Задачи и методы нашей борьбы.
I. Распад и перерождение старых группировок в социализме.
Корни нынешнего кризиса в международном социализме глубоко заложены в предшествующей эпохе.
Те течения и группировки, какие окрепли и сложились в социалистических партиях в течение последних десятилетий, определялись в основе своей отношением к парламентаризму, как к орудию социальных реформ. Анархизм в принципе отрицал возможность и целесообразность использования демократических учреждений буржуазного общества в интересах социальной эмансипации пролетариата. Теоретически и практически побежденный марксизмом он снова и снова возрождался, как элементарная реакция революционных тенденций пролетариата против парламентарно-реформистского принижения его задач. Социал-реформизм, наоборот, целиком становился на почву демократической или полу-демократической конституции буржуазного общества и, ища опоры в нормальной игре его сил, питал себя надеждой перевести его безболезненно на рельсы социализма, путем постепенного упорядочения его внутренних отношений. Социал-демократия, в марксистской своей концепции, исходила из того соображения, что «нормальная игра» сил буржуазного общества неотвратимо ведет к углублению социальных противоречий; что решение их мыслимо лишь путем завоевания пролетариатом господствующего политического положения в буржуазном обществе и, наконец, что демократический механизм создает незаменимую арену революционной мобилизации и политического сплочения пролетариата. Анархизм противопоставлял социальную революцию парламентаризму, как единственную реальность — утопии, как пролетарскую цель — буржуазному обману. Принципиальный оппортунизм растворял социалистическую проблему в частичном, парламентарном, в реформаторстве. Социал-демократия подчиняла парламентаризм революции, как средство цели.
Таковы три основных течения предшествующей эпохи. Характер этой эпохи создавал для них далеко неодинаковые условия проявления и развития. Анархизм либо совершенно отмирал в рабочих партиях, либо, в лице французского синдикализма, претерпевал глубокое внутреннее перерождение. Представляя выражение революционного классового инстинкта пролетариата в нереволюционную эпоху, синдикализм идейно упирался в тупик философии инициативного меньшинства или революционизирующего «мифа» всеобщей стачки, а практически с большим или меньшим успехом приспособлялся к очередным потребностям профессиональной борьбы. Социал-демократия и идейно руководимые ею профессиональные союзы, сосредоточив все свои силы на борьбе за социальные реформы, которую она принципиально подчиняла социально-революционной цели, в своей практической деятельности и в психологии, которая на этой основе складывалась, сама подчинялась, в лице целого поколения, воздействию могущественной организации буржуазного государства; то, что в марксистской концепции, т.-е. по смыслу самого исторического развития, было средством, становилось самоцелью. В то время, как немецкий «центр» принципиально мирился с объективно-обусловленной ограниченностью методов движения в данную эпоху, группируя в своих рядах — в гораздо большей степени, чем можно было предполагать до нынешнего исторического испытания — элементы косности и рутины, крайнее левое крыло немецкой социал-демократии, исходившее из общих с центром теоретических предпосылок марксизма, стремилось толкнуть партию на путь более революционных методов борьбы; однако, все результаты его усилий, упираясь в объективно-обусловленную неподвижность политических отношений, не выходили за пределы внутрипартийной критики. Если при этих условиях реформизм не оказался полным хозяином положения на всем поле классовой борьбы пролетариата, то это не его вина: та самая «нормальная игра» сил капитализма, на которую рассчитывали реформисты, в условиях быстро нарастающих мировых противоречий и вытекающего из них милитаристического расхищения народного достояния; совершенно вырывала в Германии почву из-под социальных реформ. Поскольку эти последние проводились за последний период в Англии и Франции, они не представляли никакого принципиального шага вперед по сравнению с тем, на чем приостановилось развитие социального законодательства в руководящей капиталистической стране, Германии. Вместе с тем рост цен полностью парализовал результаты как профессиональной, так и парламентской борьбы. Это положение в такой же мере создавало объективную опору для марксистской социально-революционной концепции, в какой практика всех организаций пролетариата создавала психологическую предпосылку для реформизма. Поскольку офицеры и унтер-офицеры рабочей партии не попадали в плен к утопии принципиального реформизма, поскольку, с другой стороны, ограниченность политического кругозора не открывала перед ними революционных перспектив, постольку они неизбежно замыкались в культ организации, как таковой. Этот факт получил особенное развитие в классической стране социал-демократической организации, в Германии. Но организационный фетишизм, в свою очередь, открывал двери реформистской иллюзии — уже по одному тому, что политическое сознание класса «не терпит пустоты».
