Оппозиция, опасность войны и задачи обороны.
Речь печатается по брошюре «Стенографический отчет Объединенного Пленума ЦК и ЦКК», хранящейся в электронном архиве Stalin Digital Archive, n=102696, стр. 99-104. Стенографическая запись содержит несколько реплик, убранных Троцким из книжной версии выступления, опубликованной в 1929 и в 1932 годах. Эти реплики помогают ярче передать моральную обстановку этого судилища, поэтому мы решили включить их в документ. — /И-R/
От редакции 1929 года.
Президиум ЦКК, рассматривавший в июне 1927 года вопрос об исключении Троцкого и Зиновьева из Центрального Комитета партии, не вынес никакого решения. Вопрос был ещё недостаточно «подготовлен». Осторожное дозирование ударов, наносимых партии, составляют главное искусство сталинской стратегии. В течение июня-июля продолжалась неутомимая травля против оппозиции. Вопрос об исключении оппозиционеров из высших учреждений партии был перенесён на Объединённый Пленум Центрального Комитета и Центральной Контр. Комиссии, заседавший в конце июля и начале августа. На этом Пленуме вопрос о военной опасности был преднамеренно переплетён с вопросом об оппозиции, чтоб придать дальнейшей борьбе против неё возможно более отравленный характер. Однако, и Объединённый Пленум всё ещё не решился исключить Троцкого и Зиновьева из Центрального Комитета. Сталинской фракции нужно было выгадать ещё несколько недель на развитие агитации против оппозиции, как союзницы Чемберлена.
Ниже мы печатаем речь автора этой книги, произнесённую им 1 августа 1927 года на тему о военной опасности и политике обороны.
Май 1929 г.
Речь на Объединенном пленуме ЦК и ЦКК
Заседание 5-е, вечер 1 августа 1927 г.
Троцкий: Товарищи, прежде всего позвольте мне отвести совершенно вздорное утверждение…
Рыков (Председатель): Сколько времени вам потребуется?
Голоса: 15 минут (смех).
Троцкий: Ну, три четверти часа.
Рыков: Троцкий просит 45 минут.
Голоса: Полчаса.
Рыков: Возражений нет. 45 минут.
Троцкий: Вы предоставили мне 45 минут. Я буду говорить строго конспективно, ввиду обширности той области, которую мы сейчас рассматриваем. Я принужден начать с момента, касающегося меня лично: я вынужден отвести вздорное утверждение, будто бы я отрицаю политику пораженчества для буржуазных стран, в особенности, в условиях их борьбы против СССР. Тезисы Политбюро пытаются оживить, раздувши, преувеличив, исказивши до карикатурных форм, давно ликвидированные разногласия, которые отделяли меня от Владимира Ильича по некоторым вопросам во время империалистской войны, и где неправота была на моей стороне. Мои отклонения от Ленина (повторяю тут то, что я говорил на Исполкоме Коминтерна) в этих вопросах не были тогда и на одну десятую так велики, как нынешние отклонения Сталина, Ворошилова и других!
Зиновьев: Совершенно верно. (Смех.)
Троцкий: Тезисы утверждают, будто у оппозиции существует какая-то троцкистская установка в вопросах войны и «пораженчества». Новое измышление! Этому вздору посвящен целиком параграф 13 ваших тезисов. Что касается оппозиции в целом, то она за былые мои расхождения с Лениным, совершенно второстепенные в этом вопросе, ни в какой мере не отвечает. Что касается лично меня, то я могу ответить здесь на нелепую инсинуацию кратко. Еще во время империалистической войны мною писались по поводу войны и борьбы с ней обращения к международному пролетариату от имени первого Совнаркома и от имени ЦК партии. Мною написана военная часть программы нашей партии, основная военная резолюция VIII съезда партии и резолюции ряда советских съездов. Манифест Первого конгресса Коминтерна, посвященный в значительной своей части войне, программный манифест Второго конгресса Коминтерна, где оценке войны, ее последствий и дальнейших военных перспектив отведено много места. Мною написаны тезисы Третьего конгресса Коминтерна, по вопросу о международном положении и перспективах революции и войны. На Четвертом конгрессе мною, по поручению ЦК партии, читался доклад о перспективах международной революции и войны. На Пятом конгрессе Коминтерна (1924 г.) мною был написан манифест по поводу десятилетия империалистической войны. Никаких разногласий по поводу всех этих документов в Центральном Комитете не было, и документы принимались не только без спора, но и почти без поправок. Я спрашиваю, как же это мой «уклон» ни разу не сказался на всей моей довольно интенсивной работе в Коминтерне! Но вот оказывается, что когда я отверг в 1926 г. «экономическое пораженчество», — нелепый и безграмотный лозунг Молотова для английских рабочих, — то я разошелся будто бы с ленинизмом. Почему же Молотов спрятал, после моей критики, свой нелепый лозунг в карман?
