Из речи

на общем собрании представителей партийных, профессиональных, комсомольских и др. организаций Красно-Пресненского Района.

25-го июня 1923 года.

Товарищи! Новейшая наша история начинается с ультиматума лорда Керзона, позвольте с этого исторического факта и начать.

Вы помните, товарищи, содержание ультиматума, помните, что вместо 10 дней история тянулась не то 41, не то 42 дня, помните, что по очень существенным пунктам мы уступили, по некоторым тоже существенным не уступили. Чтобы подвести баланс, вспомним, в чем именно мы уступили лорду Керзону. Во-первых, мы взяли обратно письма тов. Вайнштейна, которые были написаны не в полном соответствии с учебником хорошего тона. Во-вторых, по вопросу о рыбной ловле в 3-х или в 12-мильной прибрежной полосе мы отдали дань уважения дальнобойным морским орудиям Великобритании и признали за ней право ловить рыбу в мутной воде дальше трехмильной полосы. Мы чистоганом уплачиваем 100.000 рублей. По вопросу о пропаганде мы с чистой совестью обязались не делать против Англии ничего худшего, чем то, что она будет делать против нас на началах полного равенства сторон, и я не сомневаюсь и вы вместе со мною, что слово наше крепко, — за царские договоры мы не отвечаем, но свои выполняем вполне серьезно.

По вопросу об отозвании наших двух представителей, тт. Раскольникова из Афганистана и Шумяцкого из Персии, мы ответили отказом. В своей последней ноте или меморандуме лорд Керзон изображает дело так, что мы в порядке внутренней службы — что-то в этом роде — все-таки Раскольникова как-то отзовем. Место это темное. Во всяком случае мы по этой части никакого обязательства никому не давали: раз дело идет о внутренней службе, — то это и касается только Советского правительства и больше никого. Что касается Шумяцкого, то лорд Керзон предлагает оставить его в Персии, сделав ему строгое внушение. Мы признали это при условии, что такое внушение будет сделано тамошнему представителю Великобритании, а что он в некотором внушении нуждается, в этом вы можете поверить мне, товарищи.

Вот формальный баланс. По некоторым существенным пунктам без всякого с нашей стороны удовольствия мы уступили, по другим отказали, и договор сохранился. А если попытаться подвести не формально дипломатический, а политический баланс и спросить себя: а что же в результате этой попытки наступить нам на горло десятидневным ультиматумом, стали мы слабее или сильнее, — то я думаю, товарищи, что без бахвальства мы можем сказать, что мы стали сильнее. И не потому, чтобы мы проявили какую-нибудь исключительную изощренность или дипломатическую мудрость, а потому просто, что десятидневный ультиматум не только не вызвал с нашей стороны капитуляции, но превратился в 40-с лишним дневные переговоры, в результате которых были уступки и все свелось на гнилой компромисс между могущественной Великобританией и Советским Союзом.

Для того, чтобы оценить значение того факта, что после этого нажима в виде ультиматума Великобритания пошла на компромисс, надо себя спросить: а почему собственно появился этот ультиматум? Почему он появился в данный момент, какие задачи при этом преследовали авторы этого ультиматума? Для этого, товарищи, надо в общих чертах оценить положение остальных европейских государств, т.-е. европейской буржуазии. Я не собираюсь вам сказать что-нибудь радикально новое по этому вопросу, а только кратко свести воедино то, что в общем и целом каждый из вас знает из повседневных газетных сообщений, из ряда докладов, книжек и пр.

Европейская буржуазия в настоящий период переходит, пожалуй, через высшую точку контр-революционного империалистического размаха своей силы. Толчок был дан империалистической войной, после войны были колебания, испуг перед рабочим классом, но затем буржуазия оправилась и стала брать реванш. К власти приходят все более и более консервативные, реакционные милитаристские партии. Способы и формы господства принимают все более обнаженный военно-полицейский характер.

