Первое Мая на Западе и на Востоке.
Дается по тексту книги «Запад и Восток. Вопросы мировой политики и мировой революции». Москва, изд. Красная новь, 1924.
К тридцать пятой годовщине Первомайского праздника.
(Речь на торжественном заседании пленума Моск. Совета 29 апр. 1924 г).
Товарищи, праздник 1-го мая был учрежден II Интернационалом 35 лет тому назад. Его учреждали непосредственные ученики Маркса и Энгельса, в их числе — старик Вильгельм Либкнехт, один из основателей германской социал-демократии. Идя сюда, я перелистывал последние телеграфные сведения, которые до вас не дошли за отсутствием в эти праздничные дни газет, и в этих сведениях телеграфного агентства я нашел ряд сообщений о том, как демократическая Европа готовится к празднованию 1-го мая. Позвольте поделиться с вами. Баварское правительство опубликовало распоряжение, запрещающее организацию первомайской демонстрации. В Галле с.-д. представители правительства запретили предполагавшуюся первомайскую демонстрацию, организуемую профсоюзами. Саксонское правительство, в котором социал-демократы имеют большинство, запретило организацию первомайских уличных демонстраций, и, наконец, в Берлине социал-демократический полицей-президент запретил первомайские уличные шествия. Представьте себе на миг, что старик Вильгельм Либкнехт, основатель германской социал-демократии и учредитель первомайского праздника, появился бы на улицах Берлина и поглядел бы, послушал бы, как его ученики или те, которые называют себя таковыми, — как президент Германской Республики, полицей-президент Берлина, саксонское с.-д. правительство, — одним словом, как «революционная, марксистская» с.-д. партия, созданная Вильгельмом Либкнехтом, — как она готовится к празднованию 1-го мая! Подумать только: саксонское социал-демократическое правительство прямо заявило, что все попытки уличных шествий будут подавлены вооруженной рукой. Вот, т.т., маленькая страничка истории: всего 35 лет от основания праздника и до сегодняшнего дня, — но какая потрясающая история гниения мировой и, в первую голову, европейской социал-демократии, история развращения ее вождей, история закабаления рабочих масс бюрократией профсоюзов, история изменнической выдачи трудящихся масс вырождающемуся — в кровавой обстановке империализма — капиталу! Надо ли говорить, что остальная европейская социал-демократия не отстает от германской. В Венгрии, в Польше — что уж говорить о Румынии? — во Франции — первомайские уличные шествия запрещены. А во всех этих государствах социал-демократы, меньшевики, если и не участвуют непосредственно во власти, то являются прямыми или косвенными столпами существующего порядка.
Таковы судьбы первомайского праздника за эти 35 лет, т.-е. за одно человеческое поколение. Судьбы эти предстанут пред нами еще ярче, если проследить их ближе на основных первомайских требованиях пролетариата. Напомним о них: 8-мичасовой рабочий день, за который боролись поколения рабочего класса, международная солидарность трудящихся, борьба с милитаризмом — три основных первомайских лозунга.
8-мичасовой рабочий день! Он в бóльшей или меньшей степени осуществился в Европе в результате первого пролетарского натиска после империалистической войны. Но сейчас от 8-мичасового рабочего дня в Европе остается все меньше и меньше. Если, товарищи, есть сейчас страна, если есть государство, которое имело бы право в минуту острой нужды потребовать от своих трудящихся дополнительных усилий; если есть вообще страна, где рабочий класс мог бы, в случае нужды, дать и 9-й и 10-й час труда, — так это только рабочая республика, которая еще не вышла из нужды, из темноты и где пролетариат работает на себя. Тем не менее, единственной страной, которая сохраняет и сохранит 8-мичасовой рабочий день, как основной закон своего Кодекса труда, является наша Советская Республика, и у нас — 8-мичасовой день является предпосылкой материального, духовного, культурного подъема рабочего класса (аплодисменты). Мы являемся не только непримиримыми противниками, врагами нынешнего II Интернационала, — мы являемся его прямыми наследниками: то, что было в нем освободительного, прогрессивного, движущего вперед, то мы все переняли, и в том числе — первомайский праздник. Для нас это величайший праздник освобождения, — в то время, как германская социал-демократия подавляет его насилием. То же самое, что с 8-мичасовым рабочим днем, — и со всеми остальными первомайскими лозунгами.
Братство народов! — Лозунг, который социал-демократия переняла от идеалистической буржуазной демократии, получает совсем особый исторический смысл в нынешней раздробленной, обескровленной империалистской войной Европе. Буржуазные пацифисты в отчаянии называли после-версальскую Европу «сумасшедшим домом». Прошло несколько лет. Европа все такая же, какой она вышла из страшной версальской кухни. Европа разделена границами, которые проведены соединенной рукой подлости и кретинизма. Европа разбита на клочки, в которых задыхаются хозяйство и культура народов. По всем границам — ненависть, свара и борьба. И европейская социал-демократия, II Интернационал, — они приложили свою руку к созданию этого подлейшего порядка, под кровлей которого европейский пролетариат встречает 35-ю годовщину 1-го мая.
