Теория социализма в отдельной стране.

Троцкий работал над этой статьей ряд дней и в его Архиве есть черновые и беловые варианты. Даже в наиболее законченном беловике присутствуют вычеркнутые фразы. Мы оставляем их внутри квадратных скобок []. Авторские подчеркивания выделены жирным шрифтом. Печатается по беловой копии, хранящейся в Архиве Троцкого в Гарвардском университете, папка MS Russ 13 Т-3017 (Houghton Library, Harvard University) — /И-R/

Несостоятельность этой теории. Революционный скептицизм и национальная ограниченность, как её предпосылки.

Вопрос о возможности построения социализма в отдельной стране, выросший из замедления развития европейской революции, стал одним из главных критериев внутренней идейной борьбы в ВКП. Вопрос ставится Сталиным в высшей степени схоластически и разрешается не анализом мировой хозяйственной и политической обстановки и тенденций её развития, а чисто формальными доводами и старыми цитатами, относящимися к разным моментам прошлого. Защитники новой теории социализма в одной стране исходят, по существу, из предпосылки замкнутого экономического и политического развития. Они признают, правда, что враги могут с оружием в руках помешать нашему социалистическому развитию. Но за вычетом этой механической опасности для них остается только перспектива изолированного накопления хозяйственных успехов, роста государственной промышленности, кооперирования крестьянства и пр. Что при этом будет происходить с Европой и вообще с мировым хозяйством, остается совершенно неизвестным.

На самом деле, существеннейшей чертой нашего хозяйственного роста является как раз то, что мы окончательно выходим из замкнутого государственно-хозяйственного существования и вступаем во все более глубокие связи с европейским и мировым рынком. Сводить весь вопрос о нашем развитии к внутреннему взаимоотношению между пролетариатом и крестьянством в СССР и думать, что правильное политическое маневрирование и создание кооперативной сети освобождают нас от мировых хозяйственных зависимостей, — значит впадать в ужасающую национальную ограниченность. Об этом свидетельствуют не только теоретические соображения, но и затруднения с экспортом-импортом.

Речь идет, разумеется, не о том, можно ли и должно ли строить социализм в СССР. Такого рода вопрос равноценен вопросу о том, может ли и должен ли пролетариат бороться за власть в отдельной капиталистической стране. На этот вопрос ответил еще «Манифест коммунистической партии». Пролетариат должен стремиться завоевать власть в своей стране, чтобы затем расширить свою победу на другие страны. Наша работа над строительством социализма есть такая же составная часть мировой революционной борьбы, как организация стачки углекопов в Англии или строительство заводских ячеек в Германии.

Может ли пролетариат в Германии, отдельно взятой, завоевать власть? Конечно, может. Но реальное осуществление этой возможности зависит не только от внутреннего соотношения сил, но и от мировой обстановки. Само внутреннее соотношение сил может резко измениться под влиянием мировой обстановки. Если бы пал Советский Союз, если бы капитализм в Англии и во Франции испытал новый прилив сил и пр. и пр., то завоевание власти в Германии отодвинулось бы на долгий ряд лет. Совершенно так же можно и должно ставить вопрос о строительстве социализма в нашем Союзе. Это не самостоятельный процесс, а составная часть мировой революционной борьбы.

Для того, чтобы построить социализм, т.е. не только довести до высокого развития нашу промышленность, но и обобществить сельское хозяйство на индустриальных основах — при условии, что в других странах у власти стоит не пролетариат, а буржуазия — понадобится никак не меньше, скажем, четверти столетия. Значит, самая постановка вопроса о социализме в одной стране исходит из предположения о неопределенно долгом существовании буржуазного режима в Европе. Но что же, собственно, будет происходить за это время с капиталистическим хозяйством? Этот вопрос совершенно не ставится Сталиным, другими словами, нынешнее экономическое и политическое положение Европы как бы замораживается на четверть столетия и более, несмотря на глубокие экономические и политические противоречия в Европе, на еще несравненно более глубокие противоречия между Европой и Америкой, несмотря на могущественное пробуждение Востока. Непродуманность такого допущения совершенно очевидна.