Молотов: Не было никакого лозунга.
Троцкий: Я и говорю, что была чепуха, а не лозунг. Это самое я и говорю (смех).
Голос с места: А стоит ли о чепухе говорить?
Троцкий: Для чего же понадобилось грубо преувеличивать старые разногласия, которые к тому же давно ликвидированы? Для чего? Для того, чтобы прикрыть и замаскировать реальные, действительные, сегодняшние разногласия. Можно ли поставить серьезно вопрос о революционной борьбе против войны и о подлинной защите СССР, держа в то же самое время курс на Англо-Русский комитет? Может ли быть одновременно курс рабочих масс на всеобщую стачку и вооруженное восстание в процессе войны, и курс на блок с Перселем, Хиксом и другими изменниками? Я спрашиваю: будет ли наше оборончество большевистским или тред-юнионистским? Вот в чем состоит вопрос!
Напомню прежде всего, чему нынешние вожди обучали на этот счет московский пролетариат в течение всего последнего года. Это есть центр всего. Я читаю дословно директиву Московского Комитета:
«Англо-Русский комитет может и должен и несомненно сыграет громадную роль в борьбе со всякими интервенциями, направленными против СССР. Он станет (Англо-Русский комитет!) организующим центром международных сил пролетариата в борьбе со всякими попытками международной буржуазии затеять новую войну».
Скрыпник: Почти как у Зиновьева.
Троцкий: Я читаю дословно по материалам к проработке итогов июльского пленума ЦК ВКП(б). Это направлено против Зиновьева и против Троцкого, которые обвиняются в социал-демократическом уклоне, именно за то, что они не понимали, что «Англо-Русский комитет сыграет огромную роль в борьбе с интервенцией…» Молотов говорил здесь: «Через Англо-Русский комитет мы разлагали Амстердам». Значит он и сейчас ничего не понял. Вы разлагали московских рабочих, как и рабочих всего мира, обманывая их насчет того, где друг, а где враг.
Скрыпник: Тон!
Троцкий: Тон отвечает серьезности вопроса. Амстердам вы сплотили, ослабив себя. Генеральный Совет сейчас единодушнее, чем когда-либо — против нас!
Нужно, однако, признать, что прочтенная мною скандальная директива МК, гораздо полнее, яснее, честнее, чем схоластические фокусы Бухарина, выражает действительную точку зрения тех, которые стояли за сохранение Англо-Русского комитета. МК учил московских рабочих, а Политбюро учило рабочих всего Советского Союза, что в случае военной опасности наш рабочий класс сможет ухватиться за веревку Англо-Русского комитета. Так стоял вопрос политически. Но эта веревка оказалась гнилой. Субботний номер «Правды» в передовой статье говорит об «едином фронте предателей» из Генсовета. Даже Артур Кук, возлюбленный Вениамин Томского, молчит. «Совершенно непонятное молчание!» — восклицает «Правда». Это ваш вечный припев: «Совершенно непонятно!». Сперва ставили ставку на группу Чан Кайши, то бишь Перселя и Хикса, а затем перенесли надежды на «верного» Ван Тинвея, т.е. Артура Кука. Но предал Кук, как предал Ван Тинвей через два дня после того, как Бухарин зачислил его в число верных. Мы выдали господам из Генсовета с головой движение меньшинства, в котором мы также не умеем и не хотим противопоставлять истинных революционеров — примазывавшимся реформистам. Мы оттолкнули небольшую, но более прочную веревку, ради большой, но насквозь гнилой. Когда проходишь по узкому ненадежному мосту, то маленькая, но надежная опора может оказаться спасительной. Но горе, если схватишься за гнилую опору, которая валится под рукой, — тогда неизбежно полетишь вниз. Наша нынешняя политика есть политика гнилых опор в международном масштабе. Мы хватались последовательно за Чан Кайши, Фын Юйсяна, Тан Шэнчжи, Ван Тинвея, Перселя , Хикса, Кука. Каждая из этих веревок обрывалась в тот момент, когда была нужнее всего. А мы сперва говорили: «Совершенно непонятно», как говорит передовица «Правды» по поводу Кука, чтобы на другой день добавить: «Мы это предвидели всегда».
Как обстояло дело с Китаем?
Возьмем всю тактическую или, вернее, стратегическую линию в Китае в целом. Гоминьдан есть партия либеральной буржуазии во время революции, — либеральной буржуазии, ведущей за собою, обманывающей и предающей рабочих и крестьян.
Коммунистическая партия, по вашим директивам, остается, при всех изменах, внутри Гоминьдана и подчиняется его буржуазной дисциплине.
