Социал-патриотизм в России.
I. Их «победа».
Из социал-патриотического монолога, сообщенного на днях т. М. Борецким (Урицким), наши читатели могли удостовериться, какого высокомерия преисполнились наши российские социал-патриоты после выборов в военно-промышленные комитеты. Петроград за ними, Москва за ними, провинция за ними — города и деревни, марксисты и народники, мужчины и женщины, старцы и дети — все за ними и с ними. Незачем говорить, что все Авксентьево-Алексинские из «Призыва» скромно примеривают в каждом номере фельдмаршальские треуголки, а Плеханов, державшийся некоторое время от «Призыва», как от греха, подале, и, может быть, уже подумывавший о каких-нибудь заранее заготовленных позициях, сразу утвердился в объединенном органе патриотических с.-д. и с.-р.
Несомненно, у социал-патриотов имеются свои основания торжествовать. Их представители прошли почти во всех центрах рабочего движения — против воли интернационалистов — в военно-промышленные комитеты, задачей которых является всестороннее приспособление русской промышленности и ее рабочего персонала для нужд «национальной обороны». Пред лицом имущих классов и в зеркале буржуазной печати рабочие-оборонцы выступают сейчас, как призванные и признанные представители русского пролетариата. Значение этих фактов было бы нелепо отрицать. Но столь же неосновательно было бы их переоценивать.
Общая политическая обстановка, в какой происходили выборы (капитуляция сильнейших социалистических партий Европы, военное поражение России, империалистическая деморализация русской социалистической интеллигенции), нами была уже подвергнута оценке. Сейчас мы хотим взглянуть, как на самом деле происходили выборы в этой обстановке? каковы действительно размеры «победы» социал-патриотов и каков ее удельный политический вес?
Чтобы устранить всякий субъективизм с нашей стороны, мы воспользуемся показаниями и суждениями социал-патриотической и буржуазной прессы, прежде всего московской «Народной Газеты». Это ныне уже закрытое издание стояло целиком на точке зрения активного участия рабочего класса в национальной обороне и в восторженных красках живописало, как союзные правительства Англии, Франции и Бельгии мудрой демократической политикой обеспечили национальное единение. Сказанного достаточно для характеристики газеты. Прибавим только, что она держалась приличного тона и старалась свой патриотизм очищать от ноздревщины и хлестаковщины.
Послушаем теперь, как эта социал-патриотическая газета отзывалась о вторичных петроградских выборах, прошедших под знаком Гвоздева, в статье под выразительным заглавием «Рассудку вопреки»… В противоположность московским выборам, представлявшим, по выражению газеты,. «странную игру в темную», в Петрограде кампания была поставлена широко: «рабочие имели полную возможность ознакомиться с тем, что такое военно-промышленные комитеты,… каковы их конечные цели и ближайшие практические задачи… Многие уполномоченные получили от своих избирателей даже письменные наказы». На собрании уполномоченных победило то течение, которое категорически высказывалось против участия в комитетах. «Такова была, — продолжает социал-патриотическая газета, — воля петроградских рабочих. Можно доказывать ошибочность подобного решения, можно оспаривать его практическую целесообразность и т. д., но нельзя отнимать у рабочих права «иметь свое суждение»… и тот, кто ценит и уважает классовую солидарность… должен был подчиниться велениям этого большинства». Но произошло иначе: «не в меру ретивое», по выражению московской социал-патриотической газеты, меньшинство добилось через администрацию не нового опроса массы, что было бы вполне законно, а нового собрания уполномоченных без новых полномочий. «Из 218 выборщиков на собрание явилось только 153. Пять выборщиков оказались уже арестованными, шестеро — не разысканы, 1 сложил «свои полномочия». После ухода интернационалистов осталось только 99 уполномоченных, т.-е. 45%, причем и эти «далеко не единогласно», по словам газеты, приняли решение участвовать в комитетах. «Итак, незначительное число уполномоченных с удивительной смелостью решило вопрос, который волновал и волнует всю петроградскую рабочую массу. Они перешагнули через явно выраженную волю большинства своих товарищей, пренебрегли правами своих избирателей, нарушили простейшие правила демократических выборов».
Так характеризовала победу гвоздевцев газета, которая в каждом номере, в объявлении о подписке, призывала весь народ «общими силами взяться за оборону страны». Немудрено, если «Призыв» нашел направление «Народной Газеты» неопределенным, — действительно: стоит на точке зрения обороны, а возмущается сделкой с администрацией для фальсификации воли рабочих! Патриотизм надо глотать целиком, — либо целиком отбрасывать. Поэтому «Народная Газета» была действительно наивна, толкая рабочих на путь поддержки царизма и в то же время требуя от соблазнившихся соблюдения революционно-классовой дисциплины и политической опрятности. Снимая голову, можно ли заботиться о волосах? Но как бы ни обстояло дело с непоследовательностью «Народной Газеты», ее характеристика петроградской «победы» социал-патриотов сохраняет всю свою силу.
Теперь перейдем к московским выборам. Тут победа оборонцев была, как известно, сокрушающей: только около четверти всех уполномоченных отказались принимать участие в выборах представителей в военно-промышленный комитет. Ясно, что московский пролетариат целиком с Плехановым, Потресовым и Гвоздевым. Справимся, однако, в той же московской социал-патриотической газете. «Московские рабочие, — рассказывает она в № 10, — выбирали своих представителей в учреждение, о котором ровно ничего не знали. Никакой предвыборной кампании в Москве не было… Наконец, в самых выборах уполномоченных принимало участие поразительно ничтожное количество рабочих. То количество голосов, которое получили некоторые уполномоченные, столь мизерно, что не может быть и речи о каком-то представительстве». Газета приводит примеры: у Шрадера, где 1.105 рабочих, уполномоченный получил 59 голосов; у Жиро, где 3.268 рабочих, уполномоченный собрал 198 голосов, и т. д. С полным основанием социал-патриотический орган заканчивает: «Московская рабочая масса, читая о первых шагах своих мнимых представителей в военно-промышленном комитете, может сказать лишь одно: без меня меня женили. Так выглядит победа оборонцев в Москве!
