«Новый Мир», 8 марта (23 февраля) 1917 г.
Готовьте солдат революции.
Наступают суровые дни. Буржуазное государство ребром ставит перед каждым вопрос: со мною или против меня? Многие из тех, что вертятся теперь вокруг да около социализма — адвокаты врачи и пр., — покинут наши ряды, чтоб не разрывать своих связей с буржуазными кругами общества, от которых они зависят и к которым в большинстве своем принадлежат по духу. Но мы революционные социалисты, получим зато доступ в самые широкие пролетарские массы, которые пробуждаются теперь громами событий для политической жизни.
Как капиталистическая военщина набирает сейчас во всех странах рекрутов и в кратчайший срок подвергает их воинской муштровке, так мы, социалисты, единственный враг этой военщины, должны учиться сейчас проводить новые и новые тысячи новобранцев через школу социализма.
Обязанности инструкторов должны взять на себя передовые рабочие. В каждом углу Нью-Йорка, в каждом провинциальном городе, на каждом заводе, где работают русские рабочие, необходимо вербовать новых читателей «Нового Мира» и приучать их к разумному, сознательному чтению газеты. Нужно повсюду устраивать кружки читателей «Нового Мира», прочитывать и обсуждать совместно с ними наиболее значительные статьи. Нужно будить и толкать вперед пролетарскую мысль. Нужно готовить солдат революции!
Телеграмма из Парижа сообщает, что Национальный Совет Французской социалистической партии сурово осудил — в который уже раз — социалистическую оппозицию и лишил ее сторонников права занимать в партии официальные посты до тех пор, пока оппозиционеры продолжают упорствовать в своих ересях. Дело тут идет о лонгетистах, т.-е. о той части партии, во главе которой стоит депутат Жан Лонге.
Чего хочет эта умереннейшая оппозиция, не примыкающая к Циммервальду? Созыва международной социалистической конференции! Это главная ересь лонгетистов. Они — патриоты, голосуют за военные кредиты, признают «защиту отечества» своим долгом. Но они видят, что партия окончательно стала хвостом буржуазии, они наблюдают растущее недовольство рабочих и ищут выхода. Им кажется, что такой выход в созыве международной социалистической конференции, которая займется нащупыванием почвы для мира.
— Но мы не можем идти на конференцию с немецкими социалистами, — отвечают Гед, Самба и др., — ибо мы правительственная партия, и наше участие в конференции будет истолковано, как неофициальный приступ к мирным переговорам со стороны французского правительства.
— В таком случае выйдем из состава министерства, — отвечают лонгетисты (нужно напомнить, что во французском министерстве все еще сидит в качестве социалистического заложника Альбер Тома, после того, как два других заложника, Гед и Самба удалены Брианом за ненадобностью).
— Но раз мы стоим за национальную оборону и добровольно отдаем правительству миллионы людей и миллиарды денег, мы не имеем права выходить из министерства, — совершенно резонно отвечают Гед и Самба.
— Но вот именно поэтому-то вы и должны отказаться от участия в национальной обороне, порвать связи с правительством объявить ему беспощадную войну, — вмешиваются в дело циммервальдцы. Но на это лонгетисты не идут: ведь они — добрые патриоты, только испугавшиеся растущего недовольства масс. Они хотели бы быть одновременно и с капиталистическим отечеством и с пролетариатом. И вот эту-то смиренную оппозицию снова предали анафеме последовательные социал-патриоты, лишив лонгетистов права занимать в партии официальные должности.
Это несомненно решительный шаг в сторону раскола. Чем он вызван? Не мужеством лонгетистов и не решительностью их позиции, а требовательностью капиталистического отечества. Кто не со мною, тот против меня! — говорит оно и требует от своих крепостных социал-патриотов, чтобы они отсекли от себя не только революционных интернационалистов, но и всех колеблющихся.
И мы видим, как Шейдеманы и Эберты в Германии объявляют вне своей партии умеренную оппозицию Каутского-Гаазе-Ледебура; как во Франции Геды и Самба вводят осадное положение против лонгетистов.
Или капиталистическое отечество, или революционный социализм — так стоит вопрос во всех странах Европы. Так же стал он теперь и в Соединенных Штатах.
Кто за капиталистическое отечество — тот союзник наших классовых врагов. Тому нечего делать в партии революционного пролетариата!
Лев Н. Троцкий
Маленький фельетон.
Русской политике нельзя отказать в разнообразии. Министры сменяются так часто, что бывают, говорят, случаи, когда вчера отставленный министр обменивается по ошибке калошами с министром, которого удалили сегодня. Раньше Государственная Дума тщетно искала с министрами «общего языка». Теперь общего языка с министрами ищет царь. Это дело не столь простое: царю нужен язык немудреный. И вот придворные старцы, ветхие графини с табакерками и всякие вообще проходимцы в рясах и даже без подрясников ищут денно и нощно немудрящего министра.
— Вам какого? — спрашивают их из Государственного Совета.
— Да нам бы… тае… тае… дурака надо.
— Сколько угодно, — отвечают им, — на том стоим, выбирайте любого.
Тем временем господа европейские союзники, в качестве просвещенных иностранцев, беспокоятся.
«Какая будет у вашего нового министра программа?» — спрашивают они русских посланников в Лондоне, Париже и Риме… — Да программа у нас будет обыкновенная, домашняя, хорошая программа… — Хорошая, говорите? — Честь-честью… — А с евреями, например, вы как собираетесь поступать? — С евреями… сообразно с духом времени и с заветами покойника Распутина. — Но вот американские еврейские банкиры обижаются: а ведь Америка, знаете, во-первых, амуниция, во-вторых, завтрашний союзник… — А мы еврейским банкирам полпроцентика накинем, они… хе-хе… и перестанут обижаться за своих единоверцев. — Вы уверены? — Дело испробованное… — Хорошо. А зачем ваш русский немец Штюрмер в Копенгаген поехал? — Для поправки поехал… по слабости своего нездоровья… — В Копенгаген? — Морским воздухом подышать… — В Данию? — Так точно, для температуры… — Гм… а не приедет ли туда одновременно какой-нибудь немецкий дипломат, тоже любитель температуры?
При этом вопросе у русского посланника глаза начинают воровато бегать по сторонам.
— Зачем нам немецкий дипломат? Насчет, например, сепаратного мира? Ни-ни! У нас на этот счет и думать не приказано.
Тут российский посланник делает паузу, чтобы создать «психологический момент».
— Хотя, с другой стороны, денег у нас нету. Очень вы прижимисты стали, господа союзники. Воевать всухомятку нам тоже не с руки.
— Так что вы Штюрмера послали вроде намека? Денег, стало быть, опять хотите?
— Хотим, — кратко отвечает посланник.
— Но, ведь, ежели вам денег дать, вы их немедленно разворуете? — спрашивают вкрадчиво союзники. — Вы вон и Думу вашу разогнали, чтобы воровать было сподручнее.
— Думу? Эка невидаль: вчера разогнали, а завтра опять соберем. А послезавтра…
— Что послезавтра?
— Ничего-с. Послезавтра, говорю, немцев разгоним.
После этого посланник идет на телеграф и уплачивает 23 франка 35 сантимов за срочную телеграмму: «Откройте Думу под верный заем».
А царь говорит старцам и графиням с табакерками:
«Заготовьте сразу двух министров: одного — на открытие Думы, а другого на закрытие оной».
Так русская политика шествует по пути прогресса.
Альфа.