Гоминьдан в целом входит в Коминтерн и не подчиняется его дисциплине, но лишь пользуется его именем и авторитетом для обмана китайских рабочих и крестьян.
Гоминьдан покрывает помещиков-генералов, которые держат в своих руках солдат-крестьян.
Москва — в конце октября прошлого года! — требует не развивать аграрной революции, чтобы не отпугивать помещиков, командующих армией. Армия становится обществом взаимного страхования помещиков, крупных и мелких.
Помещики не возражают против того, чтобы их военный поход называли национально-революционным походом, раз власть и земля остаются у них в руках. Пролетариат, составляющий мощную молодую революционную силу, отнюдь не меньшую, чем пролетариат в 1905 г. у нас, загоняется под команду Гоминьдана, т.е. сперва Чан Кайши, потом Ван Тинвея.
Москва дает совет китайским либералам: «Издайте закон об организации минимума рабочих дружин». Это в марте 1927 г.! Почему совет верхам — минимально вооружайте! — а не лозунг низам — максимально вооружайтесь? Почему минимум, а не максимум? Чтобы «не отпугивать» буржуазию, чтобы не вызвать гражданской войны. Но гражданская война пришла неизбежно, оказалась еще более жестокой, застала рабочих безоружными и утопила их в крови.
Москва выступала против постройки Советов «в тылу армии», — как будто революция есть тыл армии, — чтобы не дезорганизовать тыл тех самых генералов, которые через два дня громили у себя в тылу рабочих и крестьян.
Усиливали ли мы буржуазию и помещиков, заставляя коммунистов подчиняться Гоминьдану и прикрывая Гоминьдан авторитетом Коминтерна? Да, усиливали.
Ослабляли мы крестьян, задерживая развитие аграрной революции и Советов? Да, ослабляли.
Ослабляли ли мы рабочих лозунгом «минимум вооружения», нет, не лозунгом, а почтительным советом буржуазным верхам — «минимум вооружения», и — «не надо Советов!» Да, ослабляли. Мудрено ли, что мы потерпели поражение, сделав все, что может затруднить победу?
Ворошилов дал наиболее правильное, добросовестное и откровенное объяснение всей этой политики: «Крестьянская революция, — говорит он, — могла помешать походу генералов на Север». Поэтому вы тормозили революцию в интересах военного похода. Точно так же смотрел на дело Чан Кайши и Тан Шэнчжи. Развертывание революции может, видите ли, затруднить поход «национальному» генералу. Но ведь революция сама есть действительный, настоящий поход угнетенных против угнетателей. Чтобы помочь генеральской экспедиции, вы тормозили и расстраивали революцию. Этим самым генеральский поход обернулся острым концом не только против рабочих и крестьян, но и (поэтому самому) против национальной революции.
Если бы мы обеспечили своевременно полную самостоятельность коммунистической партии, помогли ей вооружиться своей печатью и верной тактикой, если бы мы дали ей лозунги: «максимум вооружения рабочих», «развертывание крестьянской войны в деревне», — компартия росла бы не по дням, а по часам, и кадры ее закалились бы в огне революционной борьбы. Лозунг Советов надо было дать с первых дней массового движения. Надо было везде, где к этому открывалась малейшая возможность, приступать к фактическому осуществлению Советов. Надо было вовлекать в Советы солдат. Аграрная революция расстроила бы лжереволюционные армии, но она внесла бы заразу и в контрреволюционные армии врага. Только на этой основе — аграрной революции и Советов — можно было выковывать постепенно настоящую революционную, т.е. рабоче-крестьянскую армию.
Ворошилов: Нужно было вас туда послать для руководства. Обязательно.
Троцкий: Путь Ворошилова — есть путь аппаратно-генеральского авантюризма.
Ворошилов: Большего авантюризма, чем вы нельзя себе представить.
Троцкий: Товарищи! Мы слышали здесь речь не наркомвоенмора Ворошилова, а члена Политбюро Ворошилова. Я говорю: эта речь есть сама по себе катастрофа. Она стоит потерянного сражения.
Возгласы с мест оппозиции: Правильно.
Голос: У вас всё правильно.
