Публикация в «Большевике» о книге Истмена
Эта статья появилась в сентябрьском № 16 официального журнала ЦК, «Большевик». Журнал редактировали тогда друзья Зиновьева и Сталина, и в нем уже долго не появлялись статьи Троцкого. История этой публикации такова:
На Троцкого и Надежду Крупскую в течение месяцев оказывала давление тайная «тройка», направлявшая внутрипартийную борьбу против Троцкого и в защиту партийной бюрократии. Ближайшие пожизненные сотрудники Ленина, Зиновьев и Каменев, грубо предали Крупскую, когда та попыталась защитить последние мысли погибшего вождя и объявить его письма всей партии. Теперь, в своих фракционных интересах они потребовали от вдовы вождя отказаться от правдивой версии событий и обелить генсека Сталина и себя самих.
В 1926 г., когда Зиновьев и Каменев объединились с Троцким в Объединенной оппозиции, Н. К. Крупская поддержала оппозицию и использовала свой авторитет, чтобы сдерживать клику Сталина-Бухарина. Сталин, в ответ, шантажировал ее, собирал о ней и Ленине сплетни и даже пригрозил Надежде Крупской, что может назначить кого-то другого «быть вдовой Ленина». Крупская сдалась на милость Кобы и прекратила борьбу (см. последнее письмо Троцкого 17-го и ответ Крупской 19-го мая 1927 г.).
Заявление Троцкого 1 июля 1925 г. надо понять общими соображениями его лично и его ближайших единомышленников. Оппозиция 1923 г. потерпела поражение зимой 1923—24 гг. Аппарат РКП и Коминтерна после смерти Ленина в январе 1924 г. требовал от нее молчать по поводу всех спорных вопросов, под угрозой немедленного исключения из партии и Коминтерна. Оппозиционеры более года были вынуждены отмалчиваться и выжидать. В условиях временной стабилизации капитализма в Европе левая, марксистская оппозиция оказалась изолированной в РКП и в Коминтерне. В таких условиях ближайшие сторонники оппозиции — Преображенский, Пятаков, Раковский, Радек и другие — убеждали Троцкого не идти в бой по поводу частного вопроса о «Завещании Ленина» и книги Истмена. В партиях Коминтерна и в ВКП(б) оставались сотни тысяч честных коммунистов, но дорога к ним была бы отрезана преждевременным расколом.
Перед Троцким поставили ультиматум: надо отречься от Истмена.
— Искра-Research.
От редакции «Большевика»
Последняя внутрипартийная дискуссия о троцкизме породила «богатую» политическую литературу в стане врагов пролетарской революции.
Особенное усердие проявили меньшевики, наплодившие тысячи сплетен, изощряющиеся в клеветнических измышлениях, изображающие высоко-принципиальную дискуссию в виде мелкой склоки и борьбы личных самолюбий.
Конечно, другого подхода ожидать от меньшевиков невозможно.
Потерявши последние связи с рабочими массами, будучи раздавлены на поле широкой политической борьбы, — они сознательно смешивают политическую борьбу со склокой, а анализ исторических явлений — со сплетней.
На этот же путь вступают все ренегаты пролетарской революции, обиженные, ущемленные, выброшенные из рядов партии борющегося пролетариата и перешедшие в ряды контр-революционеров.
Типичным в этом отношении является американский журналист Истмен, выпустивший недавно в свет клеветническую брошюру «После смерти Ленина».
Исключенный из партии, он подготавливает книгу, в которой читателю преподносится пышный букет гнуснейших сплетен и клеветнических поклепов на ленинскую коммунистическую партию.
Истмен видит в партийной массе стадо запуганных, безличных, обманываемых людей, над которыми проделываются всевозможные манипуляции «узурпаторами», «чиновничьей кликой», вождями партии, якобы скрывающими от масс заветы Ленина. Остается только прибавить, что сочинение Истмена, как и следовало ожидать, использовано капиталистической прессой всего мира, что за это «сочинение» ухватились также все исключенные из Коминтерна антибольшевистские элементы, перебежчики и т. д. в особенности группа Монатта-Росмера-Суварина, издавшая книжку Истмена на французском языке и сделавшая Истмена постоянным сотрудником своего журнала.