Проверим на главных странах:

В Великобритании к власти пришла консервативная партия, т.-е. крайнее правое крыло английской буржуазии, английского землевладения и колониального господства. Во Франции — национальный блок, выросший из войны, колебался. Был период Бриана, когда господствующая плутократия всех видов и форм качнулась влево; затем с пришествием Пуанкаре национальный блок все более и более ориентировался вправо. Эта ориентировка привела к Руру, к военному захвату угольных областей Германии, а Рур сейчас продолжает оставаться центральным вопросом европейской экономики и европейской политики, а, вместе с тем, и мировой.

В Италии расхлябанная и пустопорожняя игра в парламентаризм сменилась пришествием к власти контр-революционных отрядов буржуазии в лице фашизма и открытым удушением рабочих организаций. За последние дни Муссолини провел не только через парламентские комиссии, но и через парламент новый избирательный закон, который отдает в руки фашистской партии ⁴⁄₅ голосов на неопределенное количество лет, — разумеется, если этот закон не будет прорван снизу контр-фашистским пролетарским кулаком.

Германия собственной политики не имеет, а зависит от требований и домогательств Антанты.

Что касается меньших стран, — то Польша проходила со времени своего основания через мелкобуржуазную националистическую и милитаристическую керенщину, возглавлявшуюся Пилсудским. После колебаний и внутренней борьбы в Польше сейчас у власти стоит блок правых партий, т.-е. польских помещиков и капиталистов, в лице так называемой «народовой демократии», центра и партии Витоса, т.-е. партии кулаков. Правая ориентировка, в социальном смысле, глубоко реакционная.

В Румынии, после попытки демократических и квази-демократических правительств путем государственного переворота и фактического порыва конституции, к власти пришли либералы. Эти либералы представляют собою одну из самых контр-революционных партий во всей Европе. С либерализмом даже в самом снисходительном толковании они никогда не имели и не имеют ничего общего, но в этом нет ничего удивительного, потому что в Румынии вся официальная политика насквозь фальшива вплоть до имен политических партий.

В Болгарии только на днях произошел государственный переворот и господство так называемой земледельческой крестьянской партии, возглавлявшейся Стамбулийским, сменилось пришествием к власти блока всех буржуазных партий, сметенных после войны. Кстати сказать, в полученном сегодня последнем номере Милюковских «Последних Новостей» есть очень любопытная статья о болгарском перевороте. Милюков, как вы знаете, старый друг славянства, особенно Болгарии. Теперь он ориентируется влево, в сторону крестьянства, и считает, что либерализм должен уступать крестьянскому демократизму. Тем не менее, в этой статье он бурно приветствует болгарский переворот, как победу разумной политики над политикой крестьянской демагогии. Этой одной статьи было бы совершенно достаточно, чтобы разоблачить политику кадетов перед крестьянскими массами России.

Итак, общая картина сводится к чему? Консерваторы, крайние правые — в Англии; крайние империалисты, национальный блок — во Франции; фашисты — в Италии; консервативные правые — в Польше; контр-революционная партия либералов — в Румынии и, как один из последних факторов — контрреволюционный буржуазный переворот в Болгарии. Мы как бы наблюдаем, что качели контрреволюционной реакции, брошенные вперед, поднялись до высшей точки. Буржуазная реакция подошла к критическому моменту. Чтобы яснее и конкретнее понять это, мы остановимся в двух словах на внутреннем положении Англии и Франции.

В Англии господствуют консерваторы. Либералы стали третьей партией по численности. Непосредственной оппозицией является рабочая партия. На выборах она получила больше голосов, чем либералы. Вся политика в Англии стоит сейчас под знаком неизбежного прихода к власти рабочей партии. Тамошнюю рабочую партию вы знаете: это английский меньшевизм, реформизм. По существу, лидеры рабочей партии являются политическими агентами буржуазии. Но в том-то и суть, что бывают периоды, когда буржуазия правит через таких агентов, как Керзон, который был индийским вице-королем, но бывают и такие моменты, когда она вынуждена идти влево и управлять народными массами через Макдональда, Гендерсона и других.