Если сравнить московские выборы с петроградскими, то вывод напрашивается сам собою: чем более отсталой является рабочая среда, чем меньше она знает о том, что такое военно-промышленные комитеты, чем пассивнее она вообще относится к политической жизни, — тем выше шансы социал-патриотов. Пример Москвы дает полное право заключить относительно Петрограда, что Гвоздев и гвоздевцы опирались на более отсталую часть рабочей массы, эксплуатируя воздействие на нее буржуазной печати и прямое давление администрации.
Нетрудно представить себе, как происходили выборы в провинции. Так, в Киеве, где оборонцы одержали одну из наиболее блестящих своих «побед», выборщики-интернационалисты указывали, по отчету «Киевской Мысли», что собрание выборщиков «не является сколько-нибудь правильным представительством киевских рабочих: выборам не предшествовали собрания, на которых избиратели могли бы сознательно отнестись к выборам, во многих предприятиях давление на выборы оказала промысловая администрация». С своей стороны, оборонцы, признавая, что «условия, в которых происходили выборы, достойны всяческого протеста», отнюдь не желали, однако, отказываться от принесенной этими условиями победы. В этом отношении гвоздевщина сыграла свою роль: эксперимент открытой сделки с администрацией, произведенный в центре рабочего движения, не мог не оказать самого деморализующего влияния на провинцию. В некоторых местах не было, однако, надобности и в деморализации: так, в Саратове администрация просто «пригласила» двух надежных рабочих представлять идеи Плеханова в в.-пр. комитете, совершенно не беспокоя при этом рабочей массы… Здесь победа оборончества выступает перед нами в своем наиболее чистом административном виде.
Приведенных данных совершенно достаточно, смеем полагать, чтоб ввести социал-патриотическое торжество в его естественные пределы. И если даже отвлечься от вопроса о последствиях участия в в.-пр. комитетах и о политических шансах борьбы социализма с социал-патриотизмом, вообще от мыслей о завтрашнем дне, — этим вопросам будут посвящены дальнейшие статьи; если оставаться целиком в пределах текущей минуты, — и тогда у русского интернационализма нет никаких оснований впадать в пессимизм при виде социал-патриотического засилья, выступающего под опекой административного насилия.
Бог не выдаст, социал-патриотизм не съест.
II. «Тьмы низких истин нам дороже нас возвышающий обман».
«Разгром и гибель страны больше всего угрожают интересам трудящихся, и в спасении ее более других общественных классов заинтересованы рабочие», так заявляет в своем недавнем воззвании «К рабочим России» рабочая группа Центрального Военно-Промышленного Комитета, предводимая Гвоздевым (см. «Наше Слово», № 52). Рабочая группа московского в.-пр. к., борясь за самостоятельное существование в составе комитета, ссылается прежде всего на то, что рабочие вошли в в.-пр. комитеты именно для «спасения страны от разгрома». Политическая позиция рабочих групп в военно-промышленных комитетах имеет совершенно определенно выраженный социал-патриотический характер. В этих новых социал-патриотических демонстрациях питерской и московской групп нет ровно ничего для тех, кто следил за всей борьбой, шедшей в рабочих массах вокруг вопроса об участии в в.-пр. к., возникших и действующих в качестве органов «национальной обороны».
Если мы считаем необходимым еще раз поставить вопрос, то не потому, что он сам по себе может вызывать какие бы то ни было сомнения у людей, которые хотят видеть то, что есть, а потому, что сомнения и недоразумения искусственно сеются литературной группой, издающей «Известия Заграничного Секретариата Орг. Комитета». В № 3 этого издания (меньшевиков) «Наше Слово» жестоко осуждается за игнорирование тех глубоких различий, которые существовали и существуют в лагере сторонников участия в в.-пр. к. «Наши товарищи, объединившиеся на роковом решении — принять участие в в.-пр. к., — так рассказывают «Известия», — руководились весьма разнородными, подчас противоположными мотивами» (курсив наш). Дальше производится следующая классификация. Настоящих боевых националистов, типа Плеханова, среди сторонников участия в комитетах «почти совершенно нет». Левицкие и Череванины («правое крыло») отстаивали участие в комитетах «не столько из национализма) сколько из оппортунизма», т.-е. не столько ради спасения страны, сколько ради политического блока с оппозиционной буржуазией; третью группу, «большинство», составляют те, которые стремятся через комитеты «противопоставить организующуюся силу пролетариата организованной силе буржуазии»; наконец, на левом фланге стоят «совершенно определенные интернационалисты» (типа Дана), которые звали рабочих в в.-пр. к. под лозунгом «интернациональной борьбы за мир».
Вторая статья «Известий», посвященная тому же вопросу, («Военно-промышленные комитеты и тактика социал-демократии») приводит ряд цитат и ссылок в доказательство того, что целое «течение среди интернационалистов» звало и вело рабочих в в.-пр. к. по мотивам, которые «ничего общего с оборончеством не имеют». Какую собственно позицию или какую из четырех охарактеризованных выше позиций занимает сам Организационный Комитет, об этом мы от его Заграничного Секретариата ничего не слышим; но так как, не в пример парижской группе меньшевиков, объявившей политику О. К. «вредной», «Известия» считают ее полезной, приходится заключать, что О. К., счастливо синтезирующий все четыре тенденции августовского блока (националистическую, оппортунистическую, организационно-строительскую и агитационно-интернационалистскую), сам отнюдь не стоит на позиции национальной обороны.