Эти обычные для контр-революционеров измышления Истмен старается прикрыть именем тов. Троцкого и отчасти тов. Крупской.
В помещенных ниже статьях т.т. Троцкого и Н. К. Крупской дается надлежащая оценка этому гнуснейшему документу шарлатана от контр-революции г. Истмена.
Редакция.
Л. Троцкий: По поводу книги Истмена «После смерти Ленина».
Вскоре по возвращении из Сухума в Москву я из телеграфного запроса тов. Джаксона, редактора «Рабочего Воскресника» в Лондоне, узнал о выходе в свет книжки Истмена «После смерти Ленина», которая используется буржуазной печатью для атак на нашу партию и советскую власть. Хотя ответ мой тов. Джаксону был в свое время напечатан в газетах, я считаю все же целесообразным воспроизвести из него здесь первую часть: «Книга Истмена, о которой вы сообщаете, мне неизвестна. Буржуазные газеты, цитирующие книгу, до меня но дошли. Разумеется, я заранее и категорически отвергаю какие бы то ни было комментарии, направленные против Российской Коммунистической Партии». В дальнейшей части телеграммы я отвел нелепые инсинуации насчет моего будто бы поворота к буржуазной демократии и свободе торговли. После того я получил названную выше книжку Истмена («После смерти Ленина») от секретаря Британской Коммунистической Партии тов. Инкпин, который прислал мне письмо, аналогичное телеграмме тов. Джаксона. Я не собирался ни читать, ни тем более реагировать на книжку Истмена, считая, что достаточно моей телеграммы тов. Джаксону, которая тем временем успела уже появиться в английской и вообще иностранной печати. Однако, ближайшие товарищи по партийной работе, успевшие ознакомиться с книжкой, высказались в том смысле, что, ввиду заключающихся в книжке ссылок на беседы со мною, мое молчание может оказать косвенную поддержку книжке, полностью направленной против нашей партии. Это побудило меня более внимательно отнестись к книжке Истмена и прежде всего внимательно ознакомиться о ней. Исходя из известных эпизодов нашей внутрипартийной жизни, из дискуссии по поводу методов партийной демократии, государственного регулирования хозяйства и пр., Истмен делает такие выводы, которые полностью и целиком направлены против нашей партии и способны, если брать их на веру, дискредитировать партию и советскую власть.
Мы остановимся прежде всего на одном моменте, имеющем не историческое только, а живейшее и актуальнейшее значение: дело идет о Красной армии. Истмен рисует дело так, как будто бы со сменой личного руководства армия распалась на части, лишилась боеспособности и пр. Откуда Истмен черпает свою нелепую информацию, совершенно неизвестно. Но абсурдность его утверждения бьет в глаза. Во всяком случае мы не рекомендовали бы империалистическим правительствам строить свои расчеты на откровениях Истмена. Этот последний, к слову сказать, как будто бы и не замечает того, что своей характеристикой Красной армии он с другого конца питает насквозь гнилую меньшевистскую легенду о бонапартизме, преторианстве и пр., ибо ясно, что армия, способная «распадаться на части» в связи с переменой личного руководства, была бы не коммунистической, не пролетарской, а бонапартистской и преторианской.
Автор цитирует на протяжении своей книжки большое число документов и приводит много эпизодов, нередко из вторых, третьих и четвертых рук. Явно ошибочных и ложных сообщений встречается в этой небольшой книжке не мало. Мы остановимся только на важнейших.