Влияние рабочей партии увеличивается неизменно. Вы читали вчера в газетах, что в Морпет на дополнительных выборах победил Роберт Смайли, — один из левых лидеров рабочей партии, причем он выступал с программой не только сохранения договора с Советским Союзом, но и полного дипломатического признания Советской России. Он получил очень значительный перевес голосов против блока консерваторов и либералов. Факт симптоматический. Товарищи, которые следят за жизнью Великобритании, рассказывают, что там буржуазные партии считаются как с неизбежным фактом с тем, что годом раньше или позже придет к власти рабочая партия, и что буржуазии нужно приспособиться к тому, чтобы свои интересы проводить уже не через своих старых признанных лидеров, а через посредство меньшевиков из рабочей партии.

Политическая жизнь Франции также стоит перед переломом. Общие выборы в парламент предстоят не то через 10, не то через 11 месяцев во Франции, причем, судя по частичным выборам, настроению в стране и, главное, объективному положению во Франции — можно ожидать, что на смену национального блока придет так называемый левый радикальный блок — радикал-социалистов и социалистов-патриотов реформистов — блок мелкобуржуазной демократии. Прежде всего, это вытекает из финансового положения французского государства. Промышленность во Франции остается крепкой. Сельское хозяйство, хотя и потрясенное в низшем слое крестьянства, в общем сохранило свою силу. Между тем, сама Франция представляет собою банкрота. У нее 300 миллиардов франков долга, она должна большие суммы Англии и Америке, и она их не платит. Наконец, у нее на руках обязательство Германии восстановить северные департаменты Франции на свой счет, но Германия платить не может и обязательства не выполнит. В этом деле не помогут никакие военные оккупации, которые только разоряют Германию и ничего или очень мало дают Франции. Конечно, Пуанкаре и Фош прекрасно понимают, что оккупация Рура вовсе не означает возмещения Франции больших денежных сумм, а только дальнейшее разорение и обессиление Германии с военно-политической целью, дабы она не могла потом подняться на задние лапы и отомстить повалившему ее французскому империализму. Но французский бюджет этим не поправишь, долга не заплатишь и северных департаментов не восстановишь. Франция стоит сейчас перед необходимостью разделаться с этой жалкой, лживой басней о том, что немцы заплатят за всю разбитую посуду.

Таким образом, весь вопрос сводится к вопросу о налоговой системе. Надо вырвать из государственного хозяйства Франции огромные суммы в течение десятков лет ежегодно, чтобы покрыть расходы и убытки войны. К этому сводится важнейшая проблема внутренней жизни во Франции. Не выборы нас с вами интересуют, мы знаем цену механики демократии, но в данном случае через посредство выборов происходит новая ориентировка классов и партий. Они ищут ответа на вопрос, как выбраться из финансовой петли, как выбраться из банкротства. Можно ли сомневаться, повторяю, что каждый верхний слой буржуазии будет стараться бремя налогов свалить на шею нижним слоям, классам и подклассам. Но это вызовет резкий отпор в крестьянской массе и в рабочем классе. И буржуазия понимает, что повысить косвенные налоги, сократить заработную плату, удлинить рабочий день, урезать жалкие сбережения мелкой буржуазии она не сможет, явившись во всеоружии фошевского милитаризма. Тут нужно действовать тоньше, тут нужны пацифистские реформисты, соглашатели, радикалы, социалисты, и мы видим, как французская буржуазия, почувствовав себя перед финансовым банкротством, ориентируется сейчас влево, и вместо национального блока готовит на смену eмy левый блок. Левый блок будет означать, говоря нашими советскими, российскими терминами, французскую керенщину, т.-е. период заигрывания с народом, беспомощности, расхлябанности и неврастенических взрывов.

Английская и французская буржуазия достигла сейчас господства в лице своего наиболее правого крыла, но она чувствует, что ей необходимо преобразиться и перестроиться. Переход Франции на позицию левого блока, Англии — на позицию рабочей партии означает почти неизбежно признание Советского Союза, и следовательно, отодвигает в туманную даль ликвидацию нашей революции. А раз так, то нельзя ли — так мыслят и фашисты и фошисты (от генерала Фоша, нашего друга) — две партии, которые одинаково к нам сочувственно относятся — нельзя ли попытаться в этот остающийся еще период, когда не все еще силы империализма израсходованы и когда только что победили фашисты в Италии и совершился переворот в Болгарии, — попытаться опрокинуть Советскую Россию.