Немудрено, если при таком положении дел «Известия» с негодованием говорят о нашем злостном стремлении валить весь августовский блок в одну кучу.
Все эти обвинения, цитаты и классификации имеют тот недостаток, что они представляют собою литературное издевательство над политическими фактами. Если большинство августовцев, или хотя бы половина, или хотя бы треть их, участвовала в выборах под необоронческим, и даже под определенно-интернационалистским знаменем, тогда должно же это было отразиться на составе выборщиков и на составе самих рабочих групп в военно-промышл. комитетах? Рабочие группы, центрального, питерского, московского, киевского и др. комитетов стоят на принципиально-оборонческой позиции. Во всех их заявлениях и действиях исходным пунктом является оборона страны. Если они хотят «толкать влево» буржуазию, то на основе национальной обороны. Если они хотят использовать организационную возможность, то на основе национальной обороны. Если они, наконец, признают необходимость восстановления международных связей, то не иначе, как на основе принципа национальной самообороны. Такую оборонческую позицию те элементы, которые действительно, на деле, стали во главе сторонников участия в комитетах, заняли с самого начала «военно-промышленной» кампании.
«Когда стране угрожает опасность, — таково было первое заявление московской группы в комитете, — гражданский долг рабочего класса защищать ее от нашествия неприятельских войск, несущих разорение прежде всего и больше всего трудящемуся люду». («Н. Гол»., № 12.)
Гвоздев в Питере с самого начала кампании выступал, как боевой оборонец. От имени центральной группы Гвоздев телеграфировал московской группе, вскоре после выборов, о «двуединой задаче» пролетариата; то есть об освобождении страны от внешних и внутренних врагов, — формула, почти дословно повторенная в последнем воззвании центральной группы. Московские выборщики Черегородцева и др. посылали предложенные Рябушинским телеграммы Ллойд-Джорджу и Альберту Тома с пожеланием победы над врагом. Гвоздев, от имени центральной группы, посылал Геду, по поводу смерти Вальяна, телеграмму соболезнования в ярких социал-патриотических тонах. Все эти действия и заявления совершались от имени военно-промышленных «рабочих групп» в целом; никаких протестов из их среды нигде не было слышно. Редакция «Известий» не могла всего этого не знать, ибо приводимые нами факты и документы сообщались между прочим и в (меньшевистском) «Нашем Голосе», где, к слову сказать, сотрудником значится тот самый Гвоздев, который, совместно с руководящими элементами августовского блока, совершил петроградский coup d'état, оказавший огромное влияние на всю провинцию.
Что между взглядами Дана и взглядами Бибика есть разница, это, разумеется, не укрылось и от нас, и об этом мы поговорим в завтрашней статье. Что тактическая позиция Дана: войти в комитеты для агитации против войны — обща целому «течению» в августовском блоке, об этом мы впервые узнаем из № 3 «Известий», каемся, мы не имеем никакого понятия о размерах этого «течения». Но зато мы твердо знаем, что это «течение» совершенно ничем — ни единым словом — не заявило о себе ни в среде выборщиков-сторонников участия в комитетах, ни, тем более, в деятельности избранных ими рабочих групп. На деле выборы шли под знаком Гвоздева. Во главе центральной рабочей группы стоит Гвоздев. В центре работы по созыву рабочего съезда стоит Гвоздев. Политически, пред лицом рабочих масс России, пред лицом других классов, августовский блок представлен Гвоздевым. У нас нет ни права, ни возможности, ни желания закрывать на это глаза. А действительным идейным вдохновителем «военно-промышленной» практики августовского блока является не Заграничный Секретариат, и даже не «тактическое течение» Дана, а группа сборника «Самозащита», группа А. Потресова, П. Маслова, К. Дмитриева, Евг. Маевского, В. Левицкого, Батурского, Н. Череванина, Ана, Л. Седова, К. Гвоздева, Ивана Кубикова, А, Бибика и др. и пр. Участники этой группы коллективно заявляют в своем сборнике, что «идея интернационализма и идея самозащиты страны… представляют то единство, которое определяет на ближайшее время линию их практической политики» («Предисловие»). А. Потресов, главный «теоретик» этой группы, резюмирует политическую философию своей фракции в лозунге: «через патриотизм — иного пути нет — в международное царство братства и равенства». («Самозащита», стр. 21.) Именно к этой группе принадлежит К. Гвоздев, который, в качестве центральной сейчас фигуры «августовской» группировки в России, на деле сочетает интернационализм с патриотизмом в высшем единстве военно-промышленного сотрудничества с Гучковым. Организационный Комитет является практически только передаточным ремнем между идеологией потресовщины и практикой гвоздевщины.
Таково действительно положение вещей.
Заграничный Секретариат избрал, по-видимому, своим девизом пушкинский стих: «Тьмы низких истин нам дороже нас возвышающий обман». А так как мы в этом случае не с Пушкиным, а с Лассалем, который считал, что aussprechen was ist (сказать, что есть) — есть начало всякой революционной политики, то литераторы «Известий», для полемики с социал-патриотами употребляющие исключительно розовое масло, против «Нашего Слова» пишут не иначе, как смесью желчи с уксусом. Но — возвышающие обманы гибнут, а политические факты остаются.