Парламентарно-реформистский характер рабочего движения, целиком подчиняя его методы соображениям узко-национальных политических группировок и комбинаций, тесно сдавливал политическое сознание социалистических партий обручем национально-государственной ограниченности, отводя интернационализму место отвлеченного принципа. Война империалистических интересов, вскркв основные пружины капиталистической политики всех стран и ребром поставив мировые экономические, политические и национальные проблемы, не могла не обнаружить одним ударом всей национальной ограниченности и отсталости социалистических партий Второго Интернационала.
Но если рабочие организации в целом оказались «не подготовлены » к испытанию, то ясно, что и те внутренние группировки, которые сложились в социалистических партиях в прошлую эпоху, на основе ее «органических» методов работы, должны были в большей или меньшей мере обнаружить свое несоответствие с новыми условиями и проблемами, поставленными эпохой катастроф. Этот факт и бросается прежде всего в глаза. Марксисты Гед, Гайндман, Плеханов заняли по отношению к войне принципиально ту же позицию, что и крайние реформисты, как Гейне или Зюдекум, или анархисты, как Кропоткин или Гильом. С другой стороны, во Франции мы наблюдаем, как синдикалисты в своем руководящем большинстве сближаются с патриотическими социалистами и, заодно со своей враждебностью к партии, ликвидируют свою враждебность к капиталистическому государству. Английская Независимая Рабочая Партия, несравненно более близкая принципиальному реформизму, чем марксизму, оказывается сейчас политически тесно сближенной с левым крылом германской социал-демократии, как и с левыми французскими синдикалистами. Эти последние, в лице Монатта, Росмера, Мергейма и др., пришли в непримиримое противоречие с новообращенными «государственными» синдикалистами и в борьбе с ними не находят лучшего союзника, как немецкий «парламентарий» Либкнехт. Все эти иллюстрации — их можно бы умножить — свидетельствуют, что группировки, ускоренным темпом слагающиеся сейчас под непреодолимым давлением событий войны, ни в каком случае не совпадают с теми группировками, какие сложились в прошлую эпоху внутри социалистических партий и теперь разлагаются вместе с ними.
Но отсюда вовсе не следует, что проблемы, порождавшие старые группировки, просто идут насмарку. Вопрос о реформе и революции, как основа всех делений в социализме, не только не снят с порядка дня, — наоборот, он впервые поставлен теперь во всем своем объеме перед пролетариатом. Чистый реформизм, как политическая система, превратился в социал-империализм, ждущий от военной победы капиталистического государства новой эры социальных реформ. Ему может противостоять только революционный социализм, который руководящую задачу пролетариата в империалистическую эпоху видит не в борьбе за ре формы, а в борьбе за классовую диктатуру пролетариата. Этой осложненной преемственности не должна скрывать от наших глаз полная перетасовка старых группировок, отбрасывающая многих и многих теоретических глашатаев социальной революции в лагерь национал-реформизма. Для понимания связи явлений нам необходимо только усвоить себе ту мысль, что фактическое противоречие между марксизмом, реформизмом и анархо-синдикализмом отнюдь не было в прошлую эпоху так глубоко, как глубоко это противоречие в принципе, и не только потому, что анархизм и реформизм вынуждены были в большей или меньшей мере проходить марксистскую школу, учась руководить рабочим движением, но и потому, что марксизм этой эпохи вынужден был развертывать преимущественно свою поссибилистскую сторону за счет заложенных в нем революционных возможностей. Отсюда та поражающая быстрота, с какою нарушаются старые группировки. Решающие перемещения, идущие по основной линии идейного межевания, глубоко прогрессивны, ибо приводят социализм в соответствие с новыми задачами мирового значения. Наоборот, попытки консервировать старые идейно-организационные группировки, минуя вопрос об отношении к центральному факту эпохи, войне и империализму, глубоко реакционны и заранее обречены на крах.