Вот, товарищи, основная причина попытки лорда Керзона поставить нас на колени, а, в случае возможности, и вовсе опрокинуть на обе лопатки при помощи ультиматума. Конечно, мы знаем, что сегодня лорд Керзон не может к нам послать ни в Архангельск, ни на Мурман, ни в Одессу не только ни одного экспедиционного корпуса, но и ни одного великобританского полка. Такой факт вызвал бы глубочайшее возмущение пролетарских масс в Англии, и рабочая партия, идущая к власти, вынуждена была бы этим возмущением воспользоваться. Лорд Керзон рассчитывал на то, что ультиматум подтолкнет кое-кого другого против нас. Он надеялся на наших ближайших соседей. Назовем их по именам: на Румынию и на Польшу.

Факт несомненный, что за последний период и в Польше и в Румынии влияние Франции значительно ослабло по сравнению с влиянием Великобритании, но, с другой стороны, Румыния вряд ли способна и склонна сейчас пускаться в военные авантюры. У власти там, как я говорил, находятся либералы, все остальные партии в оппозиции, которая принимает форму обструкций, демонстраций и уличных столкновений. Надо не забывать, что в Румынии есть два вопроса, имеющие для её государственности роковое значение: это вопрос аграрный и вопрос национальный. Так что ожидать со стороны Румынии активных враждебных действий против нас вряд ли приходится.

В Польше пилсудчина сменилась прямым и открытым господством торгово-промышленной буржуазии. Польская марка пляшет бешеную пляску. Говорят, что в последние дни биржа закрыта, ввиду невероятного падения польской марки. Текстильная промышленность, игравшая в Польше огромную роль, находится в состоянии паралича, Лодзь тоскует по русскому рынку, а торгового договора с Русским Союзом нет. Эта контр-революционная торгово-промышленная буржуазия, которая находится у власти, социально, конечно, не ближе к нам, чем те мелкобуржуазные интеллигентские группы и клики, на которые опирается Пилсудский, — но в деловом смысле это более серьезный контр-агент.

Хотим ли мы вступить в торговые сношения с Польшей? Разумеется, хотим. Польша вклинилась между нами и Германией. Польше нужно с Германией и с нами — либо воевать, либо торговать. По географическому положению Польша будет иметь комиссионный и транзитный барыш: товары будут идти через нее. Мы не прочь заплатить польской буржуазии комиссионные, ибо это дешевле, чем воевать. Повторяю, что момент пришествия к власти польской торгово-промышленной буржуазии пришелся не ко двору планам лорда Керзона. Пилсудский в такой момент мог бы сделать военно-неврастенический или истерический инцидент, а это люди более серьезные. Можно сказать, что все европейские государства треплет бешеная лихорадка, но пароксизм этой лихорадки у разных буржуазных классов не совпадает во времени. Когда, скажем, у лорда Керзона 41 градус, у польской буржуазии 36°.

Вот, товарищи, чем объясняется керзоновский ультиматум и неудача этого ультиматума. И если отвлечься от дипломатии — от того, что мы взяли обратно письма, и от этих 100 тысяч целковых, что с точки зрения даже нашего скромного бюджета составляет такую сумму, которую мы как-нибудь выдержим, — если отвлечься от этого и взять политический результат, то получится картина такая: терпело нас, терпело самое могущественное империалистическое государство в Европе, наконец, предъявило ультиматум, надеясь, очевидно, довести дело до решительного конца. В течение этого ультиматума сменилось министерство в самой Англии, да и в самом министерстве была борьба вокруг ультиматума. Дело затянулось, свелось к тому, что мы заплатили за двух английских шпиков 100.000 и поступились тем, что называется на языке буржуазной дипломатии, престижем, но так как понятия о престиже у нас с лордом Керзоном не вполне совпадают, то мы по разному оцениваем этот невесомый продукт. Мы стали сильнее, мы стали крепче и это ярче всего подчеркивается тем, что мы приступили к переговорам, пока предварительным, с Японией, с могущественной империалистической державой Дальнего Востока, которая связана с Антантой, связана с Великобританией и пошла на переговоры как раз в период керзоновского ультиматума.