В нескольких местах книжки Истмен говорит о том, что ЦК «скрыл» от партии ряд исключительно важных документов, написанных Лениным в последний период его жизни (дело касается писем по национальному вопросу, так называемого «завещания» и пр.); это нельзя назвать иначе, как клеветой на ЦК нашей партии. Из слов Истмена можно сделать тот вывод, будто Владимир Ильич предназначал эти письма, имевшие характер внутри-организационных советов, для печати. На самом деле эго совершенно не верно. Владимир Ильич со времени своей болезни не раз обращался к руководящим учреждениям партии и ее съезду с предложениями, письмами и пр. Все эти письма и предложения, само собою разумеется, всегда доставлялись по назначению, доводились до сведения делегатов XII и XIII съездов партии и всегда, разумеется, оказывали надлежащее влияние на решения партии, и если не все эти письма напечатаны, то потому, что они не предназначались их автором для печати. Никакого «завещания» Владимир Ильич не оставлял, и самый характер его отношения к партии, как и характер самой партии, исключали возможность такого «завещания». Под видом «завещания» в эмигрантской и иностранной буржуазной и меньшевистской печати упоминается обычно (в искаженном до неузнаваемости виде) одно из писем Владимира Ильича, заключавшее в себе советы организационного порядка. XIII съезд партии внимательнейшим образом отнесся и к этому письму, как ко всем другим, и сделал из него выводы применительно к условиям и обстоятельствам момента. Всякие разговоры о сокрытом или нарушенном «завещании» представляют собою злостный вымысел и целиком направлены против фактической воли Владимира Цлъича и интересов созданной им партии.
Не менее ложным является утверждение Истмена, будто ЦК хотел замолчать (т,-е. не напечатать) статью Ленина о Рабкрине. Разногласие, возникшее по этому поводу в ЦК, если здесь вообще можно говорить о «разногласии», имело совершенно второстепенное значение, касаясь лишь вопроса о том, сопровождать ли опубликование статьи Ленина заявлением ЦК относительно того, что нет никаких оснований опасаться раскола; но и этот вопрос был единогласно разрешен в том же заседании, причем все наличные члены Политбюро и Оргбюро ЦК подписали обращение к партийным организациям, в котором говорится:
«Не вдаваясь в этом чисто информационном письмо в обсуждение возможных исторических опасностей, вопрос о которых вполне своевременно поднят тов. Лениным в его статье, члены Политбюро и Оргбюро, во избежание возможных недоразумений, считают необходимым с полным единодушием заявить, что во внутренней работе ЦК совершенно нет таких обстоятельств, которые давали бы какие бы то ни было основания для опасения «раскола».
Под этим документом но только имеется, в ряду десяти других, моя подпись, но и самый текст его был написан мною (27 января 1923 года).
Так как под этим письмом, выражавшим единодушное отношение ЦК к предложению Ленина о Рабкрине, имеется и подпись тов. Куйбышева, то тем самым попутно опровергается и другое ложное утверждение Истмена, будто во главе Рабкрина был поставлен тов. Куйбышев, как «противник» организационного плана Ленина.
Ложными и основанными на фантастических слухах являются утверждения Истмена насчет того, будто ЦК конфисковал или задерживал так или иначе мои брошюры или статьи в 1923 или 1924 году или в какое-либо другое время.
Явно неправильным является также и утверждение Истмена, будто Владимир Ильич предлагал мне занять пост председателя Совета Народных Комиссаров и Совета Труда и Обороны. Я об этом впервые узнаю из брошюры Истмена.
При более внимательном чтении брошюры можно было бы указать, несомненно, ряд других неправильностей, ошибок и искажений. Но вряд ли в этом есть нужда. Пользуясь информацией Истмена и цитируя его суждения, буржуазная и особенно меньшевистская пресса всячески выдвигает «близость» его ко мне, как автора моей биографии, его «дружбу» со мной, явно пытаясь таким косвенным путем придать его выводам вес, какого они не имеют и иметь не могут сами по себе. Приходится поэтому и на этом остановиться. Характер моих действительных отношений к Истмену, пожалуй, лучше всего виден из делового письма, написанного мною в тот период, когда о книжке его «После смерти Ленина» не было еще и речи.