II. Новые группировки в социализме.
Группировки в Интернационале определяются сейчас отношением к войне. И здесь можно, без большого упрощения действительности, наметить три основных течения. Одно из них целиком становится на почву приятия» войны, связывает свою судьбу с судьбой одной из воюющих государственных групп и превращает рабочие организации в подсобный аппарат для подчинения пролетариата военным целям и методам этой группы. Это делается либо под знаком национальной самообороны, как в Бельгии, либо защиты демократии (Франция), либо под знаком обеспечения стране соответственного положения на мировом рынке (Германия) и пр., причем позиции эти в большей или меньшей степени осложняются искренним или лицемерным расчетом на прогрессивные последствия поражения враждебной страны: Шейдеман надеется на революцию в России, Вальян и Плеханов — в Германии и т. д.
Те субъективные цели, во имя которых социалистические партии, фракции или отдельные лица подчиняют сейчас свою деятельность видам генеральных штабов, разумеется, не безразличны. Они могут в дальнейшем, в зависимости от хода событий, развести нынешних социал-милитаристов в разные стороны. Но сама война есть коренной факт в мировой жизни настоящего времени. Отношение к ней есть само по себе решающая программа. Оно не только определяет направление политических действий в настоящем (поддержка войны или борьба против нее), но и предопределяет в высокой мере те группировки, которые окончательно разовьются после войны. Длительная связь с милитаризмом, а значит и нравственно-политическая ответственность за последствия этой связи перед народными массами, может совершенно вытравить из сознания социал-милитаристов их первоначальные субъективные цели. То обстоятельство, что Бельгия — слабая нейтральная страна, а Германия — могущественное военное государство, что Франция — республика, а Германия — полуфеодальная монархия, нимало не изменяет значения того факта, что руководящие социалисты этих стран стали на позицию национальной обороны. Объективным следствием во всех этих случаях является политическое подчинение рабочего класса интересам и идеологии его классовых врагов. Вот почему с точки зрения интересов международного социализма социал-милитаристы всех разновидностей и разных степеней падения соединяются для нас в одну общую группу, несомненно господствующую сейчас в Интернационале, — причем ее господство и крушение Второго Интернационала представляют только разные названия для одного и того же факта.
В центральном течении стоят те элементы, которые, прямо не связывая или по крайней мере не отождествляя классовых задач пролетариата с победой оружия той или другой страны, видят в современном состоянии социализма лишь преходящий результат внешней катастрофы, по необходимости парализовавшей интернациональные чувства и связи пролетариата. Они совершенно закрывают глаза на то глубокое противоречие национальных тенденций и интернациональных задач, которое было заложено во Второй Интернационал, и теперь так трагически вскрылось в исторической капитуляции его руководящих партий. Социалистический Интернационал является по их успокоительному толкованию драгоценным орудием в мирную эпоху, но не пригоден к активной работе во время войны. Они предлагают поэтому терпеливо «переждать» войну, мирясь с национальным пленением социалистических партий, как с преходящим явлением, чтобы затем на интернациональном конгрессе санкционировать по существу дела все происшедшее, взаимно амнистировать патриотические эксцессы и восстановить Интернационал на основе старых противоречий и недоговоренностей. К этому сводится в основе своей позиция Каутского. Некритический, отталкивающе вульгарный оптимизм с этой точки зрения является наиболее в своем роде законченным выражением идейного и политического банкротства влиятельных марксистских групп пред революционными проблемами новой эпохи. Невозможно не видеть, что в борьбе течений, на почве отношения к войне наиболее плачевное место занимает именно это течение оптимистической пассивности и политической выжидательности. Война умеет ставить вопросы в порядке исключительной неотложности, и кто не умеет давать на них ответы по существу, ответы, обязующие к действиям, тот фактически устраняется, очищая поле перед социал-милитаристами или перед революционными интернационалистами. Если продиктованные немецким «центром» резолюции венской конференции являются документом полного бесплодия политической позиции, которая одновременно и «борется» с войной, и санкционирует ее, то такие факты, как публичные выступления Гаазе против тех деклараций, которые он же в рейхстаге покорно оглашал, или как переход таких виднейших теоретиков немецкого социализма, как Кунов, с теоретической позиции Каутского на теоретическую позицию Бернштейна в поисках за обоснованием нового курса, дают яркие иллюстрации процесса расползания центра по всем швам. Во Франции этот процесс совершился быстрее и незаметнее.