Чисто теоретически рассуждая, можно относительно судьбы капиталистической Европы в течение ближайших десятилетий, — а ведь вся сталинская теория исходит из того, что капиталистическая Европа будет существовать десятилетия, — допустить три возможных варианта:

а) новый подъем Европы на капиталистических основах,

б) экономический упадок Европы и

в) сохранение нынешнего состояния с теми или другими колебаниями.

Рассмотрим кратко все три варианта.

а) Наперекор всем условиям и обстоятельствам, предположим на минуту, что Европа вступает в новую полосу капиталистического подъёма. В этом случае наш сельскохозяйственный экспорт будет сильно возрастать, что, конечно, явится благоприятным фактором для нашего хозяйственного развития. Но выгода эта и в отдаленной степени не сможет парализовать отрицательные стороны новой эпохи капиталистического расцвета. Если теперь нам не легко поднять нашу индустрию до уровня европейской — а без этого нечего и говорить о победе социализма в нашей стране, — то задача стала бы совершенно невыполнимой в условиях нового капиталистического подъема, подобного, скажем, тому, который Европа проделала в течение двадцати лет, предшествовавших войне. Напор европейской индустрии на наше хозяйство в виде дешевых товаров получил бы в этих условиях непреодолимый характер. Столь же неблагоприятно сложилась бы военная и политическая обстановка. Буржуазия вернула бы себе самоуверенность вместе с материальной силой. Она не могла бы терпеть бок о бок с собой социалистическое государство. Её военная сила росла бы вместе с её материальным могуществом. Надеяться в этих условиях на противодействие европейского пролетариата было бы очень трудно, ибо капиталистический расцвет, как показывает опыт довоенной Европы и нынешней Америки, позволяет буржуазии во всех вопросах, решающих для жизни страны, подчинять своему влиянию очень значительную часть пролетариата. Мы попали бы с нашим социалистическим строительством в безвыходное положение.

[Можно возразить, что это очень пессимистическая перспектива. Совершенно верно. Но она и не может быть иной, ибо исходит из пессимистической в корне предпосылки.] Имеются ли для этой пессимистической перспективы какие-либо основания в объективном развитии? Ни малейших! Ход вещей не дает решительно никакого основания питать необузданный оптимизм насчет европейского капитализма, чтобы затем обосновывать на этом фальшиво-оптимистическую теорию «социализма в одной стране».

б) Предположим теперь — в неизмеримо большем соответствии с действительным положением вещей, — что европейский капитализм будет идти от затруднения к затруднению и что удельный вес его в мировом хозяйстве будет все более падать. Остается спросить: почему же в этих условиях явного крушения капиталистического режима европейский пролетариат не возьмет власти в течение десятилетий? Откуда такое «маловерие» в его силы? И если допустить все же, что европейская буржуазия удержит в своих руках власть, несмотря на прогрессивный распад своей хозяйственной системы, то придется спросить, что станется за это время с капитализмом в Америке? Очевидно, предполагается дальнейший рост его могущества. В какие условия попадет при этом экономическое развитие Советского Союза? Наш экспорт окажется крайне затруднен, ибо падающая Европа не сможет приобретать продукты нашего сельского хозяйства. Вместе с экспортом будет затруднен импорт индустриального оборудования и сырья. Это значит, что темп нашего экономического развития будет замедлен, т.е., что для построения социализма понадобится еще большее число десятилетий. В какое положение мы попали бы при этом замедленном темпе по отношению к американскому капитализму? Обо всех этих возможностях крайне трудно гадать. Ясно, однако, что на этом пути опасности могут приобрести совершенно непреодолимый характер. Заявлять, что мы при такой перспективе все же построим «социализм в отдельной стране» значит попросту заниматься словесной игрой. Откуда, однако, возникает такого рода перспектива? Из искусственного и в корне фальшивого предположения, что при прогрессивном упадке капитализма европейский пролетариат в течение десятилетий не сумеет овладеть властью и хозяйством. Другими словами, некритический оптимизм насчет «социализма в отдельной стране» вытекает из грубого пессимизма насчет европейской революции.