Во время моего пребывания в Сухуме я получил из Москвы от одного из товарищей, прикосновенного к изданию моих книг, рукопись Истмена под заглавием «Лев Троцкий, портрет юности». В препроводительном письме моего сотрудника сообщалось, что рукопись, присланная автором в Госиздат для русского издания, производит своим сантиментальным тоном странное и для нас непривычное впечатление. Я ответил на это в письмо от 3-го апреля 1925 года:
«Даже и но знакомясь с рукописью Истмена, я целиком и полностью согласен с вами, что было бы совершенно неуместно печатать ее. Несмотря на вашу любезную присылку, читать рукопись не могу, нет аппетита. Охотно верю, что она и по существу неаппетитна, особенно на наш русско-коммунистический вкус. Истмен очень долго и настойчиво убеждал меня в том, что американцев очень трудно заинтересовать коммунизмом, но можно заинтересовать коммунистами. Его доводы были не лишены убедительности. Это и побудило меня оказать ему помощь очень, впрочем, ограниченную: пределы ее указаны в моем письме к нему*). О том, что он собирается выпускать эту книгу в России, я не знал, иначе своевременно, вероятно, посоветовал бы Госиздату не печатать ее. Воспрепятствовать Истмену издать эту книгу за границей я никак не могу. Он «свободный» писатель, жил в России, собирал материалы, в настоящее время находится во Франции, если не в Америке. Просить его, чтобы он не печатал этой книги в виде личной мне услуги? — но для этого я недостаточно близок с ним. Да вообще вряд ли это было бы уместно».
*) 22-го мая 1923 года я ответил на повторную просьбу Истмена следующими словами:
«В направлении добросовестной информации я постараюсь вам оказать содействие, но я не могу согласиться читать вашу рукопись, ибо это сделало бы меня как бы ответственным не только за фактическую сторону, но и за характеристики и оценки. Совершенно очевидно, что это невозможно. Я готов нести ответственность, да и то ограниченную, за те фактические сообщения, которые я дам по вашему требованию. За все остальное ответственность придется нести вам одному».
Дальше 1902 года эта работа не пошла.
Речь здесь идет, повторяю, о совершенно невинной книжке, касающейся моей юности (до 1902 года), но тон моего письма но оставляет места сомнению насчет того, что мои отношения к Истмену ничем не отличались от моих отношений ко многим другим коммунистам или «сочувствующим» иностранцам, которые обращались ко мне за помощью в деле ознакомления с Октябрьской революцией, нашей партией и советским государством, — не более того.
С пошлой самоуверенностью Истмен иронизирует над моим «донкихотским» отношением к ближайшим товарищам по Центральному Комитету, о которых я, по его словам, отзывался дружественно в момент «ожесточенной дискуссии». Истмен, по-видимому, считает себя призванным исправить мою «ошибку» и характеризует руководящий состав нашей партии такими чертами, которые нельзя квалифицировать иначе, как клевета.
Мы видели выше, на каком гнилом фундаменте Истмен пытается возвести свое здание. Он использует отдельные моменты внутрипартийной дискуссии, чтобы с вопиющим нарушением смысла фактов и всех пропорций очернить нашу партию и подорвать к ней доверие. Мне кажется, однако, что сколько-нибудь серьезному и вдумчивому читателю нет даже надобности проверять ссылки Истмена и его «документы», — это к тому же не всем доступно, — но достаточно просто спросить себя: если бы злостная оценка руководящего состава нашей партии, даваемая Истменом, была хоть частично верна, — каким же образом эта партия прошла через долгие годы подпольной борьбы, совершила величайшую революцию, ведет за собой многомиллионные массы, помогает формированию революционных партий в других странах? Ни один честный рабочий не поверит картине, даваемой Истменом. Она заключает в себе свое внутреннее опровержение. Каковы намерения Истмена — все равно. Книжка его может сослужить службу только злейшим врагам коммунизма и революции, являясь, таким образом, по объективному своему смыслу контр-революционным орудием.
1 июля 1925 года
Л. Троцкий.
Н. Крупская: в редакцию газеты «Sunday Worker».
Уважаемые товарищи!
«Рабочая партия» Англии издала книжку некоего Макса Истмена «С тех пор, как Ленин умер». Эта книжка трактует о положении дел в РКП (б).