Бессодержательная и уклончивая позиция «центра» отражала в значительной мере политическую растерянность широких рабочих масс, которые естественно стремились в первую эпоху войны удержаться на старой внутренне противоречивой идейной позиции, соединявшей социально-революционное отношение к империализму, с идеей защиты отечества, как арены национальной культуры и национальной классовой борьбы. Показав нынешнее национальное отечество в самом концентрированном империалистическом действии и обнажив «защиту отечества», как обслуживание империалистических интересов буржуазии, война обрекла формально консервативную позицию центра на неизбежное и быстрое крушение. Под этим наиболее важным углом зрения распад центра является несомненным отражением глубоко прогрессивной работы критики и — самопроверки, происходящей в широких массах социалистического пролетариата.
Наконец, третья группировка в Интернационале слагается из элементов, которые стремятся прежде всего враждебно противопоставить пролетариат войне, как факту, и всем оправдывающим ее логическим построениям. Как социал-националистическое течение становится под лозунгом «борьбы до.конца» (за республику, национальную независимость или рынки), так интернационалистское течение сразу стало под лозунг борьбы за мир, за немедленное прекращение войны. Все парламентские демонстрации сербских, русских, английских, немецких и итальянских интернационалистов, декларация английских социалисток, заявления Монатта и Лионского союза синдикатов, женская международная конференция, конференция молодежи, демонстрация социалисток у рейхстага, манифест немецкого меньшинства, резолюция французского союза металлистов и первомайский номер этого союза — все эти факты, не считая некоторых выступлений нейтральных социалистов, дают яркое свидетельство того, какую огромную роль играет лозунг мира в мобилизации левого, интернационалистского крыла во всех странах, и какую глубокую политическую ошибку делала, а в значительной мере делает и сейчас группа «Социал-демократа», пытаясь предоставить этот лозунг в исключительное распоряжение сентиментальных пацифистов и попов.
Как под лозунгом войны до конца сгруппировались носители разных тенденций в социализме, так и под лозунгом «война войне» стоят как те, которые стремятся по возможности скорее восстановить под ногами пролетариата «нормальную» базу для его классового движения, все в той же форме борьбы за реформы и упрочение организаций, так и те, которые видят в этой войне кровавый пролог эпохи глубочайших социальных потрясений. Дальнейший ход войны и те или другие его последствия могут несомненно развести в разные стороны те глубоко различные по своему идейному воспитанию и политическому прошлому социалистические элементы, которые сейчас объединяются борьбой за прекращение войны. Но с другой стороны мобилизация пролетариата против войны и милитаристического аппарата, — а таким аппаратом является сейчас все буржуазное государство, — способна сама по себе, в обстановке ускоренного развертывания событий, придавать борьбе за мир все более глубокое революционное содержание, и, в случае затяжного характера войны, которая пока еще только расширяет свою базу, усложняя свои методы и усугубляя их зверство, мобилизация рабочих масс против империалистической бойни может непосредственно привести к открытому столкновению между пролетариатом, в рабочей блузе или цветном наряде, и государственной властью. Начавшись с борьбы за прекращение войны, революционная мобилизация масс может закончиться завоеванием политической власти пролетариатом. Если события примут именно этот острый и решительный характер, то они неминуемо вовлекут в свой водоворот как умеренных интернационалистов, которые начали борьбу против войны без всяких революционных перспектив, так и анархо-синдикалистов, теоретически не справившихся с социально-революционной проблемой завоевания государственной власти. Само собою разумеется, что на нас, революционных интернационалистов, пользующихся марксистским методом ориентировки, ложится обязанность и сейчас выяснять пред рабочими массами всю остроту противоречий, в какие загонит буржуазное общество империалистическая война, и всю полноту революционных возможностей, какие она раскрывает пред пролетариатом.