Братство народов! Америка издает закон, воспрещающий японцам вступление на американскую почву. Японцы — низшая раса — желтая раса! Япония душит Корею. Япония вместе с буржуазной Европой и Америкой стремится задушить Китай. Как раз последние номера газет принесли телеграмму, которую следует каждому закрепить в своей памяти. Она касается маленького, совсем-таки маленького эпизода в Пекине. Мы, достаточно старые политики, знаем, что такое империализм, что такое великобританское колониальное владычество и высокомерие; знаем, как живут угнетенные народы Востока, — и, тем не менее, товарищи, каждый новый факт, иллюстрирующий живую ткань колониального рабства, кажется невероятным и поражает сознание. Вот я, например, не знал, что в Пекине есть этакая стена, вдоль которой или по которой (не разберу по телеграмме) имеют право гулять только иностранцы. Китайский солдат прошел на днях по этой стене. Но там есть особая полиция дипломатического квартала, и она потребовала, чтобы китайский солдате китайском городе Пекине убрался вон, ибо это место предназначено только для иностранцев! Китайский солдат отказался это сделать. Его арестовали и наказали бамбуком. Сорок ударов бамбуком во имя неприкосновенности «цивилизованной» империалистской стены, предназначенной для белых. Китайский солдат, наказанный бамбуком, заявил, что он изобьет 40 иностранцев, но избил только трех (аплодисменты): одного англичанина, одного итальянца и, не помню уж, кого третьего. Ему не хватило до счета 37, в тот момент, когда английский посол великобританского правительства, во главе которого стоит Макдональд, один из вождей II Интернационала, — того самого Интернационала, который установил 35 лет тому назад первомайский праздник международного братства, — потребовал ареста этого солдата, и его арестовали, его предают трибуналу во славу хозяйничающих в Китае иностранцев. Товарищи, я не хочу создавать никаких затруднений для нашей дипломатии, я не хочу давать никакого нового материала реакционным английским газетам, которые уверяют, что мы хотим сорвать переговоры, ведущиеся в Лондоне, — но все же я хочу, от нашего общего имени, крикнуть этому солдату в Пекине, что пролетариат Москвы всей душой с ним (бурные аплодисменты). И, в связи с этим мелким фактом, я впервые узнал, каюсь, что в Шанхае, другом большом городе Китая, есть бульвар или сад, где на всех скамейках надпись: «Только для иностранцев». Вдумайтесь: только для иностранцев!.. Китаец в своем доме, в своей стране, должен обходить эти скамьи под страхом бамбукового воздействия европейской цивилизации. И это, товарищи, через 35 лет после того, как пролетариат Европы установил праздник братства народов. И, признаюсь, наряду с мыслями, проникнутыми естественной для каждого из нас горячей симпатией к трудящимся массам Китая и всего Востока, я сказал себе: а что было бы с нами, если бы в 17 году пролетариат, руководимый своим величайшим вождем, не опрокинул буржуазного мира и не взял бы в этой стране власти и не создал бы для себя организации обороны в лице Красной Армии? Товарищи, мы были бы закабалены, подавлены, растоптаны! Враги лелеяли эту мечту! Кто знает, может быть, на стенах Кремля, на Красной площади, где сейчас покоится наш вождь, они попытались бы, после победы, вывесить плакаты — «только для цивилизованных», «только для иностранцев». Пусть себе наш красноармеец представит, что у нас — в Москве ли, Ленинграде, или в другом месте, — есть стена, на которой значится надпись: «Русским, или вообще советским солдатам, здесь гулять воспрещается»… Нет, нет! Этому не бывать. Мы себя отстояли, и мы надеемся помочь народам Востока раз навсегда покончить с подлейшим режимом высокомерия, насилия и колониальной кабалы (аплодисменты).
Братство народов для нас — не голый принцип, а стержень политики. Мы предали бы себя, предавая этот принцип, — мы подорвали бы себя прежде всего внутри нашего собственного Союза. Почти на днях я впервые видел ту часть Союза, которая, с точки зрения укрепления братства народов, ставит нам наиболее трудные задачи, а потому и обнаруживает наиболее ярко наши достижения, — это наш Кавказ, наше Закавказье, — где в глухих местах до сегодняшнего дня сохранился еще варварский обычай кровной мести, с которым, впрочем, успешно борется молодая советская власть В этих республиках, — где еще не просохла кровь национальной междоусобицы, — советская власть впервые создала, — не провозгласила, а создала на деле условия нового строя, вбила в землю сваи мирного сотрудничества десятков национальностей. Наш отсталый, — а с точки зрения цивилизованной Европы — «полуварварский», — Кавказ есть ныне величайшая историческая школа. Еще недавно, совсем недавно, члены партии Макдональда, проезжая через Батум в Тифлис, срамили нас, большевиков, за наше подавление национальной независимости, свободы и права! А вот мы советский политический облик умиротворенного Кавказа можем, как революционный вызов, швырнуть в лицо этой растерзанной Европе, которая по всем линиям пересечена враждой и ненавистью, где вся почва колышется под угрожающими толчками новых кровавых столкновений. То, что мы сделали, то, чего мы достигли на Кавказе, этого нельзя достигнуть в цивилизованной, культурной, передовой Европе — до тех пор, пока в ней царит буржуазия, поддерживаемая социал-демократией! И здесь мы опять-таки являемся наследниками и выполнителями лучших заветов I и II Интернационалов.
Сейчас Франция пытается восстановить против нас Восток, в частности, Турцию, и как раз сегодняшние телеграммы говорят, что турецкая печать, по явному внушению Франции, печатает статьи на темы о том, будто бы итало-советский договор обязывает Советский Союз, т.-е. нас с вами, поддерживать хищнические планы Италии в Малой Азии. Товарищи, Турция многим обязана Советскому Союзу. В массах турецких, как и вообще на Востоке, имя Ленина все больше и больше вытесняет имена старых пророков. Но в господствующих, правящих кругах почва для империалистических интриг есть. Франция пытается на этом играть, внушая ту мысль, будто наш договор с Италией направлен прямо или косвенно против независимости Турции и вообще народов Востока. И мы, готовясь к нашему первомайскому дню, — празднику международного братства и тем самым празднику освобождения народов Востока, — заявляем, что это утверждение есть ложь и клевета. Мы заключили с фашистским правительством Италии соглашение. Мы заключили его добросовестно. Каждую букву договора, в интересах народов нашего Союза, мы будем выполнять и потребуем того же от другой стороны. По этому договору мы надеемся с успехом и с выгодой торговать с Италией. Мы будем продавать Италии нашу южную пшеницу, твердую пшеницу, из которой, как я слышал, итальянцы с успехом готовят свои национальные макароны; мы будем продавать им нефть мы будем продавать им лес. Но один из товаров, которым мы не торгуем, — которым мы никогда не торгуем! — это независимость народов Востока (аплодисменты). Да будет это ведомо всем тем, кто собирается договариваться с нами!
Есть еще один народ Востока, который заслуживает особого упоминания сегодня, в связи с праздником международного братства. Это — Афганистан. Там происходят драматические события, и в этих событиях замешана рука британского империализма. Афганистан — отсталая страна. Афганистан делает первые шаги к тому, чтобы европеизироваться, чтобы обеспечить свою независимость на более культурных началах. Прогрессивные национальные элементы Афганистана у власти, — и вот британская дипломатия мобилизует и вооружает все, что только есть реакционного в этой стране и по ее границам с Индией, и бросает все это на прогрессивные элементы Кабула. Начиная от распоряжений, которыми не только буржуазные, но и социал-демократические власти Германии запретили первомайские демонстрации, — через события в Китае и в Афганистане, — мы везде видим партии II Интернационала за работой подавления и угнетения. Ибо ведь организованный на британские средства натиск на Кабул происходит при правительстве пацифиста Макдональда.
