Были и остаемся красными.
Паника среди русской и особенно русско-еврейской эмиграции в Париже еще не улеглась, хотя совершенно очевидно, что мер массовой репрессии по отношению к «нежелательным иностранцам» сейчас ждать нет никакого основания. И «Temps», и «Guerre Sociale», и «L’Humanité» откровенно разъяснили, что у Франции нет никакого интереса раздражать богатое американское еврейство такими мероприятиями, которые в лучшем случае могут увеличить кадры «волонтеров» (волонтеров из-под палки) на несколько сот человек. Эрве, со свойственной ему тонкостью, намекнул еще и на нынешний внутренний заем, для которого привлечение еврейских сбережений так же необходимо, как и всяких иных. Словом, по компетентному разъяснению одного правого и двух левых официозов, правительство республики не откажет в праве убежища еврейским рабочим и ремесленникам, чтобы не ссориться с еврейскими банкирами и рантье. Что люди, которые днем и ночью ведут борьбу «за право и справедливость», умеют сообразоваться со звонкой реальностью, в этом мы не сомневались никогда. Есть, однако, еще один довод в пользу сохранения за эмигрантами из России права убежища — довод, который служит, на наш взгляд, в настоящее время более серьезной гарантией этого права, чем национальная связь между американскими банкирами и русско-еврейскими пролетариями: французские промышленники, и прежде всего военные поставщики, до последней степени нуждаются в рабочей силе, и они, конечно, не найдут более благодарного материала для эксплуатации, чем русско-еврейские рабочие, которых можно держать под постоянной угрозой высылки или заключения в концентрационные лагери. С этой точки зрения шум, который поднимается время от времени националистическим депутатом г. Галли, сохраняет все свое патриотическое значение, хотя бы видимая практическая цель и не была достигнута: пролетариям-эмигрантам напоминают, что они живут под богом «национального единства», и что от стачки до концентрационного лагеря гораздо короче, чем может казаться.
Если широкой массе эмигрантов нет, как сказано, никаких оснований собирать сейчас пожитки и второпях покидать пределы Франции, — а это все еще там и сям происходит, — то нельзя все же не признать, что «право убежища» вышло из последней передряги изрядно помятым: из рядов всего национального блока не раздалось в пользу этого демократического права ни одного принципиального голоса.
Густав Эрве, в государственной мудрости которого так счастливо сочетаются черты Фигаро и Тартарена, ограничил (пока что только в передовой статье) право республиканского убежища свидетельством о политической благонадежности. Те иностранцы (Эрве в данном случае говорит почему-то только об евреях), которые открыто стоят на точке зрения борьбы за мир, а не войны до конца, объявляются вывернувшимся наизнанку антимилитаристом «германофилами», и в качестве таковых принадлежат, по его указанию, высылке «в Швейцарию или Германию». Что идеология «национальной обороны» в конце концов неизбежно приводит к околоточным выводам, в этом мы никогда не сомневались. Редактор «Guerre Sociale» нас так же мало удивляет, как и — пугает.
Эрве, как известно, ведет свою духовную родословную от Декларации прав человека и гражданина; но он обнаруживает, как видим, трогательное духовное сродство с нашими отечественными социал-патриотами, воспитавшимися преимущественно под сенью Кузькиной матери. Наши Кифы Мокиевичи, Тяпкины-Ляпкины и Загорецкие давно объявили революционный социализм германофильством, создав, таким образом, надлежащее идеологическое вступление к соответственным мероприятиям «союзной» полиции, которая окажется несомненно более объединенной и единодушной, чем «союзная» дипломатия.
Полицейское усердие Эрве — напомним на всякий случай, что он состоит членом центрального комитета Французской социалистической партии — не является плодом его индивидуального бесстыдства. Чем больше будет нагреваться почва под ногами у режиссеров, пророков и особенно у лакеев национального единства, тем чаще они будут свою всемирно-освободительную риторику заменять аргументами от городового. Совершенно естественно, если, идя по линии наименьшего сопротивления, они начинают с эмигрантов. Все сикофанты везде и всегда в затруднительных случаях искали прежде всего среди «нежелательных иностранцев» виновников своих политических огорчений. Густав Эрве в данном случае только доблестно поддерживает традицию, которая восходит к полиции Меттерниха, слугам Людовика XVI и теряется в глубине веков.
С другой стороны, нет никакого сомнения в том, что полицейские меры против тех иностранцев, которые без достаточного уважения относятся к программе г. Эрве, явились бы только первым шагом по пути репрессий против собственных революционных социалистов. Отсюда следует обратная теорема. Только возрождение социалистического движения в стране может создать действительную гарантию для права убежища, — такого, которое не котируется на бирже внешних и внутренних займов и не зависит от колебания настроений г. Эрве и его патронов. Политические человечки из «Призыва» пытались внушить перепуганной русской колонии ту мысль, что убежище можно лучше всего обеспечить за собою единением с «французской демократией», — с какой? — с той самой, при которой политическим паспортистом состоит Эрве! Станьте все трехцветными, — такова эта постыдная мораль, — и вас немедленно полюбят. Эту мысль еще лучше выразил шекспировский тюремщик, который желал, чтоб у всего человечества был один образ мыслей и чтоб он был хорош. Разумеется, право определять, действительно ли образ мыслей хорош, тюремщик оставлял за собой. Если выполнение этой программы не обеспечило бы права убежища, то разве только потому, что в нем не осталось бы никакой нужды.
Но как ни приблизило, казалось, «национальное единение» политическую реальность к мечтам шекспировского тюремщика, все-таки у всего человечества, к чести его, не оказался один и тот же образ мыслей. Наряду с трехцветными и хамелеонами остались красные, и число их растет. Мы принадлежим к тем, которые не меняют окраски под влиянием окружающей среды. Мы были и остаемся красными. Именно поэтому и именно такими, как мы есть, мы требуем для себя права убежища. И мы ничего не обещаем взамен, кроме верности нашим убеждениям. Угрозы Эрве, — повторим это, — нас не пугают, хотя мы ни на минуту не сомневаемся в том, что они в первую голову направлены по нашему адресу. Судьбу наших идей, нашей газеты и нашу личную судьбу мы неразрывно сочетаем с возрождением и ростом интернационального революционного социализма. Мы чувствуем себя теснейшими узами связанными с французской демократией — с той, подлинной, революционной, социалистической, которая завтра будет сильнее, чем сегодня. Мы относимся с глубоким уважением к ее прошлому и с полным доверием к ее будущему.
С верой в свое дело, с гордостью за свое знамя, с презрением к сикофантам — мы были и остаемся красными!
«Наше Слово» 3 декабря 1915 г.