Организационно-политическая работа по воссозданию Интернационала должна сейчас вестись в духе сплочения всех рабочих организаций и социалистических элементов, отвергающих гражданское перемирие с буржуазным обществом. Ни одного человека и ни одного гроша империалистскому государству! Было бы совершенно произвольным и глубоко вредным выдвигать сейчас в этой работе какие-нибудь дополнительные критерии, отметая, скажем, тех, кто теоретически не стоит на позиции марксизма или не убежден, что Европа вступает в социально-революционную фазу развития. Но наша идейно теоретическая, пропагандистская работа должна уже сейчас итти гораздо дальше. Она не может ограничиваться голой критикой военного министериализма, вотирования кредитов и пр., а должна, вскрывая ограниченность и противоречивость позиции Второго Интернационала, выяснять исторические предпосылки и условия новой социально-революционной эпохи и подготовлять таким путем сознание передовых рабочих слоев к разрешению задач невиданного еще в истории человечества размаха.
III. Раскол и единство.
В старых социалистических партиях интернационалисты находятся в меньшинстве, в России — в явном и несомненном большинстве. И там и здесь, высвобождаясь-из старых группировок или стремясь завладеть оболочкой этих последних, они приходят в состояние острой политической враждебности с элементами социал-патриотического направления. Если в нормальное время, т.-е. в периоды медленных, молекулярных изменений в общественной жизни, политические разногласия, связанные с разной оценкой эпохи и с разным прогнозом, смягчаются тем, что обе стороны, ограждая единство пролетарской организации, выжидательно ставят свои разногласия под контроль будущих событий, то теперь, в условиях войны, которая в каждой стране умерщвляет ежедневно тысячи душ, расхищает ежедневно десятки миллионов рублей и влечет человечество в пропасть обнищания и одичания, в этих условиях противоречие в основном вопросе об отношении к войне — за или против, да или нет — принимает по необходимости исключительную остроту, не допускает длительно никаких уклончивых, обходных решений и потому фатально разводит противников в принципиально непримиримые лагери.
Каковы будут в дальнейшем организационно-политические отношения двух основных группировок в социализме: национально-реформистской и революционно-интернационалистской, когда они окончательно разовьются и укрепятся? И каковы должны быть организационные методы нынешней, сегодняшней борьбы интернационалистов за влияние, за преобладание, за господство в рабочем движении? Это два взаимно связанных, но отнюдь не тождественных вопроса.
Бесспорной целью нашей нынешней идейной и организационной борьбы является очищение Интернационала от социал-национализма, создание таких условий, при которых революционно-социалистическая политика не только не могла бы подавляться националистическим большинством, но и парализоваться такой оппозицией, которая связью с буржуазной нацией дорожит больше, чем дисциплиной пролетарской организации. Вопрос состоит только в том, как этого достигнуть?
