Письмо в Истпарт ЦК ВКП(б)

Эта письмо было написано Троцким в ответ на запрос Истпарта. Этот отдел ЦК собирал свидетельства участников и руководителей большевистского переворота по поводу десятой годовщины Октябрьской революции. Хорошо понимая, что сталинская фракция не допустит публикации его ответа, Троцкий все же детально, «для истории», на сорока машинописных страницах описал свою роль и деятельность других участников событий 1917 года. Троцкий закончил письмо и отослал его в Истпарт 21 октября 1927 года. Оно, как и полагал автор, не было опубликовано и увидело свет в СССР лишь в 1989 году.

Но этот документ не умер в сталинских архивах. В 1929 году, уже будучи изгнан из СССР, из турецкой ссылки Троцкий опубликовал на нескольких европейских языках (французский, испанский, немецкий) небольшой сборник статей и выступлений 1927 года под названием «Искаженная революция». Он дополнил первоначальный вариант письма в Истпарт еще несколькими замечаниями и написал предисловие к книжке. Например, пункт №16 был написан 2 ноября 1927 года, вскоре после отправления письма, когда, по недосмотру сталинской фракции, в «Правде» был опубликован убийственный для версии Сталина исторический документ; пункты № 2, № 6 были добавлены Троцким для издания 1929 года. Под названием «Искаженная революция» Троцкий включил письмо в этот сборник документов 1927 года. Вот фотографии Оглавления сборника на французском и на русском языках. В таком же более развёрнутом виде письмо-статья было ещё раз опубликовано Троцким на русском языке в его книжке «Сталинская школа фальсификации», Берлин, 1932.

Мы проверили авторские издания «Письма» на французском языке в 1929 г. и на русском, в 1932 г., с копией, хранящейся в Архиве Троцкого в Гарвардском университете, папка MS Russ 13 Т-3099. В архивной папке отсутствуют некоторые страницы (напр. 9, 15) и нумерация нарушена. Присутствуют значительные разночтения между манускриптом в этой папке и изданиями 1929 и 1932 года в Париже и Берлине, добавлены ряд пунктов, растянувших машиноскрипт статьи на несколько страниц. Хотя по общему правилу Троцкий оставлял в личном архиве копии исходящих статей, в этом случае Троцкий, вероятно, был вынужден послать сыну уникальные страницы с дополнениями для этой статьи. Поскольку парижское издание 1929 года на французском языке и берлинское издание 1932 года на русском языке лично редактировал Лев Седов, сын и единомышленник Троцкого, живший тогда в Европе, и поскольку сам автор неоднократно ссылался на опубликованный в книгах текст, мы доверяем им и издаём этот документ по более полному книжному варианту.

В 1990 году издательство »Наука» Академии Наук СССР издало в Москве репринтное издание книги 1932 года «Сталинская школа фальсификации». В редколлегии книги участвовали пять академиков — П.В. Волобуев и другие; академикам помогали еще пять научных сотрудников — В.П. Вилкова и другие. В своих замечаниях на 22-х страницах убористого текста (стр. 304-326) редакторы описывают разные варианты этого письма-статьи и других документов сборника, перечисляют добавки и вычеркивания, которые автор проделал для разных вариантов публикаций. Эти академические преемники Истпарта отмечают «неточность» Троцкого (стр. 313), но обходят молчанием собственную роль в обслуживании «сталинской школы фальсификации».

Между прочим, эти десять умников из Академии Наук и московских институтов лже-истории прозевали настоящие ошибки, хотя и мелкие, которые Троцкий и Седов в спешке допустили. Например: в пункте 55 письма-статьи, цитируя доклад Ленина на XI съезде РКП, Троцкий ошибочно ставит дату 27 марта 1923 г. Этот доклад был сделан Лениным в день открытия XI съезда 27 марта 1922 г. Мы выправили ошибку Троцкого в дате, как и несколько других оплошностей орфографического характера.

— Искра-Research.


О подделке истории октябрьского переворота, истории революции и истории партии.

Уважаемые товарищи!

Вы прислали мне подробнейшие печатные листы анкеты о моем участии в Октябрьском перевороте и просите дать ответ. Не думаю, чтобы я мог многое прибавить к тому, что запечатлено в разного рода документах, речах, статьях, книгах, в том числе и моих. Но я позволяю себе спросить вас: какой смысл спрашивать меня по поводу моего участия в Октябрьском перевороте, когда весь официальный аппарат, в том числе и ваш, работает над тем, чтобы скрыть, уничтожить, или, по крайней мере, исказить всякие следы этого участия?

Меня не раз уже спрашивали десятки и сотни товарищей, почему я молчу и молчу в ответ на совершенно вопиющие подделки истории Октябрьской революции и истории нашей партии, направленные против меня. Я совершенно не собираюсь здесь исчерпать вопрос об этих подделках: для этого пришлось бы написать несколько томов. Но позвольте в ответ на ваши анкетные запросы указать с десяток примеров того сознательного и злостного искажения вчерашнего дня, которое сейчас производится в самом широком масштабе, освящается авторитетом всяческих учреждений и даже вводится в учебники.

Война и приезд в Петроград (май 1917 г.)

1. Я приехал в Петроград из канадского плена в начале мая, на второй день после вхождения меньшевиков и эсеров в коалиционное правительство.

Органы Истпарта, как и многие другие, пытаются сейчас задним числом изобразить мою работу во время войны, как близкую к социал-патриотизму. При этом «забывают», что сборники моих работ во время войны («Война и Революция») выходили во многих изданиях при Ленине, изучались в партшколах, выходили на иностранных языках в издательствах Коминтерна.

Пытаются обмануть насчет моей линии во время войны молодое поколение, которое не знает, что за революционную интернационалистскую борьбу против войны я был заочно осужден уже в конце 1914 года в Германии к тюремному заключению (за немецкую книжку «Война и Интернационал»); был выслан из Франции, где работал с будущими основателями коммунистической партии; был арестован в Испании, где вступил в связь с будущими коммунистами; был выслан из Испании в Соединенные Штаты; вел революционно-интернационалистскую работу в Нью-Йорке; участвовал вместе с большевиками в редактировании газеты «Новый Мир», где давал ленинскую оценку первым этапам февральской революции; возвращаясь из Америки в Россию, был снят с парохода британскими властями; месяц провел в концентрационном лагере в Канаде вместе с шестью-восьмью сотнями немецких матросов, которых вербовал на сторону Либкнехта и Ленина (многие из них участвовали потом в гражданской войне в Германии, и письма от них я получаю до сего дня).

2. По поводу английского сообщения о причинах моего ареста в Канаде ленинская «Правда» писала:

«Можно ли поверить хоть на минуту в добросовестность того сообщения, которое получено было английским правительством и состояло в том, что Троцкий, бывший председатель Совета Рабочих Депутатов в Петербурге в1905 году, революционер, десятки лет отдавший бескорыстной службе революции, — что этот человек имел связь с планом, субсидированным «германским правительством»? Ведь это явная, неслыханная, бессовестнейшая клевета на революционера!» («Правда», № 34, 16 апреля 1917 года).

Как свежо звучат эти слова теперь, в эпоху гнусных клевет на оппозицию, ничем не отличающихся от клевет 1917 г. на большевиков!

3. В примечании к XIV тому сочинений Ленина, изданному в 1921 году, говорится:

«С начала империалистической войны (Троцкий) занял ярко интернационалистскую позицию» (стр. 482).

Таких и еще более категорических отзывов можно было бы привести сколько угодно. Рецензенты всей партийной печати — русской и иностранной — десятки и сотни раз указывали по поводу моих книг «Война и Революция» на то, что обозревая мою работу во время войны в целом, необходимо признать и понять, что разногласия мои с Лениным имели подчиненный характер, а основная линия была революционной и все время сближала меня с большевизмом — притом не только на словах, но и в действии.

4. Пытаются задним числом ссылаться на отдельные резкие политические замечания Ленина против меня, в том числе и во время войны. Ленин не терпел никаких недомолвок или неясностей. Он был прав, нанося двойные и тройные удары, когда политическая мысль казалась ему недоговоренной или двусмысленной. Но одно дело — полемический удар в каждый данный момент, а другое дело — оценка линии в целом.

В 1918 или 19-ом году в Америке некий Р.* издал сборник статей Ленина и моих за время войны, в том числе моих статей по спорному тогда вопросу о Соединенных Штатах Европы. Как реагировал на это Ленин? Он написал:

«…вполне прав американский товарищ Р., который издал толстую книгу, содержащую ряд статей Троцкого и моих и дающую таким образом сводку истории русской революции» (т. XVII, стр. 96).

* Р. — это Луис Фрайна (Louis C. Fraina), пионер американского коммунизма. В то время (1927 год) Фрайну в коммунистическом движении необоснованно подозревали как тайного осведомителя политической полиции. Сборник, изданный Фрайной в 1918 г., сыграл значительную роль в обучении молодых американских коммунистов, но репутация редактора была временно подмоченной. По этой причине Троцкий не называет его по имени. — /И-R/

5. Не буду касаться здесь поведения большинства нынешних моих обличителей во время войны и в начале Февральской революции. Можно было бы рассказать немало интересного по поводу Скворцовых-Степановых. Ярославских, Ворошиловых, Орджоникидзе и многих, многих иных. Ограничусь несколькими словами о тов. Мельничанском, который пытался в печати лжесвидетельствовать по поводу моей линии в мае-июне 1917 года.

Мельничанского все в Америке знали, как меньшевика. В борьбе большевиков и революционных интернационалистов против социал-патриотизма и центризма Мельничанский никакого участия не принимал. По всем такого рода вопросам он отмалчивался. Это продолжалось в канадском лагере, куда он случайно (как и некоторые другие) попал вместе со мной и Чудновским. Строя с Чудновским планы насчет будущей нашей работы, мы из осторожности не делились ими с Мельничанским. Но так как на нарах приходилось жить бок о бок, то мы с Чудновским решили поставить Мельничанскому вопрос в упор: с кем он будет работать в России, с меньшевиками или большевиками? К чести Мельничанского надо сказать, что он нам ответил: с большевиками. Только после этого мы с Чудновским стали с ним говорить, как с единомышленником.

Перечитайте, что Мельничанский писал на этот счет в 1924 и в 1927 гг. Все, кто наблюдали Мельничанского в Америке, могут по этому поводу только пожать плечами. Да зачем Америка, — стоит послушать сегодня любую речь Мельничанского, чтобы признать в нем чиновника-оппортуниста, которому перселизм много ближе чем ленинизм.

6. По приезде нашей группы в Ленинград, тов. Федоров, член тогдашнего ЦК большевиков, приветствовал нас от имени ЦК на Финляндском вокзале, причем в приветственной речи поставил ребром вопрос о дальнейших этапах революции: о диктатуре пролетариата и социалистическом пути развития. Я ответил в полном согласии с ленинскими апрельскими тезисами, которые для меня неотвратимо вытекали из теории перманентной революции. Как тов. Федоров мне рассказывал впоследствии, основной пункт его речи был сформулирован им по соглашению с Лениным, точнее, по поручению Ленина, который, само собою разумеется, считал этот вопрос решающим для возможности совместной работы.

7. Я не вступил немедленно по приезде из Канады в организацию большевиков. Почему? Потому ли, что у меня были разногласия? Их пытаются теперь построить задним числом. Кто пережил 17-ый год в составе центрального ядра большевиков, тот знает, что не было и намека на какие либо мои разногласия с Лениным с первого же дня.

По приезде в Петроград, вернее сказать, уже на Финляндском вокзале, я узнал от выехавших мне навстречу товарищей, что в Петрограде существует организация революционных интернационалистов (так называемая «межрайонная»), которая откладывала вопрос о слиянии с большевиками, причем некоторые из руководящих работников этой организации связывали решение вопроса с моим приездом. В состав межрайонной организации, охватывавшей около 4.000 питерских рабочих*, входили: Урицкий, А.А. Иоффе, Луначарский, Юренев, Карахан, Владимиров, Мануильский, Позерн, Литкенс и другие.

* В первоначальном варианте письма Троцкий писал, что «межрайонка» охватывала 3.000 рабочих. Разница в цифрах незначительная, но более важен тот факт, что политика «межрайонки» была в марте-апреле более радикальной и революционной, чем политика большевистского центра под руководством Шляпникова-Молотова-Залуцкого в первые недели революции, и Каменева-Сталина, после середины марта, то есть, до приезда Ленина в Россию. Большевистское правое крыло на некоторое время оттолкнуло наиболее радикальные слои рабочих, сделало межрайонцев, анархистов и других крайних левых более привлекательными. — /И-R/

Вот как охарактеризована межрайонная организация в примечании к XIV тому сочинений Ленина:

«По отношению к войне межрайонцы стояли на интернационалистской позиции и по своей тактике были близки к большевикам» (стр. 488-489).

С первых же дней приезда я говорил сперва т. Каменеву, затем в редакции «Правда», где присутствовали Ленин, Зиновьев и Каменев, что я готов вступить в организацию большевиков сегодня же, ввиду отсутствия каких бы то ни было разногласий, но что необходимо решить вопрос о скорейшем привлечении в состав партии межрайонной организации. Вспоминаю, что кто-то из участников беседы поставил вопрос о том, как я себе мыслю слияние (кого надо из межрайонки ввести в редакцию «Правды», кого в ЦК, и прочее). Я ответил, что этот вопрос для меня лишен какого бы то ни было политического значения, ввиду отсутствия разногласий.

В составе межрайонной организации были элементы, которые тормозили слияние, выдвигая те или другие условия и пр. (Юренев, отчасти Мануильский). Между Петербургским Комитетом и межрайонной организацией накопились, как всегда в таких случаях, старые обиды, недоверие, и пр. Этим и только этим была вызвана задержка слияния до июля.

8. Тов. Раскольников немало исписал за последнее время бумаги для противопоставления моей линии, линии Ленина в 1917 году. Приводить соответственные цитаты было бы слишком скучно, тем более, что они ничем не отличаются от других такого же рода фальсификаций.

Небесполезно поэтому привести слова, которые тот же Раскольников писал об этом периоде несколько раньше:

«Отзвуки былых разногласий довоенного периода совершенно изгладились. Между тактической линией Ленина и Троцкого не существовало различий. Это сближение, наметившееся уже во время войны, совершенно отчетливо определилось с момента возвращения Льва Давыдовича в Россию; после его первых же выступлений мы все, старые ленинцы, почувствовали, что он — наш.» («В тюрьме Керенского», «Пролетарская Революция», № 10 (22), 1923 г., стр. 150-152).

Эти слова писались не для доказательства чего-либо и не в опровержение чего-либо, а просто для того, чтобы рассказать, как было дело. Потом Раскольников показал, что он умеет рассказывать и то, чего не было. При перепечатке своих статей, опубликованных органами Истпарта, Раскольников старательно выбросил из них то, что было, — дабы заменить тем, чего не было.

Задерживаться на т. Раскольникове может быть и не стоило бы, но очень уж ярок пример.

В рецензии на III-й том моих сочинений («Красная Новь», № 7-8, 1924 г., стр. 395-401) Раскольников спрашивает:

«А какова была в 1917 году позиция самого Троцкого?»

и отвечает:

«Тов. Троцкий еще рассматривал себя, как члена одной общей партии вместе с меньшевиками, Церетели и Скобелевым».

И дальше:

«Тов. Троцкий еще не выяснил своего отношения к большевизму и меньшевизму. В то время тов. Троцкий еще сам занимал колеблющуюся, неопределенную, межеумочную позицию».

Вы спросите: как примирить эти поистине наглые заявления с приведенными выше словами того же Раскольникова о том, что «отзвуки былых разногласий довоенного периода совершенно изгладились»? Если Троцкий не определил своего отношения к большевизму и меньшевизму, как же это, «мы все, старые ленинцы, почувствовали, что он наш»?

Но этого мало. В статье того же Раскольникова «Июльские дни» («Пролетарская Революция» № 5 (17), 1923 г., стр. 71-72) говорится:

«Лев Давидович тогда формально еще не состоял членом нашей партии, но фактически он все время со дня приезда из Америки работал внутри ее. Во всяком случае, уже тотчас после его первого выступления в Совете, мы все смотрели на него, как на одного из своих партийных вождей».