Но мы уверены, что не только здесь в Москве, но что и в Лондоне раздастся в день Первого Мая голос пролетарского протеста против империалистской политики меньшевизма, взявшего власть с благословения буржуазии.
Теперь я хочу сказать несколько слов о том, как трактуется нами политика братства народов. В этом смысле опыт с Белоруссией является хорошим показательным уроком. Белоруссия, которая имела 1,5 миллиона населения, — самым мирным и спокойным путем расширилась почти до 4 миллионов; расширилась без гражданских войн, без восстания народных масс, простым росчерком советского пера. Это было проделано просто, на основании статистических данных, — путем проверки национальных тяготений. Для нас это только деловой вопрос, — национальные группировки нашего Советского Союза, — тут нет материала для конфликтов и борьбы. Я этот факт как-то процитировал в Тифлисе, не думая о том, что на свете существуют буржуазные корреспонденты, что на свете существует телеграфная проволока… Я упомянул там, что Белоруссия выросла больше, чем вдвое, и что это есть выполнение программного лозунга, которому нас учил Ленин, — права национального самоопределения. А кроме того, сказал я, для нас расширение Белоруссии имеет и дополнительное значение; с точки зрения обороны это расширение равняется трём красноармейским корпусам. Эти слова цитировала польская печать, хотя там говорится несколько иначе, вместо трех корпусов, — там говорится об одном корпусе. Мы не станем об этом сейчас спорить и надеемся, что будем избавлены от проверки этого количественного разногласия на деле. В то же время польская буржуазная печать толкует это так: так вот зачем большевики раскрыли ворота пред Белоруссией, — чтобы укрепить себя, чтобы ослабить соседа, чтобы вызвать у польских белорусов желание устроиться по нашему образцу и усилить тем самым центробежные тенденции в Польше, которые, несомненно, всегда ослабляют государство. Вот как разгадали хитроумные польские дипломаты нашу большевистскую хитрость. Ну, что же, — попробуйте подражать нам, — только и всего! Существует Лига Наций, куда Польша входит. Эта Лига Наций учит тому, как устроить сожительство народов. Мы в Лиге Наций никакого особенного патента себе не взяли, и мы предоставляем всякому государству возможность пользоваться нашей «хитростью» по части национального самоопределения. Наше изобретение не монопольно. Подражайте нам, правители Польши и Румынии.
Интересно, однако, знать, в чем собственно состоит наша хитрость? Мы можем раскрыть скобки: наша хитрость состоит в том, что мы освобождаем народы, а ваша хитрость состоит в том, что вы душите их. Вот в чем наша сила! Вот в чем ваша слабость!
Та же самая Франция, которая натравливает на нас Турцию, в Польше ведет бешеную агитацию против нас, пытаясь восстановить бессмысленную, ребяческую и в то же время подлую легенду о том, будто мы собираемся двинуть Красную Армию на запад. Как мы уже много раз объясняли, мы твердо надеемся на то, что карта Европы будет немного раньше или немного позже выглядеть иначе, чем она выглядит в 35-ю годовщину 1-го Мая. Но перекройка государственных европейских границ будет попутным делом победоносной революции европейского пролетариата. И хотя мы всемерно хотели бы, чтобы этот час приблизился, тем не менее мы уже доказали, доказываем, докажем и впредь, что у нас есть терпение, есть выдержка. Было бы бессмыслицей думать, что, не дожидаясь прихода большого хозяина, — революционного пролетариата, который пересмотрит отношение классов и отношение наций в Европе, — мы пустимся в авантюры для расширения границ и для разрешения других частичных задач. Нет, наша политика глубже захватывает, глядит шире и дальше. Правда, многих польских политиков, что называется, беспокоит совесть, — если здесь, вообще говоря, уместно это слово, — беспокоит потому, что Рижский договор, который был создан в определенный момент, при определенном соотношении сил, чрезвычайно затрудняет теперь сотрудничество. Это понимают и они сами. Мы не ставим вопроса о пересмотре Рижского договора, по крайней мере, я этого не слышал от нашей дипломатии. Но и самые нецелесообразные договоры поддаются более или менее разумному истолкованию и применению, в зависимости от обстоятельств, и мы хотим надеяться, что правящие классы Польши найдут в себе зрелость мысли для того, чтобы при сотрудничестве с нашей осторожной, терпеливой дипломатией, истолковывать и применять Рижский договор так, чтобы обеспечить мирное сотрудничество, в котором Польша так же нуждается, как и мы.
Я упомянул, что за Турцией и за Польшей стоит Франция. Она же продолжает срывать и саботировать наши переговоры относительно Восточно-Китайской ж. д. Еще совсем на днях Пуанкаре попытался, с неожиданной для нас в последнее время развязностью, вмешаться в нашу внутреннюю жизнь, взявши под свою высокую защиту своих киевских агентов, которые на этот раз, по случайности, принадлежали к категории профессоров. Он получил отпор. И он на этот отпор ответил нежнейшей (другого слова не найдешь) телеграммой по адресу т. Чичерина. Это вообще за последнее время манера французского правительства: сперва поставить нам ловушку,- — науськать на нас правительство Румынии, санкционировать захват Бессарабии, подставить ножку на Дальнем Востоке, а потом напечатать ласкательную статью во французском официозе «Тан» и послать т. Чичерину нежную телеграмму. Смысл этой политики, очевидно, педагогический — не только педагогический, но, если хотите, почти что медицински-гигиенический: Пуанкаре подвергает нас воздействию то холодной, то горячей воды, по известному методу французского целителя Шарко (хохот). Он надеется, очевидно, после того, как Клемансо сорвался на методах, куда более действительных, на методах колючей проволоки, — он надеется, что достигнет успеха, действуя по методу Шарко. Поистине Пуанкаре — великолепная тема для наших карикатуристов. Пуанкаре — с кишкой, выбрасывающей то теплую, то холодную струю! О, конечно, мы не хотели бы ни в малейшей степени препятствовать тем предварительным «нащупывательным» действиям, которые ведутся с советской и французской стороны; тем не менее мы не можем не сказать, что этот гидро-терапевтический метод обращения с Советской Республикой не отвечает обстановке, и недурно бы, если бы 1-го мая в наших уличных шествиях несли плакат, на котором было бы сказано: «Пуанкаре, убери кишку!» (Смех, аплодисменты). Чего они хотят? — Они хотят, чтобы мы платили. Желание очень простое и очень естественное у европейских и мировых ростовщиков. Но как раз на днях я читал статью одного из бывших французских министров, — министра 2-го министерства Пуанкаре, — Лушера, одного из величайших французских богачей послевоенного производства, — статью, где он доказывает, что нет ничего удивительного в том, что Франция никак не может платить ни Америке, ни Англии. Для того, чтобы платить, она должна вывозить огромное количество товаров, а этим она убьет промышленность Англии и Сев.