III. «Военно-промышленные» соц.-демократы и их группировки.
Если точно восстановить официозно-оптимистическую картину августовского блока, даваемую «Известиями», то получится вот что: участие блока в в.-пр. к-тах есть, конечно, печальный факт, ибо так или иначе означает прикрепление пролетариата к военно-промышленным политическим организациям империалистической буржуазии; но субъективно это участие для большинства самих участников вовсе-де не стоит под знаком поддержки войны; просто, августовский блок шел в комнату, попал в другую. Конечно, на это можно с полным правом возразить, что в политике взвешиваются не субъективные стремления, — из них, как известно, в аду делают тротуары, — а политические последствия. Но такое возражение, безукоризненное по существу, будет слишком общим с точки зрения интересующих нас выводов. Для того, чтобы оправдать свою бесформенную пассивно выжидательную политику по отношению к вдохновителям Гвоздева, Заграничный Секретариат вынужден идеализировать их субъективное сознание: эту ретушерскую работу мы наблюдаем с самого начала войны. В предыдущей статье мы попытались снять с политической картины августовского блока официозную ретушь, и мы надеемся, что читатели увидели вместе с нами то, что есть: при выборах в военно-промышленный к-т августовский блок мобилизовал широкие круги рабочих при прямом и косвенном содействии администрации и буржуазии и под неоспоримой идейно-политической гегемонией социал-патриотов. Гвоздевы и Черего-родцевы, а за их спиною Потресовы, Маевские, Левицкие, Седовы и пр. попали именно в ту комнату, в какую шли. И простой товарищеской беседы «промежду себя» окажется недостаточно для того, чтоб они из этой комнаты вышли. Все их поведение свидетельствует о том, что их придется выводить. Именно поэтому нам необходимо собирать силу, то есть мобилизовать силу против них. А этого нельзя сделать без решительного разрыва с ними перед лицом массы.
Но как же быть с не-оборонческими сторонниками участия в в.-пр. к-те? Мы показали уже, что политически их существование решительно ни в чем не выражается: [все рабочие группы в в.-пр. к-те стоят на социал-патриотической позиции. Но литературно существуют, несомненно, в августовском блоке группы и элементы, зовущие в комитеты не для целей обороны, а во имя других — организационных или политических — задач. Вопреки утверждениям «Известий», мы отнюдь не игнорировали и не игнорируем эти идейные и литературные оттенки: мы могли бы это без труда доказать десятками цитат из прежних статей «Нашего Слова» на эту тему. Но, констатируя наличность этих оттенков, мы в то же время различали между тем из них, потресовско-гвоздевским, который действительно задает политический тон, и между остальными, сохраняющими чисто-литературную самостоятельность, а политически обслуживающими первый. И мы считаем, что такое соотношение между ними в высшей степени закономерно.
Наряду с откровенным плехановским национализмом, которого «почти нет» в августовском блоке, «Известия» насчитывают, как мы знаем, еще три группировки среди сторонников участия в в.-пр. к-тах.
Во-первых, это «течение» Левицкого, Череванина, которое исходит «не столько из национализма, сколько из оппортунизма». Но что же такое нынешний социал-национализм вообще, как не оппортунизм, приспособленный к условиям империалистической войны ? Поскольку оппортунизм ограничивает все движение пролетариата борьбой за реформы на основе существующего строя, он неизменно должен искать сближения с влиятельными слоями буржуазии, ибо против нее добиться завоеваний можно только революционными, а не оппортунистическими методами. Поэтому в нынешнюю эпоху оппортунизм, оставаясь верным своей природе, вынужден вслед за буржуазией перейти на рельсы национализма и империализма. В этом отношении Левицкие-Череванины-Маевские и пр. ничем решительно не отличаются от Эбертов и Шейдеманов, кроме своего более скромного роста. Нужно не забывать, что и в Германии имеются «крайние правые», Зюдекумы и Гейльманы, в параллель к нашим Плехановым.
Во-вторых, «Известия» констатируют «гораздо более левую» позицию, которую заняло «значительное большинство сторонников участия в комитетах»: это элементы, еще не сведшие счетов с оборонческой идеологией, но идущие в комитеты для классового объединения. Дело идет таким образом о сторонниках «организационного использования», которые хватаются за форму, игнорируя или пытаясь нейтрализовать ее действительное политическое содержание. Несомненно, что этот политически безыдейный организационный фетишизм, представленный, например, В. Ежовым или К. Оранским, сыграл свою крупную роль в политической ориентации руководящих кругов августовского блока. Но разве тот же факт — только в несравненно более могучих политических пропорциях — не наблюдался в политической ориентации германской социал-демократии? Там дело шло, правда, не о создании — при содействии Гучкова — классовой организации, а о сохранении ее — при снисходительности Гинденбурга. Но это различие, вытекающее из разницы возрастов, по существу ничего не меняет. Там, толкаемые голой заботой о сохранении касс, домов, газет, учреждений, партийные бюрократы и фетишисты организации, типа Молькенбура, пассивно тащились в русле социал-патриотической политики, которая только и могла гарантировать в условиях войны материальную неприкосновенность организаций. Здесь, у нас, Ежовы и другие мудрецы из «Нашего Голоса» зазывают рабочих в в.-пр. к-ты «для организации», тщетно умоляя Гвоздевых и Черегородцевых не слишком выпячивать свое патриотическое лицо*. Но политика не растворяется в организации и не терпит пустоты. Рабочие идут в партию и союзы не «для организации», а для борьбы за классовые задачи. В военно-промышленные комитеты рабочие идут не для «использования», а для обороны отечества или для получения уступок со стороны буржуазии в обмен за поддержку ее в ведении войны. Это значит, что сознательные социал-патриоты, Шейдеманы, Гвоздевы, получают по необходимости перевес над организационными фетишистами и доктринерами «использования», Молькенбурами, Ежовыми, и заставляют их служить себе.