Чем закончатся переговоры с Японией, я пока еще предсказать не берусь, там дело очень не просто, ввиду внутреннего положения самой Японии. Положение ее напоминает пред-революционную эпоху у нас. Япония буржуазная страна, но надстройка ее еще чрезвычайно феодально-кастовая, милитаристская. Япония проделала свою эпоху реформ почти одновременно с нашей эпохой великих реформ середины XIX века; с нашей реформой полу-отмены крепостного права, введения земства, некоторой свободы печати и пр., и пр. У Японии тоже была эпоха великих реформ, причем она прихватила еще и конституцию, но конституция была поставлена на сословно-кастовой основе. Капитализм развивался сравнительно медленно и прежде всего обслуживал военную мощь государства. Тут были успехи большие, и царизм это испытал на своей спине. Но за время империалистической войны капитализм Японии развивался лихорадочно-бешеным темпом, и японская промышленность и японский пролетариат достигли очень высокого количественного развития. Вместе с тем, японская буржуазная демократия борется сейчас за государственную власть с военно-кастовыми кликами. Телеграммы ежедневно сообщают об отдельных эпизодах этой борьбы. Буржуазия там организовалась в свою кадетскую или октябристскую партию, которая называется партией деловых людей, — как это по-японски, сказать не берусь. Во главе этой партии стоит тамошний текстильный король. Центральным пунктом их программы является восстановление и развитие торговых сношений с другими государствами. Японская текстильная промышленность ищет сбыта на нашем азиатском дальне-восточном и сибирском рынках и в то же время нуждается в нашем сибирском сырье. Но, с другой стороны, японский генеральный штаб еще последней ставки не поставил. Некоторые товарищи, мне кажется, очень оптимистически оценивают положение в том смысле, что победа за соглашение с Советской Россией и за признание ее обеспечена. Несомненно, имеется огромное движение в массах не только рабочих, но и буржуазных за признание Советского Союза, за нормальные с ним отношения, но как дела повернутся, предсказать трудно. Более вероятным, на основании всех имеющихся прецедентов, я считаю обострение противоречий и временное упрочение капиталистической клики, — я думаю, что переговоры с нами получат далеко не столь быстрое и безболезненное развитие, как некоторые надеются. Во всяком случае, с нашей стороны помехи не. будет, это бесспорно.

Таково, товарищи, в общем наше международное положение. Мы стали после испытания, связанного с ультиматумом Керзона, крепче, но судорог капиталистического организма предвидеть нельзя, и что готовит нам завтрашний день, ни один звездочет не предскажет. Конечно, хорошо, что ультиматум сорвался, что ни Польша, ни Румыния на провокацию не поддались. Но все элементы провокации, фашизм и фошизм, все эти враждебные нам факторы действуют, и какую комбинацию они примут завтра, мы не знаем. Вот почему мы очень внимательно прислушивались к тем указаниям, которые Фош давал польскому генералитету во время посещения Варшавы. Он сказал, как сообщают, что ближайшая война будет главным своим оружием иметь авиацию, а победа будет обеспечена химии.

Фош совершенно прав. Мы вынуждены заняться военной химией, не говоря уже об авиации. Мы проводим сейчас неделю авиации, и я думаю, что очень хорошо будет — я уже это на одном собрании говорил — если мы за эту неделю усвоим себе такую привычку: на всякое выступление фашистов или фошистов против нас, мы отвечаем постройкой аэропланов. Они нам предъявляют ультиматум — мы строим аэроплан, называемый «Ультиматум» и т. д. А так как обижают нас часто и много, то мы на наших советских небесах будем читать всю историю. И чем решительнее мы будем делать это дело, тем более мы сократим число наших будущих обид, которые нам собираются нанести.

Из архива.