Троцкий: Во время последнего майского пленума Исполкома Коминтерна, когда, отчислив наконец Чан Кайши в лагерь реакции, вы ставили ставку на Ван Тинвея, а потом — на Тан Ченши, я писал в письме к Исполкому Коминтерна. Это было 28 мая: «Крушение этой политики абсолютно неизбежно». Что я предлагал? Читаю дословно. 28 мая я писал:
«Пленум поступил бы правильно, поставив крест на резолюции Бухарина и заменив ее резолюцией в несколько строк. Во-первых, крестьянам и рабочим не верить вождям левого Гоминьдана, а строить свои Советы, объединяясь с солдатами; во-вторых, Советам вооружать рабочих и передовых крестьян; в-третьих, коммунистической партии обеспечить свою полную самостоятельность, создать ежедневную печать, руководить созданием Советов; в-четвертых, земли у помещиков отбирать немедленно; в-пятых, реакционную бюрократию упразднять немедленно; в-шестых, с изменяющими генералами и вообще с контрреволюционерами расправляться на месте; в-седьмых, общий курс держать на установление революционной диктатуры через Советы рабочих и крестьянских депутатов».
Теперь сравните:
«Не надо гражданской войны в деревне, — не пугайте попутчиков», «не раздражайте генералов», «минимум вооружения рабочих» и т.д.
Это есть большевизм! А наша позиция называется в тезисах Политбюро… меньшевистской. Вывернувшись наизнанку, вы твердо решили белое называть чёрным. Одна беда: международный меньшевизм — от Берлина до Нью-Йорка — одобряет китайскую политику Сталина-Бухарина. «Социалистический Вестник (см. №8, 23/IV—27 г. стр. 4; №9, 9/V—27 г. стр. 1) с полным знанием дела солидаризируется с вашей политической линией в китайском вопросе. Таковы чудеса: Зиновьев, Каменев, Радек, Троцкий перешли на меньшевистскую позицию, а Дан с Абрамовичем — на большевистскую, то бишь, на сталинскую.
Молотов: Все, что говорится здесь, вранье.
Троцкий: Здесь некоторые товарищи легко обращаются со словами.
Скрыпник: Вроде вас.
Троцкий: Я представляю совершенно точную цитату из «Социалистического вестника».
Петровский: Да, мы ее читали.
Троцкий: Читали? Значит она есть? Услужливый тов. Петровский поправил неловкого тов. Молотова. Мы заставляли Киткомпартию подчиняться сперва Чан Кайши, затем Тан Шенчжи и Ван Тинвею. Мы заставляли движение тред-юнионистского меньшинства подчиняться Генеральному Совету. Мы требовали от британской компартии приспособления к политике Англо-Русского комитета. Затем, когда руководство китайской компартии, выполняя наши директивы, доводя их на практике неизбежно до конца, — ибо революция все доводит до конца, — когда это руководство Киткомпартии сползало неотвратимо к меньшевизму, «Правда» писала передовицу на тему: «Совершенно непонятно!» Эти слова могут стать эпиграфом для всей руководящей ныне линии политики, которая дает результаты прямо противоположные тем, какие ожидались.
Поймите: дело идет совсем не об индивидуальных изменах китайских гоминьдановцев, правых и левых китайских полководцев, английских профессионалистов, китайских или английских коммунистов. Когда едешь в поезде, кажется, что бежит земля. Вся беда в том, что вы надеялись не на тех, на кого полагалось, что вы недооценивали революционное воспитание масс, основным требованием которого является прививка недоверия к реформистам, к неопределенным «левым» центристам, ко всякой половинчатости вообще. Высшая ступень этого недоверия есть важнейшая добродетель большевизма. Молодым партиям это качество нужно еще только усваивать и впитывать в себя. Между тем, вы действовали и действуете в прямо противоположном направлении. Вы прививаете молодым партиям надежды на полевение либеральной буржуазии и либеральных рабочих политиков из тред-юнионов. Вы мешаете воспитанию английских и китайских большевиков. Вот откуда эти «измены», каждый раз застигающие вас врасплох.
О «центризме» и политике гнилых веревок.
Оппозиция предупреждала, что Киткомпартия, под вашим руководством, неизбежно придет к меньшевистской политике, за что оппозицию в свое время беспощадно обличали. Так мы теперь мы с уверенностью предупреждаем, что британская компартия, под влиянием той политики, которую вы ей навязываете, неизбежно отравляется центризмом и соглашательством. Если вы резко не измените курса, последствия в отношении британской компартии будут не лучше, чем в отношении китайской. Это же относится и к Коминтерну в целом.
В чем же тут дело. В том, что центризм Бухарина-Сталина не выдерживает испытания больших событий. Самые большие события в человеческой истории — это революция и война. Центристскую политику мы испробовали на китайской революции. Революция требовала законченных выводов из половинчатых директив. Китайская компартия вынуждена была эти выводы делать. Вот почему она и пришла — не могла не прийти — к меньшевизму. Беспримерный крах вашего руководства в Китае требует, чтобы вы отказались, наконец, от политики, которая вынуждает вас в труднейших условиях хвататься за гнилые веревки.
