нашла свое выражение в крестьянской общине, в крепостничестве, царском деспотизме и автоматическом церемониале церкви, г-н Гарт говорит с таким тоном глубокого сожаления, с каким оплакивают утраченную невинность. Но человек, который еще вчера был вождем партии крупной буржуазии, не может не понимать, что мы навсегда изгнаны из первобытного рая. Запад стал нашим Змием искушения. И русская интеллигенция была идейным носителем этих соблазнов. Под флагом «автономности», то есть свободы и счастья человеческой личности, она открыла непримиримую борьбу против старой мистической чужеродности, позволявшей строить пирамиду Хеопса на костях миллионов «личностей», которые не осознавали самих себя. Будучи абсолютно автономной в принципе, интеллигенция в действительности была нравственно дисциплинирована законами своей культурно-революционной миссии. Гарт признает, что нравственная «автономия» интеллигенции была прямой противоположностью нравственной распущенности. Да, по мнению Гарта, интеллигенция обуздала стыдом даже имущие классы, даже бюрократию, сдерживая и ограничивая их желания. Именно благодаря этой психологической смазке старая Россия была сплочена, благодаря мистической чужеродности народа и революционной автономии интеллигенции. Но это продолжалось только до определенного момента. Уже «раскрепощение крестьян» 19 февраля 1861 года, пятидесятилетие которого недавно отмечалось официальной Россией, нанесло мужику-правдолюбцу Каратаеву непоправимый удар. Критический период с 1861 по 1905 год окончательно подорвал чужеродную азиатчину. Народ сбросил ярмо ограничений старой «морали» и под руководством интеллигенции устремился к социальным завоеваниям и личной собственности. Имущие классы сплотились вокруг царизма, и революция была задавлена. «Одновременно с интеллигентской (!) революцией закончилась и вековая интеллигентская мораль, а еще раньше перестала существовать народническая идея — и Россия в один прекрасный миг стала невозможной» (стр. 149). Начались неслыханные грабежи в интендантстве и городских администрациях, в армии утрачена внутренняя спайка, в деревне царит хулиганство, интеллигенция отвернулась от аскетизма и предается безудержным наслаждениям.

В чем же, по мнению Гарта, корень всего зла? В том, коротко говоря, что интеллигенция, восставшая против внешнего жандарма, не сумела привить народу внутреннюю дисциплину. «В то время как интеллигенция стремилась создать конституцию для России, — говорит автор, — она должна была не скрывать категорический императив, а способствовать его осознанию в народе и обществе» (стр. 133). Именно в этой реформе Гарт ищет спасения сейчас. Необходима внутренняя дисциплина, и достигается она тем, что жесткий немецкий категорический императив приспосабливается к широкой русской душе. Коротко говоря, нам нужен — «славянский Кант».

Верно, что крестьяне с помощью красного петуха гнали помещиков из их поместий, что рабочие с помощью мотыг и ломов рвали железнодорожные пути, что матросы вязали своих офицеров и поднимали красный флаг, — что вовсе они не начинали с вопроса о необходимости принять категорический императив, — он не имел никакого значения. Но это уже невозможно исправить. Однако приходится сомневаться в спасительной миссии «славянского Канта» и в будущем. Несомненно, что народные массы, и не только крестьянские, но и пролетарские, вырванные революцией из «чужеродного» идиотизма, еще далеко не выработали «нового сознания». Подавляя всеми средствами это развитие, контрреволюция порождает процесс нравственного разложения, который так пугает Гарта. Однако формирование нового сознания происходит неумолимо и, конечно, не под флагом категорического императива, совершенно беспредметного по своей общеобязательной природе, а на реальных основах непримиримой классовой борьбы. И поэтому октябристы справедливо не доверяют внутренней дисциплине и голосуют за внешнего жандарма. И поэтому их оратор, г-н Гарт, как только он начал философствовать, им больше не подходит. Он — за «славянского Канта», они — за Столыпина.

Л. Троцкий.