-Америк. Соединенных Штатов. И Лушер, — министр победоносной страны, ограбившей и наполовину задушившей Германию, — доказывает, что Франция не может и не должна платить своих долгов. И в то же время эти господа пытаются натравить на нас то Румынию, то Польшу, то Турцию, и поссорить нас с Китаем для того, чтобы заставить нас платить. Надо же себе снова представить на минуту ту роль, которую народы России сыграли в отношении к владыкам нынешней Европы. Если бы в июле 1914 года правительство России, тогдашней, царской, сказало Франции, сказало Англии:
«Россия обязуется воевать за ваши интересы до тех пор, пока физически сможет воевать. Россия обязуется во имя ваших интересов дать полтора миллиона трупов. Россия обязуется во имя ваших интересов наводнить города и села калеками, разорить свое хозяйство и взамен не требует от вас ни Константинополя, ни проливов. Она этим самым, наоборот, создаст для вас право подарить западные белорусские и украинские земли — Польше, а Румынии — Бессарабию»,
— то, разумеется, французское и английское правительство сочли бы это неслыханное, чудовищно-фантастическое предложение чрезвычайно для себя выгодным. И если бы тогдашнее правительство России сказало правящей Франции:
«Ты будешь командовать Европой. Ты будешь иметь возможность душить Германию наполовину, на три четверти, как хочешь. Ты будешь грабить рурский уголь. Ты будешь дарить провинции России кому хочешь, — но ты за это заплатишь 50 миллиардов франков»,
— что же, Франция не согласилась бы? — Конечно, согласилась бы, и этот старый циник Пуанкаре подписал бы с восторгом вексель. А что вышло, что вышло? Разве мы не сделали всего этого, разве мы не дали полтора миллиона трупов и столько-то миллионов калек, увечных? Разве мы не разорили свою страну в империалистской войне, и разве Франция не разграбляет Европу, и разве она не раздает провинции, населенные не французским народом, а белорусами, украинцами и теми молдаванами, которые не хотят быть румынами? — Она это делает. И что же? От нас требуют, чтобы за эти кровавые, ужасающие услуги, невольно оказанные русским народом, чтобы мы же платили французским ростовщикам! Нет, этого не выйдет! Этого не выйдет! И вот, — конечно, переговоры-переговорами, — но наши рабочие, наши крестьяне 1-го мая должны развернуть страшный свиток нашего участия, участия народов бывшей царской империи в империалистской войне, и должны на весь мир сказать, — и нас услышат:
«Нет, ко всему этому, ко всей той страшной кровавой дани, которую вы взяли, еще превращать нас в неоплатных должников, превращать нас в вассалов, в рабов французской и мировой биржи, — этого вы никакими мерами не добьетесь, ибо мы стоим твердо на собственных ногах и устоим, нас вы не свалите!» (аплодисменты).
Один из последних шагов Пуанкаре, — об этом я упоминал, — вмешательство в наши внутренние дела по поводу киевского процесса. Здесь он выступил, как защитник арестованных, преследуемых, осужденных. Гуманная роль, что и говорить! Не забудем же и мы, т.т., что день 1-го Мая стал, особенно в послевоенной Европе, днем пролетарской борьбы за амнистию, за освобождение арестованных революционеров. И мы можем напомнить тому же Пуанкаре о том, что его учреждения только на днях сняли с избирательных плакатов имена двух наших друзей, — имена, которые были выдвинуты в качестве кандидатов при предстоящих во Франции всеобщих парламентских выборах, — имена двух наших друзей, заочно приговоренных французскими судами к смертной казни и не имеющих возможности вернуться во Францию. И — чем упражнять свое милосердие по телеграфу из Парижа в Москву, — лучше вы, господин Пуанкаре, дали бы возможность вернуться во Францию Садулю и Гильбо, — нашим революционным друзьям, которые вашими судами осуждены к смертной казни за то, что подняли голос протеста против подлых империалистских попыток Клемансо задушить молодую Советскую Республику. Мы вместе с тем напоминаем Пуанкаре, что в вассальных и полувассальных государствах Франции, — в Румынии, в Польше, — лучшие борцы заключены в тюрьмы. Как раз последние телеграммы говорят о голодовке в одной из тюрем Румынии, где сидят наши старые друзья, — я лично знаю их более десятка лет, — Кристеску и Доброджану. Доброджану — это сын выходца из России, который подвизался долго в Румынии, в качестве проповедника марксизма, под фамилией Доброджану-Гереа, и был одним из видных членов II Интернационала. Сын его принадлежит к III-му, к нашему Интернационалу. Сейчас они во главе большой группы арестованных румынских коммунистов проводят голодовку-протест против подлого издевательства над рабочим классом вообще и над заключенными — в особенности. Вот страна, вот город, где голос господина Пуанкаре мог бы быть услышан! Однако, мы меньше всего надеемся и, признаться, меньше всего просили бы и ждали бы, чтобы он этот голос поднял. Но мы-то 1-го мая поднимем и в Москве, и во всем нашем Союзе голос братской солидарности со всеми узниками,- — заключенными, арестованными представителями революционного пролетариата. И мы скажем им, что мы твердо рассчитываем, знаем, глубоко убеждены, что не нынешние хозяева Европы, а именно они, заключенные и арестованные братья наши, олицетворяют завтрашний день Европы и всего человечества (аплодисменты).