Нашу газету обвиняли и обвиняют, преимущественно элементы, связанные с Организационным Комитетом, в проведении раскольнической линии как в российской социал-демократии, так и в Интернационале в целом. С другой стороны, товарищи, группирующиеся вокруг «Социал-Демократа», обвиняют «Наше Слово» в так называемой «половинчатости», в нежелании сделать надлежащие выводы из идейно-политической борьбы с социал-патриотами — выводы в сторону организационного раскола. И то и другое обвинение одинаково несостоятельно.
Отметая всякие эксперименты преждевременного, искусственного раскола, т.-е. раскола, не вытекающего неизбежно для массы из ее собственного политического действия, — в этом наше разногласие с «Социал-Демократом», — мы в то же время, — и в этом наше глубокое отличие от наших критиков из другого лагеря, — ни в каком случае не считаем допустимым подчинять вопрос о решительности, полноте и непримиримости нашей интернационалистской критики и агитации опасениям того, что из этой работы может вытечь организационный раскол.
Идейно-политическая борьба между националистами и интернационалистами отправной своей базой имеет во всем Интернационале старые организации: партии и фракции. Их единство и ставится теперь историей на испытание. Можно считать уже сейчас несомненным, что многочисленные кадры социалистических деятелей навсегда утрачены для рабочего движения: часть этих сросшихся с легальным механизмом буржуазного общества элементов политически просто выйдет в тираж, часть будет отброшена логикой событий в лагерь классовых врагов пролетариата. Весьма вероятно далее, что если христианские, либеральные и даже желтые союзы собирали известное количество рабочих, то и теперь — в некоторых социально-привилегированных слоях пролетариата или в идейно наиболее отсталых его слоях — найдутся элементы, которые своей связью с буржуазным государством или идеологией патриотизма будут оторваны от классового движения пролетариата. Было бы совершенным чудом — чудом безболезненного отрезвления рабочего класса в целом, чудом оптового политического возрождения Зюдекумов и Парвусов, — если бы германская социал-демократия, как единое целое, без внутренних организационных потрясений, вошла в новую историческую эпоху. Но чудес не бывает. С расколом, как с наиболее вероятной перспективой, считаются все серьезные политические деятели немецкой социал-демократии — при том не только левого, а и правого крыла. Но именно как с перспективой, а не как с лозунгом — по крайней мере, поскольку речь идет о левых. Немецким интернационалистам не приходит в голову из раскола делать принцип, предпосылаемый их политической работе по борьбе с социал-патриотизмом. Наоборот, они всеми силами стремятся удержаться в рамках старых организаций, начиная с парламентской фракции, в которой остается Либкнехт, с контрольной комиссией, в которой остается Клара Цеткин, и кончая любым избирательным окружным союзом. Для чего? Для того, чтобы завоевать могущественный аппарат немецкой социал-демократии для своих целей. Либкнехт, голосовавший против кредитов, не выступил из парламентской фракции, а оставался в ней, чтобы толкнуть Рюле к голосованию против бюджета и облегчить своим поведением для трех десятков менее решительных депутатов по крайней мере воздержание от голосования. Монатт вышел в свое время из Конфедерального Комитета французских синдикатов, опубликовав свою мужественную декларацию, первый серьезный акт интернационализма во Франции эпохи войны. Но Мергейм, секретарь металлистов и единомышленников Монатта, продолжает оставаться в Конфедеральном Комитете, где за ним стоят сейчас голоса восьми союзов. Более того: сильнейшая провинциальная организация, Союз Синдикатов Ронского департамента, мандат которой представлял Монатт, целиком одобрив его декларацию, рекомендовала ему, однако, возвратиться в Конфедеральный Комитет для настойчивого проведения своей точки зрения. Вступающая на путь интернационализма федерация Haute Vienne бесконечно далека, разумеется, от мысли о выходе из французской социалистической партии. Английская Независимая Рабочая Партия, ставшая с самого начала войны в резкую оппозицию к патриотической политике Рабочей Партии, не сочла, однако, целесообразным организационно выступить из нее, несмотря на то, что имеет свой самостоятельный организационный аппарат.