Величайшим историческим испытанием после революции является война. Мы говорим заранее: сталинской и бухаринской политике зигзагов, недомолвок, обиняков — политике центризма — в событиях войны не будет места. Это относится ко всему руководству Коминтерном. Сейчас единственным экзаменом для руководителей иностранных компартий является вопрос: готовы ли они днем и ночью голосовать против «троцкизма»? Война же предъявит к ним гораздо более ответственные требования. Между тем, политика в отношении Гоминьдана и Англо-Русского комитета явно сдвинула их внимание в сторону амстердамских и социал-демократических верхов. Сколько бы ни вертеться, — линия Англо-Русского комитета была линией надежды на гнилую веревку амстердамской бюрократии, худшей частью которой является сейчас Генеральный Совет. Этой политикой вы накопили не только мартыновщину в Киткомпартии, но и перселевщину в самом Коминтерне. В случае войны вам придется раз за разом натыкаться на «неожиданности». Гнилые веревки будут рваться под руками. В нынешних верхах Коминтерна война вызовет резкую дифференциацию. Известная часть перейдет на амстердамские позиции, под лозунгом: «Мы хотим серьезно защищать СССР, — мы не хотим быть кучкой фанатиков». Зиновьев и Троцкий против Амстердама, потому что они пораженцы. Это доказал Бухарин! Другая часть европейских коммунистов — твердо верим, что большинство, — станет на позиции Ленина, на позиции Либкнехта, защищаемые нами. Для промежуточной позиции Сталина места не окажется. Вот почему, позвольте вам сказать по чистой совести, что разговоры о кучке оппозиционеров, о генералах без армии и пр. и т.п. кажутся нам просто смешными. Все это большевики слышали не раз — и в 1914, и в 1917 году.
Голос с места: От вас слыхали.
Троцкий: Мы слишком ясно видим завтрашний день и готовим его. Никогда не было в среде оппозиции такой несокрушимой убежденности в своей правоте, никогда не было такого единодушия, как сейчас.
Зиновьев, Каменев: Совершенно правильно!*
* Зиновьева и Каменева, как известно, хватило не надолго. — Л.Т.
Голос с места: Это вы для подбодрения говорите!
Троцкий: И в отношении внутренней политики медленному центристскому сползанию в условиях войны места не будет. Все споры уплотнятся, классовые противоречия обострятся, встанут ребром. Придется давать ясные и точные ответы.
«Революционное единство» нужно нам во время войны или «священное единение»? Буржуазия выдумала для периода войны и военной опасности особое политическое состояние под именем «гражданского перемирия», или «священного единения». Смысл этого чисто буржуазного понятия состоит в том, что разногласия и препирательства всех буржуазных партий, в том числе и социал-демократии, как и разногласия внутри партий, должны де умолкнуть во время войны, — в целях наилучшего оглушения и обмана масс. «Священное единение» есть высшая форма заговора управляющих против управляемых. Незачем говорить, что если нашей партии нечего в политическом смысле скрывать от рабочего класса во время мира, то тем более — во время войны, когда чистота и ясность политической линии, глубина связи с массами являются вопросом жизни и смерти. Вот почему, при неизмеримо более централизованном характере нашей партии, чем любой буржуазной партии, мы в разгар Гражданской войны позволили себе со всей остротой обсуждать и партийно-демократическим путем разрешать все основные вопросы политического руководства. Это было неизбежным накладным расходом, при помощи которого партия вырабатывала и укрепляла правильную линию и скрепляла свое революционное единство. Есть, вернее сказать, вчера еще были, товарищи, которые думали, что после смерти Ленина абсолютная правильность руководства у нас в такой мере обеспечена, что не нуждается больше в проверке партии. Мы же думаем наоборот: сейчас руководство нуждается в проверке и в изменении больше, чем когда бы то ни было за всю историю нашей партии. Нам нужно не лицемерное «священное единение», а честное революционное единство!
Промежуточная центристская политика не может держаться во время войны. Она должна будет повернуться либо вправо, либо влево, т.е. либо на термидорианский путь, либо на путь оппозиции. (Шум.)
Можно ли победить в войне на термидорианском пути? Такая победа, вообще говоря, не исключена. Отменить монополию внешней торговли — первым делом. Дать кулаку возможность вдвое вывозить и вдвое ввозить. Дать кулаку подмять под себя середняка. Заставить бедняка понять, что мимо кулака нет путей. Поднять и укрепить значение бюрократии, администрации. Отбросить рабочие требования, как «цеховщину». Политически потеснить рабочих в Советах, вернуть прошлогоднюю инструкцию о выборах и постепенно расширять ее в пользу собственников. Таков был бы термидорианский путь. Имя ему — капитализм в рассрочку. Тогда во главе армии оказался бы кулацкий низший командный состав и интеллигентски-буржуазный высший. На этом пути военная победа означала бы ускорение сдвига на буржуазные рельсы.