Борьба с милитаризмом — важнейший из основных лозунгов 1-го Мая. И здесь опять-таки судьба подвела так, что мы получили великолепную иллюстрацию того, чем стала для буржуазной и мелко-буржуазной, т.-е. меньшевистской, демократии борьба против милитаризма. Недавно во французском парламенте выступал докладчик по военному бюджету. Фамилия его Фабри. Фамилия эта ни вам, ни мне ничего не говорит. Это представитель милитаристских интересов французского капитала, полковник и депутат, отстаивавший военный бюджет. И вот какими словами он начал свою речь: — «Бойцы 1914 года мечтали о том, что война, в которой они принимают участие, будет последней войной. Но теперь уцелевшие из них (очень недурно сказано!) ясно понимают, что это была только мечта, ибо всегда может случиться, что французский народ снова будет защищать свою честь и территорию». — Первые годы войны я провел во Франции. Я наблюдал изо дня в день ту работу, которую вели французская печать, французские политические партии и, прежде всего, французский официаль-ный социализм и синдикализм, в деле обработки сознания трудящихся масс для нужд французского милитаризма. Главным лозунгом, главной идеей, главной программой было: — «эта война есть последняя война». — Это был заголовок передовиц, это была первая фраза речей. Когда я однажды был в соборе Парижской богоматери, — а я был там в день, посвященный чествованию «пушки 75», семидесятипяти-миллиметровой, которая была гордостью французской артиллерии, — там было торжественное богослужение, и одновременно патриотические шествия по улицам. И вот, даже архиепископ Франции проповедь свою не то начал, не то кончил словами: «воля всевышнего, мол, такова, чтобы эта война была последней войной». Мы тогда издавали в Париже небольшую газетку на русском языке, — она называлась «Наше Слово», — и в этой газетке мы, находившиеся под пятой французской военной цензуры, пытались сказать, что эта война не есть последняя война, что она, сама по себе взятая, не заключает в себе никаких элементов для прекращения войн, что это лишь очередное звено в цепи буржуазной подлости, насилия, кровожадности. Нашим цензором был французский офицер Шаль, который раньше был учителем французского языка в одной из гимназий царской России. Я не знаю, где теперь этот месье Шаль, который вычеркивал наши статьи, в которых мы опровергали ту мысль, что эта война есть последняя война, как иллюзию, как пацифистскую утопию. Теперь все Шали считают своим долгом доказывать, что нужно готовиться к новым войнам; а кто думает, что можно бы закончить на последней свалке, обескровившей Францию, тот — плохой патриот! Но французскому пролетариату, каково же ему-то слушать теперь из уст официального докладчика военного бюджета? Мы вас, французских рабочих, французских крестьян призывали в 1914 году проливать кровь, — во имя чего? — во имя того, чтобы раз навсегда положить конец империализму и войнам. В этом клялся Ренодель, — тогдашний вождь социал-демократической партии; в этом клялся Жуо, — тогдашний вождь французских синдикалистов; и оба они живы, и оба они до сих пор не сгорели со стыда; нет, они живут, выступают на рабочих собраниях; они присутствуют тут как тут, когда докладчик военного бюджета говорит:
«маленькое недоразуменьице; уложили полтора миллиона французов, разрушили 10 департаментов, понизили материальный уровень страны… — для чего? мы вам говорили, трудящиеся, что все это во имя того, чтобы эта война была последней войной. Но мы малость ошиблись в счете: это не совсем последняя война, будут еще войны, готовьтесь, призовем, — а пока что платите налоги!»
Пред лицом этих фактов — каким издевательством, каким подлым и, вместе с тем, жалким издевательством является документ, которого вы еще не читали, но прочтете в завтрашней газете, документ, выпущенный Амстердамским Интернационалом в связи с предстоящим 10-летним юбилеем объявления «последней» империалистской войны. Эти самые Ренодели, эти самые Жуо, — у них в разных странах разные фамилии, но по существу они одни и те же, под разными меридианами, — они в своем Амстердамском и в своем II Интернационале снова собрались, чтобы обсудить вопрос о том, как предупредить новую войну. У них есть большой опыт, приобретенный особенно в последний период за время империалистской войны. И они издали документ, и в этом документе они, патриоты и спасители отечеств, призывают все рабочие организации, входящие в состав Амстердамского объединения, а также социалистического Интернационала, организовать массовые демонстрации против войны, объявив 3-е воскресенье сентября текущего года антивоенным днем. Массовая демонстрация против войны! Против какой войны? Против войны «вообще», за то, чтобы «вообще» не было войн, как устраиваются крестные ходы во имя того, чтобы не было засухи (смех). Когда война наступит или приблизится, тогда, разумеется, это будет «справедливая война», тогда и Ренодели, и Жуо вторично будут объяснять, что это — либо снова последняя война, либо неизбежная война за демократию. Но против войны вообще, против спектра войны, против призрака войны, против слова «война» — они готовы протестовать на улицах Лондона и Парижа и на всех других. Но, товарищи, разве любой выжига, любой буржуа не выйдет на такую демонстрацию, разве Стиннес, — Стиннес-то, впрочем, уже не выйдет более (смех), но все равно: свояченица его, теща его, вол его, осел его, как сказано в библии, — все ослы Стиннеса, — разве не выйдут они на такого рода демонстрацию? (смех, аплодисменты). А второе предложение: «Сделать 3-е воскресенье сентября днем протеста против войны». Почему 3-е воскресенье сентября? У нас же есть первомайский праздник — борьбы с милитаризмом? Откуда это 3-е воскресенье сентября? (смех). Вы знаете, что первое мая, в силу плохого устройства нашего календаря, не всегда приходится на воскресенье, а так бывает, что 6 раз из 7-ми 1-е мая падает на рабочий день, и демонстрация нарушает нормальный ход капиталистической эксплуатации (смех). И в то время, как германская социал-демократия, в качестве правительства, запрещает 1-го мая уличные шествия, протесты, выступления в Берлине, Галле, Дрездене, Лейпциге и других городах, — та же самая социал-демократия, но не в качестве германского правительства, — о, нет! — а в качестве члена Амстердамского и II Интернационала, находит новый счастливый путь: 3-е воскресенье месяца сентября будет священным днем, когда все ослы Стиннеса будут бороться против буржуазии (смех, аплодисменты).
Товарищи, прочтите по этому поводу простую, краткую, но поистине бессмертную инструкцию, которую писал Ильич нашей делегации в Гааге, разъясняя, как глубоки предрассудки в области борьбы с милитаризмом, как искусно буржуазия тут водит на узде своих Реноделей, своих Жуо, своих, — чтобы не называть слишком высокопоставленных официальных людей, — своих Шейдеманов и т. п. Товарищи! Если есть сейчас могущественный политический агент по подготовке новой войны, то это лже-пацифистская социал-демократия со своим «3-м воскресеньем месяца сентября», ибо именно она усыпляет сознание трудящихся масс Евпропы, чтобы затем поставить их перед совершившимся фактом. Она не бряцает шпагой, как откровенный Бурбон милитаризма, она создает новые фикции, пытается подогреть старые, она собирается в своих Интернационалах, она издает манифесты, она создает иллюзию, пену борьбы, она усыпляет, деморализует — и подготовляет этим пушечное мясо для новых войн, — и нет, и не может быть достаточно беспощадности и непримиримости в борьбе с этой бесчестной и предательской работой.