* «Налицо одна лишь опасность, — пишет В. Ежов, — ненужное и в нашей обстановке (!) вредное окрашивание этой программы в «защитный» цвет. Такое окрашивание вместо того, чтобы втягивать (!) передовые рабочие круги в повседневную общественно-политическую работу, способно лишь отталкивать их и усиливать их пассивность». Другими словами, Ежов помогает Гвоздеву втягивать в оборонческую практику тех, которые пока что пугаются оборонческой теории. — Л.Т.
Наконец, третье течение представлено «совершенно определенными интернационалистами», которые стремятся «в комитетах противопоставить лозунгу военной обороны лозунг интернациональной борьбы за мир». В этом духе, как известно, высказался в «Нашем Голосе» очень влиятельный в меньшевистских кругах Дан. Мы уже знаем, что в в.-пр. к-тах не обнаружилось пока что ни одного сторонника этой позиции: петь псалмы в преисподней. В.-пр. к-т ведь не парламент, где обсуждаются и (в принципе) решаются вопросы войны и мира; комитет есть исполнительное учреждение, подчиненное заданиям войны. «Надо иметь в виду, — разъяснил рабочим выборщикам Гучков, — что комитет преследует только цель обороны, а политические вопросы находятся вне компетенции военно-промышленной организации» (Нар. Газ.», № 13). В чем же может состоять тактика Дана?
Еслиб дело шло о вхождении в комитеты только для заявления своего отношения к войне, к ее виновникам и организаторам, против этого в принципе ничего нельзя было бы возразить. Заявят ли сами выборщики, что не могут принимать участия в ведении войны, или же поручат сделать такое заявление своей «десятке» в комитете, это подчиненный вопрос агитационного удобства. Дело в обоих случаях сводится к демонстрации. Совершенно ясно, что, после заявления своего принципиального отказа добровольно и коллективно участвовать в обслуживании войны, было бы абсурдным оставаться в составе комитета. Нельзя же в самом деле противопоставлять ежедневно «лозунг интернациональной борьбы за мир» органической работе учреждения, которое занято тем, чтобы довести до максимума число выделываемых снарядов: такая «политика» была бы карикатурным дон-кихотством и на другой же день исчерпала бы себя. Но Дан хочет не демонстрации в комитете, а «длительной работы», участия в органической деятельности комитетов или, по крайней мере, приспособления к ней — не под углом зрения национальной обороны, а под углом зрения классовых интересов пролетариата. Представители рабочих, согласно этому замыслу, формально снимают с себя ответственность за ведение войны и в принципе высказываются за «лозунг интернациональной борьбы за мир», но политически становятся на почву коллективно-организованного участия рабочих в национальной обороне и на этой почве отстаивают интересы рабочих. Практически это вводит деятельность партии в рамки, намеченные последним воззванием К. Гвоздева и его товарищей: «содействие организации распыленных слоев рабочего класса вокруг задач, поставленных перед ним участием в военно-промышленных комитетах». Ясно, что такая тактика предполагает практический отказ от революционной мобилизации масс против войны. Это интернационализм формальный, декларативный, политически-пассивный, глубоко поссибилистский. Его активность начинается с того пункта, где он перестает быть… интернационализмом. Тактика, которая, на первый взгляд, могла показаться дон-кихотством, оказывается насквозь проникнутой духом Санчо-Пансы. Но практицизм Санчо-Пансы тем беспредметнее и мертвеннее, чем глубже и драматичнее политическая обстановка. Широким кругам рабочих поистине недоступно, особенно в нынешней исторической обстановке, это соединение декларативной непримиримости к войне с тактикой «длительного» приживальщичества. Кому дорог лозунг интернациональной борьбы против войны, тот не вступит в артель ее организаторов. А кто считает необходимым итти в в.-пр. к-ты, тот вооружится идеологией социал-патриотизма. Вот почему хитроумная тактика Дана (или целого «течения» в августовском блоке, как выражаются «Известия») не сползла с газетного листа.
Из сказанного, надеемся, ясно, что мы отнюдь не игнорируем разных оттенков среди «военно-промышленных» политиков августовского блока. Но мы не только констатируем их наличность, а и анализируем их политический вес и взаимоотношения. Если наш анализ верен, — а мы думаем, что это так, — то из него вытекают следующие неоспоримые выводы. Самостоятельное политическое значение среди «военно-промышленных» социалистов имеют только боевые, сознательные социал-патриоты, гвоздевцы. Остальные «военно-промышленные» оттенки играют роль подчиненную и второстепенную. Судьба этих «оттенков» всецело определится ходом борьбы революционного интернационализма с социал-патриотизмом. Политическую борьбу с Гвоздевыми нельзя заменять педагогикой по отношению к Данам или Ежовым. Нужны аргументы и методы, убедительные не для этих последних, а для масс. Если массы убедятся, они сумеют убедить Ежовых или — перешагнуть через них. Язык для масс должен быть революционно — политический, а не условно-дипломатический. А для этого необходим ясный и полный разрыв с социал-патриотическими штабами пред лицом деморализуемых и предаваемых ими масс.