в) Остается разобрать третий вариант: капиталистическая Европа не падает, но и не поднимается; пролетариат достаточно силен, чтобы помешать буржуазии разгромить Советскую Республику, но недостаточно могущественен, чтобы вырвать власть. Такое приблизительно положение — неустойчивого равновесия сил — мы имеем за последнее время. Однако совершенно невозможно допустить, чтобы такое состояние длилось 20—30 лет. Внутренние противоречия Европы и противоречия между Европой и Америкой так глубоки, что неизбежно должны найти выход в ту или другую сторону. В нынешнем своем виде — с английской безработицей и стачками, с французским финансовым кризисом, с экономическими тисками Германии — Европа в течение десятилетий существовать не может. Отсрочка европейской революции на четверть века и более может означать одно из двух: либо буржуазная Европа найдет новое равновесие, которое обеспечит ей новый подъем и «замирит» пролетариат, либо, несмотря на кризис капитализма, европейский пролетариат окажется неспособен прийти на смену буржуазии, и экономический упадок Европы дополнится политическим упадком. И тот и другой вариант мы уже рассмотрели. Оба они основаны не на анализе действительных факторов развития, а на невысказанном страхе перед могуществом европейского капитализма и на неверии в революционную силу европейского пролетариата.

Выше мы почти не затронули роль Соединенных Штатов, с одной стороны, Востока — с другой. Но совершенно очевидно, что каждый из этих факторов только усиливает развитые нами соображения. Допустить, что внутренние противоречия Европы не приведут к диктатуре пролетариата в течение десятилетий, значит тем самым предположить, что европейская буржуазия еще в течение десятилетий сохранит свое колониальное владычество. Опасность возрождения и подъема капиталистической Европы, если принять этот «вариант», прибавится к опасности, какую представляет могущество Соединенных Штатов. Словом, совершенно нельзя себе представить такую реальную историческую обстановку, которая обеспечила бы нам минимум экономических, политических и военных условий, необходимых для того, чтобы в течение десятилетий вести и довести до конца изолированное социалистическое строительство в капиталистическом окружении, Такая перспектива несостоятельна, ибо исходит из фальшивых предпосылок.

Октябрьская революция является продуктом не внутренней только, а международной обстановки. Без мирового капиталистического развития, без роли иностранного капитала в России, без вызванного этим крайнего обострения капиталистических противоречий, без мировых антагонизмов, без опыта европейской классовой борьбы, без рабочего движения в странах капитализма, без борьбы угнетенных народов, без империалистической войны — Октябрьская революция была бы невозможной. Победа Октябрьской революции не оборвала этих мировых связей и зависимостей, а значит и международной обусловленности всего нашего дальнейшего развития.

Можно сказать с уверенностью, что в стремлении отмахнуться от международной постановки вопроса о развитии советского хозяйства выражается, по существу дела, слепой и нерассуждающий страх перед силами капитализма, неверие в способность социалистического хозяйства, рука об руку с мировой пролетарской революцией, противостоять силам капитализма. Отсюда вытекает политика зажмуренных глаз, политика отказа от марксистского анализа мировых связей и взаимозависимостей, политика готовности заранее объявить «достаточным» тот темп, какой есть, т.е., по существу дела, заранее назвать социализмом все, что происходит и будет происходить внутри нашего Союза, независимо от того, что будет происходит за его пределами.

Сочетать неверие в мировую революцию со схемой самодовлеющего социалистического развития в технически и культурно отсталой стране значит, несомненно, впадать во все пороки национальной ограниченности, дополненной провинциальным самомнением. Отвержение такого рода перспективы не заключает в себе ни грамма пессимизма. Наоборот, потребность в такой перспективе может вызвать только скептицизм в отношении всей вообще мировой обстановки.