Мы видим свежий пример — пример правительства английских трэд-юнионов, правительства независимой рабочей партии, т.-е. правительства Амстердамского и II Интернационалов. «Амстердамский» военный бюджет английского правительства? — я его подсчитал, это нетрудно, надо было сложить три слагаемых: сухопутный военный бюджет, морской военный бюджет и воздушный военный бюджет. Получилось вместе 115 милл. фунтов стерлингов, а в переводе на рубли — 1.150.000.000 зол. рублей, ничуть не меньше, кажется, даже на 10—15 милл. золотых рублей больше, чем в прошлом году, т.-е. больше, чем бюджет консервативного правительства Англии. И раза в четыре, если не в пять, больше нашего советского бюджета! Когда этот бюджет проходил в английском парламенте, там нашлись наивные депутаты той же рабочей партии, которые разводили руками и спрашивали, как же это связать с пуританским пацифизмом независимой рабочей партии? И нашелся такой делегат той же партии, некто Гест, — фамилии этой я раньше не слыхал, — который кивнул сейчас же на Москву (я уже это однажды цитировал): «а московский милитаризм?» — Товарищи, позвольте привести цитату из одной старой речи Владимира Ильича. Он говорил ее как раз по этому самому вопросу против наших меньшевиков, 13 марта 1919 года:
«Один прусский монарх в XVIII веке сказал умную фразу: «Если бы наши солдаты понимали, из-за чего мы воюем, то нельзя было бы вести ни одной войны»».
Старый прусский монарх был не глупым человеком. Мы же теперь готовы сказать, сравнивая свое положение с положением этого монарха: «Мы можем вести войну, потому что массы знают, за что воюют». И далее: есть глупые люди, которые кричат о красном милитаризме. Действительно, ужасное преступление! Империалисты всего мира бросились на Российскую Республику, чтобы задушить ее, а мы стали создавать армию, которая в первый раз в истории знает, за что она борется и за что приносит жертвы, и с успехом сопротивляется более численному врагу, приближая с каждым месяцем сопротивления в доселе еще невиданном масштабе всемирную революцию, — и это осуждают, как красный милитаризм! Повторяю — либо это глупцы, не поддающиеся никакой политической оценке, либо это политические мошенники». — И дальше, несколькими строками ниже, он опять говорит еще резче и круче:
«Вот положение, при котором говорить сильные слова, обвиняя нас в красном милитаризме, могут только самые грязные и низкие политические мошенники».
Ильич любил выражаться просто, ясно и выразительно. И вот в Лондоне находится так называемый рабочий депутат, который знает, что не Красная Армия высаживалась на Темзе, а английские войска высаживались на побережьи Северной Печоры и других рек; который знает, что английские офицеры участвовали в ярославском восстании и в других кровавых делах, — находится так называемый рабочий депутат, который в ответ на упрек, что ты, мол, строишь новых 5 крейсеров, новые миноносцы, развиваешь далее керзоновскую программу легких танков, увеличиваешь без конца воздушный и военный флот, — говорит: а там, мол, в Москве, разве не создается милитаризм? — Неудивительно, если после этих слов тянет к Ильичевской цитате, где сказано, что такого рода обвинения в красном милитаризме могут сделать только самые грязные и низкие политические мошенники. Хочется сказать: — господин Гест, распишитесь в получении (аплодисменты).
Нам, товарищи, в день Первого Мая, надо будет вспомнить и о так называемом красном милитаризме, потому что как-будто нечисть по границе нашей начинает снова шевелиться. Идут слухи, — белогвардейская печать их разносит, враждебная иностранная печать их переводит, — о том, что предстоят, мол, новые удары на нашей границе с Запада. В последнее время учащаются слухи о том, будто надвигается гроза и с Востока. Надо сказать прямо, что в этих слухах не все есть продукт фантазии белой эмиграции. В Токио, в Японии, идет среди правящих борьба. Есть крайнее милитаристское крыло, которое хочет за ужасающее несчастье, постигшее Японию, — за землетрясение, — отыграться на спине Советского Союза. Япония заключила в Америке большой заем на восстановление разрушенных областей. В то же время Америка грубо, беспощадно отпихнула японскую иммиграцию. Япония, очевидно, поняла это так, что американская буржуазия указывает ей путь на наше Советское побережье Тихого океана. За последнее время японские милитаристы говорят снова о том, что население тихоокеанского побережья Советского Союза все больше и больше стремится к государственной независимости, что представители этого населения обращаются к авторитетным и влиятельным японским кругам с просьбой о поддержке. Этих представителей мы знаем по именам, и самое громкое и разухабистое из этих имен — атаман Семенов. Там, на Дальнем Востоке, по-видимому, известной частью японских правящих сфер, если не подготовляется новая военная авантюра, то создаются политические, психологические предпосылки для такой подготовки, и мы в день 1-го Мая это разоблачим, мы доведем это до сведения японского рабочего класса. В Японии ведется борьба за демократизацию страны. Мы уже сказали когда-то, что Япония, в известном смысле, стоит накануне своего 1905 года. Мы помним хорошо этот год. Ему предшествовала русско-японская война. Царское правительство тогда в Манчжурии, на Ялу, влезло в авантюру, которая чрезвычайно ускорила развитие событий и приблизила восстание трудящихся масс 1905 г., — этого великого преддверия к 1917 году. Неужели же японская буржуазия так заботится об исторической симметрии, идя навстречу своему 1905 году! Она хочет предпослать ему новую русско-японскую, на этот раз советско-японскую, войну уже не по нашей инициативе, — мы ее не хотим, — а по инициативе своих крайних шовинистов. Мы взываем к трудящимся массам Японии, мы их предупреждаем о тайниках кое-каких штабов, кое-каких канцелярий, где выковываются, где замышляются новые кровавые дела. И надо сделать все, что возможно, чтобы наш Дальний Восток и чтобы Япония были обезопасены от новых авантюр. Перед лицом этих несомненных, не вымышленных, фактических, реальных опасностей, мы можем не только не считать себя нарушающими первомайские заветы, а, наоборот, стоящими целиком на почве заветов борьбы с милитаризмом, когда мы строим, развиваем и укрепляем Красную Армию, — ибо борьбу против милитаризма мы, революционеры, понимаем не в пацифистском смысле, а в боевом. Надо заставить буржуазию разоружиться! Надо силой разоружить ее! Иного пути нет. Или есть? За нами дело не станет. Мы готовы каждому правительству буржуазии или ее меньшевистской агентуре оказать содействие, если они попытаются сделать хотя бы шаг, хотя бы полшага по пути пацифизма. Вот сейчас американский президент снова заигрывает с идеей разоружения. Мы принимаем эту идею. Мы можем участвовать в ней, мы готовы. Конечно, найдутся корреспонденты, которые скажут, что это опять большевистская хитрость, как по поводу Белоруссии. Поистине поразительное дело! Мы приветствуем разоружение, а они говорят нам: — как же вы приветствуете разоружение и предлагаете его нам, когда вы знаете, что мы не способны на это, когда вы знаете, что мы разбойники с большой дороги, — как же вы можете предлагать нам это? Разбойникам вы предлагаете отложить в сторону нож? Вот именно, вот это самое мы и говорим: ножа империалистский разбойник не отдаст, если не отнять силою. Для этого нам и нужно вооружение. Для этого и необходима Красная Армия. Вопрос о разоружении, вопрос о вооружении, вопрос о военной политике, — все это вопросы настоящие, серьезные, материальные, — тут словами не отделаешься, — это не вопрос о спасении души, которому Макдональд посвящает свои воскресные досуги, — это вопрос о дредноутах, пушках, газах и других грозных аргументах, Здесь шутки прочь. Здесь дело идет о жизни и смерти буржуазного общества и о судьбе пролетариата! Вот почему наш праздник 1-го Мая, праздник борьбы против милитаризма, будет праздником Красной Армии.