Так как в книжке имеются ссылки на меня, и г. Истмен делает попытку изобразить меня ярой противницей ЦК, безрезультатно пытающейся протестовать против его действий, я вынуждена выступить перед английскими рабочими, читающими книжки Истмена, с выяснением дела.
Я понимаю интерес английских рабочих к Российской Коммунистической Партии (б), на которую история возложила чрезвычайно ответственную и трудную задачу — строить коммунизм в отсталой в экономическом отношении стране в эпоху временной стабилизации капитализма в передовых в экономическом отношении странах.
Но книжка Истмена представляет собой не освещение работы партии, а набор всяких обывательских сплетен, собранных автором во время его пребывания в России. Автор ухитрился не заметить ничего из того, что происходит сейчас на самом деле в России, не заметить громадных хозяйственных успехов, культурного пробуждения широких масс, громадной работы по подведению реальной базы под лозунги Октября. Зато каждая сплетня всесторонне обсуждается автором, смакуется, пропускается сквозь призму его анархо-обывательских взглядов, в корне чуждых духу пролетарской идеологии.
Когда Ленин умер, сотни тысяч рабочих вступили в партию, чтобы довести дело Ленина до конца. Весь рабочий класс тесно сплотился около своей партии, около ЦК. По фабрикам и заводам беспартийная рабочая масса на открытых собраниях обсуждала каждую кандидатуру в члены партии, решала, достоин ли записывающийся в партию носить звание члена партии. Никогда нигде рабочий класс не выражал в такой наглядной форме доверия своей партии. Заветное желание Ленина, чтобы партия не только по своей идеологии, но и по своему составу стала рабочей — осуществилось. Возрос удельный вес партии, удельный вес ЦК.
Самое чудовищное в книжке Истмена это то, что он не понял значения «ленинского призыва» и продолжает толковать об отрыве партии от масс. Приток сотен тысяч рабочих от станка в партию, по мнению М. Истмена, принес только вред партии, так как при данных условиях усиливал позицию «партийной бюрократии». По его мнению, рабочие — пешки, не понимающие ничего, готовые идти за любым вождем, соль земли — интеллигенция. По-видимому, М. Истмену совершенно чужда классовая точка зрения. Мы, большевики, иначе расцениваем рабочих и считаем, что при всяких условиях, чем больше рабочих в партии, тем лучше. Рабочие знали, что ЦК состоит из товарищей, которые долгие годы шли вместе с Лениным, обсуждали с ним каждый шаг, вместе с ним строили партию и для которых дело Ленина было и остается их собственным, кровным делом. Ради этого дела они сидели в тюрьмах, в ссылке, в эмиграции. Рабочие массы лучше знают своих вождей, чем проезжие литераторы, чуждые партии, вроде Истмена. И они солидаризировались с ЦК в сотнях обращений рабочих организаций, ибо они знают, что ЦК нашей партии является продолжателем дела Ленина и исполнителем его заветов.
Перед лицом доверия, которое выявил своей партии и ее ЦК в трудную минуту рабочий класс, старые большевики вдвойне почувствовали всю ответственность, ложащуюся на них после смерти Ленина. Все почувствовали себя как-то еще больше сплоченными, готовыми до конца довести его дело.