IV. Класс и партия, массы и вожди.
Несомненно, что немаловажной причиной в распространении оборонческих настроений и социал-патриотических идей в рабочем движении России явилось победоносное наступление австро-немецкой армии в прошлом году. Поражения внесли замешательство не только в ряды правящей бюрократии и всего третье-июньского блока в целом, но и в ряды рабочего класса. Поражения обнаруживали не только свое революционизирующее, но и свое деморализующее и парализующее влияние. Лозунг «поражение России — меньшее зло», по меньшей мере гадательный в смысле теоретического предвидения, никуда не годный в агитационном смысле и именно поэтому отвергнутый всеми интернационалистскими группировками в России, оказался окончательно ликвидирован при политической проверке его событиями: если поражения расщепляют волю пролетариата, внося в широкие его круги настроения, стоящие на грани между национальными и, так сказать, «биологическими», то революционная партия пролетариата не может в поражениях видеть хотя бы косвенного своего союзника.
Было бы, однако, совершенно ложно представлять себе дело так, будто поражения автоматически, или хотя бы непосредственно прививают революционным массам социал-патриотические взгляды и вытекающую из них тактику. На самом деле поражения — в более острой форме, чем самый факт войны — ставят перед массами необычные и неотложные вопросы и порождают в них тревогу за «национальную» территорию, неприкосновенность экономической и культурной жизни, и не в последнюю очередь за судьбу населения пограничных областей. Революционный социализм не игнорирует законного содержания этих вопросов и этой тревоги — он лишь отвергает реакционные и по существу иллюзорные ответы; он говорит рабочим массам: «У вас нет других путей и средств обеспечить неприкосновенность человеческой культуры и в частности независимость наций, кроме вашей международной солидарности и вашей революционной борьбы против милитаризма и его капиталистических основ».
Для того, чтобы порожденная или обостренная поражениями тревога пролетарских масс приняла социал-патриотическое выражение, нужно, чтобы ответу революционного социализма был противопоставлен другой ответ, рассчитанный на наиболее примитивные чувства и настроения более отсталых масс, на узость их политического кругозора. Такой ответ дается, разумеется, прежде всего буржуазной прессой. Она развивает могущественную демагогическую работу, связывая гуманитарные настроения массы и ее политические и социальные идеалы с работой национального милитаризма. Но европейский пролетариат, и русский в том числе, не безоружен пред лицом буржуазного общества, с его партиями, прессой, агентствами и официальными легендами: между пролетарскими массами и организованными в капиталистическое государство буржуазными классами стоит социалистическая организация, — и именно через ее посредство и при ее активном воздействии пролетариат вырабатывает свое отношение к буржуазно патриотической идеологии. Отсюда огромная роль — а стало быть и огромная ответственность — социалистической организации, особенно в такую критическую, поворотную эпоху, как наша. От нее в очень большой степени зависит, проявятся ли чувства и запросы, порожденные в пролетариате войной, уже во время самой войны в виде углубления интернационально-революционного характера рабочего, движения или, наоборот, поведут к сближению с национальной буржуазией под социал-патриотическим знаменем.
Совершенно ложным является такой взгляд, будто социалистические и профессиональные организации стали на путь военно-политического сотрудничества с классовым государством под непосредственным давлением самих рабочих масс. На самом деле политически-парламентарное и профессиональное представительство пролетариата заняло национальную, патриотическую позицию под могущественным давлением буржуазной нации, с важнейшими органами которой пролетарская бюрократия тесно связала себя всей предшествующей работой. Несомненно, что широкие массы, проходившие долгую школу организационной дисциплины в историческую эпоху, когда их непосредственная революционная инициатива не находила себе выражения, не сумели дать немедленный отпор идеологии буржуазного национализма, притекавшей к ним сверху, по готовым каналам социалистической организации; более того: значительные слои рабочих были своим положением в производстве и характером движения в прошлую эпоху подготовлены к восприятию патриотически-империалистических идей; тем не менее остается неоспоримым фактом, что сущностью социалистического кризиса, как мы его сейчас переживаем, является капитуляция руководящих классовых организаций — не пред стихийным настроением масс, а пред планомерным натиском буржуазии и ее государства. Политическое давление шло не снизу вверх, а сверху вниз. Социал-патриотические лозунги возникли не в той плоскости, где партийная организация опирается на массы, а в той плоскости, где партийные бюрократы, социалистические парламентарии и профессиональные дипломаты (industrial diplomacy) входят в контакт с ответственными представителями буржуазии.
Факт таков, что всюду, где руководящие организации устояли на позиции интернационализма, они — при всех колебаниях массовых настроений в ту или другую сторону — сохранили или даже упрочили свои позиции в массах. Нигде национальной идеологии не удалось завладеть пролетариатом против воли его руководящих организаций. Для того, чтоб пролетариат оказался идейным пленником национального милитаризма, необходимо было — во всех случаях — между официальной идеологией буржуазии и политической растерянностью (или неориентированностью) массы важнейшее звено, в виде патриотической ориентации авторитетных рабочих организаций и, прежде всего, их руководящих верхов.
Не только со стороны самих социал-патриотов, но и со стороны пассивных интернационалистов, склонных к тактике резонирующего выжидания, ссылка на настроения рабочих масс, как на последнюю решающую инстанцию в нынешнем поведении социалистических партий, принимает сплошь да рядом замаскированный или явный адвокатски-защитительный характер. Объяснять кризис Интернационала из условий рабочего движения и практики его организаций и вождей в прошлую эпоху — это одно. А растворять кризис в настроениях массы — совсем другое. В этом втором случае мы просто игнорируем значение организации и ее самостоятельную роль в рабочем движении; остается только спросить: к чему тогда все наши усилия? В первом случае мы, наоборот, объясняем, как и почему руководящие организации и вожди получили такое значение, что их ориентация в момент исторического перелома определила и закрепила ориентацию рабочих масс, по крайней мере, в истекшем периоде войны.