Возможна ли победа на революционно-пролетарском пути? Возможна. Более того. Вся мировая обстановка говорит, что именно на этом пути победа, в случае войны, наиболее обеспечена. Но для этого первым делом нужно разогнать политические сумерки, в которых все кошки кажутся серыми. Кулак справа — он враг, батраки, беднота слева — друг. Через бедняка — путь к середняку. Надо создать политическую обстановку, при которой буржуазия и бюрократия не могли бы раздвигать и отталкивать локтями рабочих, приговаривая: «Это вам не 18-й год». Надо, чтобы рабочий класс мог сказать: «В 27 году я не только сытее, но и политически являюсь большим хозяином государства, чем в 18-м». На этом пути победа не только возможна, но и наиболее надежно обеспечена, ибо только на этом пути мы будем иметь высшую гарантию победы в виде поддержки народных низов Польши, Румынии и всей Европы.
Может ли дать победу сталинский центристский курс, колеблющийся между обоими лагерями, обещающий сперва пригреть кулака, усыновить его сына и приголубить внука, затем переходящий нерешительно к созданию групп бедноты, меняющий из года в год избирательную инструкцию, т.е. советскую конституцию, сперва в сторону кулака, затем против него, затем опять за него, как на Северном Кавказе; курс, ориентирующийся на Чан Кайши и Ван Тинвея, на Перселя и Кука, на предательские верха, сбивающий с толку низы? Курс, который продиктовал нашему Политбюро невероятную директиву от 29 октября 1926 г. в отношении Китая о том, чтобы не вносить гражданскую войну в китайскую деревню, чтобы не оттолкнуть попутчиков или буржуазию, помещиков и генералов, так называемых либералов; или другую директиву с просьбой к либеральной буржуазии дать минимум (!!!) оружия рабочим. Этот курс раздражает или охлаждает одних и не завоевывает других, теряет «друга» Ван Тинвея и сбивает с толку коммунистов. Этот курс означает постоянное хватание за гнилые веревки.
В мирное время такой курс может просуществовать неопределенно долгое время. В условиях войны и революции центризм должен дать резкий крен вправо или влево. Он уже расчленяется на правое и левое крыло, которые неизбежно растут за счет центра. Этот процесс уже наблюдается у нас. Он будет неизбежно ускоряться, а война, если она будет нам навязана, придаст ему лихорадочный характер. Сталинский центр будет неизбежно таять. В этих условиях оппозиция будет нужнее партии, чем когда бы то ни было, чтобы помочь партии…
Бабушкин: А сейчас не надо помогать? (Шум.)
Троцкий: … чтобы помочь партии выправить линию и в то же время не нарушить революционного единства, не расшвырять кадров партии, ее основной капитал. Ибо подавляющее большинство подлинно большевистских пролетарских кадров — при правильной политике, при ясной линии, при повелительных внешних условиях — способно будет обновить политику, и не за страх, а за совесть взять настоящий, твердый революционный курс. Этого и только этого мы хотим достигнуть. Ложь об условном оборончестве, о двух партиях и наиболее гнусную ложь о повстанчестве мы бросаем клеветникам в лицо!
Голос из оппозиции: Правильно!
Троцкий: Но не роняет ли критика оппозиции авторитет СССР в международном рабочем движении?
Реплика не слышна.
Троцкий: Я не отвечаю за тех, кто отозвался.
Самая постановка этого вопроса не наша. Это церковно-поповская или сановно-генеральская постановка вопроса об авторитете. Католическая церковь требует непререкаемого признания своего авторитета со стороны верующих. Революционер поддерживает, критикуя, и чем неоспоримее на деле его право на критику, тем с бóльшей преданностью он борется за то, в создании и укреплении чего принимал непосредственное участие, критика сталинских ошибок может, конечно, понизить «непререкаемость» дутого сталинского авторитета. Но не этим держится революция и Республика. Открытая критика и действительное исправление ошибок покажут всему международному пролетариату внутреннюю силу режима, который в труднейших условиях находит внутренние гарантии правильного пути. В этом смысле критика оппозиции и те последствия, к которым она начинает уже приводить, а завтра приведет гораздо более, в последнем счете повышают авторитет Октябрьской революции и укрепляют ее не слепым, а революционным доверием международного пролетариата — и тем самым повышают нашу обороноспособность в международном масштабе.
Проект резолюции Политбюро говорит:
«Подготовка войны против СССР означает не что иное, как воспроизведение на расширенной основе классовой борьбы между империалистической буржуазией и победоносным пролетариатом».