Вопрос об организационном межевании меньше всего может рассматриваться, таким образом, как принципиальный догмат «интернационализма», вне зависимости от внутренней жизни массовых рабочих организаций, этого единственного резервуара, из которого может питаться интернационалистское крыло. Сейчас, когда широкие массы рабочих не отдали себе еще отчета в последствиях подчинения своих организаций воюющему государству; сейчас, когда революционное интернационалистское сознание делает только первые серьезные завоевания на новой основе, лозунг организационного межевания означал бы просто закрепление за нами того небольшого круга единомышленников, который мы имеем в данный момент, и отделение его организационной переборкой от остальной массы пролетариата. Это лозунг самоизоляции. Если единство классовой организации не есть какой-либо абсолютный принцип, то это отнюдь и не голая форма без содержания. Принцип единства выражает глубокую потребность угнетенного класса в сплочении его сил, хотя бы на самой элементарной основе — для отпора классовым врагам. Этот принцип прививался пролетариату всем прошлым опытом его борьбы и всей пропагандой, освещавшей эту борьбу. Считаться с этим состоянием пролетарского сознания, как с мелочью или как с вредным балластом, не может ни один серьезный политик. На этом фундаменте мы будем строить и впредь. Во всей своей деятельности интернационалистам необходимо поэтому ставить своей целью не раскол, а политическое завоевание организаций, как таковых. Поскольку из борьбы с социал-патриотами вытечет организационный раскол с ними, он должен, во-первых, явиться перед рабочей массой неизбежным политическим выводом, единственным выходом из положения, и, во-вторых, политическая ответственность за раскол должна в сознании массы целиком падать на тех, кто сейчас принцип дисциплины и единства пролетарской организации ставит целиком на службу нашим классовым врагам. Сейчас в меньшинстве, — мы, интернационалисты, твердо убеждены, что логика положения, несущая массам тягчайшие испытания и разочарования, работает за нас, что патриотические иллюзии, уже сейчас разрыхлевшие, завтра или послезавтра рассеются, как дым, и что тем решительнее будет пробуждение классовой непримиримости пролетариата.
Сейчас в меньшинстве — не только на верхах, но может быть и в массовых рабочих организациях Интернационала, — мы ни на минуту не сомневаемся в нашем завтрашнем дне, и именно потому, несмотря на всю трагичность кризиса, наша работа проникнута организационно-политическим оптимизмом. Совершенно иначе обстоит дело с самочувствием социал-патриотов, из которых одни перестают дорожить связью с рабочим движением, другие сами пугаются той пропасти, куда тянут свою, партию. В их среде возможны и неизбежны еще решающие передвижения. Именно в силу неустойчивости своего положения фракция рейхстага не решилась исключить Либкнехта. И совершенно прав был Либкнехт, который воспользовался этой нерешительностью парламентской фракции, чтобы оставаться в ее рядах, как элемент критики, обличения и движения вперед. Сегодня в большинстве, социал-патриоты, чувствуя, как опора тает под их ногами, могут завтра оказаться вынужденными в борьбе за самосохранение применить раскол, чтобы сохранить за собой то, что у них к тому времени еще останется. Но пусть это сделают именно они — течение, идущие на убыль, а не восходящее и уверенное в победе.
К той огромной работе, которая стоит сейчас пред интернационалистскими элементами во всех социалистических партиях, мы решительно отказываемся подходить с каким-либо верховным организационным критерием. Вопрос об организационных методах борьбы с социал-патриотизмом мы целиком подчиняем соображениям политической целесообразности. И мы глубоко убеждены, что в настоящий период, когда интернационалистам приходится только развертывать свою программу в рамках старых рабочих организаций, раскол оказался бы в подавляющем большинстве случаев нецелесообразным.