Сказанное здесь в общей форме целиком относится и к России.
На первый взгляд может показаться, что роль русской организации (партийной или фракционной) в рабочем движении не может итти ни в какое сравнение с ролью, например, организаций немецкого пролетариата. Но на самом деле это не так. Если в глазах германского рабочего его партия воплощает в себе долгое и упорное строительство и вырабатывавшуюся в течение полустолетия демократическую дисциплину, то для русского рабочего его партия, и еще чаще его фракция означает опыт революции или первое духовное пробуждение его в пореволюционную эпоху. Чем менее организованно-массовый характер имеет в наших условиях партия, тем более концентрированным является ее идейно-политический авторитет, тем выше оказывается во все критические моменты удельный вес штабов, вождей, центров литературных органов.
Если в Германии такое огромное значение для социал-империалистической ориентации партии получила политика «инстанций» (партийных центров); если в Англии в направлении официальной политики пролетариата такое решающее значение получают «лидерские клики» (см. статьи на эту тему т. Чичерина в нашей газете), то в России для хода и исхода кампании вокруг военно-промышленных комитетов решающим был тот факт, что влиятельнейшая литературная группа на верхах одной из двух наших «исторических» фракций, группа, тесно связанная с многочисленными легалистски и оппортунистически настроенными рабочими, заняла в этой кампании, разумеется, не случайно, определенную социал-патриотическую позицию.
Это группа «Нашей Зари» — «Нашего Дела» — «Самозащиты».
V. Необходимо изолировать социал-патриотический штаб.
Ссылки на всесильные будто бы оборонческие настроения масс, сказали мы, принимают сплошь да рядом адвокатски-защитительный (по отношению к соц.-патриотическим штабам) характер — у тех пассивных интернационалистов, которые по тем или иным мотивам не решаются объявлять социал-патриотам открытую войну пред лицом рабочих масс.
«Оппозиционная буржуазия»…. — читаем мы в № 3 «Известий» 3. С., — совершенно неожиданно приобрела нового партнера в лице большинства передовых элементов пролетариата, которые под впечатлением военного разгрома страны и связанной с ним мобилизации общественных сил поколебались в своей старой позиции и решили приобщиться к успевшему уже достаточно скомпрометироваться общественному движению, выступающему под флагом «национальной обороны» (стр. 4, курс. наш).
«… остается фактом, — читаем мы в другой статье того же издания, — что по всей России, большинство высказавшегося по вопросу об участии в в.-пр. к. передового, ибо проявившего в данных условиях наибольшую самодеятельность, слоя рабочих склонилось к другому решению» — именно «к сотрудничеству с отечественной империалистической буржуазией на почве так наз. обороны страны (стр. 6, курс. наш).
Мы видим тут, как большинство передового пролетариата зачисляется — без излишних процессуальных формальностей — в сторонники сотрудничества с империалистической буржуазией на почве «обороны страны». А в предшествующих статьях мы ознакомились с тем, как тщательно сортирует та же редакция «Известий» военно-промышленных марксистов на верхах августовского блока, доказывая, что большинство их звало рабочих в в.-пр. к. по причинам, «ничего общего с оборончеством не имеющим».
В результате этой операции — радикального перемещения оборончества с верхов в низы, перенесения ответственности за военно-промышленную практику со штабов и лидеров — на массы, с Потресовых, Левицких, Маевских, Гвоздевых, Бибиков и пр на «большинство передового пролетариата» — в результате этой, операции все дело принимает такой оборот, как если бы социал-патриотическая политика была навязана большинством передовых рабочих руководящим кругам августовского блока, стоящим, в общем и целом, на интернационалистской позиции. Если принять далее во внимание, что «меньшинство» передового пролетариата, высказавшееся против участия в комитетах, сгруппировалось почти сплошь вне рамок августовского блока, то картина, даваемая «Известиями», становится еще более поразительной: выходит, что почти все рабочие, стоящие за августовским блоком, занимают оборонческую позицию; миссия же Организационного Комитета сводится к тому, чтобы крепкое вино пролетарского социал-патриотизма разбавлять сверху постной водой «организационного использования». Но такая картина, очень отрадная для господ из «Призыва» и «Самозащиты», представляет к счастью карикатуру на действительность.
В первой главе («Их победа») мы, на основании данных буржуазной и соц.-патриотической прессы, показали, что говорить об оборонческом большинстве, да еще передовых рабочих, у г. г. патриотов нет решительно никакого права. Из цитированных там материалов мы сделали следующий вывод: чем более отсталой является рабочая среда; чем меньше она знает, что такое в.-пр. к., чем пассивнее она относится к политической жизни; и с другой стороны: чем более интернационалисты связаны порукам и по ногам полицией и цензурой в предъявлении своей позиции, чем большим монополистом выступает местный социал-патриотический штаб, — тем выше шансы военно-промышленного «социализма».