Как будто ясно? Как будто не допускает лжетолкований? Но ничего не поделаешь: довлеет дневи злоба его. Да еще какая «злоба». Злоба систематически организованная, подкрепленная приказом и циркуляром.

Для того, чтобы поведение Раскольникова, характеризующее, впрочем, не его лично, а целую систему руководства и воспитания, предстало перед нами во всей своей красе, придется из статьи его «В тюрьме Керенского» привести выдержку в более полном виде. Вот что там говорится:

«С огромным уважением относился Троцкий к Владимиру Ильичу. Он ставил его выше всех современников, с которыми ему приходилось встречаться в России и заграницей. В том тоне, которым Троцкий говорил о Ленине, чувствовалась преданность ученика: к тому времени Ленин насчитывал за собой 30-летний стаж служения пролетариату, а Троцкий — 20-летний».

Дальше следуют уже приведенные строки:

«Отзвуки былых разногласий довоенного периода совершенно изгладились… Старые ленинцы почувствовали, что он — наш».

Свидетельство Раскольникова об отношении Троцкого к Ленину нисколько, разумеется, не помешает Раскольникову приводить извлеченное из мусорной кучи эмигрантских дрязг «письмо Троцкого к Чхеидзе» для просвещения молодых членов партии.

Нужно прибавить, что Раскольников по работе встречался со мной в летние месяцы 1917 г. очень часто, возил меня в Кронштадт, обращался не раз за советами, много разговаривал со мной в тюрьме, и пр. Его воспоминания представляют собою в этом смысле ценное свидетельское показание, тогда как его позднейшие «поправки» — не что иное, как продукт фальсификаторской работы, выполненной по наряду.

Прежде чем расстаться с Раскольниковым, послушаем, как он рисует в своих воспоминаниях чтение следователем показаний Ермоленко насчет немецкого золота, и пр.:

«Во время чтения его показаний мы от времени до времени вставляли иронические замечания. Но когда бесстрастный голос следователя добрался до дорогого нам имени тов. Ленина, то Троцкий не выдержал, стукнул кулаком по столу, поднялся во весь рост и с негодованием заявил, что отказывается выслушивать эти подлые и лживые показания. Не в силах сдержать свое возмущение перед лицом неприкрытой фальсификации, мы все до одного горячо поддержали тов. Троцкого».

Возмущение перед лицом «неприкрытой фальсификации» — чувство вполне понятное. Но оставляя в стороне мелкие фальсификации самого Раскольникова (тоже не очень прикрытые), приходится спросить: а каково отношение нынешнего Раскольникова, прошедшего через сталинскую школу к новейшему ермоленковскому творчеству насчет врангелевского офицера и контр-революционного заговора [левой оппозиции]?

Май-Октябрь 1917 г.

9. Многие документы, исходившие от большевиков в мае-июне-июле 1917 г., были написаны мною или при моем редакционном участии. Сюда относится, например: заявление большевистской фракции съезда Советов о готовившемся наступлении на фронте (1-ый съезд Советов), письма ЦИК'у от ЦК большевистской партии в дни июньской демонстрации, и пр. Мне приходилось наталкиваться и на некоторые большевистские резолюции того же периода, писанные мною или при моем участии. Во всех своих выступлениях, на всех собраниях, я, как известно всем товарищам, отождествлял себя с большевиками.

10. Какой-то из «историков-марксистов» нового типа пытался совсем недавно открыть разногласия между мною и Лениным по поводу июльских дней. Каждый стремится внести свою лепту, надеясь на воздаяние сторицей. Надо преодолеть чувство брезгливости, чтобы опровергнуть такие фальсификации. Не буду ссылаться на личные воспоминания, ограничусь документами. В своем заявлении Временному Правительству я писал:

«1. Я разделяю принципиальную позицию Ленина, Зиновьева и Каменева и развивал ее в журнале «Вперед» и во всех вообще своих публичных выступлениях.

«3. Неучастие мое в «Правде» и невхождение мое в большевистскую организацию объясняются не политическими разногласиями, а условиями нашего партийного прошлого, потерявшими ныне всякое значение». («Соч.», т. III, ч. I. стр. 165-166).

11. В связи с июльскими днями, эсеро-меньшевистский Президиум ЦИК созвал Пленум ЦИК. Большевистская фракция Пленума пригласила меня [в ту трудную минуту] в качестве докладчика по вопросу о создавшемся положении и задачах партии. Это было до формального объединения и несмотря на то, что Сталин, например, находился в Питере. «Историков-марксистов» новой формации тогда еще не было, и собравшиеся большевики единодушно одобрили основные мысли моего доклада об июльских днях и задачах партии. Об этом есть свидетельства в печати, в частности, в воспоминаниях Н.И. Муралова.

12. Ленин, как известно, отнюдь не страдал благодушной доверчивостью к людям, когда дело шло об идейной линии или о политическом поведении в трудных условиях; в особенности же ему чуждо было благодушие по отношению к революционерам, которые в предшествовавший период стояли вне рядов большевистской партии. Именно июльские дни сломили последние остатки старых перегородок. В своем письме к ЦК по поводу списка большевистских кандидатов в Учредительное Собрание, Владимир Ильич писал:

«Совершенно недопустимо также непомерное число кандидатов из мало-испытанных лиц, совсем недавно примкнувших к нашей партии (вроде Ю. Ларина)… Необходим экстренный пересмотр и исправление списка…

«Само собою понятно, что… никто не оспорил бы такой, например, кандидатуры, как Л.Д. Троцкого, ибо во-1-х, Троцкий, сразу по приезде, занял позицию интернационалиста; во-2-х, боролся среди межрайонцев за слияние; в-3-х, в тяжелые июльские дни оказался на высоте задачи и преданным сторонником партии революционного пролетариат. Ясно, что нельзя этого сказать про множество внесенных в список вчерашних членов партии…» (Первый легальный Ц.К. большевиков в 1917 году», Ленинградский Истпарт. стр. 305-306).

13. Вопрос о нашем отношении к Предпарламенту обсуждался в отсутствии Ленина. Я выступал докладчиком от большевиков-бойкотистов. Большинство большевистской фракции демократического совещания высказалось, как известно, против бойкота. Ленин решительно поддержал меньшинство. Вот что он писал по этому поводу в ЦК:

«Надо бойкотировать Предпарламент. Надо уйти в Совет Рабочих, Солдатских и Крестьянских Депутатов, уйти в профессиональные союзы, уйти вообще к массам. Надо их звать на борьбу. Надо им дать правильный и ясный лозунг; разогнать бонапартистскую банду Керенского с его поддельным Предпарламентом, с этой церетелевско-булыгинской Думой. Меньшевики и эсеры не приняли, даже после корниловщины, нашего компромисса, мирной передачи власти Советам (в коих у нас тогда еще не было большинства), они скатились опять в болото грязных и подлых сделок с кадетами. Долой меньшевиков и эсеров! Беспощадная борьба с ними. Беспощадное изгнание их из всех революционных организаций, никаких переговоров, никакого общения с этими друзьями Кишкиных, друзьями корниловских помещиков и капиталистов.

«Суббота, 23 сентября.

«Троцкий был за бойкот. Браво, товарищ Троцкий!

«Бойкотизм побежден во фракции большевиков, съехавшихся на демократическое совещание.

«Да здравствует бойкот!» («Пролетарская Революция» № 3 за 1924 год).

Октябрьский переворот

14. О моем участии в Октябрьской революции в примечаниях к XIV тому сочинений Ленина сказано:

«После того, как Петербургский Совет перешел в руки большевиков, (Троцкий) был избран его председателем, в качестве которого организовал и руководил восстанием 25 октября» (стр. 482).

Что тут правда, что неправда — пускай разбирает Истпарт, если не нынешний, то будущий. Сталин, во всяком случае, за последние годы категорически оспаривал правильность этого утверждения. Так, он сказал:

«Должен сказать, что никакой особой роли в октябрьском восстании тов. Троцкий не играл и играть не мог, что, будучи председателем Петроградского Совета, он выполнял лишь волю соответствующих партийных инстанций, руководивших каждым шагом т. Троцкого».

И далее

«Никакой особой роли ни в партии, ни в октябрьском восстании не играл и не мог играть т. Троцкий, человек сравнительно новый для нашей партии в период Октября». (И. Сталин. «Троцкизм или ленинизм» стр. 68-69).

Правда, давая такое свидетельское показание, Сталин забыл о том, что он сам же говорил 6 ноября 1918 года, т.е. в первую годовщину переворота, когда факты и события были еще слишком свежи в памяти всех. Сталин уже тогда вел по отношению ко мне ту работу, которую он так широко развернул сейчас. Но он вынужден был тогда вести ее гораздо более осторожно и прикрыто. Вот что он писал тогда в «Правде» (№ 241), под заглавием: «Роль наиболее выдающихся деятелей партии»:

«Вся работа по практической организации восстания происходила под непосредственным руководством председателя Петроградского совета Троцкого. Можно с уверенность сказать, что быстрым переходом гарнизона на сторону Совета и умелой постановкой работы Военно-Революционного Комитета партия обязана прежде всего и главным образом т. Троцкому».

Эти слова, сказанные отнюдь не для хвалебных преувеличений, — наоборот, цель Сталина была прямо противоположная: он хотел своей статьей «предостеречь» против преувеличения роли Троцкого (для этого, собственно статья и была написана), — эти слова звучат сейчас под пером Сталина совершенно невероятным панегириком. Но тогда нельзя было иначе сказать! Давно отмечено, что правдивый человек имеет то преимущество, что даже при плохой памяти не противоречит себе, а нелояльный, недобросовестный, неправдивый человек должен всегда помнить то, что говорил в прошлом, дабы не срамиться.

15. Сталин, при помощи Ярославских, пытается построить новую историю организации октябрьского переворота, ссылаясь на создание при ЦК «практического центра по организационному руководству восстанием», в который-де не входил Троцкий. В эту комиссию не входил и Ленин. Уже один этот факт показывает, что комиссия могла иметь только организационно-подчиненное значение. Никакой самостоятельной роли эта комиссия не играла. Легенда об этой комиссии строится ныне только потому, что в нее входил Сталин. Вот состав этой комиссии: «Свердлов, Сталин, Дзержинский, Бубнов, Урицкий».

Как ни противно копаться в мусоре, но позвольте мне, как довольно близкому участнику и свидетелю событий того времени, уже в качестве свидетеля, показать следующее. Роль Ленина не нуждается, конечно, в пояснениях. Со Свердловым я встречался тогда очень часто, обращался к нему за советами и за поддержкой людьми. Тов. Каменев, который, как известно, занимал тогда особую позицию, неправильность которой признана им самим давно, принимал, однако, активнейшее участие в событиях переворота. Решающую ночь с 25-го на 26-ое мы провели вдвоем с Каменевым в помещении Военно-Революционного Комитета, отвечая на телефонные запросы и отдавая распоряжения. Но при всем напряжении памяти, я совершенно не могу ответить себе на вопрос, в чем, собственно, состояла в те решающие дни роль Сталина? Ни разу мне не пришлось обратиться к нему за советом или за содействием. Никакой инициативы он не проявлял. Ни одного самостоятельного предложения он не сделал. Этого не изменят никакие «историки-марксисты» новой формации.

16. Сталин и Ярославский, как сказано, потратили за последние месяцы много усилий на доказательство того, что военно-революционный центр, созданный ЦК, в составе: Свердлов, Сталин, Бубнов, Урицкий и Дзержинский, руководил будто бы всем ходом восстания. Сталин всемерно подчеркивал тот факт, что Троцкий в этот центр не входил. Но увы — по явному недосмотру сталинских историков — в «Правде» от 2 ноября 1927 года (т.е. после того, как было написано все это письмо) напечатана точная выписка из протоколов ЦК 16 (29) октября 1917 года. Вот что там сказано:

«ЦК организует военно-революционный центр в следующем составе: Свердлов, Сталин, Бубнов, Урицкий и Дзержинский. Этот Центр входит в состав революционного советского комитета».

Революционный Советский Комитет это и есть Военно-Революционный Комитет, созданный Петроградским советом. Никакого другого советского органа для руководства восстанием не было. Таким образом, пять товарищей, назначенных ЦК, должны были дополнительно войти в состав того самого Военно-Революционного Комитета, председателем которого состоял Троцкий. Ясно, что Троцкого незачем было вводить вторично в состав той организации, председателем которой он уже состоял. Как трудно, оказывается, задним числом исправлять историю! (2. XI. 1927).

История Октябрьской Революции

17. Мною написан был в Бресте краткий очерк Октябрьской революции. Книжка эта выдержала большое количество изданий на разных языках. Никто никогда не говорил мне, что в этой книжке есть вопиющий пробел, именно, что в ней нигде не указан главный руководитель восстания, «Военно-революционный центр», в который входили Сталин с Бубновым. Если я так плохо знал историю октябрьского переворота, то почему никто решительно не надоумил меня? Почему моя книжка безнаказанно изучалась во всех партшколах в первые годы революции?

Более того. Еще в 1922 году Оргбюро считало, что история октябрьского переворота мне достаточно хорошо знакома. Вот небольшое, но красноречивое подтверждение этого:

«№ 14 302 Москва, мая 24 — 1922 г.

«Тов. Троцкому.

«Сообщается выписка из протокола заседания Оргбюро Ц.К. от 22. 5. 22 г. за № 21.

«Поручить тов. Яковлеву* к 1-му Октября под редакцией тов. Троцкого составить учебник истории Октябрьской революции».

Секретарь II Отдела Пропаганды (подпись).»

* Яковлев — нынешний нарком земледелия СССР — Л.Т.

Это было в мае 1922 года. И моя книга об Октябрьской революции, и моя книга о 1905 годе, вышедшие до этого времени многими изданиями, должны были быть хорошо известны Оргбюро, во главе которого уже в тот период стоял Сталин. Тем не менее, Оргбюро считало необходимым на меня возложить редактирование учебника истории Октябрьской революции. Как же так? Очевидно, у Сталина и сталинцев глаза открылись на «троцкизм» лишь после того, как глаза Ленина закрылись навсегда.

Пропавшие грамоты

18. Уже после [Октябрьского] переворота, по настоянию правых (Каменева, Рыкова, Луначарского и других) велись переговоры с соглашателями о коалиционном социалистическом правительстве. В качестве одного из условий соглашатели требовали устранения из правительства Ленина и Троцкого. Правые склонялись к принятию этого условия. Вопрос обсуждался в заседании 1-го ноября. Вот, что гласит протокол:

«Заседание I (14) ноября 1917 г. «Ультиматум большинства ЦК меньшинству… Предложено исключить Ленина и Троцкого. Это — предложение обезглавить нашу партию, и мы его не принимаем».

В тот же день, т.е. 1 (14) ноября, Ленин выступал по этому вопросу на заседании Петроградского Комитета. Протоколы ПК за 1917 год изданы к десятилетию Октября. Первоначально в это издание включен был и протокол заседания 1 (14) ноября 1917 года. В первом наборе оглавления этот протокол показан, но затем, по указанию сверху, протокол от 1 (14) ноября вырван и спрятан от партии.* Не трудно понять, почему. По вопросу о соглашении, Ленин говорил на заседании нижеследующее:

* Этот исторический документ печатается нами далее целиком. — Л.Т.

«А соглашение? — Я не могу даже говорить об этом серьезно. Троцкий давно сказал, что объединение невозможно. Троцкий это понял, и с тех пор не было лучшего большевика».

Кончается речь лозунгом:

«Без соглашений — за однородное большевистское правительство!»

Следующий параграф был Троцким удален из окончательной версии письма-статьи. В интересах истории мы даем его в этой сноске. — /И-R/

Как сообщают, распоряжение об изъятии протокола пришло из Истпарта ЦК с той мотивировкой, что «очевидно» речь Ленина записана неточно. Действительно, речь Ленина не соответствует той истории Октября, которая пишется теперь. — Л.Т.

19. Кстати сказать, тот же протокол заседания Петербургского Комитета ясно показывает, как Ленин относился к вопросам дисциплины в тех случаях, когда дисциплиной пытались прикрыть явно оппортунистическую линию. По докладу тов. Фенигштейна, Ленин заявил:

«Если будет раскол — пусть. Если будет ваше большинство — берите власть в ЦИК и действуйте, а мы пойдем к матросам».