Правильно ли это? Безусловно. Нелепо даже ставить такой вопрос. Но резолюция прибавляет: «Всякий, кто, как оппозиция в нашей партии, ставит под сомнение этот характер войны…» и т.д. Ставит ли оппозиция под сомнение этот общий классовый смысл войны? Вздор! Не ставит. Ни в малейшей степени. Утверждать противоположное могут лишь те, которые, вконец запутавшись сами, хотят запутать других. Значит ли это, однако, что общий классовый смысл, для всех нас бесспорный, покрывает всякую ошибку, всякое сползание? Нет, не значит. Нет, не покрывает. Если заранее и раз навсегда считать, что данное руководство есть единственно мыслимое, прирожденное руководство…
Скрыпник: Хоть не прирожденное, но единственно возможное.
Троцкий: … тогда всякая критика неправильного руководства представится отрицанием защиты социалистического отечества и призывом к повстанчеству. Но такая позиция есть попросту отрицание партии. В случае войны, партия, по вашему, годится только на то, чтобы защищать, а как защищать, это ей укажут другие.
Еще раз, короче и проще: берем ли мы, оппозиция, под сомнение защиту социалистического отечества? Ни в малейшей степени. Надеемся не только защищать, но и других кое-чему научить. Берем ли мы под сомнение способность Сталина наметить правильную линию для защиты социалистического отечества? Берем, и притом в высшей степени.
В своей недавней статье в «Правде» Сталин ставит такой вопрос: «Неужели оппозиция против победы СССР в грядущих боях с империализмом?» Позвольте повторить: «Неужели оппозиция против победы СССР в грядущих боях с империализмом?» Оставим в стороне наглость вопроса. К строго взвешенной характеристике сталинских методов Лениным — грубость и нелояльность — сейчас возвращаться не будем. Возьмем вопрос, как он поставлен, и дадим на него ответ. «Против победы СССР в грядущей войне с империализмом» могут быть только белогвардейцы. Оппозиция за победу СССР, она доказала и докажет это делом не хуже других. Но для Сталина дело не в этом. В сущности, Сталин имеет ввиду другой вопрос, который не решается высказать. Именно: «Неужели оппозиция думает, что руководство Сталина не в состоянии обеспечить победы СССР»? Да, думает.
Зиновьев: Правильно.
Троцкий: Оппозиция думает, что руководство Сталина затрудняет победу.
Молотов: А партия где?
Троцкий: Партию вы задушили. Оппозиция думает, что руководство Сталина затрудняет победу. Оппозиция утверждала это в отношении китайской революции. Ее предостережения в ужасающей степени подтвердились событиями. Надо менять политику, не дожидаясь такой же катастрофической проверки внутри. Оппозиция говорит партии, надо менять политику, не дожидаясь такой катастрофической проверки внутри, как в Китае. Каждый оппозиционер, если он действительный, а не фальшивый оппозиционер, займет в случае войны тот пост на фронте или в тылу, какой ему поручит партия и выполнит свой долг до конца. Но ни один оппозиционер не откажется от своего права и долга, накануне войны или во время войны, бороться за исправление партийного курса — как это было в партии всегда, — ибо в этом лежит важнейшее условие победы. Резюмирую: за социалистическое отечество? Да! За сталинский курс? Нет! Мы хотим, чтобы партия имела возможность открыто исправить сталинский курс путем исправления тех ужасающих ошибок, которые привели к величайшим поражениям.
Голос: Вас надо исправить.
Скрыпник: Партия вас не уполномочивала.
Троцкий: Партия меня уполномочивала, как члена ЦК, говорить правду ЦК.
Скрыпник: Но не перевирать.
Голос с места: Фракция вас уполномочила.
Стабилизация и полевение масс
Троцкий: «Проект тезисов о международном положении» в основу своих выводов кладет «факт укрепления капитализма — как в области чисто экономической, так и в области политической». С другой стороны, тезисы говорят: «Основной процесс среди западно-европейского пролетариата есть процесс полевения», причем эта мысль как бы направляется против оппозиции. Тезисы путают в этом вопросе, как и в других. Совершенно бесспорно, что капитализм вышел из того состояния, когда он либо совсем выпускал вожжи из рук, как это было в 1920 г. в Италии, в 1923 г. — в Германии, либо громил рабочих, непрерывно разрушая производительные силы. Благодаря слабости компартии, с одной стороны, ошибкам руководства — с другой, капитализм, после наиболее острого, послевоенного кризиса, нашел возможность открыть внутреннюю и внешнюю борьбу за свое упрочение и расширение. Но именно эта борьба выражается в обострении классовых столкновений, с одной стороны, в обострении мировых трений — с другой, и тем самым таит в себе все новые и новые классовые и военные конфликты и потрясения. Такова общая стратегическая линия развития. Вся эпоха остается социально-революционной. Именно поэтому процесс полевения масс в большом историческом масштабе несомненно происходит и проявляется в подпочвенных сотрясениях и прямых вулканических взрывах, пробивающих кору перселевщины, отто-бауэровщины и пр.