Мы имеем еще и другое, крайне ценное свидетельство по этому вопросу в № 18 самарского «Нашего Голоса», в статье рабочего Сероблузкина, называющего себя, к слову сказать, ликвидатором. Сероблузкин указывает прежде всего на то, что «готовые» военно-промышленные «выводы» идут не снизу, а сверху и что целый ответственный меньшевистский рабочий коллектив в Питере занял, Несмотря на противоположную позицию авторитетных верхов, «бойкотистскую» позицию по отношению к комитетам. Смутно улавливая антиреволюционный характер всей политической концепции в.-пр. социалистов, Сероблузкин пишет: «Там, в массах (я говорю пока о Петрограде) в настоящее время самым популярным лозунгом является не коалиция, а коренное переустройство…». Он предостерегает против отождествления настроения массы и выборщиков (гвоздевцев): массы, по его словам, просто «вверяют свою судьбу в руки наиболее опытных и известных им рабочих деятелей», отнюдь не солидаризируясь этим с их тенденциями. Что касается рабочего съезда, который Гвоздев и Черегородцев, идейно вдохновляемые группой «Самозащиты», стремятся созвать под оборонческим знаменем, то в сознании масс, по Сероблузкину, «эта идея имеет очень близкое касательство с теми основными чаяниями, которыми живут широкие рабочие круги» (подчеркнуто автором). Более того. Только потому, что массы вкладывают в лозунг рабочего съезда свое, т.-е. революционное содержание — только поэтому «и возможно известное схождение и органическое соприкасательство с массами на этом лозунге…».
Из этой характеристики, которая прекрасно совпадает со всеми другими данными и лучше всего говорит за себя своей внутренней логикой, вырисовывается совершенно иное, чем из «Известий», соотношение между настроениями действительного большинства передовых рабочих и военно-промышленной политикой руководящих кругов августовского блока.
Разумеется, движение немецкой армии внутрь страны не могло, как мы уже говорили, не внести замешательства в ряды пролетариата; а пробуждение «национально»-шкурной тревоги не могло не сделать обстановку более благоприятной для анти-революционной пропаганды в рабочих массах. Тем не менее, не может быть никакого сомнения в том, что если бы буржуазный национализм встретил, в лице всех руководящих групп и центров социал-демократии, сплошную фалангу интернационализма и попытался, в обход ее, аппелировать к массам от своего собственного имени, он наткнулся бы на непреодолимое классовое недоверие и закончил бы свой поход жалким фиаско. Для того, чтобы «прогрессивно»-империалистический блок получил возможность идейно, политически впрячь значительные круги рабочих в телегу национальной обороны, необходимо было, чтобы выполнение этой задачи взяли на себя в сфере самого рабочего движения влиятельные руководящие группы, связанные своим прошлым с пролетариатом и имеющие в его глазах право говорить от имени социализма и революции. Таким генеральным штабом социал-патриотизма явилось — и не случайно — центральное ликвидаторское, интеллигентское и рабочее, ядро в России, пополненное отдельными беженцами из других фракций и групп. И если временное «паническое» настроение в рабочих кругах (а эти настроения у нас нет никаких оснований преувеличивать), если развращающая агитация либеральной прессы, пример «старших» на Западе, давление администрации и предпринимателей, наконец карикатурное партизанство Плеханова, — если все эти условия и факты ввели сравнительно широкие круги русских рабочих в военно-промышленные комитеты под знаменем национальной обороны, то только благодаря агитационной и организационной работе влиятельного социал-патриотического штаба, духовным центром которого является группа «Самозащиты».
Этот штаб вовсе не был «жертвой» социал-патриотического давления снизу; он был и остается орудием буржуазно-империалистического давления сверху. Эксплуатируя авторитет социал-демократии в рабочих массах и традиционную связь известных рабочих кругов (районов, кварталов, заводов…) с меньшевистской фракцией, эксплуатируя неосведомленность, несамостоятельность, растерянность широких рабочих масс, и сама насквозь зараженная настроениями левого фланга буржуазно-империалистической «нации», эта группа играла и играет инициативную и крайне активную роль в деле социал-патриотического совращения и вовлечения широких рабочих кругов в сферу «общенациональной» идеологии и оборонческой практики.
Мы говорим: задача революционных интернационалистов в августовском блоке состоит в том, чтобы политически опереться не на Гвоздевых, а на те самые массы, которые за «коренное переустройство»; в частности, на тот «рабочий коллектив», который выступил против участия в комитетах; на Сероблузкина и на всех тех, от чьего имени он пока — еще слишком беспомощно говорит. Эту задачу можно выполнить, только непримиримо выступая пред лицом рабочих масс против преподносимой им сверху гвоздевщины во всех ее разновидностях. Но такую политику нельзя вести от имени О. К. — «руководящего учреждения», объединяющего сторонников Потресова со сторонниками Мартова, гвоздевщину с Циммервальдом. Поддерживать в глазах масс такое учреждение значит, с одной стороны, поддерживать и дальше развращающую работу гвоздевцев всем авторитетом социал-демократии; значит, с другой стороны, организационно навязывать думской фракции политическую бесформенность. Если Чхеидзе в своей речи стал открыто на почву Циммервальда, — что можно только приветствовать, — то он той же самой своей речью, во многих частях уклончивой и прямо двусмысленной, обнаружил лишний раз, как трудно политически стоять на революционной почве Циммервальда — при стремлении сохранить общую почву с вдохновителями гвоздевщины.
Кто очаг социал-патриотизма тенденциозно открывает в «большинстве передовых рабочих», кто свои надежды строит на политическом возрождении Потресовых и Бибиков и к ним приспособляет методы и темп своей «политики», превращая ее в кружковую педагогику, — тот, разумеется, не поймет, какое значение имеет сейчас открытая и решительная изоляция социал-патриотического штаба пред лицом рабочих масс. Но кто свою задачу видит в освобождении этих масс от потресовщины и гвоздевщины, кто стремится непосредственно и действенно опереться на эти массы, деморализуемые социал-патриотами под прикрытием авторитета нашей партии, тот не сможет в настоящих условиях приступить к работе, действительно отвечающей характеру и задачам эпохи, не порвав открыто связей с ответственными социал-патриотическими деморализаторами.
«Наше Слово», №№ 34, 35, 53, 54 62, 63.
10 февраля — 15 марта 1916 г.