Именно этой смелой, решительной, непримиримой постановкой вопроса Ленин оградил партию от раскола.

Железная дисциплина, но — на основе революционной линии. 4-го апреля Ленин говорил на так называемом мартовском партийном совещании*:

«Даже наши большевики обнаруживают доверчивость к правительству. Объяснить это можно только угаром революции. Это гибель социализма. Вы, товарищи, относитесь доверчиво к правительству. Если так, нам не по пути».

И далее:

«Я слышу, что в России идет объединительная тенденция, объединение с оборонцами. Это предательство социализма. Я думаю, что лучше остаться одному, как Либкнехт, один — против ста десяти».

* Эти протоколы, скрываемые от партии до сих пор, печатаются в Приложении к этой работе. — Л.Т.

20. Почему Ленин поставил так круто вопрос: один — против ста десяти? Потому что на мартовском* совещании 1917 года очень сильны были полуоборонческие, полусоглашательские тенденции.

* Первое, после Февральской революции, большевистское совещание длилось с 28-го марта по 4-е апреля. Объединительные тенденции были настолько сильны, что 30-го марта была проведена смежная сессия с представителями меньшевиков для выработки общего отношения по вопросу о войне. Ленин прибыл в Питер вечером 3-го апреля, и участвовал в последней сессии совещания 4-го апреля, где выдвинул свои «Апрельские тезисы» и занял непримиримую, «архи-левую» линию. Ленину не удалось одним махом завоевать руководство большевиков на свою сторону, но он успел предотвратить гибельное для судеб Октябрьской революции слияние большевиков и меньшевиков в одну соглашательскую, оппортунистическую партию. — /И-R/

Сталин на этом заседании поддерживал резолюцию Красноярского Совета Депутатов, которая гласила:

«Поддерживать Временное Правительство в его деятельности лишь постольку, поскольку оно идет по пути удовлетворения требований рабочего класса и революционного крестьянства в происходящей революции».

Мало того, Сталин стоял за объединение с Церетели. Вот точная выписка из протоколов:

«В порядке дня — предложение Церетели об объединении.

«Сталин: «Мы должны пойти. Необходимо определить наше предложение о линии объединения. Возможно объединение по линии Циммервальда-Кинталя».

На возражения некоторых участников совещания в том смысле, что объединение получится слишком разношерстным, Сталин отвечал:

«Забегать вперед и предупреждать разногласия не следует. Без разногласий нет партийной жизни. Внутри партии мы будем изживать мелкие разногласия».

Разногласия с Церетели Сталин считал «мелкими разногласиями». По отношению к единомышленникам Церетели Сталин был за широкую демократию: «без разногласий нет партийной жизни».

Троцкий и редактор берлинского издания сборника, Лев Седов, включили в Приложения к книжке «Сталинская школа фальсификации» два документа 1917 года: 1) протоколы Совещания большевиков и 2) Резолюцию этого Совещания о Временном Правительстве. Седов пометил второй документ как «Приложение к стр. 30». На странице 30 берлинского издания помещается пункт 20 письма Троцкого о резолюции мартовского Совещания об отношении к Временному Правительству. Для удобства читателей мы помещаем текст этой резолюции здесь. — /И-R/

Резолюция о Временном Правительстве

«Признавая, что Временное Правительство состоит из представителей умеренно-буржуазных классов, связанных с интересами Англо-французского империализма;

что возвещенную им программу осуществляет оно лишь отчасти и только под напором Советов Рабочих и Солдатских Депутатов;

что организующиеся силы контр-революции, прикрываясь знаменем Временного Правительства, при явном попустительстве со стороны последнего, уже начали атаку против Советов Рабочих и Солдатских Депутатов;

что Советы Солд. и Раб. Деп. являются единственными органами воли революционного народа.

Совещание призывает революционную демократию:

1. Осуществлять бдительный контроль над действиями Временного Правительства в центре и на местах, побуждая его к самой энергичной борьбе за полную ликвидацию старого режима.

2. Сплотиться вокруг Советов Рабочих и Солдатских Депутатов, единственно способных, в союзе с другими прогрессивными силами, отразить попытки царистской и буржуазной контр-революции и упрочить и расширить завоевания революционного движения».

21. Теперь позвольте вас спросить, товарищи-руководители Истпарта ЦК: почему протоколы мартовского партийного совещания 1917 года до сих пор не увидели света? Вы рассылаете опросные анкетные листы с многочисленными графами и рубриками, вы собираете всякие мелочи, иногда и вовсе незначительные. Почему же вы держите под спудом протоколы мартовского совещания, которое имеет для истории партии огромное значение? Эти протоколы показывают нам состояние руководящих элементов партии накануне возвращения Ленина в Россию. В Секретариате ЦК и на Президиуме ЦКК я опрашивал повторно: почему Истпарт скрывает от партии документ столь исключительного значения? Документ вам известен. Он у вас есть. Его не публикуют только потому, что он жесточайшим образом компрометирует политическую физиономию Сталина в конце марта и в начале апреля, т.е. в тот период, когда Сталин самостоятельно пытался выработать политическую линию.

22. В той же речи на совещании (4 апреля) Ленин говорил:

«Правда» требует от правительства, чтобы оно отказалось от аннексий — чепуха, вопиющая издевка над…»

Протокол не отредактирован, в нем есть пробелы и незаконченные фразы, но общий смысл и общее направление речей абсолютно ясны. Одним из редакторов «Правды» был Сталин. В «Правде» он писал полуоборонческие статьи и поддерживал Временное правительство «постольку — поскольку». С оговорочками Сталин приветствовал манифест Керенского-Церетели ко всем народам — лживый социал-патриотический документ, вызывавший у Ленина только негодование.

Вот почему, товарищи из Истпарта, — и только поэтому — вы не публикуете протоколов мартовского партийного совещания 1917 года, скрывая их от партии.

23. Выше я цитировал выступление Ленина на заседании Петербургского Комитета 1 (14) ноября. Где напечатан этот протокол. Нигде. Почему? Потому что вы его запретили. Сейчас напечатан сборник протоколов первого легального П.К. 1917 года. Протокол заседания 1 (14) ноября входил первоначально в этот сборник и был указан в уже набранном оглавлении его. Но затем, по распоряжению Центрального Истпарта, протокол был изъят из книги с той замечательной мотивировкой, что «очевидно» речь Ленина оказалась искаженной при записи ее секретарем. В чем состоит это «очевидное» искажение? В том, что речь Ленина беспощадно опровергает фальшивые утверждения нынешней исторической школы Сталина-Ярославского насчет Троцкого. Каждый, кто знает ораторскую манеру Ленина, признает подлинность записанных его фраз без колебания. За словами Ленина о соглашении, за его угрозой — «а мы пойдем к матросам» чувствуется живой Ленин тех дней. Вы его спрятали от партии. Почему? За отзыв Ленина о Троцком. Только!

Вы скрываете протоколы мартовского совещания 1917 года, потому что они компрометируют Сталина. Вы скрываете протокол заседания П. К. только потому, что он мешает фальсификаторской работе против Троцкого.

24. Позвольте затронуть попутно эпизод, касающийся тов. Рыкова.

Многих товарищей удивила перепечатка в записках Ленинского Института статьи Ленина, в которой заключается несколько неприятных строк по поводу Рыкова. Вот что там говорится:

«Рабочая Газета», орган меньшевиков-министериалистов, пытается уколоть нас тем, что охранка в 1911 году арестовала большевика-примиренца Рыкова для предоставления «свободы» действий «накануне выборов в 4-ю Думу» (это оговаривает особо «Р. Г.») большевикам нашей партии».

Таким образом, Ленин причисляет Рыкова в 1911 году к внепартийным большевикам. Каким образом эти строки могли увидеть свет? Ведь сейчас из всех писаний Ленина извлекаются жесткие строки лишь по отношению к оппозиционерам. В отношении представителей нынешнего большинства разрешается цитировать только хвалу (если она есть). Каким же образом попали в печать приведенные выше строки? Все объясняют себе этот факт совершенно одинаково: сталинские историки считают необходимой (уже, увы!) полную объективность… по отношению к Рыкову.•

• Дальнейший ход событий вполне осветил этот эпизод. — Л.Т.

О Ярославском

25. Девять десятых своих клевет и фальсификаций Ярославский посвящает автору этих строк. Трудно придумать лживость более путаную, но в то же время более злобную! Было бы, однако, неправильно думать, что Ярославский писал так всегда. Нет, он писал и иначе. Одинаково аляповато, одинаково безвкусно, но в прямо противоположном направлении. Еще весной 1923 года. Ярославский посвятил статью началу литературно-политической деятельности автора этих строк. Статья представляет собой бурный панегирик, читать ее нестерпимо, цитировать ее можно только сделав насилие над собой. Ничего не поделаешь! В качестве следователя, Ярославский со сладострастием сводит на очную ставку коммунистов, виновных в распространении завещания Ленина, писем Ленина по национальному вопросу и других преступных документов, в которых Ленин осмеливался критиковать Сталина. Сведем же Ярославского на очную ставку с самим собой.

«Блестящая литературно-публицистическая деятельность тов. Троцкого — так писал Ярославский в 1923 г. — составила ему всемирное имя «короля памфлетистов»: так называет его английский писатель Бернард Шоу. Кто следил в течение четверти века за этой деятельностью, тот должен был убедиться, что особенно ярко этот талант памфлетиста и полемиста развился, вырос и расцвел за годы нашей пролетарской революции. Но и на заре этой деятельности уже заметно было, что пред нами глубочайшее дарование. Все газетные статьи его проникнуты были одухотворенностью, все они выделялись образностью, красочностью, хотя писать приходилось в цензурных тисках царского самодержавия, уродовавших и смелую мысль и смелую форму всякого, кто хотел вырваться из этих тисков и подняться над уровнем обывательщины. Но так велики были назревавшие подпочвенные силы, так сильно чувствовалось биение сердца пробуждавшегося народа, так остры были возникавшие противоречия, что никакие цензоры не смогли заглушить творчество таких ярких индивидуальных личностей, какой была уже в то время фигура Л.Д. Троцкого.

«Вероятно многие видели довольно широко распространенный снимок юноши Троцкого, когда его отправляли в первую ссылку в Сибирь; эта буйная шевелюра, эти характерные губы и высокий лоб. Под этой шевелюрой, под этим высоким лбом уже тогда кипел бурный поток образов, мыслей, настроений, иногда увлекавших тов. Троцкого несколько в сторону от большой исторической дороги, заставлявших его иногда выбирать или слишком далекие обходные пути, или, наоборот, идти неустрашимо напролом там, где нельзя было пройти. Но во всех этих исканиях перед нами был глубочайше преданный революции человек, выросший для роли трибуна, с остро отточенным и гибким, как сталь, языком, разящим противников, и пером, пригоршнями художественных перлов рассыпающих богатство мысли».

И далее:

«Имеющиеся в нашем распоряжении статьи обнимают более чем двухлетний период, с 15 октября 1900 года по 12 сентября 1902 года. Сибиряки с увлечением читали эти блестящие статьи и с нетерпением ждали их появления. Лишь немногие знали, кто их автор, а знавшие Троцкого менее всего думали в то время, что он будет одним из признанных руководителей самой революционной армии и самой величайшей революции в мире».

И, наконец, в заключение:

«Свой протест против пессимизма размагниченной русской интеллигенции (гм!) тов. Троцкий обосновал позже. Не словом, а делом обосновал он его, плечом к плечу с революционным пролетариатом великой пролетарской революции. Нужно было много сил для этого. Сибирская деревня не убила в нем эти силы: она лишь больше убедила его в необходимости коренной, до основания, ломки всего этого строя, при котором возможны описанные им факты. («Сибирские огни» № 1-2, январь-апрель 1923 г.)

Если Ярославский и совершил в иных своих статьях поворот в 180°, то признаем, что в одном отношении он остается неизменно равен себе: он одинаково нестерпим и в похвалах, и в клевете.

Об Ольминском

26. В числе обличителей «троцкизма» Ольминский занимал, как известно, не последнее место. Особенно он поусердствовал, помнится, по поводу моей книги о 1905 годе, вышедшей первоначально на немецком языке. Но и у Ольминского было на этот счет два мнения; одно при Ленине, другое — при Сталине.

В октябре 1921 года кем-то возбужден был вопрос об издание Истпартом моей книги «1905». Ольминский написал мне по этому поводу следующее письмо:

«Дорогой Лев Давидович,

«Истпарт с удовольствием, конечно, издал бы по-русски Вашу книгу. Но вопрос: кому поручить перевод? Ведь нельзя же поручить первому встречному перевод книги Троцкого. Вся красота и своеобразность стиля пропадет. Может быть, Вы смогли бы выкроить часок в день от других работ государственной важности для этой, — тоже ведь государственной важности, работы, — продиктуете машинистке по-русски.

«Еще вопрос: почему бы вам не приступить к подготовке полного собрания своих литературных работ? Ведь это могли бы поручить кому-нибудь под своим руководством. Пора. Новое поколение, не зная как следует истории партии, не знакомое со старой и новой литературой вождей, всегда должно будет сбиваться с линии. Книгу возвращаю в надежде, что она скоро вернется в Истпарт с русским текстом.

«Всего лучшего

М. Ольминский

17. X. 1921 г.»

Вот как Ольминский писал в конце 1921 года, т.е. долго спустя после споров о Брест-Литовском мире и о профсоюзах, — споров, которым задним числом Ольминский и компания попытались впоследствии придать столь преувеличенное значение. В конце 1921 года Ольминский считал, что издание книги «1905» есть работа «государственной важности». Ольминский был инициатором издания собрания моих сочинений, которые он считал необходимыми для воспитания членов партии. Осенью 1921 года Ольминский не был уже комсомольцем. Прошлое он знал. Мои разногласия с большевизмом были ему знакомы лучше, чем кому бы то ни было. Он и сам полемизировал со мною в старые годы. Все это не помешало ему осенью 1921 года настаивать на издании полного собрания моих сочинений в интересах воспитания партийного молодняка. Уж не «троцкистом» ли был Ольминский в 1921 году?

Два слова о Луначарском

27. Луначарский ныне тоже числится обличителем оппозиции. Вслед за другими, и он обвиняет нас в пессимизме и маловерии. Эта роль Луначарскому как нельзя более к лицу.

Вслед за другими, Луначарский занимается не только противопоставлением троцкизма ленинизму, но и поддержкой — чуть-чуть замаскированной — всяких инсинуаций.

Подобно некоторым другим, Луначарский умеет писать об одном и том же вопросе и за, и против. В 1923 году он выпустил книжку «Революционные силуэты». Есть в этой книжке глава, посвященная мне. Цитировать эту главу — за суздальской преувеличенностью похвал — я не стану. Приведу лишь два места, где Луначарский говорит о моем отношении к Ленину:

«Троцкий человек колючий, повелительный. Только по отношению к Ленину, после слияния, Троцкий всегда проявлял и проявляет трогательную и нежную уступчивость и со скромностью, характерной для подлинно великих людей, признает его приоритет». (стр. 25)

И несколькими страницами ранее:

«Когда Ленин лежал раненый, как мы опасались, смертельно, никто не выразил наших чувств по отношению к нему лучше, чем Троцкий. В страшных бурях мировых событий, Троцкий, другой вождь русской революции, вовсе несклонный сентиментальничать, сказал: «когда подумаешь, что Ленин может умереть, то кажется, что все наши жизни бесполезны, и перестает хотеться жить». (стр. 13).

Что это за люди, которые умеют и так и этак, выполняя социальный то бишь, секретарский, заказ!

Брест-Литовск и дискуссия о профсоюзах. Освящение мартыновщины.

28. То, что показано мною выше на примерах, взятых из 1917 года, можно было бы проследить и по дальнейшим годам. Я совсем не хочу этим сказать, что не было разногласий с Лениным, — они были. Разногласия по вопросу о Брест-литовском мире длились в течение нескольких недель, причем более острый характер они приобрели в течение нескольких дней.