Правда, Европа теперь вошла в новую полосу, полосу соглашательства, которое выражается в том, что нас признает одно правительство за другим. В Англии — правительство меньшевиков. Последние телеграммы сообщили нам, что и в Дании — правительство социал-демократа Стаунинга, который сразу обнаружил свое лицо, пригласив в качестве министра иностранных дел дипломата-аристократа графа Мольтке: ведь министру иностранных дел приходится иметь дело с «хорошими господами»! Здесь социал-демократическое министерство должно было уступить место графу Мольтке. Надо же и честь знать!
В Сев.-Амер. Соед. Штатах обе старые партии скомпрометированы нефтяным скандалом и всякими другими грехами, — и им на подмогу выступает теперь новая «прогрессивная» партия, которая хочет опереться также и на фермеров и на рабочих.
Во Франции мы будем иметь 13-го мая новые парламентские выборы, которые приведут к власти левый блок — меньшевиков с радикалами, которые тоже называют себя социалистами, потому что теперь это самое дешевое звание. То же самое происходит, лишь в других формах, в Италии, Испании. Мы видим, таким образом, что буржуазия производит новую перегруппировку, — она еще недавно вышла из полосы фашизма, когда она действовала при помощи подобранных классовых банд, — а теперь она выдвигает соглашательские партии на сцену. Кто следил за всеми перипетиями, связанными с полосой фашизма, для того ясно было, что буржуазия вынуждена будет вскоре прибегнуть к другому ресурсу, выдвигая эпигонскую, вырождающуюся социал-демократию. И если что удерживает европейский пролетариат от борьбы со своими правительствами, то именно это самое соглашательское гнилье, которое не дает ему броситься в борьбу.
Мы видим, как правительство того же Макдональда трепещет пред голосом своих господ — буржуазии, удерживая английский пролетариат от смелого шага нам навстречу. Если бы в рабочем правительстве Англии были элементы мужества и энергии, то оно провело бы широкий договор с нами, и этот договор перевернул бы историю всего мира. Посмотрите, в Англии, как вклады в ее банки возросли за последние годы. Английская промышленность не имеет прежнего сбыта, она достигла едва трех четвертей сбыта довоенного времени. Если они не проведут договора с нами, они задохнутся под напором Америки. Мы представляем для них огромнейшей интерес, — мы, с нашими необъятными пространствами, мы, с нашим 130-миллионным населением. Наша страна богата естественными богатствами, которых не хватает Англии. Посмотрите на наши поля, которые могут прокормить Европу. Посмотрите на наши подземные богатства, на наши источники нефти, на наши леса, которыми мы можем застроить всю Европу, весь мир. Все это взывает к английской технике! Давайте соединим одно с другим и вы увидите, как быстро мы вместе с вами пойдем вверх. Английский рабочий класс имел бы дешевую пшеницу, хлеб, имел бы мясо, имел бы достаточно сырья и богател бы, — вместе с ним и мы. А союз рабочей Англии с Рабоче-Крестьянским Советским Союзом, — это был бы могучий рычаг мира, это не платоническая демонстрация, в третье воскресенье сентября, это — возможность сочетания самой сильной морской вооруженной руки и сухопутной вооруженной руки. Мы, вместе с рабочим классом Англии, приказали бы Европе разоружиться, и Европа пикнуть бы не посмела! (аплодисменты). И вот, эти господа нас упрекают в том, что те или другие резкие наши выражения срывают ход переговоров в Англии. Да разве это не постыдный и презренный взгляд! Да разве интересы двух великих народов, двух государств, могут определяться тем или другим резким выражением? А эти выражения, — почему они просятся сами на уста? — потому, что та программа, которая в грубых чертах мною только что набросана, эта программа замирения Европы и быстрого развития вверх не будет осуществлена, ибо нет у рабочего класса Англии того правительства, которое сделало бы этот смелый и в то же время всей историей обеспеченный шаг союза с нами. Мы приняли в Лондоне ряд соглашений и совершенно искренно примем новые, все обязательства выполним, но в то же время мы скажем — и этому не могут помешать никакие дипломатические соображения — мы скажем английскому рабочему классу: «Ты не имеешь во главе такого правительства, которое было бы достойно тебя!». Когда я назвал правительство Макдональда правительством приказчиков английской буржуазии, то печать Англии обрушилась за это выражение, чуть ли не как за оскорбление национального достоинства Англии. Там переводили это по-разному. Утверждали, будто я сказал, что Макдональд «банковский клерк», а другие говорили, что «биржевой заяц». Я уже разъяснил, что я этого не говорил. Банковский клерк — это есть служащий, банковский пролетарий, и среди них есть много прекрасных революционеров. Насколько я знаю, Макдональд в банке не служил, а если служил, то сейчас радикально переменил свою профессию (смех). Не называл я его также и биржевым зайцем. Это тоже профессия, но менее похвальная, профессия мелкого спекулянта на бирже. Насколько я знаю, Макдональд к этой категории отношения не имел и во всяком случае не имеет сейчас. Но когда я говорю о том, что он — политический приказчик буржуазии, то это правда, и эту правду мы можем с чистой совестью повторить и в день 1-го Мая (аплодисменты). Когда я это говорил, я не знал, что совершаю литературный плагиат у Ллойд-Джорджа, а именно — это надо привести! — он сказал 24-го апреля:
«Либералы поставили Макдональда у власти и пожелали ему благополучия, но за три месяца он совершенно израсходовал запас их благожелательности».
