«Политика не зависит от личности».

«Правда» № 22, 29 (16) ноября 1911 г.

Столыпин поднялся к власти в 1906 году, когда народные массы были еще грозны, но революция, тяжко раненая в декабрьских восстаниях 1905 г., уже шла на убыль.

На смену самочинным революционным организациям выступили две первые Государственные Думы. Кадетская партия, господствовавшая в них благодаря виттевскому избирательному праву, предлагала монархии заключение мира на условиях кадетского министерства и передачи малоземельным крестьянам части дворянских земель — «по справедливой оценке». Но кадеты писали счет без хозяина. Пролетариат и революционные слои крестьянства требовали полной конфискации дворянского землевладения без всякой новой выкупной кабалы. А дворянство и за выкуп не соглашалось отказаться от своих владений. Ибо для него эти владения являются основой всего его сословного могущества, хищничества и засилья, — не только на местах, в имении, но и в земстве и в губернской администрации, а главное, во всем государстве. «Да будет нашим паролем и лозунгом, — писал в эпоху первой Думы один из руководителей Совета объединенного дворянства: — ни пяди нашей земли, ни песчинки наших полей, ни былинки наших лугов, ни хворостинки нашего леса».

Монархия вела с кадетами переговоры, пока считала, что за ними идут народные массы. Но когда Столыпин разглядел, — а глаз у него был зоркий, — что за кадетами нет никакой революционной силы, что революция не доверяет им так же, как и реакция, он пришел к выводу, что соглашение с кадетами немногого стоит для монархии, и, по требованию объединенного дворянства, разогнал обе кадетские Думы.

«Нас звали — горько жаловался в третьей Думе Милюков — в министры тогда, когда считали, что мы опираемся на красную силу… Нас уважали, пока нас считали революционерами. Но когда оказалось, что мы только строго-конституционная партия, тогда надобность в нас прошла».

Вернуться к старому чистому самодержавию монархия, однако, уже не могла и не решилась. Слишком сложны стали порожденные капитализмом отношения, слишком многообразны и противоречивы интересы разных классов, — правительство уж не могло, как в доброе старое время, на глазомер решать все вопросы. Сохраняя за собою всю власть, царизм оказался вынужден, однако, выслушивать по каждому вопросу представителей разных классов и групп и прислушиваться к голосам имущих классов. Созданная Столыпиным путем государственного переворота 3 июня 1907 г. третья Государственная Дума не есть «пустая декорация», как думают, напр., социалисты-революционеры, — нет, это необходимый аппарат, при помощи которого монархия нащупывает интересы верхов имущих классов и приспособляется к ним.

Но именно тогда, когда Столыпин, передушив несметное количество народу и разогнав две оппозиционные Думы, привел представителей от 30.000 крупнейших дворян, торговцев и промышленников в третью Государственную Думу, — именно тут-то и начало шаг за шагом вскрываться внутреннее бессилие контрреволюции.

Задачи перед нею стояли те же, какие породили революцию: создание условий экономического развития страны. Революция взглянула на эти задачи под углом зрения интересов рабочих масс. Контрреволюция подошла к тем же задачам во имя интересов капиталистической прибыли. Как поднять внутренний рынок? Как повысить покупательную силу крестьянина?

На этом пути, однако, и шагу нельзя было ступить без глубокой перекройки земельных отношений и перестройки царского бюджета. А между тем и то и другое больно задевало интересы дворянства и бюрократии. «Ни пяди нашей земли», сказало благородное сословие. «Ни гроша из нашего бюджета», сказала бюрократическая каста. И октябристам, ставленникам крупного капитала, пришлось целиком уступить.

В области аграрной реформы третьей Думе не оставалось ничего другого, как поставить свою печать под столыпинским указом 9 ноября 1906 г. Революция требовала передачи дворянских земель крестьянам. Победоносная реакция сделала попытку передать общинные крестьянские земли деревенским кулакам. Но октябристскому капиталу пришлось скоро убедиться, что деревенская буржуазия — новый потребитель — может на основе столыпинской реформы развиться в истощенной и затравленной деревне лишь в течение ряда десятилетий. А прибыль нужна застоявшемуся капиталу сейчас, немедленно.

От надежд на внутренний рынок перешли к поискам внешних. Подгоняемое октябристами и кадетами, столыпинское правительство делало попытку за попыткой отстоять для русского капитала новые области — на Дальнем Востоке (в Китае), на Среднем Востоке (в Персии) и на Ближнем (на Балканском полуострове). Но царская армия из голодных и темных крестьян, из недовольных рабочих, из развращенного, хищного, ненавидимого солдатами офицерства, такая армия ненадежна и бессильна, — царизму пришлось в последние годы позорно отступать перед Японией, перед «дружественной» Англией, перед Австро-Венгрией.

Октябрьский «реформизм» разбился о сопротивление дворянства и бюрократии. Третьедумский империализм потерпел крушение вследствие внутреннего бессилия царской армии. Тогда руководимая Столыпиным контрреволюция свернула на путь национализма.

Лозунг «обновленная Россия» уступил сперва свое место лозунгу «Великая Россия»; а этому последнему пришел на смену лозунг «Россия для русских!».

Замутить внутренние отношения в стране, классовую борьбу отравить и ослабить национальной враждой, запугать разоряющиеся средние классы призраком «жидовского, польского и чухонского засилья» — вот что означает для загнанной в тупик контрреволюции программа национализма.

«Россия для русских!» — не «обновленная Россия» и не «Великая Россия», а обездоленная, нищая, голодающая, отравленная эпидемиями Россия, как она есть, эта Россия для русских, т.-е. для истинно-русских дворян, торговцев и промышленников. Разгром Финляндии, западное земство, отторжение Холмщины, новые ограничения евреев — все эти меры имеют своей задачей углубить национальный антагонизм в среде самих имущих классов, поддержать всеми средствами государства «коренных» собственников за счет «инородческих», центр за счет окраины и таким образом теснее спаять истинно-русский капитал с дворянством и бюрократией.

Националистическая политика означала окончательный отказ третьеиюньских союзников от каких бы то ни было перспектив, от последних надежд на углубление или на расширение рынка, — она означала отдачу наличного национального достояния на поток и разграбление привилегированной части имущих классов. На знамени националистов написано: «После нас хоть потоп!» Это политика банкротов, сознающих свое банкротство. Знаменосец боевого национализма Столыпин был уже политическим трупом, когда охранный террорист Богров положил конец его кровавой карьере.

Столыпина сменил Коковцев. Обывательские надежды на Коковцева уже сменились разочарованием. Все по-старому!

«Политика зависит не от личности министра-президента!» — сказал в Думе Коковцев, затягивая ту петлю, которую накинул на Финляндию Столыпин.

За отсутствием темперамента Коковцев не грозит, не потрясает ораторскими громами. Но он исправно совершает всю ту работу, которая у Столыпина следовала за угрозами и вызовами.

«Политика зависит не от личности». Коковцеву пришлось начать с того, на чем Столыпин закончил.

А на чем закончит Коковцев? Найдет ли для него глава охраны Макаров нового Богрова? Этого мы не знаем. Но зато мы твердо знаем, что не Коковцеву, жалкому бюрократическому бухгалтеру царизма, найти выход для задыхающейся в тисках контрреволюции страны.

 

«Правда» № 22, 29 (16) ноября 1911 г.