Попытка представить разногласия по вопросу о Брестском мире, как вытекавшие из моей будто бы «недооценки крестьянства», совершенно смехотворна и является в лучшем случае, попыткой навязать мне бухаринскую позицию, с которой я не имел ничего общего. Я ни минуты не думал, что можно было в 1917-18 гг. поднять крестьянские массы на революционную войну. В оценке настроения крестьянских и рабочих масс после империалистской войны я целиком сходился с Лениным. Если я стоял за то, чтобы как можно дольше оттянуть момент капитуляции перед Гогенцоллерном, то не для того чтобы вызвать революционную войну, а для того, чтобы побудить рабочих Германии и Австро-Венгрии к возможно бóльшей революционной активности. Решение о том, чтобы объявить состояние войны прекращенным, не подписывая насильнического мира, было продиктовано стремлением проверить на деле, способен ли еще Гогенцоллерн вести войну против революции. Это решение было принято большинством нашего ЦК и одобрено большинством фракции ВЦИК. Ленин рассматривал это решение, как меньшее зло, ввиду того, что очень значительная часть партийных верхов стояла за бухаринскую «революционную войну», игнорируя состояние не только крестьянских, но и рабочих масс. Подписание мирного договора с Гогенцоллерном совершенно исчерпало мои эпизодические разногласия с Лениным по этому вопросу, и работа пошла в полном единодушии. Бухарин же развернул свои брестские разногласия с Лениным в целую систему «левого коммунизма», с которой я не имел ничего общего.

Многие умники по каждому подходящему поводу изощряются насчет лозунга «ни мир, ни война». Он кажется им, по-видимому, противоречащим самой природе вещей. Между тем, между классами, как и между государствами, совсем не редки отношения «ни мира, ни войны». Достаточно вспомнить, что несколько месяцев спустя после Бреста, когда революционная ситуация в Германии определилась полностью, мы объявили Брестский мир расторгнутым, отнюдь не открывая войны с Германией. Со странами Антанты у нас в течение первых лет революции были отношения «ни мира ни войны». Такого же рода отношения у нас, в сущности, и теперь с Англией (при консерваторах). Во время брестских переговоров весь вопрос состоял в том, созрела ли в Германии к началу 1918 г. революционная ситуация настолько, чтобы мы, не ведя дальше войны (армии у нас не было!), могли, однако, не подписывать мира. Опыт показал, что такой ситуации еще не было.

Безыдейные «проработки», начиная с 1923 г., совершенно исказили смысл брестских споров. Все выдумки насчет моей линии в эпоху Бреста подробно разобраны и опровергнуты на основании бесспорных документов в примечаниях к XVII тому моих «Сочинений».

«Брестские» разногласия, как сказано, не оставили и тени горечи в личных отношениях моих с Лениным. Уже через несколько дней после подписания мира, я был — по предложению Владимира Ильича — поставлен во главе военной работы.

29. Борьба по вопросу о профсоюзах имела более острый и длительный характер. Принесенный к нам волной нэпа новый теоретик сталинизма Мартынов, изображал разногласия по вопросу о профсоюзах, как разногласия по вопросу о нэпе. Мартынов писал на этот счет в 1923 году:

«Л. Троцкий в 1905 г. рассуждал логичнее и последовательнее, чем большевики и меньшевики. Но недостаток его рассуждения заключался в том, что он был «слишком последователен». Та картина, которую он рисовал, весьма точно предвосхитила большевистскую диктатуру в первые три года октябрьской революции, которая, как известно, пришла в тупик, оторвав пролетариат от крестьянства, в результате чего большевистская партия вынуждена была отступить далеко назад.» (Красная Новь». № 2, 1923г., стр. 262).

До нэпа господствовал «троцкизм». Большевизм начался лишь с нэпом. Замечательно, что Мартынов совершенно так же рассуждал и о революции 1905 года!

По его словам, в октябре, ноябре и декабре 1905 года, т.е. в период высшего подъема революции, господствовал «троцкизм». Настоящая марксистская политика началась лишь после разгрома Московского восстания, примерно, с выборов первой Государственной Думы. Мартынов противопоставляет ныне большевизм «троцкизму» совершенно по той же самой линии, по которой двадцать лет тому назад противопоставлял меньшевизм троцкизму. И эти писания сходят за марксизм и питают молодых «теоретиков» партии!

30. В своем Завещании Ленин вспоминает профсоюзную дискуссию отнюдь не для того, чтобы изображать ее, как спор, вызванный пресловутой недооценкой крестьянства с моей стороны. Нет, Ленин говорит об этой дискуссии, как о споре по поводу НКПС причем в вину мне ставит не «недооценку крестьянства», а «чрезмерное увлечение чисто административной стороной дела». Думаю, что эти слова правильно характеризуют самый корень тогдашнего спора.

Военный коммунизм исчерпал себя. Сельское хозяйство, а за ним и все остальное, зашло в тупик. Промышленность распадалась. Профсоюзы стали агитационно-мобилизационными организациями, все более лишавшимися самостоятельности. Кризис профсоюзов отнюдь не был «кризисом роста», — он был кризисом всей системы военного коммунизма. Без введения нэпа выхода не было. Выдвигавшаяся мною попытка запрячь аппарат профсоюзов в административную систему управления хозяйством («чрезмерное увлечение чисто административной стороной дела») не давала выхода. Но и резолюция «десятки» (Ленина-Зиновьева и др.) о профсоюзах также не указывала этого выхода, ибо профсоюзы, как защитники материальных и культурных интересов рабочего класса и как школа коммунизма, теряли всякую почву под ногами в условиях хозяйственного тупика.

Под ударами кронштадтского восстания произведена была новая хозяйственная ориентировка партии, открывшая совершенно новые перспективы и для профсоюзов. Но замечательно, что на Х-ом съезде, где партия единогласно одобрила первые основы нэпа, резолюция о профсоюзах с этими основами согласована не была и сохраняла все свои внутренние противоречия. Это обнаружилось уже через несколько месяцев. Вынесенную Х-ым съездом резолюцию о профсоюзах пришлось в корне менять, не дожидаясь XI-го съезда. Новая резолюция, написанная Лениным и вводившая работу профсоюзов в условия нэпа, была принята единогласно.

Рассматривать профсоюзную дискуссию вне связи с вопросом о тогдашнем повороте всей нашей хозяйственной политики значит и сейчас, спустя семь лет, не понимать смысла этой дискуссии. Этим непониманием и питаются попытки припутать сюда недооценку крестьянства, между тем, как именно во время профсоюзной дискуссии выдвинут был мною лозунг: «промышленность — лицом к деревне»!

Более последовательные фальсификаторы пытаются изобразить дело так, будто я был против нэпа. Между тем, неоспоримейшие факты и документы свидетельствуют о том, что я уже в эпоху IХ-го съезда не раз поднимал вопрос о необходимости перехода от продразверстки к продналогу и, в известных пределах, к товарным формам хозяйственного оборота. Только отклонение этих предложений — при продолжавшемся ухудшении хозяйства — вынудило меня искать выхода на противоположном пути, т.е. на пути жесткого администрирования и более тесного вовлечения профсоюзов, — не как массовой организации, а как аппарата, — в систему военно-коммунистического управления хозяйством. Переход к нэпу не только не встретил возражений с моей стороны, но, наоборот, вполне соответствовал всем выводам из моего собственного хозяйственного и административного опыта. Таково действительное содержание так называемой дискуссии о профсоюзах.

Том моих «Сочинений», посвященный этому периоду, не выпущен Госиздатом в свет, — именно потому, что эта книга не оставляет камня на камне в легенде о профсоюзной дискуссии.

31. Если верить нынешним историкам и теоретикам партии, можно подумать, что 6 первых лет революции были целиком заполнены разногласиями по поводу Брест-Литовска и профсоюзов. Все остальное исчезло: исчезла подготовка Октябрьского переворота, исчез самый переворот, исчезло строительство государства, строительство Красной Армии, гражданская война, исчезли четыре Конгресса Коминтерна, вся вообще литературная работа по пропаганде коммунизма, работа по руководству иностранными коммунистическими партиями и нашей собственной. От всей этой работы, где во всём основном я был связан с Лениным полной солидарностью, осталось у нынешних историков только два момента: Брест-Литовск и профсоюзы.

32. Сталин и его подручные много потрудились над тем, чтобы изобразить профсоюзную дискуссию, как мою «ожесточенную» борьбу против Ленина.

Вот что я говорил в разгаре этой дискуссии на фракции съезда горнорабочих 26 января 1921 года:

«Тов. Шляпников здесь говорил, может быть, я выражу его мысль несколько грубо, — он говорил: «Вы не верьте этому разногласию между Троцким и Лениным, они все равно объединятся между собою, и борьба будет только с нами». Он говорит: вы не верьте. Я не знаю, чему тут нужно верить или не верить. Разумеется, мы объединимся. Можно спросить, обсуждая какие-нибудь очень важные вопросы, но и этот спор толкает направление наших мыслей на «объединение». (Из заключительного слова Троцкого на 2-м Всероссийском съезде горнорабочих, 26 января 1921 г.).

А вот другое место из моей речи, которое Ленин привел в своей брошюре:

«В самой острой полемике с т. Томским я всегда говорил, что мне абсолютно ясно, что руководителями нашими в профсоюзах могут быть только люди с опытом, с авторитетом, которые есть у т. Томского. Это я говорил во фракции V-ой конференции профсоюзов, это говорил на днях и в театре Зимина. Идейная борьба в партии не значит взаимное отметание, а значит взаимное воздействие». (Ленин, том XVIII, ч. I, стр. 71).

А вот что сказал Ленин по этому же вопросу в своем заключительном слове на Х съезде партии, подводившем итоги дискуссии о профсоюзах:

«Рабочая оппозиция» говорила: Ленин и Троцкий соединятся. Троцкий выступил и говорил: «Кто не понимает, что нужно соединиться, тот идет против партии; конечно, мы соединимся, потому что мы люди партии». Я поддержал его. Конечно, мы с тов. Троцким расходились, и когда в ЦК образуются более или менее равные группы, партия рассудит, и рассудит так, что мы объединимся согласно воле и указаниям партии. Вот с каким заявлением мы с тов. Троцким шли на съезд горнорабочих и пришли сюда», (т.е. на съезд партии). (т. XVIII, ч. I, стр. 132).

Похоже ли все это на ту злобную мазню, которая выдается сейчас за историю дискуссии о профсоюзах во всякого рода политнеграмотах?

Но смехотворнее всего, когда дискуссию о профсоюзах начинает неосторожно эксплуатировать для борьбы с «троцкизмом» — Бухарин. Вот как Ленин оценил его позицию в этой дискуссии:

«До сих пор «главным» в борьбе был Троцкий. Теперь Бухарин далеко обогнал и совершенно «затмил» его, создал совершенно новое соотношение в борьбе, ибо договорился до ошибки, во сто раз более крупной, чем все ошибки Троцкого, взятые вместе.

«Как мог Бухарин договориться до этого разрыва с коммунизмом? Мы знаем всю мягкость тов. Бухарина, одно из свойств, за которое его так любят и не могут не любить. Мы знаем, что его не раз звали в шутку: «мягкий воск». Оказывается, на этом «мягком воске» может писать что угодно любой «беспринципный» человек, любой «демагог». Эти взятые в кавычки, резкие выражения употребил и имел право употребить тов. Каменев на дискуссии 17 января. Но ни Каменеву, ни кому другому не придет, конечно, в голову объяснить происшедшее беспринципной демагогией, сводить все к ней», (т. XVIII. ч. I, стр. 35).

III Конгресс Коминтерна

33. Но разве вопрос о профсоюзах был единственным спорным вопросом в жизни партии и советской республики за годы совместной работы с Лениным? В том же 1921 году, когда происходил Х съезд, через несколько месяцев после него, заседал III Конгресс Коминтерна, сыгравший огромную роль в истории международного рабочего движения. На этом III Конгрессе развертывалась глубокая борьба по основным вопросам коммунистической политики. Эта борьба проходила и через наше Политбюро. Вкратце я рассказал кое-что об этом на заседании Политбюро вскоре после XIV съезда.

«Тогда была опасность того, что политика Коминтерна пойдет по линии мартовских (1921 г.) событий в Германии, т.е. по линии попыток искусственного создания революционной обстановки и «электризации» пролетариата, как формулировал один из немецких товарищей. Это настроение тогда было господствующим на Конгрессе, и Владимир Ильич пришел к выводу, что, действуя таким образом, Интернационал наверняка разобьет себе череп. Я написал до Конгресса тов. Радеку о моих впечатлениях от мартовских событий письмо, о котором не знал Владимир Ильич. Ввиду щекотливой обстановки, не зная мнения Владимира Ильича, и зная, что Зиновьев, Бухарин и Радек — в общем за немецкую левую, я, разумеется, открыто не высказывался, а написал письмо (в виде тезисов) тов. Радеку, чтобы он дал свои соображения. С тов. Радеком мы не сошлись. Владимир Ильич об атом узнал, вызвал меня, и обстановку в Коминтерне он охарактеризовал, как такую, которая связана с величайшими опасностями. В оценке обстановки и задач у нас была полная солидарность.

«После этого совещания Владимир Ильич вызвал тов. Каменева, чтобы обеспечить в Политбюро большинство. В Политбюро было тогда 5 человек, с тов. Каменевым нас было трое, следовательно большинство. А в делегации нашей, с одной стороны были т.т. Зиновьев, Бухарин и Радек, с другой стороны — Владимир Ильич, я и т. Каменев, причем у нас были формальные заседания — по группировкам. Владимир Ильич говорил тогда: «Вот создаем новую фракцию». В дальнейших переговорах о тексте резолюции я был представителем фракции Ленина, а Радек — фракции Зиновьева.

Зиновьев: Теперь положение вещей изменилось»).

«Да, изменилось. Причем тов. Зиновьев довольно-таки решительно тогда обвинял тов. Радека в том, что он «предал» свою фракцию в этих переговорах, т.е. пошел будто бы на слишком большие уступки. Борьба была большая, по фронту всех партий Коминтерна, и Владимир Ильич со мною совещался насчет того, как нам быть, если Конгресс выскажется против нас: подчинимся ли мы конгрессу, решения которого могут быть гибельны, или не подчинимся?

«Отголосок этого совещания можно найти в стенограмме моей речи. Я сказал тогда, — по соглашению с Ильичем, — что если вы, съезд, вынесете решение против нас, то я думаю, что вы оставите нам известные рамки для того, чтобы мы могли отстаивать нашу точку зрения и в дальнейшем. Смысл этого предупреждения был вполне ясен. Должен, однако, сказать, что отношения тогда внутри нашей делегации поддерживались, благодаря руководству Владимира Ильича, совершенно товарищеские» (Стенограмма заседания Политбюро ЦК ВКП (б) 18 марта 1926 года, стр. 12-13).

По соглашению с Лениным я защищал нашу общую позицию на Исполкоме, заседания которого предшествовали заседаниям III Конгресса. Я подвергался жестокому обстрелу так называемых тогда «левых». Владимир Ильич поспешил на заседание Исполкома, и вот что он там говорил:

«…я пришел сюда, чтобы протестовать против речи тов. Бела-Куна, который выступил против тов. Троцкого, вместо того, чтобы его защищать, — что он должен был бы сделать, если бы хотел быть подлинным марксистом…»

«…Тов. Лапорт был абсолютно неправ, а тов. Троцкий, протестуя против этого, был совершенно прав… Тов. Троцкий был тысячу раз прав, когда твердил это. А тут еще люксембургский товарищ, который упрекал французскую партию в том, что она не саботировала оккупации Люксембурга. Вот. Он думает, что это вопрос географический, как полагает тов. Бела-Кун. Нет, тут вопрос политический, и тов. Троцкий был совершенно прав, протестуя против этого…»

«Вот почему я счел своим долгом поддержать в основном все то, что сказал тов. Троцкий…» и т.д.

Через все речи Ленина, относящиеся к третьему Конгрессу, проходит это резкое подчеркивание полной солидарности с Троцким.

