Недомогание.
Парламент занят вопросом о закрытом заседании (comite secret). Смысл этого тайного заседания в том, чтоб, дав депутатам возможность свободно «объясниться» по поводу создавшегося положения, устранить таким образом скопившееся «недомогание» (malaise).
Закрытое заседание уже не раз отвергалось министерством, наиболее правительственными группами самого парламента и «верной» прессой, как угрожающее кризисом. Но отвергнутое, оно возвращалось снова. Сейчас же жизнь Франции, в том числе и ее политика, вращается вокруг Вердена, как вокруг оси. И требование закрытого заседания выдвинуто с новой — и на этот раз, по-видимому, победоносной силой именно в связи с вопросом о Вердене.
10-го мая появилась таинственная статья в «Matin», сообщавшая, как видно из разрешенной цензурой статьи Эрве («Victoire», 12 мая), будто в первые дни верденских боев главнокомандующий отдал приказ войскам отступить на левый берег Мааса, после чего генерал Кастельно отдал будто бы контр-приказ: не отступать! — и тем спас Верден. Статья, разумеется, произвела сенсацию и вызвала категорическое официальное опровержение, прошедшее почему-то через министерство внутренних дел. Полемика прессы по этому поводу превратилась в состязание с цензурой, при чем газеты, худо ли, хорошо ли, орудовали аргументами, а цензура — ножницами и даже веревкой: несколько газет были удавлены, правда, лишь на четыре дня. В дело вмешался услужливый Эрве, который, как известно, опаснее врага; он немедленно разъяснил, что сенсационная статья была пущена в ход чрезмерно старательными почитателями Кастельно, разумеется, «без его ведома»; что было бы чистейшей фантазией открывать здесь ход со стороны начальника штаба против главнокомандующего; что отношения Кастельно и Жоффра не оставляют желать ничего лучшего, несмотря на то, что они неодинаково смотрят на святую троицу и непорочное зачатие.
Одновременно, по инициативе Реноделя, состоялось экстренное заседание военной комиссии палаты, которое вынесло, после объяснений военного министра и Бриана, постановление о необходимости «упорядочения» цензуры и о посылке специальных комиссаров на верденский фронт.
Клемансо, председатель военной комиссии сената, совершил, тем временем, большую поездку по фронту и привез оттуда «несокрушимые» доказательства той мысли, которую он, в борьбе с цензурой, развивает вот уже больше года: французская армия выше всякого сравнения, но необходимо дать ей отвечающее ее качествам верховное командование. Одно из тех доказательств, какими, в виде замысловатых намеков, орудует Клемансо, проникло в печать уже до его поездки, в связи с именем депутата Абель Ферри: речь идет о том состоянии неподготовленности, в каком находились укрепления северной стороны Вердена накануне немецкого наступления…
Первый день после-пасхальной сессии палаты депутатов вышел л этих условиях очень тревожным. Премьер при первых намеках на щекотливые интерпелляции поторопился поднять перчатку и произнес боевую речь в защиту того не очень нового тезиса, что между министерством и парламентом должно существовать полное единение, особенно теперь, что министерство не может жить без полного доверия к нему и пр. Успех г. Бриана был чисто арифметический. Клемансо счел возможным в отчете об этом заседании писать, что дни министерства сочтены, — а старого Тигра* можно считать в этом вопросе достаточно компетентным. Во всяком случае, вопрос о закрытом заседании парламента именно после открытия сессии стал со всей остротой. Необходимые для возбуждения инициативы двадцать подписей выросли к 26 мая до 168, так что вопрос может оказаться решенным по существу прежде, чем будет поставлен на голосование в парламенте. Правительство, по словам прессы, относится к тайному заседанию отрицательно, или, по крайне мере, недоброжелательно. Этому можно без труда поверить. Но если верить, с другой стороны, «Rappel», можно ждать со стороны г. Бриана перемены фронта. На это намекают кисло-сладкие рассуждения «Temps» и особенно тот факт, что метеорологическая сорока из «Victoire» решительно повернулась в сторону тайного заседания; Эрве намечает для него и порядок дня: вопрос о тяжких ошибках под Верденом от 21—26 февраля; вопрос о причинах неподвижности союзных армий и некоторые другие накопившиеся недоразумения. Но Эрве предостерегает: не позволяйте себе опьяняться воспоминаниями эпохи Конвента. И это его предостережение с таким ярким цинизмом дает отставку социал-патриотическим иллюзиям и революционной фразеологии первого периода войны, что нужно привести цитату целиком:
«Конвент опирался на революционные страсти; война против Европы была, собственно говоря, гражданской войной — против всех аристократий и_ заговора всех автократий; и «Марсельеза» в сочетании с «Карманьолой» была в то время песней гражданской войны. Ныне же мы живем в эпоху священного единения, которое представляет собою полную противоположность революционным страстям…»
* Le Tigre — так подобострастно называла французская пресса Клемансо. — /И-R/
Именно поэтому Эрве рекомендует не бить министерской посуды. Какой новый принцип может противопоставить парламент «принципу» г. Бриана? И, во всяком случае, «наша исполнительная власть включает в свой состав людей, которые имеют, по крайней мере, столько же авторитета, как и те, которые претендуют их сменить».
Приходится поэтому подождать, какими такими мерами парламент рассеет политическое «недомогание» двадцать второго месяца войны.
«Наше Слово», 27 мая 1916 г.