Незачем повторять, насколько нелепа всякая попытка сделать из сказанного вывод о невозможности для нас социалистического строительства впредь до победы пролетариата в передовых странах Европы. Наша работа есть составная часть международной революции. Самый факт нашего существования есть могущественнейший фактор в мировом соотношении сил. Каждый наш хозяйственный успех знаменует приближение европейской революции. Наша победа обеспечена не просто потому, что мы в Октябре взяли власть, а потому что капиталистический режим исчерпал себя в мировом масштабе, потому что противоречия его безвыходны, потому что пролетарская революция — с приливами и отливами — нарастает, потому что наша успешная борьба за существование и наш экономический рост движут мировую революцию вперед, обеспечивая тем самым общую победу.

Социалистическое развитие СССР и Коминтерн.

Не только теоретическая несостоятельность, но и политическая опасность теории социализма в одной стране должны быть поняты и оценены не только ВКП, но и Коминтерном в целом. Эта теория ослабляет и притупляет бдительность и настороженность ВКП по отношению к капиталистическим тенденциям развития, внутренним и мировым. Она питает пассивный фаталистический оптимизм, под которым как нельзя лучше укрывается бюрократическое безразличие к судьбам социализма и международной революции.

Не менее фатальную роль должна была бы сыграть эта теория, если бы она была узаконена в отношении Коминтерна. Если рассматривать советское социалистическое строительство как неотъемлемую составную часть мировой революции, как процесс, немыслимый вне этой последней, то удельный вес коммунистических партий, их роль, их самостоятельная ответственность возрастают и выдвигаются на передний план. Наоборот, если стать на ту точку зрения, что советская власть, опираясь на один лишь союз рабочих и крестьян СССР, построит социализм независимо от того, что будет происходить во всем остальном мире, — при условии только, если советская республика будет ограждена от военных интервенций, — то роль и значение коммунистических партий сразу отодвигаются на второй план. Главной задачей европейских коммунистических партий в ближайший исторический период, задачей, которая достаточна для победы социализма в СССР, является в таком случае не завоевание власти, а противодействие интервенционистским покушениям империализма. Ибо совершенно ясно, что достаточно было бы обеспечить победу социализма в нашей стране, чтобы тем самым обеспечить дальнейшее его распространение на весь мир. Вся перспектива таким образом искажается. Вопрос об использовании до конца каждой действительной революционной ситуации отодвигается на задний план. Создается ложная и убаюкивающая теория о том, что будто бы время само по себе «работает на нас». На самом же деле потеря времени, ряд новых упущений на манер 1923 года, означали бы величайшую опасность. Нельзя забывать, что мы живем в условиях передышки, но никак не в условиях, автоматически обеспечивающих победу социализма «в одной стране». Передышку нужно всемерно использовать. Передышку нужно всемерно затянуть. Во время передышки нужно как можно дальше продвинуть социалистическое развитие вперед. Но забывать, что дело идет именно о передышке, т.е. о более или менее длительном периоде между революцией 1917 года и ближайшей революцией в одной из крупных капиталистических стран, значит отрекаться от коммунизма.

Политику единого фронта так называемые ультралевые обвиняли нередко в том, что она означает для иностранных партий отступление от самостоятельных революционных позиций на позиции одного лишь содействия советскому государству путем создания в каждой стране внушительного «левого» (по существу, центристского) крыла внутри рабочего класса. При ленинской постановке проблемы единого фронта эти обвинения в корне ложны. Теория же социализма в одной стране и практика Англо-Русского комитета целиком идут навстречу критике «левых» и «ультралевых» и тем самым оправдывают ее. «Левые» уклоны, не переставая оставаться в той или другой степени «детскими болезнями», получают новое питание, поскольку выступают в качестве защитников самостоятельной революционной роли коммунистических партий, с ответственностью последних не только за судьбу пролетариата своей страны, но и за судьбу Советского Союза, — против бюрократического оптимизма, согласно которому дело социализма в Советском Союзе обеспечено само по себе, если только ему не будут «мешать». В этих условиях борьба «левых» становится прогрессивным фактором и предопределяет неизбежность серьезных перегруппировок в Коминтерне.

Л. Троцкий

12 декабря 1926 г.