Вопрос о воспитании партийного молодняка

34. В 1922 г. создан был инициативой тов. Тер-Ваганяна журнал «Под знаменем марксизма». В первой книжке я поместил статью о разнице в условиях воспитания двух поколений партии, старого и нового, и о необходимости особого теоретического подхода к новому поколению для обеспечения теоретической и политической преемственности в развитии партии. В следующей книжке нового журнала Ленин писал:

«Об общих задачах журнала: «Под знаменем марксизма» тов. Троцкий в № 1-2 сказал уже все существенное и сказал прекрасно. Мне хотелось бы остановиться на некоторых вопросах, ближе определяющих содержание и программу той работы, которая провозглашена редакцией журнала во вступительном заявлении к № 1-2» (Ленин, т. XX дополнительный, ч. 2, стр. 492).

Или может быть солидарность в этих коренных вопросах оказалась случайной? Нет, случаен лишь тот факт, что эта солидарность оказалась столь ярко засвидетельствована в печати. В подавляющем большинстве случаев солидарность оказывалась запечатленной только в делах. Между тем как раз по вопросу об отношении к молодежи создано за последние годы немало легенд.

Отношение к крестьянству

35. После того как Бухарин от голого отрицания или игнорирования крестьянства перешел к кулацкому лозунгу «обогащайтесь!», он решил, что этим самым раз навсегда исправлены все его старые ошибки. Более того, он попытался брест-литовские разногласия, как и другие частные расхождения мои с Владимиром Ильичем нанизать на ниточку одного и того же вопроса, а именно — отношения к крестьянству. Глупости и пошлости, пущенные по этому поводу в ход бухаринской школкой совершенно неисчислимы. Для специального опровержения их понадобилась бы книга. Здесь установлю лишь самое основное.

а) Старых, дореволюционных, действительно имевших место разногласий здесь не касаюсь. Скажу только, что они чудовищно раздуты, искажены, извращены сталинской агентурой и школкой Бухарина.

б) В 1917 году никаких разногласий в этом вопросе у меня с Лениным не было.

в) «Усыновление» эсеровских земельных наказов было проведено Владимиром Ильичем в полном согласии со мною.

г) Мне первому довелось читать Ленинский декрет о земле, написанный карандашом. Не было и намека на разногласия. Было полное единодушие.

д) В продовольственной политике вопрос о крестьянстве занимал, надо думать, не последнее место. Пошляки, вроде Мартынова, говорят, что эта политика была «троцкистской» (см. статью Мартынова в «Красной Нови», 1923 г.). Нет, это была большевистская политика. Я участвовал в ее проведении рука об руку с Лениным. Не было и тени разногласий.

е) Курс на середняка был взят при активнейшем моем участии. Члены Политбюро знают, что после смерти Свердлова первой мыслью Владимира Ильича было назначить председателем ВЦИК'а тов. Каменева. Предложение выбрать «рабоче-крестьянскую» фигуру исходило от меня. Кандидатура тов. Калинина была выдвинута мною. Мною же он назван был всероссийским старостой. Все это, конечно, мелочи, на которых не стоило бы и останавливаться. Но сейчас эти мелочи, эти симптомы являются убийственными уликами против фальсификаторов нашего вчерашнего дня.

ж) Вся наша военная политика и организация сводились на 9/10 к вопросу об отношении рабочего к крестьянину. Эту политику — против мелко-буржуазной партизанщины и самодельщины (Сталин, Ворошилов и Кº) — я проводил рука об руку с Владимиром Ильичем.

Вот, например, ряд моих телеграмм из Симбирска и Рузаевки (март 1919 года), по вопросу о необходимости принять энергичные меры для улучшения отношений со средним крестьянством. Я требовал посылки на Волгу авторитетной комиссии для проверки действий местных властей и изучения причин крестьянского недовольства. В третьей из этих телеграмм — по прямому проводу, Москва, Кремль, Сталину (передать лично) — говорится:

«Задача комиссии — поддержать веру в поволожском крестьянстве в центральную советскую власть, устранить наиболее кричащие непорядки на местах и наказать наиболее виновных представителей советской власти, собрать жалобы и материалы, которые могли бы лечь в основу демонстративных декретов в пользу середняков. Одним из членов может быть Смилга, другим желателен Каменев или другое авторитетное лицо». (22-ое марта 1919 года, № 813).

Эту телеграмму — одну из многих — о необходимости декретов в пользу середняков не Сталин мне посылал, а я Сталину, и происходило это не в эпоху XIV съезда, а в начале 1919 года, когда мнения Сталина о середняке никому еще не были известны.

Поистине, каждая страница старых архивов — без какого бы то ни было подбора — звучит сегодня, как негодующее обличение придуманных задним числом нелепостей насчет недооценки крестьянства или недооценки середняка!

з) В начале 1920 года, основываясь на анализе состояния крестьянского хозяйства, я внес в Политбюро предложение о ряде мероприятий «нэповского» характера. Это предложение никак не могло быть продиктовано «невниманием» к крестьянству.

и) Дискуссия о профсоюзах была, как сказано, поисками выхода из хозяйственного тупика. Переход к нэпу был проведен совершенно единодушно.

36. Все это можно доказать на основании бесспорнейших документов. Когда-нибудь это будет сделано. Здесь ограничусь только двумя цитатами.

В ответ на запросы крестьян об отношении к кулакам, середнякам и бедноте и о мнимых разногласиях между Лениным и Троцким по вопросу о крестьянстве, я писал в 1919 г.:

«Никаких разногласий на этот счет в среде советской власти не было и нет. Но контр-революционерам, дела которых идут все хуже и хуже, ничего другого не остается, как обманывать трудовые массы насчет мнимой борьбы, раздирающей будто бы Совет Народных Комиссаров изнутри» («Известия ВЦИК». 7 февраля 1919 г.).

Ленин писал по этому поводу, в ответ на запрос крестьянина Гулова следующее:

«В «Известиях Ц.И.К.» от 2-го февраля было помещено письмо крестьянина г. Гулова, который ставит вопрос об отношении нашего рабоче-крестьянского правительства к крестьянам-середнякам и рассказывает про распространенные слухи, будто Ленин с Троцким не ладят, будто между ними есть крупные разногласия и как раз насчет середняка-крестьянина.

«Тов. Троцкий уже дал свой ответ в «Письме к крестьянам-середнякам», — напечатанном в «Известиях Ц. И. К.» от 7-го февраля. Товарищ Троцкий говорит в этом письме, что слухи о разногласиях между мною и им самая чудовищная и бессовестная ложь, распространяемая помещиками и капиталистами или их вольными и невольными пособниками. Я, со своей стороны, целиком подтверждаю заявление товарища Троцкого, Никаких разногласий у нас с ним не имеется и относительно крестьян-середняков нет разногласий не только у нас с Троцким, но и вообще в коммунистической партии, в которую мы оба входим.

«Товарищ Троцкий в своем письме подробно и ясно объяснил, почему партия коммунистов и теперешнее рабоче-крестьянское правительство, выбранное Советами и принадлежащее к этой партии, не считает своими врагами крестьян-середняков. Я подписываюсь обеими руками под тем, что сказано тов. Троцким» (Ленин, т. XVI, стр. 28-29. «Правда, № 35, 15 февраля 1919 года).

И здесь мы наталкиваемся, следовательно, на тот же самый факт: первоначально сплетня была пущена белогвардейцами. Теперь ее переняла, разрабатывает и распространяет сталинско-бухаринская школа.

Военная работа

37. По поводу моей военной работы, которая началась весною 1918 года, ныне также предпринята, под руководством Сталина, попытка переделать заново всю историю гражданской войны со специальной целью борьбы с «троцкизмом», точнее сказать — борьбы против Троцкого.

Писать здесь о строительстве Красной Армии и об отношении к этой работе Ленина значило бы писать историю гражданской войны. Пока что ее пишут Гусевы. Потом напишут другие. Я вынужден ограничиться двумя-тремя примерами, поскольку они подкреплены документами.

Когда Казань была занята нашими войсками, от быстро поправлявшегося Владимира Ильича получена была мною приветственная телеграмма:

«Приветствую с восторгом блестящую победу Красной Армии. Пусть она послужит залогом того, что союз и рабочих и революционных крестьян разобьет до конца буржуазию, сломит всякое сопротивление эксплуататоров и обеспечит победу всемирного социализма. Да здравствует рабочая революция! Ленин. 10 сентября 1918 г.»

Напряженно приподнятый — по масштабу Ленина — тон телеграммы («приветствую с восторгом») свидетельствует о том, какое огромное значение он придавал, и не напрасно, взятию Казани! Здесь произошло первое и, в сущности, решающее испытание на крепость союза рабочих и революционных крестьян и на способность партии, в условиях хозяйственной разрухи и страшной оскомины от империалистской войны, создать боеспособную революционную армию. Здесь проверены были методы строительства Красной Армии в огне, а Ленин знал цену такой проверке.

38. На VIII съезде партии группа военных делегатов критиковала военную политику. Сталины и Ворошиловы рассказывали недавно, будто я не решился даже появиться на VIII съезд, чтобы не выслушивать критики. Как это чудовищно далеко от того, что было на самом деле. Вот постановление ЦК по вопросу о моей поездке на фронт накануне VIII съезда:

Выписка из протокола заседания ЦК РКП (большевиков) 16-III-19 г.

Присутствовали: т.т. Ленин, Зиновьев, Крестинский, Владимирский, Сталин, Шмидт, Смилга, Дзержинский, Лашевич, Бухарин, Сокольников, Троцкий, Стасова.

Слушали: Постановили:
12. Некоторые товарищи фронтовики, ознакомившись с постановлением ЦК о немедленном возвращении фронтовиков на фронт, подняли вопрос о неправильности такого решения, которое может толковаться организациями на фронте, как нежелание центра выслушать голоса из армии, а некоторыми толкуется даже, как некоторый трюк, ибо отъезд тов. Троцкого и недопущение (отзывом на фронт) армейских депутатов делает совершенно излишним самый вопрос о военной политике. Тов. Троцкий протестует против толкования распоряжений ЦК, как «трюка» и указывает на крайне серьезное положение в связи с отступлением от Уфы и далее на Запад, и настаивает на своем отъезде.

1. Тов. Троцкому немедленно ехать на фронт.

2. Тов. Сокольникову на собрании фронтовиков заявить, что директива об отъезде всех фронтовиков отменяется, а предполагается, что немедленно едут те, которые считают, что присутствие их на фронте является необходимым.

3. Вопрос о военной политике поставить первым вопросом порядка дня съезда.

4. Тов. Владимиру Михайловичу Смирнову разрешается остаться, согласно его просьбе, в Москве.

 

Вот яркий образец партийного режима в ту эпоху: всем, нападавшим на ЦК за его военную политику, и в первую голову лидеру военной оппозиции В.М. Смирнову, разрешено было остаться на съезде, несмотря на трудную фронтовую обстановку; сторонники же официальной линии были отправлены на фронт до открытия съезда. Теперь поступают наоборот.

Протоколы военной секции VIII съезда партии, где Ленин выступал с решительной речью в защиту проводившейся мною военной политики, не изданы до сих пор. Почему? Именно потому, что они режут сталинскую, ворошиловскую и гусевскую неправду о периоде гражданской войны.

39. Сталин попытался пустить в оборот искусственно выдернутое военное разногласие, возникшее в Политбюро насчет Восточного фронта в начале 1919 года. Суть разногласия состояла в следующем: продолжать ли наступление на Сибирь или закрепиться на Урале, перебросив возможно больше сил на юг, чтобы ликвидировать угрозу Москве. Я склонялся в течение известного времени к этому второму плану. За первый план, который был принят и дал прекрасные результаты, стояли многие военные работники, в том числе т.т. Смилга, Лашевич, И.Н. Смирнов, К.И. Грюнштейн и др. В разногласии не было ничего принципиального. Оно имело чисто практический характер. Проверка показала, что войска Колчака разложились полностью. Наступление на Сибирь дало полный успех.

40. Военная работа была жесткая работа. Она не обходилась без нажимов, принудительных мер, репрессий, и пр. Немало было задетых самолюбий, чаще всего — в силу неизбежности, но нередко и по ошибке. Немало было поэтому недовольства, в том числе и вполне законного. Когда возникло разногласие насчет восточного фронта, и ЦК решил вопрос о смене главного командования, я предложил Центральному Комитету свою отставку с поста Наркомвоена. В тот же день (5 июля 1919 года) ЦК вынес по этому поводу постановление, важнейшая часть которого гласила следующее:

«Орг. и Политбюро Цека, рассмотрев заявление тов. Троцкого и всесторонне обсудив это заявление, пришли к единогласному выводу, что принять отставки т. Троцкого и удовлетворить его ходатайство они абсолютно не в состоянии.

«Орг. и Политбюро Цека сделают все от них зависящее, чтобы сделать наиболее удобной для тов. Троцкого и наиболее плодотворной для Республики ту работу на Южном фронте, самом трудном, самом опасном и самом важном в настоящее время, которую избрал сам тов. Троцкий. В своих званиях Наркомвоена и Предреввоенсовета тов. Троцкий вполне может действовать и как член Реввоенсовета Южфронта с тем Комфронтом (Егоровым), коего он сам наметил, а Цека утвердил.

«Орг. и Политбюро Цека предоставляют тов. Троцкому полную возможность всеми средствами добиться того, что он считает исправлением линии в военном вопросе и, если он пожелает, постараться ускорить съезд партии».

Резолюцию эту подписали: Ленин, Каменев, Крестинский, Калинин, Серебряков, Сталин, Стасова.

Этим постановлением, которое говорит само за себя, спорный вопрос был исчерпан и работа пошла своим чередом.

Кстати: На объединенном Заседании Политбюро и Президиума ЦКК 8. IX. 27 г. Сталин под стенограмму заявил, будто ЦК «запретил» мне касаться Южного фронта. Проведенная выше резолюция дает и на этот счет исчерпывающий ответ.

41. Но разве разногласие по поводу Восточного фронта было единственным разногласием стратегического типа? Ни в каком случае. Было разногласие по вопросу о стратегическом плане борьбы с Деникиным. Было разногласие насчет Петрограда: сдавать ли его Юденичу или отстаивать. Было разногласие по поводу наступления на Варшаву, и по поводу возможности второго похода, после того, как мы отошли на Минск. Такого рода разногласия рождались на практике борьбы и ликвидировались в борьбе.

По вопросу о Южном фронте необходимые документы опубликованы в моей книге «Как вооружалась Резолюция» (т. II, кн. I, стр. 301).

Во время наступления Юденича на Петроград, Ленин одно время считал, что нам все равно не отстоять его, и что линию обороны надо перенести ближе к Москве. Я возражал. Меня поддерживали тов. Зиновьев и, кажется, тов. Сталин. 17 октября 1919 г. Ленин мне сообщил в Петроград по прямому проводу:

«Тов. Троцкий! Вчера ночью провели в С. Об. (Совете Обороны) и послали Вам шифром… постановление С. Об.

«Как видите, принят ваш план. Но отход питерских рабочих на юг, конечно, не отвергнут (Вы, говорят, развивали это Красину и Рыкову); об этом говорить раньше надобности значило бы отвлечь внимание от борьбы до конца.

«Попытка обхода и отрезывания Питера, понятно, вызовет соответственные изменения, которые Вы проведете на месте.

«Поручите по каждому Отделу Губисполкома кому-либо из надежных собрать бумаги и документы советские, для подготовки эвакуации.

«Прилагаю воззвание, порученное мне С. Об. Спешил — вышло плохо, лучше поставьте мою подпись под Вашим.

«Привет. — Ленин.»

Таких и подобных эпизодов было немало. Они имели крупнейшее практическое значение для данного момента, но лишены были какого бы то ни было принципиального значения. Дело шло не об идейной борьбе, а о выработке наилучшего способа отбить врага в данный момент и на данном месте.

Сталины и Гусевы пытаются переписать заново историю гражданской войны. Не выйдет!

42. Наиболее гнусной частью кампании сталинцев против меня является обвинение в неправильном расстреле «коммунистов». Когда-то оно пускалось в ход нашими врагами, их «освагами», т.е. Политотделами белых армий, пытавшихся распространять среди наших красноармейцев листки, обвинявшие красное командование и, в частности, Троцкого в кровожадности. Теперь по этому пути пошла агентура Сталина.