Эти общие организационные соображения получают свою силу только при одном основном условии — непримиримого идейно-политического размежевания со всеми разновидностями социал-патриотизма. Если бы Либкнехт, опасаясь возможности исключения или считаясь с постановлением фракции о внутренней в ней дисциплине, ограничился безмолвным воздержанием, он совершил бы бесспорно еще большую политическую ошибку, чем если бы по собственной инициативе вышел из фракции, отказавшись от внутренней борьбы в ней. Высшим критерием является для нас возможность отстаивания и активного проведения революционной интернационалистской точки зрения пред лицом рабочего класса. За организационные последствия этой политики внутри рабочих организаций оппозиционное меньшинство лишь в ограниченных размерах может нести ответственность. Мы не знаем сейчас, не можем ни предопределить, ни предугадать, когда и по какой именно линии произойдет раскол. Но мы не имеем никакого права притуплять или смягчать нашу борьбу против растлевающего пролетариат социал-патриотизма из страха перед расколом или из фетишистского отношения к вопросам дисциплины. Если бессмыслицей был бы исход интернационалистов из организаций немецкой или французской социал-демократии, — прямое дезертирство из рабочих рядов, — то прямым преступлением было бы принять предложение Каутского и отказаться от того, чтобы на почве этих рабочих организаций вести немедленно, сейчас же, во время войны, самую решительную, самую непримиримую борьбу с социал-патриотизмом.
Незачем говорить, что российская социал-демократия в этом последнем отношении никак не может представлять исключения. Ибо: если недопустимо притуплять остроту нового, решающего противоречия в социализме во имя принципа единства массовой рабочей организации, в то время, как от решения вопроса в ту или другую сторону зависит вся историческая судьба этой организации, то тем более недопустимо притуплять или затушевывать вопросы, отделяющие нас от социал-патриотов, во имя сохранения единства фракционных группировок, из которых состоит российская социал-демократия. С этой точки зрения заявление Заграничного Секретариата, подписанное Аксельродом, будто социал-патриотическая позиция «Нашей Зари» не направлена против революционной борьбы с царизмом, представляется нам не только теоретически совершенно неправильным, но и политически в. высокой степени вредным. Можно расходиться во мнениях относительно тех организационных методов, какие О. К. должен был бы применить по отношению к группе, которая через голову самого О. К. выступила с письмом к Вандервельде, получившим значение политического акта интернациональной важности. Но не может быть сомнения в том, что апологетическая идейная оценка общей позиции этой группы, солидаризирующейся с Плехановым и пользующейся, именно благодаря своему «приятию войны», монополией легального общения с рабочим классом, только облегчает ей ее политически деморализующую работу, внося вместе с тем смуту в сознание тех связанных с О. К. элементов и организаций, которые искренно стремятся занять интернационалистскую позицию.
Когда т. Ионов хочет подчинить борьбу за возрождение Интернационала принципу: «единство (старых партий) во что бы то ни стало», он только механически дополняет позицию «Социал-Демократа» с его методом «раскол во чтобы то ни стало». И тот и другой ставят абсолютный организационный принцип над сложнейшей и многообразной политической работой. Мы не можем вместе с т. Ионовым закрывать глаза на тот факт, что в старейших социалистических партиях большинство не за нами, а за социал-патриотами: в их руках, стало быть, и ключи от единства и организационной дисциплины. И если бы интернационалисты, гонимое меньшинство, сами добровольно ограничили себя рамками дисциплины и единства во что бы то ни стало, то они тем самым заранее поставили бы всю судьбу своей борьбы в зависимость от организационного либерализма социал-патриотов. Было бы преступной нерешительностью со стороны немецкой оппозиции, если бы она, по соображениям партийного единства, уклонилась, например, от участия в международном совещании и объединении социалистов левого крыла. Но было бы ничем неоправдываемым легкомыслием с ее стороны, если бы она, приняв участие в таком сплочении, заявила одновременно о своем выходе из организации официальной социал-демократической партии*.
* Мы не воспроизводим дальнейших статей этой серии, так как они заключают в себе эпизодическую полемику, утратившую значение. — Л.Т.
«Наше Слово», 15, 29 мая, 5, 6 июня, 1915 г.