Под влиянием такого настроения я и написала тогда личное письмо Троцкому, которого в это время не было в Москве. Это письмо, однако, никоим образом не может быть истолковано так, как истолковывает его М. Истмен. Владимир Ильич считал тов. Троцкого талантливым работником, преданным делу революции, делу рабочего класса, могущим быть очень полезным для партии. Так оценивал В. И. Троцкого в первые дни встречи в 1902 г., так оценивал он его и в самое последнее время. Такая оценка налагает ответственность. О ней я и думала, когда писала т. Троцкому. Писано письмо было не М. Истмену, а Троцкому. Троцкий не мог, конечно, вывести из него того заключения, что В. И. считал его своим заместителем или думал, что тов. Троцкий наиболее правильно понимает его взгляды. Ничего подобного я не могла писать. Точно так же я не писала, что В. И. всегда во всем был солидарен с тов. Троцким. Всякий член РКП (б) знает, что до 1917 года Троцкий не был большевиком, что у партии и у В. И. были с ним расхождения часто по самым коренным вопросам, что В. И. не раз резко высказывался против Троцкого, что и после того, как Троцкий вошел в ряды партии, у В. И. были с ним расхождения. Тов. Троцкий теперь знает в точности, как к нему относился Ленин при встрече в 1902 г., из письма Ленина о нем к Плеханову, помещенного в III Ленинском сборнике, и о том, как Ленин относился к нему в последнее время, из писем Ленина к партсъезду. Кстати, М. Истмен рассказывает об этих письмах (называя их «завещанием») всякие небылицы. М. Истмен совершенно не понимает духа нашей партии. Для М. Истмена партийный съезд — съезд партийных бюрократов. Для нас, большевиков, съезд — высшая партийная инстанция, перед которой каждый член партии должен высказываться с полной откровенностью, невзирая ни на какие лица. Так смотрел на партсъезды Ленин. Решениям парт-съездов он придавал совершенно исключительное значение, особенно волновался перед ними, особенно тщательно готовился к ним. Его речи на съездах всегда отличались особенной содержательностью, обдуманностью. Свои письма о внутрипартийных отношениях («завещание») он писал тоже для партийного съезда, знал, что партия поймет мотивы, которые продиктовали это письмо. Такое письмо могло быть обращено лишь к тем, относительно которых не было сомнения, что для них интересы дела выше всего. Письмо содержало, между прочим, характеристики нескольких наиболее ответственных партийных товарищей. Никакого недоверия к этим товарищам, с которыми В. И. связывали долгие годы совместной работы, в письмах нет. Напротив, в письмах есть немало лестного по их адресу. Об этом Истмен забывает сказать. Письма имели целью помочь остающимся товарищам направить работу по правильному руслу — поэтому наряду с достоинством отмечались и те недостатки этих товарищей, в том числе и Троцкого, которые необходимо учесть, чтобы наилучшим образом организовать работу партийного руководящего коллектива. Все члены съезда ознакомились, как того хотел В. И., с письмами. Их неправильно называть «завещанием», так как завещание Ленина в подлинном смысле этого слова неизмеримо шире — оно заключается в последних статьях В. И. и касается основных вопросов партийной и советской работы. Это статьи «О кооперации», «О Рабкрине», «Страничка из дневника (о просвещении), о нашей революции. В связи с ранее сказанным по этому поводу они освещают на долгое время путь, по которому надо идти. Все они опубликованы. Но М. Истмен не поинтересовался ими.
Враги РКП (б) стараются использовать «завещание» в целях дискредитирования теперешних руководителей партии, в целях дискредитирования самой партии. Усердно хлопочет об этом и М. Истмен, который прямо клевещет на ЦК, крича, будто завещание было скрыто, старается разжечь нездоровое любопытство, извращая истинный смысл письма.
Наконец, о части книги, касающейся Троцкого. Мне кажется, глубоко оскорбительной для Троцкого вся манера воспевания его Истменом. Возьмем, хотя бы такое место: …«Троцкий гордый человек и он сознает свои достоинства так, как сознают его горделивые люди»… Я не буду распутывать того клубка лжи, который свил М. Истмен около вопроса о разногласиях с Троцким. Это сделают другие. Скажу только, что острота выступлений против Троцкого вызвана была переживаемым моментом. После смерти Ленина партия почувствовала особую важность идейной сплоченности и потому все дело приняло такую острую форму. Лично я не была согласна с позицией Троцкого во время предшествовавшей дискуссии. Дважды выступала по этому вопросу (в районе и на пленуме ЦК).
Не согласна я и с точкой зрения Троцкого, развитой им в «Уроках Октября». Писала подробно об этом в «Правде». В вопросах, обсуждавшихся в связи с «Уроками Октября», я согласна с точкой зрения ЦК. Таким образом и тут Истмен искажает истину, как во всем остальном.
7 июля 1925 года.
Н. Крупская