Допустим на одну минуту, что все это правильно. Тогда почему же Сталин, Ярославский, Гусев, и пр. агенты Сталина молчали во время гражданской войны? Что означают нынешние запоздалые «разоблачения» в устах сталинской агентуры? Эти «разоблачения» означают: «Рабочие, крестьяне, красноармейцы, партия вас обманывала, когда говорила вам, что Троцкий, возглавляя армию, выполняет волю партии и проводит её политику. В своих бесчисленных статьях о работе Троцкого, в постановлениях своих партийных и советских съездов партия обманывала вас, одобряя военную работу Троцкого и скрывая от вас такие факты, как неправильный расстрел коммунистов. В этом обмане участвовал Ленин, решительно поддерживавший военную политику Троцкого». — Вот какой смысл имеют запоздалые «разоблачения» Сталина. Они компрометируют не Троцкого, а партию, ее руководство, они подрывают доверие масс к большевикам вообще; ибо, если в прошлом, когда во главе партии стояли Ленин и основное ядро его сотрудников, возможно было укрывательство сверху чудовищных ошибок и даже преступлений, так чего же можно ждать теперь, когда состав ЦК неизмеримо менее авторитетен? Если, например, Ярославский в 1923 году, когда гражданская война осталась уже далеко позади, пел необузданные хвалы Троцкому, его верности, его революционной преданности делу рабочего класса, то что должен сказать сегодня мыслящий молодой партиец? Он должен спросит себя: «когда, собственно, Ярославский обманывал меня: тогда ли, когда превозносил Троцкого выше небес, или теперь, когда стремится обдать его грязью?»

Такова вся вообще нынешняя работа Сталина и его агентов, стремящихся построить Сталину новую биографию задним числом. Проверить большинство сталинских «разоблачений» партийная масса не имеет возможности. Но то, что крепко входит в сознание партии, это понижение доверия к руководству партии вчерашнему, сегодняшнему и завтрашнему. Это доверие партии придется завоевать вновь — против Сталина и сталинщины.

43. Особенную энергию, как известно, в деле литературной переделки нашего военного прошлого проявил Гусев, который написал даже брошюру «Наши военные разногласия». В этой брошюре впервые, кажется, и пущена отравленная сплетня о расстреле коммунистов (не дезертиров, не изменников, хотя бы и коммунистов, а — коммунистов, как таковых).

Беда Гусева, как и многих других в том, что они дважды писали об одних и тех же фактах и вопросах: один раз при Ленине, другой раз при Сталине. Вот что Гусев писал в первый раз:

«Приезд тов. Троцкого (под Казань) внес решительный поворот в положение дел. В поезде тов. Троцкого на захолустную станцию Свияжск прибыли твердая воля к победе, инициатива и решительный нажим на все стороны армейской работы. С первых же дней и на загроможденной тыловыми обозами бесчисленных полков станции, где ютились Политотдел и органы снабжения, и в расположенных впереди — верстах в 15 — частях армии почувствовали, что произошел какой-то крупный перелом.

«Прежде всего это сказалось в области дисциплины… Жесткие методы тов. Троцкого для этой эпохи партизанщины, недисциплинированности и кустарнической самовлюбленности были прежде всего и наиболее всего целесообразны и необходимы. Уговором ничего нельзя было сделать, да и времени для этого не было. В течение тех 25 дней, которые тов. Троцкий провел в Свияжске, была проделана огромная работа, которая превратила расстроенные и разложившиеся части 5-й армии в боеспособные и подготовила их к взятию Казани». («Пролетарская Революция», №2 (25), 1924 г.).

Всякий член партии, проделавший гражданскую войну, и не утративший памяти, скажет — по крайней мере себе, если побоится сказать вслух, — что можно бы привести не десятки, а сотни печатных свидетельств того же совершенно рода, что и свидетельство Гусева.

44. Я ограничусь здесь свидетельствами более авторитетного порядка.

В своих воспоминаниях о Ленине Горький рассказывает:

«Ударив рукой по столу, он (Ленин) сказал: А вот указали бы другого человека, который способен в год организовать почти образцовую армию, да еще завоевать уважение военных специалистов. У нас такой человек есть. У нас все есть. И — чудеса будут. («Владимир Ленин». Гос. Изд., Ленинград, 1924 г., стр. 23).

В той же беседе Ленин сказал, по словам Горького:

«Да, да, — я знаю. Там что-то врут о моих отношениях к нему. Врут много, и, кажется, особенно много обо мне и Троцком». (М. Горький, «Владимир Ленин», стр. 23).

Да, об отношениях Ленина и Троцкого врали много. Но разве можно тогдашнее кустарное вранье сравнить с тем, которое теперь правильно организовано в общегосударственном и в международном масштабе? Тогда врали черносотенцы, белогвардейцы, отчасти эсеры и меньшевики. Теперь тем же орудием овладела сталинская фракция.

45. На заседании фракции ВЦСПС 12 января 1920 года Ленин сказал:

«Если мы Деникина и Колчака победили (то) тем, что дисциплина была выше всех капиталистических стран мира. Тов. Троцкий вводил смертную казнь, мы будем одобрять. Он вводил ее путем сознательной организации и агитации коммунистов».

46. У меня нет под руками многих других выступлений Ленина в защиту той военной политики, которую я проводил в полном единодушии с ним. В частности, как сказано уже, не опубликован протокол совещания делегатов VIII съезда по военному вопросу. Почему не издается этот протокол? Потому, что Ленин со всей энергией выступал на этом совещании против тех единомышленников Сталина, которые ныне столь прилежно фальсифицируют прошлое.

47. Но у меня есть под руками один документ, который стоит сотни других. Об этом документе я говорил на Президиуме ЦКК, когда отравленную кляузу поднял Ярославский — при протесте со стороны Орджоникидзе, к чести этого последнего; я цитировал этот документ на последнем (август 1927 г.) объединенном Пленуме, когда по стопам Ярославского пошел Ворошилов.

Ленин выдал мне, по собственной своей инициативе, бланк, написавши внизу страницы следующие строки:

«Товарищи.

«Зная строгий характер распоряжений тов. Троцкого, я настолько убежден, в абсолютной степени убежден, в правильности, целесообразности и необходимости для пользы дела даваемого тов. Троцким распоряжения, что поддерживаю это распоряжение всецело.

«В. Ульянов (Ленин)»

Назначение этого бланка я уже разъяснил на Президиуме ЦКК:

«Когда он (Ленин) мне это вручил, и внизу чистой страницы были написаны эти вот строки, я недоумевал. Он мне сказал: «до меня дошли сведения, что против вас пускают слухи, что вы расстреливаете коммунистов. Я вам даю такой бланк, и могу дать вам их сколько угодно, что я ваши решения одобряю, и на верху страницы вы можете написать любое решение и на нем будет готовая моя подпись». Это было в июле 1919 года. Так как много распространяется теперь сплетен про мое отношение к Владимиру Ильичу и, что гораздо важнее, про отношение Владимира Ильича ко мне, то я хотел бы, чтобы кто-нибудь другой показал бы мне вот такую карт-бланш, вот такой незаполненный бланк за подписью Владимира Ильича, где Ленин говорит, что он заранее подписывает всякое мое решение, — а тогда от этого решения часто зависела не только судьба отдельных коммунистов, но и нечто большее».

О хозяйственных вопросах

48. Мартынов считает, как известно, что гражданская война и военный коммунизм есть «троцкизм». Это учение приобрело сейчас большую популярность. Создание трудовых армий, милитаризация труда и прочие меры, вытекавшие, как и продразверстка, из условий той эпохи, изображаются филистерами и пошляками, как проявление «троцкизма». На какой же стороне стоял Ленин в этих вопросах?

В организационной секции VII съезда Советов разбирался вопрос о бюрократизме «главков» и «центров». В своей речи я указывал на то, что главкократия может задушить хозяйство, что централизм не есть абсолютный принцип, что необходимое соотношение между инициативой мест и руководством центра должно быть еще только найдено на практике. Ленин в своей речи подчеркнул полное согласие со мной насчет централизма и прибавил:

«Я совершенно согласен, скажу в заключение, с тов. Троцким, когда он говорил о том, что здесь очень неправильные попытки представить наши споры, как спор между рабочими и крестьянами, и к вопросу приплетался вопрос о диктатуре пролетариата». («Речь 8 декабря 1918 г., том XVI, стр. 433).

«Наши споры», — это те очень продолжительные споры, в которых Ленин и Троцкий были на одной стороне, Рыков, Томский, Ларин и прочие на другой. Сталин в этих спорах, как и во многих других, оставался за кулисами, лавируя и выжидая.

49. На заседании фракции ВЦСПС 12 января 1920 года Ленин говорил по поводу «наших споров» с Рыковым, Томским и др. следующее:

«Кто поднял эту отвратительную ведомственную драчку? Не тов. Троцкий — в его тезисах ничего нет. Полемику подняли т.т. Ломов, Рыков и Ларин. Каждый из них имеет самое высокое звание — члена президиума ВСНХ. У них есть председатель ВСНХ, который имеет столько чинов, что если бы я захотел все их перечислить, я бы пять минут потерял из своей десятиминутной речи… Выступал Рыков и другие, которые выступали с отвратительной литераторской драчкой. Тов. Троцкий поставил вопрос о новых заданиях, а они преподнесли ведомственную полемику с VII съездом Советов, Что же, мы не знаем, что т.т. Ломов, Рыков и Ларин в своей глупейшей статье не сказали этого прямо. Здесь какой-то оратор говорил: нельзя полемизировать с VII съездом Советов. VII съезд Советов сделал ошибку — говорите прямо, поправляйте на собрании, что это ошибка, а не болтайте о централизации и децентрализации. Тов. Рыков говорит, что о централизации и децентрализации нужно говорить, потому, что тов. Троцкий не заметил этого. Человек предполагает, что здесь сидят люди настолько отсталые, что они забыли первые строки тех тезисов тов. Троцкого, которые говорят: «экономическое хозяйство предполагает общий план…» и т.д. Умеете вы читать по-русски, любезнейшие Рыков, Ломов и Ларин? Вернемтесь назад, к тому времени, когда вам было 16 лет, и начнемте болтать о централизации и децентрализации. Это, государственная задача членов коллегии Президиума ВСНХ? Это — такой вздор и жалкий хлам, что стыдно и позорно тратить на это время».

И дальше.

«Война дала уменье довести дисциплину до максимума и централизировать десятки и сотни тысяч людей, товарищей, которые гибли, чтобы спасти советскую республику. Без этого мы все полетели бы к чёрту».

Кстати сказать, эта речь, имеющаяся в распоряжении Института Ленина, не напечатана только потому, что она неудобна нынешним «историкам». Сокрытие части ленинского идейного наследства от партии составляет необходимый элемент сползания с пути ленинизма. Цитированная речь Ленина будет извлечена, когда начнут «прорабатывать» Рыкова.

50. По вопросу о работе моей на железнодорожном транспорте Ленин на VIII съезде Советов говорил:

«…Вы видели уже между прочим из тезисов т. Емшанова и т. Троцкого, что здесь, в этой области (восстановление транспорта), мы имеем дело с настоящим планом, на много лет разработанным. Приказ № 1042 был рассчитан на пять лет, мы в 5 лет наш транспорт восстановить можем, число больных паровозов уменьшить можем, и, пожалуй, как самое трудное, я подчеркну в 9-м тезисе указание на то, что мы этот срок уже сократили.

«И когда являются большие планы, на много лет рассчитанные, бывают нередко скептики, которые говорят: где уж там нам на много лет рассчитывать, дай бог сделать то, что нужно сейчас. Т.т., нужно уметь соединять и то, и другое; нельзя работать не имея плана, рассчитанного на длительный период, на серьезный успех. Что это необходимо, это показывает несомненное улучшение работы транспорта. Я хочу обратить внимание на то место в 9-ом тезисе, где говорится, что срок был бы 412 года для восстановления, но он уже сокращен, потому, что мы работаем выше нормы: срок уже определяется 312 годами. Так нужно работать и в остальных хозяйственных отраслях…» (Ленин, т. XVII, стр. 423-424, речь 22 декабря 1920 г.)

Отметим тут же, что через год после издания мною приказа № 1042 в приказе т. Дзержинского «Об основах дальнейшей работы НКПС» от 27 мая 1921 года читаем:

«Исходя из того, что сокращение норм приказов № 1042 и № 1157, явившихся первым блестящим опытом плановой хозяйственной работы, есть временное и вызвано переживающимся топливным кризисом… принять меры к поддержанию и восстановлению оборудований и мастерских…»

51. В 1924 году Зиновьев ввел в оборот обвинение Троцкого в издании железнодорожного «приказа 1042», который чуть было не погубил транспорт. На этой канве вышивали затем узоры Сталин, Ярославский, Рудзутак. Легенда обошла в свое время всю печать Коминтерна. Выше приводятся подлинные отзывы Ленина и Дзержинского о приказе 1042 и о его значении для транспорта. Но есть отзыв более позднего происхождения. В ежегоднике Коминтерна, вышедшем в 1923 году, т.е. накануне кампании против Троцкого, в статье «Транспорт РСФСР и его восстановление» говорится буквально следующее:

«В это время транспорт оказался уже в полной мере разрушенным. Не только о его восстановлении не было речи, но дело дошло до того, что в Совете Труда и Обороны членом коллегии Наркомпути, проф. Ломоносовым, был сделан доклад о том, что транспорт накануне полной и неизбежной его остановки. Тов. Троцкий, приступив к управлению транспортом, выдвинул два лозунга, имевшие решающее значение не только для дела транспорта, но и для всего хозяйства страны… Приказ № 1042 является историческим. По этому приказу в 5 лет паровозный парк должен был быть восстановлен. Коммунистическая пропаганда этого приказа и коммунистический подъем, вызванный ею, нужно признать высшим уровнем, достигнутым массовым подъемом готовности к труду-подвигу». («Ежегодник Коминтерна», Изд. Коммунистического Интернационала, Петроград-Москва, 1923, стр. 363).

И т.д. Как видим, функция «приказа № 1042» в разные периоды была различна.

52. О моей мнимой попытке «закрыть» Путиловский Завод. В тезисах тов. Рыкова, написанных в октябре 1927 года, т.е. 4 года после того, как возник самый вопрос, опять поднимается легенда о закрытии Путиловского Завода. В этом случае, как впрочем, и во многих других, тов. Рыков действует крайне неосторожно, собирая материал против себя самого.

Дело в том, что предложение о закрытии Путиловского Завода внесено было в начале 1923 года в Политбюро самим тов. Рыковым, как председателем ВСНХ. Рыков доказывал, что Путиловский завод не понадобится в течение ближайших десяти лет, и что искусственное его поддержание вредно отразится на других заводах. Политбюро — и я в том числе — приняло данные приводившиеся Рыковым за чистую монету. За закрытие Путиловского Завода, по предложению тов. Рыкова, голосовал не только я, но и, например, Сталин. Тов. Зиновьев был в отпуску. Он протестовал против вынесенного решения. Вопрос в Политбюро был пересмотрен и перерешен. Таким образом, инициатива этого дела была целиком в руках Рыкова, как председателя ВСНХ. Как же должно было развиться чувство безнаказанности, чтобы Рыков мог решиться, спустя 4 года, приписать мне свой собственный «грех»? Не сомневаемся, этот факт неизбежно всплывет в новом виде… при проработке Сталиным Рыкова. Ждать осталось недолго.

53. Партию сбивают рассказом о том, как «Ленин хотел отправить Троцкого на Украину Наркомпродом». При этом путают и перевирают факты до неузнаваемости. Такого рода поездок, по поручению ЦК, я совершил немало. В полном согласии с Лениным, я отправлялся на Украину для лучшей постановки угольной промышленности в Донбассе. В полном согласии с Лениным, я работал, в качестве председателя Совтрудармии на Урале. Совершенно правильно, что Ленин настаивал на том, чтобы я на две недели (на две недели!) отправился на Украину для улучшения постановки продовольственного дела. Я снесся по телефону с тов. Раковским, который заявил, что все необходимые меры для обеспечения хлебом рабочих центров приняты и без того. Владимир Ильич сперва настаивал на моей поездке, но потом отказался от этой мысли. Только и всего. Дело шло о практической боевой задаче, которую Ленин считал важнейшей для данного момента.