Однако, в этой основной, так сказать, стратегической кривой нынешней эпохи есть свои тактические изгибы, спуски, понижения, иногда очень глубокие. Поражение германского пролетариата в 1923 г, поражение великих стачек в Англии, поражение китайского пролетариата, — каковы бы ни были их причины, сами становятся причиной временного снижения революционного уровня преимущественно в верхних слоях пролетариата, усиливают на известный период социал-демократию за счет коммунистической партии, — что мы наблюдали за последний период во всей Европе — и внутри компартии дает временный перевес правому крылу за счет левого, — что опять-таки является общим для большинства партий Запада.
Роль рабочей аристократии, рабочей бюрократии и мелкобуржуазных попутчиков в такие периоды особенно велика и особенно реакционна. Стоящая у власти ВКП не составляет исключения из этого международного процесса. Неправильный режим к тому же урезывает активность рабочих,
Голос с места: Договорились.
Троцкий: …мешает им быстро понять причины поражений и преодолевать их последствия. Правое крыло, пользуясь могущественным аппаратом, бьет исключительно влево и механическими средствами еще больше перемещает соотношение сил в ущерб левому крылу. Таковы общие причины, в силу которых левая оппозиция все более и более отделялась в последнее время от влияния на направление политики Коминтерна, ВКП и советского государства, тогда как от имени Коминтерна все больше и все громче выступают правые, полусоциал-демократические элементы, которые уже после Октября были в лагере врагов, а затем были допущены в ряды Коминтерна скорее на положении испытуемых. Тем временем в массах накопляются элементы нового сдвига влево, нового революционного подъема, который раньше или позже наступит. Оппозиция теоретически и политически подготовляет этот завтрашний день.
* * *
Два слова об армии.
На титульном листе Троцкий написал: «Заключительная часть моей речи на пленуме ЦК. Эта часть не распространялась оппозицией, как связанная с вопросами обороны».
Печатается по копии, хранящейся в Архиве Троцкого в Гарвардском университете, папка MS Russ 13 Т-2990 (Houghton Library, Harvard University) — /И-R/
В обороне страны сочетаются все факторы экономики, политики и культуры. Но есть особое, непосредственное орудие обороны — это армия. Роль этого орудия имеет решающий характер. Военная область есть та область, которая резче всего отражает не только сильные, но и слабые стороны режима, все сдвиги политики, все ее ошибки и просчеты. В то же время в этой области легче, чем в какой бы то ни было другой, обмануть себя видимостью, фасоном и звоном. Не раз уже в истории режим проверялся через армию. Здесь лучше перегнуть в сторону критики, чем благодушного доверия. Несколько военных работников, под влиянием возможной угрозы войны, обменивались за последний период мнениями по поводу состояния наших вооруженных сил.
[Скрыпник: Ого, уже военные совещания были.]
Троцкий: Из числа этих товарищей назову тов. Муралова, инспектора военно-морских сил; тт. Путна и Примакова — командиры корпусов, снятые за оппозиционные взгляды; т. Мрачковского, т. Бакаева. Каждый из них предан делу социалистической республики, не менее любого из здесь присутствующих. Результат их обсуждения изложен в виде документа, заключающего в себе программу изменений, необходимых для поднятия революционного уровня и боеспособности армии. Этот документ я, через тов. Рыкова, в одном экземпляре вручу Политбюро ЦК.
Этот документ, критически охватывающий все вопросы строительства Красной армии, мы не предполагали зачитывать на объединенном Пленуме, — не потому, что этот вопрос не должен обсуждаться в ЦК, — это есть вопрос жизни и смерти для партии и революционной страны, — а потому, что мы в данной обстановке не хотели давать повода Молотову, Ярославскому и им подобным превращать наиболее важный и острый вопрос в материал для склоки или, как у Ворошилова, для насквозь фальшивых, непартийных, некоммунистических речей, на тему о чести оскорбляемого мундира, тогда как мы ставим вопрос об интересах партии и государства. Однако, после речи т. Ворошилова мы считаем целесообразным оглашение нашего документа — без стенограммы и без включения его в протокол, — дабы вызвать у Пленума потребность более серьезной проверки положения государственной обороны, чем та поверхностная оценка, какая дана в речи Ворошилова. Решение вопроса об оглашении или неоглашении этого документа на этом Пленуме, по соображениям государственной целесообразности, мы представляем Политбюро. Пока же я документ вручу в одном экземпляре за полной ответственностью подписавших. (Шум в зале.)
Л. Троцкий
1 августа 1927 г.