— Чей это голос? — Это голос хозяина, который «поставил приказчика»: «Я тебя поставил, я тебе доверил, но ты доверия не оправдал». — И не в праве ли мы сказать, что если Макдональд мирится с этой критикой, мирится с этим хозяйским голосом, то может ли он на то пенять, если мы переводим это на язык нашей политической терминологии? Казалось бы, рабочее правительство в Англии должно быть поставлено пролетариатом и перед ним нести ответственность. И, казалось бы, Макдональд должен апеллировать к пролетариату для того, чтобы поставить в программу, в первый пункт ее — союз с Советской Республикой на платформе братского сотрудничества. И если бы он предъявил такую программу, а Ллойд-Джордж осмелился бы поднять голос против, то девять десятых пролетариата смели бы прочь и либералов и консерваторов, и тогда новое рабочее правительство Англии было бы незыблемым. Но будет ли это сейчас? — Нет, этого еще завтра не будет. Но все-таки этот час приближается. И кто его приближает? — Его приближает Макдональд и его собратья. Они нас обвиняют в пропаганде. Да разве любой из нас, отправившись в Англию, если бы он знал прекрасно английский язык и нравы, и обычаи, и приемы, — разве он мог бы так повлиять своей пропагандой («до 1000 большевиков посланы, десятки миллионов тратятся»), разве это могло бы дать такой сдвиг в сознании рабочего класса, как тот факт, что во главе страны стоит правительство, которое считается правительством рабочего класса, но которому Ллойд-Джордж говорит: «Я тебя поставил, а ты не оправдал моего доверия». — Вот где поучительный диалог! Вот где пропаганда! Это западет навсегда в сознание трудящихся Англии. Мы не пропаганду ведем, а предсказываем, ибо у нас есть теория политического предвидения и есть выработавшаяся революционным опытом проницательность. Мы предсказываем, что Макдональд и его правительство сыграют в Англии очень большую подготовительную для революции роль, и не потому, что так хочет Макдональд, а, наоборот, потому что Макдональд этого не хочет. Макдональд принадлежит к пуританам. Пуританская церковь есть английская ветвь кальвинизма. Кальвинизм — это протестантское учение, в основу которого положен закон предопределения. Этот закон гласит, что каждый человек, не располагая свободной волей, выполняет свою судьбу согласно замыслам божественного промысла. Свободной воли нет. Каждый человек есть орудие в руках божественного промысла, — эта идеология кальвинизма очень подходит к политике, психологии, к объективной роли демократии и меньшевизма в нынешнюю эпоху империалистского самодержавия. Кальвинизм говорит: твои идеи и надежды — это субъективные иллюзии, а на самом деле ты — орудие в руках промысла. И мелко-буржуазный политик и впрямь весь пропитан иллюзией, каждый его шаг диктуется субъективной ошибкой, а на самом деле он — орудие, если не в руках промысла, то в руках Моргана, Рокфеллера и вообще крупного капитала. И, несомненно, что Макдональд в этом смысле является орудием не только в руках английского Сити, в руках английской биржи, — нет, ему история отвела и более крупную роль, он является бессознательным орудием — не божественного промысла, на этот счет мы с Макдональдом довольно серьезно расходимся, божественному промыслу ни в нашей программе, ни в наших мыслях места нет, — он является орудием законов истории. Историей сказано ему: — Макдональд, руководимый твоими субъективными предрассудками, стань у власти, покажи, что можешь, покажи, чего хочешь. — И вот Макдональд показывает, что хочет малого, а способен на еще меньшее (смех, аплодисменты). И это есть огромная роль его — в руках промысла истории. В результате Макдональд даст могущественный толчок революционному движению масс Англии. Еще раз повторяю: это не пропаганда, это марксистское предвидение, на основе законов истории и всего нашего политического опыта. Мы ведем с Макдональдом переговоры добросовестно, и я, как всякий из вас, хочу, чтобы эти переговоры привели к практическим результатам. Эти переговоры в одной плоскости, а вопросы большой тяжбы классов, борьбы двух Интернационалов, — в другой, более высокой плоскости, захватывают большие массы народов и большие периоды. И мы Первое Мая проведем с глубокой уверенностью в том, что в этой великой игре исторических сил, в борьбе классов, в игре законов истории, — Макдональд и весь европейский меньшевизм является орудием, которое — не по законам Кальвина, а по законам Маркса — подготовляет почву для пришествия английского большевизма.
Макдональд не так давно сказал: «Мы боролись с Москвой, и победили Москву». Это, видите ли, не пропаганда! «Мы боролись с Москвой, и победили Москву». Он считает, что тот факт, что еще сегодня живет, — вот к 35-летней годовщине 1-го Мая, — растерзанная, обескровленная Европа, руководимая меньшевиками и полуменьшевиками, поскольку их допускает к руководству буржуазия, что этот факт означает наше поражение. Нет, это есть только один из этапов к нашей неизбежной грядущей исторической победе. Вы боролись с Москвой, вы боретесь с Москвой. Ну, что же? — борьбы-то мы не боимся наряду с переговорами, но нет, вы не победили Москвы. До этого далеко! Речь идет о красной Москве, о той Москве, где мы вот готовимся по-своему, по-советски к празднованию 1-го Мая. Эта красная Москва крепка, ее строил большой и крепкий строитель, не победить ее европейскому меньшевизму и английской макдональдовщине! Правда, великий строитель красной Москвы не встретит с нами нового праздника 1-го Мая, — он лежит в сердце Москвы, на Красной площади в мавзолее; но если умер великий строитель красной Москвы, то еще не родился тот, кто победит нашу красную Москву! (бурные аплодисменты. «Интернационал»).