54. Вот что Ленин говорил на VIII Всероссийском съезде Советов 22-го декабря 1920 года по поводу моей поездки в Донбасс:

«Донецкого угля с получки в 25 миллионов пудов в месяц мы догоняем до 50 миллионов, благодаря работе полномочной комиссии, которая послана в Донбасс под председательством тов. Троцкого, и в которой было принято решение, чтобы ответственных и опытных работников отправить туда на работу. Сейчас туда послан для руководства товарищ Пятаков». (т. XVII, стр. 422).

55. Кстати сказать, Пятаков вытеснен был с Донбасса закулисными происками Сталина. Ленин считал это серьезным ударом для угольной промышленности, возмущался в Политбюро и публично протестовал против дезорганизаторских действий Сталина.

«Что мы достигли немалых успехов, это в особенности показал, например, Донбасс, где работали с чрезвычайной преданностью и с чрезвычайным успехом такие товарищи, как тов. Пятаков, в области крупной промышленности…» (Доклад Ленина на IX съезде Советов 23-го декабря 1921 г.).

 

«В центральном управлении каменноугольной промышленности стояли люди не только несомненно преданные, но люди действительно образованные и с громадными способностями, и даже не ошибусь, если скажу, талантливые люди, и поэтому внимание ЦК было тогда устремлено… мы, ЦК, все же некоторый опыт имеем и решили единогласно не убирать руководящие круги… Я справлялся у украинских товарищей и тов. Орджоникидзе я просил специально, а также и ЦК поручил поехать и посмотреть, что там было. Видимо, там была интрига и всяческая каша, и Истпарт не разберется даже и через 10 лет, если этим займется. Но получилось фактически что, вопреки единогласным директивам ЦК, эта группа оказалась смененной другой группой». (Ленин, Доклад на XI съезде РКП, 27 марта 1922 г.).

Всем членам старого Политбюро — и Сталину лучше всех — известно, что желчные слова Ленина об интриге против преданных, образованных и талантливых руководителей Донбасса имели в виду интригу Сталина против Пятакова.

56. Во время IX съезда Советов, в декабре 1921 года, Ленин написал тезисы об основных задачах хозяйственного строительства. Помню, я ответил, что тезисы прекрасны, не хватает только пункта о специалистах (в нескольких словах я наметил содержание этого пункта). В тот же день я получил от Владимира Ильича следующее письмецо:

«С. Секретно.

«Тов. Троцкий,

«Я сижу на собрании беспартийных с Калининым. Он советует сделать небольшой доклад по той резолюции, которую я предложил (и к которой вы внесли дополнение о спецах, вполне правильное).

«Не взяли ли бы Вы на себя небольшой доклад по этой резолюции в среду? — на Пленуме съезда?

«Ваш военный доклад у вас, конечно, готов, и Вы его кончите во вторник.

«Мне сейчас второй еще доклад взять на съезде невозможно. Черкните два слова или дайте телефонограмму: если Вы согласитесь, будет лучше всего, и по телефону можно подтвердить это голосованием П. Бюро.

«Ленин».

Солидарность по основным вопросам социалистического строительства была так полна, что Владимир Ильич считал возможным поручить мне сделать по этим вопросам доклад вместо него. Помню, я по телефону убеждал его выступить по столь важному вопросу самому, если только состояние здоровья ему это позволит. Так в конце концов и было сделано.

Из последнего периода жизни Ленина

57. Фальсификации и выдумки в отношении последнего периода жизни Ленина стали особенно многочисленны. Между тем, Сталину следовало бы быть осторожным именно в отношении этого периода, когда Владимир Ильич подвел в отношении Сталина кое-какие итоги.

Очень трудно, разумеется, излагать внутреннюю историю Политбюро при Владимире Ильиче: стенограмм тогда не велось, в протоколы записывались только решения. Вот почему так легко выдергивать отдельные, даже совершенно ничтожные эпизоды, искажать их и раздувать, а иногда и попросту выдумывать «разногласия» там, где не было и следа их.

Поистине постыдной по своей глупости является легенда насчет «кукушки», которая должна задним числом знаменовать мой «пессимизм». «Кукушка» есть последний довод Сталина-Бухарина, когда доводы или события прижимают их к стене. «Кукушка» эта заимствована из моего разговора с Владимиром Ильичем в первый период нэпа. Происходившее тогда разбазаривание скудных государственных ресурсов внушало мне большую тревогу, как с точки зрения расточения и без того скудных ресурсов рабочего государства, так и с точки зрения возможности быстрого накопления частного капитала в такой переломный период. Я не раз об этом говорил с Владимиром Ильичем. Для того, чтобы, проверить происходящие в стране хозяйственные процессы, я организовал тогда так называемый Московский Комбинированный куст. В одном из разговоров с Лениным, ссылаясь на несколько вопиющих примеров разбазаривания, я употребил примерно такую фразу: «если так будем хозяйничать, то кукушка немного нам отсчитает годков». Что-то в этом роде. Такие и подобные фразы каждому из нас приходилось повторять не раз. Сколько раз Ленин говорил: «Если так пойдет дальше, то погибнем наверняка». Это был крепкий довод, но никак не «пессимистический» прогноз. Такова, примерно, история «кукушки», процентами с которой Сталин и Бухарин хотят платить свои долги по китайской революции, по Англо-Русскому Комитету, по хозяйственному руководству и по партийному режиму.

Разумеется, практические разногласии в Политбюро возникали не раз, в том числе и с Владимиром Ильичем. Весь вопрос в том, какое место занимали эти разногласия в общей работе. Вот на этот счет сталинская фракция с крайней неосторожностью пускает в оборот злобные легенды, которые рассыпаются в прах при первом к ним прикосновении, и обращаются целиком против Сталина.

58. Для опровержения этих легенд приходится брать прежде всего, период болезни Владимира Ильича, точнее период между двумя тяжкими приступами ее, когда Ленину разрешено было врачами входить в дела, и когда многие важные вопросы решались путем переписки. По этой переписке — стало быть, по неоспоримым документам — можно видеть, какие в ЦК возникали спорные вопросы, у кого с кем какие были разногласия, отчасти также, каковы были отношения Владимира Ильича к отдельным товарищам. Приведу несколько примеров.

Монополия внешней торговли

59. В ЦК возникло в конце 1922 года очень существенное разногласие по вопросу о монополии внешней торговли. Я ни в каком случае не хочу задним числом преувеличивать его значения. Но политическая группировка, создавшаяся в ЦК вокруг этого вопроса, была все же достаточно характерна.

По инициативе тов. Сокольникова ЦК принял решение, означавшее серьезную брешь в монополии внешней торговли. Владимир Ильич был решительно против этого постановления. Узнав через Красина, что меня на Пленуме ЦК не было, и что я высказался против вынесенного решения, Ленин вступил со мной в переписку. Письма эти до сих пор не опубликованы, как и переписка Ленина с Политбюро по вопросу о монополии внешней торговли. Цензура над ленинским наследством установлена жесточайшая. Печатаются 2-3 слова, записанные Лениным на клочке бумаги, если они могут прямо или косвенно ударить по оппозиции. Не печатаются документы большого принципиального значения, если они прямо или косвенно задевают Сталина.

Привожу письма Ленина, касающиеся этого вопроса:

 

«Тов. Троцкий,

«Посылаю Вам письмо Крестинского. Черкните поскорее, согласны ли. Я буду воевать на Пленуме за монополию. А Вы?

«Ваш Ленин.

«Р. S. Лучше бы вернули скоро.


«Т.т. Фрумкину и Стомонякову*, копия Троцкому.

* Не-члены ЦК, с которыми Ленин вступал в «заговор» против большинства ЦК. — Л.Т.

«Ввиду ухудшения своей болезни, я вынужден отказаться от присутствия на Пленуме. Вполне сознаю, насколько неловко и даже хуже, чем неловко, поступаю по отношению к Вам, но все равно, выступить сколько-нибудь удачно не смогу.

«Сегодня я получил от тов. Троцкого прилагаемое письмо, с которым согласен во всём существенном, за исключением, может быть, последних строк о Госплане. Я напишу Троцкому о своем согласии с ним и о своей просьбе взять на себя, ввиду моей болезни, защиту на Пленуме моей позиции.

«Думаю, что эту защиту следует разделить на три части. Первое: — защиту основного принципа монополии внешней торговли и ее (монополии) полное, окончательное подтверждение; второе: — передачу в особую комиссию детальнейшего обсуждения тех практических планов осуществления этой монополии, которые (планы) вносит Аванесов; в этой комиссии должны быть представлены не менее, как в равном числе внешторговцы; третье — вопрос о работе Госплана должен быть выделен отдельно, причем я полагаю, что с Троцким у меня, пожалуй, не будет разногласий, если он ограничится требованием, чтобы работа Госплана, стоящая под знаком развития государственной промышленности, давала свой отзыв по всем сторонам деятельности НКВТ.

«Надеюсь еще написать сегодня или завтра и прислать Вам свое заявление по существу данного вопроса на Пленуме ЦК. Во всяком случае полагаю, что принципиальное значение этого вопроса так высоко, что я должен буду в случае, если в Пленуме не получится согласия перенести вопрос на съезд. А до этого заявить о настоящем расхождении на фракции РКП предстоящего Съезда Советов.

«Ленин.

«12. XII 1922 г. записала Л. Ф.»


«Тов. Троцкому, копия Фрумкину и Стомонякову.

«Тов. Троцкий,

«Получил Ваш отзыв на письмо Крестинского и на планы Аванесова. Мне думается, что у нас с Вами получается максимальное согласие, и я думаю, что вопрос о Госплане в данной постановке исключает (или отодвигает) спор о том, нужны ли распорядительные права для Госплана.

«Во всяком случае, я бы очень просил Вас взять на себя на предстоящем Пленуме защиту нашей общей точки зрения о безусловной необходимости сохранения и укрепления монополии внешней торговли.

«Так как предыдущий Пленум принял в этом отношении решение, идущее целиком вразрез с монополией внешней торговли, и так как в этом вопросе уступать нельзя, то я думаю, как и говорю в письме к Фрумкину и Стомонякову, что, в случае нашего поражения по этому вопросу, мы должны будем перенести вопрос на партийный съезд. Для этого понадобится краткое изложение наших разногласий перед партийной фракцией предстоящего съезда Советов. Если я успею, я напишу таковое, и был бы очень рад, если бы вы поступили таким же образом. Колебание по данному вопросу причиняет нам неслыханный вред, а доводы против целиком сводятся к обвинениям в несовершенстве аппарата. Но аппарат у нас отличается несовершенством всюду и везде и отказываться из-за несовершенства аппарата от монополии — значило бы выплескивать с водой из ванны ребенка.

«Ленин.

«13. XII 22 г. Записала по телефону Л. Ф.»


«Тов. Троцкому.

«Тов. Троцкий,

«Пересылаю Вам полученное мною сегодня письмо Фрумкина. Я тоже думаю, что покончить с этим вопросом раз навсегда абсолютно необходимо. Если существует опасение, что меня этот вопрос волнует, и может даже отразиться на состояние моего здоровья, то думаю, что это совершенно неправильно, ибо меня в десять тысяч раз больше волнует оттяжка, делающая совершенно неустойчивой нашу политику по одному из коренных вопросов. Поэтому я обращаю Ваше внимание на прилагаемое письмо и очень прошу поддержать немедленное обсуждение этого вопроса. Я убежден, что если нам грозит опасность провала, то гораздо выгоднее провалиться перед партсъездом и сейчас же обратиться к фракции съезда, чем провалиться после съезда. Может быть, приемлем такой компромисс, что мы сейчас выносим решение о подтверждении монополии, а на партсъезде вопрос, все-таки, ставим и уславливаемся об этом сейчас же. Никакой другой компромисс, по моему мнению, принимать в наших интересах дела ни в коем случае не можем.

«Ленин.

«15. XII 22 г. Записала по телефону Л. Ф.»


«Тов. Троцкий,

«Считаю, что мы вполне сговорились. Прошу Вас заявить на Пленуме о нашей солидарности. Надеюсь, пройдет наше решение, ибо часть голосовавших против в октябре теперь переходит частью или вполне на нашу сторону.

«Если паче чаяния, наше решение не пройдет, обратимся к фракции съезда Советов и заявим о переносе вопроса на партсъезд.

«Известите меня тогда, и я пришлю свое заявление.

«Если бы этот вопрос оказался снятым с настоящего Пленума (чего я не ожидаю, и против чего, конечно. Вам надо от нашего общего имени протестовать изо всех сил), то я думаю, надо все равно, обратиться к фракции съезда Советов и потребовать переноса вопроса на партсъезд, ибо дальнейшие колебания абсолютно недопустимы.

«Все материалы, которые я Вам послал, можно оставить у Вас до после Пленума.

«Ваш Ленин.

«15. XII 22 г.»


«Лев Давидович,

«Проф. Ферстер разрешил сегодня Владимиру Ильичу продиктовать письмо, и он продиктовал мне следующее письмо к Вам.

«Тов. Троцкий,

«Как будто удалось взять позицию без единого выстрела простым маневренным движением. Я предлагаю не останавливаться и продолжать наступление и для этого провести предложение поставить на партсъезд вопрос об укреплении монополии внешней торговли и о мерах к улучшению ее проведения. Огласить это на фрак-съезда Советов. Надеюсь, возражать не станете и не откажетесь сделать доклад на фракции.

Н. Ленин.

«В.И. просит также позвонить ему ответ. Н.К. Ульянова. 21. XII. 22 г.»


И содержание, и тон приведенных писем не нуждаются в комментариях. По вопросу о внешней торговле ЦК принял новое решение, которым отменялось старое. К этому и относятся шутливые слова ленинского письма о победе, одержанной «без единого выстрела».

В заключение остается спросить: что, если бы в числе голосовавших за решение, нарушавшее монополию внешней торговли, оказался Троцкий, а Сталин, по соглашению с Лениным, боролся бы за отмену этого решения, — какое количество книг, брошюр, шпаргалок было бы напечатано в доказательство кулацкого и мелко-буржуазного уклона Троцкого!

Вопрос о Госплане

60. «Разбазаривание» я ставил в связь с бесплановостью нашего хозяйства вообще. По вопросу о плановом руководстве и о роли Госплана были в Политбюро споры, в том числе и у меня с Владимиром Ильичем. Были споры насчет личного состава плановых органов.

В письме своем членам Политбюро по вопросу о Госплане Владимир Ильич писал следующее:

«О придании законодательных функций Госплану.

«Эта мысль выдвигалась т. Троцким, кажется, уже давно. Я выступил противником ее, потому что находил, что в таком случае, будет основная неувязка в системе наших законодательных учреждений. Но по внимательном рассмотрении дела, я нахожу, что, в сущности, тут есть здоровая мысль, именно: Госплан стоит несколько в стороне от наших законодательных учреждений, несмотря на то, что он, как совокупность сведущих людей, экспертов, представителей науки и техники, обладает в сущности, наибольшими данными для правильного суждения о делах…

«В этом отношении, я думаю, можно и должно пойти навстречу тов. Троцкому, но не в отношении председательства в Госплане либо особого лица из наших политических вождей, либо председателя Высшего Совета Народного Хозяйства, и т.п. (27-го декабря 1922 г.)».

Упоминание о разногласиях насчет Госплана мы встречали выше, в письмах Ленина ко мне по вопросам о монополии внешней торговли. Тогда Ленин предлагал отодвинуть этот вопрос, называя его — не вполне точно — вопросом о распорядительных правах Госплана. Настаивая на всемерном укреплении Госплана, на подчинении ему всей плановой работы ведомств, я не предлагал дать Госплану административные права, считая, что они должны будут по-прежнему сосредоточиваться в руках СТО. Но это в данном случае несущественно. И по характеру, и по тону приведенного выше письма видно, как спокойно, в чисто деловом порядке Ленин оценивал имевшиеся ранее разногласия, предлагая Политбюро разрешить эти разногласия в смысле очень большого приближения к тем взглядам, которые я защищал. А сколько по этому вопросу наврали партии?

