Отголоски Циммервальда.
1. Ответ Аксельроду.
Аксельрод вносит две второстепенные, хотя и существенные сами по себе поправки в мое, по памяти сделанное, изложение сущности его доклада. Оказывается, Аксельрод не противопоставлял «пораженцев» остальным интернационалистам и о признании большинством российской социал-демократии лозунга Учредительного Собрания для ликвидации войны говорил не утвердительно, а в форме надежды. Обстановка, в которой читался доклад, вполне объясняет возможность невольных недоразумений, и я со всей готовностью принимаю обе поправки. Еще охотнее я принял бы третью: по вопросу о группе «Нашей Зари». Но увы, по этому важнейшему вопросу Аксельрод не поправляет моего доклада, а наоборот, целиком подтверждает мое условно выраженное опасение. «Если мы верно поняли», — писал я, — то интернационалистский лагерь, как его понимает Аксельрод, охватывает также и группу «Нашей Зари». На это Аксельрод отвечает: «Если же Троцкому интересно знать, куда, по моему мнению, должна быть отнесена группа «Нашей Зари», то я должен сказать, что не причислял и не причисляю этой группы к националистскому лагерю в указанном выше смысле».
Мне не только «интересно знать», мне это необходимо знать. И не мне одному. Это всем необходимо знать. Не только потому, что сам по себе важен вопрос об отношении к определенной политической группе, но и потому прежде всего, что причисление группы «Н. Зари» к тому или другому лагерю определяет то содержание, какое мы вкладываем в самое понятие интернационализма. Ибо именно в такую критическую эпоху, как переживаемая сейчас, когда отвергаются, искажаются или подвергаются сомнению основные ценности социализма, особенно непозволительны идейная расплывчатость и политическая бесформенность, которые означают худшую, ибо замаскированную форму капитуляции перед противником.
Мы вместе с нашими французскими друзьями считаем нынешнюю политику французской социалистической партии смертельно враждебной историческим интересам пролетариата. Группа «Н. 3.», наоборот, считает поведение французской социалистической партии вполне отвечающим интересам демократии и социализма. Как можем мы принадлежать к одному с ней идейно-политическому лагерю?
Группа «Н. 3.», исходя из своей оценки войны, как «оборонительной» или «освободительной» на стороне Согласия, приходит в России к политике «непротивления». Правда, она оговаривается насчет необходимости продолжать борьбу с царизмом. Но борьба с царизмом на основе «непротивления» есть фиктивная или воображаемая «борьба» на основе фактической капитуляции. Как можем мы причислять к нашему лагерю группу, принципиальная позиция которой приводит ее к отказу от революционной борьбы с царизмом?
Политика прямой поддержки войны предполагает голосование за военные кредиты. Политика непротивления ведет к воздержанию от голосования. Так именно поступил Маньков, и наша редакция единодушно истолковала его поведение, как единственно возможный вывод из позиции «Нашей Зари». Но с.-д. фракция исключила Манькова, и наша редакция единодушно опять-таки истолковала эту меру, как единственно возможный вывод из интернационалистской позиции. Как можем мы причислять к нашему лагерю группу «Н. 3.», раз за политические выводы из ее позиции приходится исключать депутатов из с.-д. фракции?
После сказанного остается совершенно непонятным, каким образом Аксельрод может считать, что «всякая надобность разбора» моего комментария к докладу отпадает. Как раз наоборот. Единственный мой комментарий, выраженный в одной фразе, опирался не на «мифический», а к сожалению, на очень реальный факт причисления Аксельродом группы «Н. Зари» к интернационалистскому лагерю, который и должен быть объединен лозунгом «Всенародного Учредительного Собрания для ликвидации войны». «Ясно, — писал я, — что в такой постановке вопроса лозунг Учредительного Собрания может в настоящий момент играть только одну роль: прикрывать непримиримое различие в отношении к войне и полную противоположность в вытекающей отсюда тактике». Возражение Аксельрода целиком подтверждает всю основательность, выраженного мною, опасения. Мне остается только утешаться тем, что мои фактические погрешности во второстепенных пунктах косвенно содействовали внесению ясности в главный вопрос.
2. Австрийцы и Циммервальд.
По поводу моего отчета о конференции один товарищ, хорошо знающий австрийские условия, пишет:
«Ваше обличение австрийцев превращается в глубокую несправедливость по адресу австрийской оппозиции, работающей при условиях, с которыми и наши сравняться не могут. Более того. Никто не сделал попытки даже известить ее о конференции… В ближайшем будущем вы убедитесь, что и там имеются товарищи, которые имеют не только моральное, но и формальное право участвовать на будущей конференции от имени революционного социализма».
В намерения мои и отдаленнейшим образом не входило, разумеется, бросать камень в тех австрийских товарищей, которые ведут работу в духе революционного социализма. Я хотел только констатировать крайнюю слабость этого левого крыла — в результате той поистине печальной роли, которую в течение ряда лет играл, в лице наиболее выдающихся своих представителей, австрийский марксизм, истолковывавший и оправдывавший господствовавшую в партии политику оппортунизма и национализма. Ни один тактический вопрос не ставился ребром, ни одно идейное противоречие не разрешалось путем мужественной борьбы мнений. Мой корреспондент знает это так же хорошо, как и я. Если, действительно, никто своевременно не известил австрийских интернационалистов о предстоящей конференции, об этом нужно пожалеть. Но самой этой технической оплошности не случилось бы, разумеется, если бы австрийская левая была сколько-нибудь сильнее и энергичнее: она не могла бы не находиться в связи, по крайней мере, с германской оппозицией и не могла бы не узнать от нее о предстоящей конференции. Что революционный социализм поднимает голову и в Австрии, в этом я ни на минуту, конечно, не сомневаюсь и вместе с автором цитированного письма надеюсь, что на ближайшей конференции революционный пролетариат Австрии будет иметь достойных представителей.
3. Голландские экстремисты.
Организация голландских экстремистов («крайних»), формальных радикалов — по имени своего центрального органа они называются «трибунистами» — наотрез отказались присоединиться к манифесту циммервальдской конференции. Почему? Манифест-де является плодом компромисса, не обязует к действиям и заключает в себе требование права на национальное самоопределение, что может внушить массам иллюзию, будто национальное самоопределение осуществимо на основе капиталистического общества.
В этой аргументации элементы совершенно правильной критики соединены с суеверием кружковой ограниченности, и все в целом, как и полагается экстремистам, характеризуется полным отсутствием политических пропорций и перспектив*.
* Мы познакомились с позицией «трибунистов» по изложению «Lichtstrahlen» и опасаемся, не опущено ли там указание на «анти-революционный» «пацифистский» характер лозунга борьбы за мир. — Л.Т.
Одним из лидеров трибунистов является Паннекук. В «Коммунисте» можно прочитать его статью, которая дышит революционным скептицизмом. Но скептицизм, как мы уже упоминали, прекрасно уживается с формальной «непримиримостью», более того: они дополняют друг друга. Сектант считает весь мир, кроме своего кружка, погруженным в скверну: это не может не настраивать его скептически, — и в то же время он неизбежно должен стремиться как можно плотнее отгородиться от зараженного внешнего мира. Во всех смыслах поучительно, что наиболее чистую культуру формального экстремизма мы находим в Голландии, т.-е. в стране, которая не находится в войне и которая никак не может быть названа очагом социальной революции; достаточно сказать, что в социальных условиях Голландии «трибунисты» в течение ряда лет никак не могут набрать более 500 членов в свою организацию.
«Наше Слово», 27—31 октября 1915 г.