Письма Ленина по национальному вопросу

61. Основное письмо Ленина против Сталина по национальному вопросу я здесь не воспроизвожу: оно напечатано в стенограмме июльского Пленума 1926 года, и, кроме того, в отдельных списках ходит по рукам. Скрыть его, следовательно, уже не удастся.* Но есть и другие документы на ту же тему, совершенно неизвестные партии. Архивариусы и историки сталинской школы принимают все меры к тому, чтобы эти документы вообще остались под спудом. Они способны поступить с этими документами и круче, т.е. попросту уничтожить их.

* К сожалению, сейчас, в момент издания этой книги, письма нет в моих руках. Оно представляет исключительный интерес. — Л.Т.

Вот почему я считаю нужным привести здесь важнейшие выдержки из более раннего письма Ленина и ответа Сталина по вопросу о строении СССР. Письмо Ленина от 27. IX. 1922 г. адресовано Каменеву, в копии всем членам Политбюро. Вот начало письма:

«Вы, наверное, получили уже от Сталина резолюцию его комиссии о вхождении независимых республики в РСФСР.

«Если Вы не получили, возьмите у секретаря и прочтите, пожалуйста, немедленно. Я беседовал об этом вчера с Сокольниковым, сегодня со Сталиным. Завтра буду видеть Мдивани (груз. коммунист, подозреваемый в «независимстве»).

«По-моему, вопрос архиважный. Сталин немного имеет устремление торопиться. Надо Вам (Вы когда-то имели намерение заняться этим и даже немного занимались) подумать хорошенько; Зиновьеву тоже.

«Одну уступку Сталин уже согласился сделать. В § I сказать вместо «вступления» в РСФСР.

«Формальное объединение вместе с РСФСР в Союз сов. республик Европы и Азии».

«Дух этой уступки, надеюсь, понятен: мы признаем себя равноправным с Укр. ССР и др. и вместе и наравне с ними входим в новый союз, новую федерацию, «Союз Сов. Республик Европы и Азии».

Дальше следует целый ряд поправок Ленина, проникнутых тем же духом. В заключительной части ленинского письма говорится:

«Сталин согласился отложить внесение резолюции в Политбюро ЦК до моего приезда. Я приезжаю в понедельник, 2. X. Желаю иметь свидание с Вами и с Рыковым, часа на 2, утром, скажем, в 1-2, и, если понадобится, вечером, скажем, 5-7 или 6-8.

«Это мой предварительный проект. На основании бесед с Мдивани и другими товарищами буду добиваться и других изменений. Очень прошу и Вас сделать то же и ответить мне.

«Ваш Ленин.

«П.С. Разослать копии всем членам Политбюро.»

 

Свой ответ Ленину Сталин разослал членам Политбюро в тот же день (27. IX. 22 г.). Привожу из этого ответа два важнейших места:

«2. По параграфу 2 поправку тов. Ленина о создании наряду с ВЦИК'ом РСФСР ВЦИК'а федерального, по-моему, не следует принять: существование двух ЦИК'ов в Москве, из коих один будет представлять, видимо, «нижнюю палату», а другой — «верхнюю», — ничего кроме трений и конфликтов не даст».

И далее:

«4. По параграфу 4, по-моему, товарищ Ленин «поторопился», потребовав слияния наркоматов финансов, продовольствия, труда и народного хозяйства в федеральные наркоматы. Едва ли можно сомневаться в том, что эта «торопливость» «даст пищу независимцам» в ущерб национальному либерализму т. Ленина.

«5. По параграфу 5-му поправка т. Ленина, по-моему, излишняя.

«И. Сталин.»

 

Эта исключительно яркая переписка, скрываемая от партии, как и многие подобные документы, предшествовала знаменитому ленинскому письму по национальному вопросу. В своих замечаниях на сталинский проект Ленин чрезвычайно сдержан и мягок в выражениях. Ленин еще надеется в этот период уладить вопрос без большого конфликта. Сталина он мягко обвиняет в «торопливости». Обвинение Сталиным Мдивани в «независимости» Ленин берет в кавычки, явно отмежевываясь от этого обвинения. Более того, Ленин особо подчеркивает, что он свои поправки вносит на основании бесед с Мдивани и другими товарищами.

Ответ Сталина, наоборот, отличается грубостью. Особенное внимание обращает на себя заключительная фраза 4-го пункта:

«Едва ли можно сомневаться в том, что эта «торопливость» (торопливость Ленина) даст пищу независимцам в ущерб национальному либерализму (!) т. Ленина».

Таким образом, Ленин подпал под обвинение в национальном либерализме!

Дальнейший ход борьбы вокруг национального вопроса показал Ленину, что внутренними, так сказать домашними средствами воздействия на Сталина дела уж поправить нельзя, что нужна апелляция к съезду и к партии. Именно в этих целях написано было Лениным в несколько приемов его письмо по национальному вопросу.

62. Владимир Ильич придавал «грузинскому» вопросу огромное значение, — не только потому, что опасался последствий ложной национальной политики в Грузии, — его опасения подтвердились целиком, — но и потому что на этом вопросе для него обнаруживалась ложность всего сталинского курса в национальном вопросе. Большое принципиальное письмо Ленина по национальному вопросу, как сказано уже, скрывается от партии до сего дня. Тот довод, будто Ленин не предназначал это письмо для партии, лжив насквозь. А свои заметки в записных книжках, или на полях читавшихся им книг Ленин предназначал для гласности? Между тем, все то, что прямо или косвенно бьет по оппозиции, публикуется. Программное же письмо Ленина по национальному вопросу скрывается. Вот две выдержки из ленинского письма:

«Я думаю, что тут сыграли роковую роль торопливость и администраторское увлечение Сталина, а также его озлобление против пресловутого «социал-национализма». Озлобление вообще играет в политике обычно самую худую роль.» (из записки Ленина 30-го декабря 1922 года).

Вот именно!

«Политически ответственным за всю эту поистине великорусско-националистическую кампанию следует сделать, конечно. Сталина и Дзержинского» (из письма Ленина 31-го декабря 1922 года).

Владимир Ильич прислал мне это письмо в тот момент, когда почувствовал, что вряд ли сам сможет выступить на XII съезде. Вот записки, которые я по этому поводу получил от него в течение двух последних дней его участия в политической жизни:

«Строго секретно. Лично.

«Уважаемый тов. Троцкий.

«Я просил бы Вас очень взять на себя защиту грузинского дела на ЦК партии. Дело это сейчас находится под «преследованием» Сталина и Дзержинского, и я не могу положиться на их беспристрастие. Даже совсем напротив. Если бы Вы согласились взять на себя его защиту, то я мог бы быть спокойным. Если Вы почему-нибудь не согласитесь, то верните мне все дело. Я буду считать это признаком Вашего несогласия.

«С наилучшим товарищеским приветом

Ленин.

«Записано М. В.

«5-го марта 23 г.

«Верно: М. Володичева.


«Товарищу Троцкому.

«К письму, переданному Вам по телефону, Владимир Ильич просил добавить для Вашего сведения, что т. Каменев едет в Грузию в среду и Вл. Ил. просит узнать, не желаете ли Вы туда послать что-либо от себя.

«М. Володичева.»


«Т.т. Мдивани, Махарадзе и др., копии: т.т. Троцкому и Каменеву.

«Уважаемые товарищи,

«Всей душой слежу за Вашим делом. Возмущен грубостью Орджоникидзе и потачками Сталина и Дзержинского. Готовлю для вас записки и речь.

«С уважением

Ленин.

«6-го марта 23 года.»


«Тов. Каменеву, копия тов. Троцкому.

«Лев Борисович,

«В дополнение к нашему телефонному разговору сообщаю Вам, как председательствующему в Политбюро, следующее:

«Как я уже сообщила Вам, 31. XII. 22 г. Владимиром Ильичем была продиктована статья по национальному вопросу.

«Вопрос этот чрезвычайно его волновал и он готовился выступать по нему на Партсъезде.

«Незадолго до своего последнего заболевания, он сообщил мне, что статью эту опубликует, но позже. После этого, он захворал, не сделавши окончательного распоряжения.

«Статью эту В.И. считал руководящей и придавал ей большое значение. По распоряжению Владимира Ильича она была сообщена тов. Троцкому, которому В.И. поручил защищать его точку зрения по данному вопросу на партсъезде, ввиду их солидарности в данном вопросе.

«Единственный экземпляр статьи, имеющийся у меня, хранится по распоряжению В.И. в его секретном архиве.

«О вышеизложенном довожу до Вашего сведения.

«Ранее сделать этого не могла, т.к. только сегодня приступила к работе после болезни.

«Личный секретарь тов. Ленина

Л. Фотиева

«16. IV. 23.»


После всей той клеветы, которой пытались забросать вопрос об отношениях Ленина ко мне, не могу не указать на подпись первого письма Ленина: «с наилучшим товарищеским приветом». Кто знает ленинскую скупость на слова и ленинскую манеру разговора и письма, тот поймет, что Ленин подписался этими словами не случайно. Недаром Сталин, при вынужденном оглашении этой переписки на июльском Пленуме 1926 года, заменил слова «с наилучшим товарищеским приветом» официальными словами «с коммунистическим приветом». Сталин и здесь оказался верен себе.

63. Приведенные выше записки Владимира Ильича по национальному вопросу требуют небольшого пояснения. Владимир Ильич, как сказано, лежал больным. Я тоже был нездоров. Секретари Владимира Ильича, т.т. Гляссер и Фотиева, приходили ко мне в течение последнего дня перед вторым решающим заболеванием Ленина. Когда Фотиева принесла мне так называемое «национальное» письмо Ленина, я предложил: «Каменев едет сегодня в Грузию на съезд партии, не показать ли ему письмо, чтобы он мог предпринять соответствующие шаги?» Фотиева ответила: «Не знаю, Владимир Ильич не поручал мне передавать письмо тов. Каменеву, но я могу его спросить.» Через несколько минут она вернулась со словами: «Ни в каком случае. Владимир Ильич говорит, что Каменев покажет письмо Сталину, а Сталин пойдет на гнилой компромисс, а потом обманет».

Однако, через несколько минут, или может быть, через полчаса, Фотиева пришла от Владимира Ильича уже с новым вариантом. По ее словам, Владимир Ильич решил действовать сейчас же и написал приведенную выше записку Мдивани и Махарадзе, с передачей копии ее Каменеву и мне.

«Чем объясняется эта перемена?» спросил я Фотиеву.

«Очевидно тем, — ответила она, — что Владимиру Ильичу стало хуже, и он спешит сделать все, что может».

Вопрос о ЦКК и Рабкрине

64. Предложение Ленина о реорганизации Рабкрина было встречено группой Сталина крайне недружелюбно. Я об этом в очень сдержанных тонах рассказал в одном из старых писем членам ЦК. Воспроизвожу здесь этот рассказ:

«Как же, однако, отнеслось Политбюро к предложенному тов. Лениным проекту реорганизации Рабкрина? Т. Бухарин не решался печатать статью т. Ленина, который с своей стороны, настаивал на ее немедленном помещении. Н.К. Крупская сообщила мне об этой статье по телефону и просила вмешаться, в целях скорейшего напечатания статьи. На немедленно созванном по моему предложению Политбюро все присутствовавшие: т.т. Сталин, Молотов, Куйбышев, Рыков, Калинин, Бухарин, были не только против плана т. Ленина, но и против самого напечатания статьи. Особенно резко и категорически возражали члены Секретариата. Ввиду настойчивых требований т. Ленина о том, чтобы статья была ему показана в напечатанном виде, т. Куйбышев, будущий нарком Рабкрин, предложил на указанном заседании Политбюро отпечатать в одном экземпляре специальный номер «Правды» со статьей тов. Ленина для того, чтобы успокоит» его, скрыв в то же время статью от партии. Я доказывал, что предложенная тов. Лениным радикальная реформа прогрессивна сама по себе, — при условии, разумеется, ее правильного осуществления, — но что даже и при отрицательном отношении к этому предложению было бы смешно и нелепо ограждать партию от предложений т. Ленина. Мне отвечали доводами в духе все того же формализма: «Мы — ЦК, мы несем ответственность, мы решаем». Меня поддержал только т. Каменев, явившийся с опозданием почти на час на заседание Политбюро. Главным аргументом, склонившим к напечатанию письма, был тот довод, что ленинской статьи от партии все равно не скроешь. В дальнейшем, письмо это стало в руках тех, которые не хотели печатать его, как бы особым знаменем — с попыткой повернуть его… против меня. Т. Куйбышев, бывший член Секретариата, был поставлен во главе ЦКК. Вместо борьбы против плана Ленина был принят путь «обезврежения» этого плана. Получила ли при этом ЦКК тот характер независимого, беспристрастного партийного учреждения, отстаивающего и утверждающего почву партийного права и единства от всяческих партийно-административных излишеств, — в обсуждение этого вопроса я здесь входить не буду, так как полагаю, что вопрос ясен уже и без того» (из письма членам ЦК и ЦКК 23-го октября 1923 года).

Поведение Сталина в этом вопросе впервые показало мне со всей ясностью, что вопрос о реорганизации ЦКК и ЦК был направлен Лениным целиком и полностью против чрезмерного уже тогда аппаратного засилья Сталина и против его нелояльности. Отсюда упорное сопротивление Сталина ленинскому плану.

Последние планы Ленина

65. На Президиуме ЦКК я рассказал о своем последнем разговоре с Владимиром Ильичем, незадолго до второго приступа его болезни. Привожу этот рассказ:

«Ленин вызвал меня к себе, в Кремль, говорил об ужасающем росте бюрократизма у нас в советском аппарате и о необходимости найти рычаг, чтобы как следует подойти к этому вопросу. Он предлагал создать специальную комиссию при ЦК и приглашал меня к активному участию в работе. Я ему ответил: «Владимир Ильич, по убеждению моему, сейчас в борьбе с бюрократизмом советского аппарата нельзя забывать, что и на местах и в центре создается особый подбор чиновников и спецов, партийных, беспартийных, вокруг известных партийных руководящих групп и лиц, в губернии, в районе, в центре, т.е. при ЦК. Нажимая на чиновника, наткнешься на руководящего партийца, в свите которого спец состоит, и, при нынешнем положении, я на себя такой работы не мог бы взять». Владимир Ильич подумал минуту и — тут я приведу почти что дословно его слова, — сказал так: «Я говорю, стало быть, о том, что надо бороться с советским бюрократизмом, а Вы предлагаете к этому прибавить и Оргбюро ЦК?» От неожиданности я рассмеялся, потому что такой законченной формулировки у меня в голове не было. Я ответил: «Пожалуй, что так». Тогда Владимир Ильич говорит: «Ну что же, — предлагаю блок». Я сказал: «С хорошим человеком блок очень приятно заключить». Под конец Владимир Ильич сказал, что он предлагает создать при ЦК комиссию по борьбе с бюрократизмом «вообще», а через нее подойдем и к Оргбюро ЦК. Организационную сторону он обещал еще «обдумать». На этом мы расстались. Затем я ждал недели две призывного звонка, но здоровье Ильича становилось все хуже, вскоре он слег. А потом Владимир Ильич прислал мне свои письма по национальному вопросу через своих секретарей, так что дальнейшего продолжения это дело не имело».

По существу этот план Ленина был целиком направлен против Сталина и вытекал из тех мыслей, которые нашли свое выражение в так называемом «Завещании» Ленина.

66. Да, у меня бывали разногласия с Лениным. Но попытка Сталина, опираясь на эти факты, извратить общий характер наших отношений, разбивается полностью и целиком о факты того периода, когда, как уже сказано, дела решались не в разговорах и голосованиях, не оставлявших никаких следов, а путем переписки, т.е., в промежутке между первым и вторым заболеванием Ленина.

Резюмирую:

а) По национальному вопросу Владимир Ильич подготовлял к XII-му съезду решительное наступление против Сталина. Об этом мне от его имени и по его поручению говорили секретари. Чаще всего повторявшееся выражение самого Ленина гласило: «Владимир Ильич готовит бомбу против Сталина».

б) В статье Ленина о Рабкрине говорится:

«Наркомат Рабкрина не пользуется сейчас ни тенью авторитета. Все знают о том, что хуже поставленных учреждений, чем учреждения нашего Рабкрина, нет, и что при современных условиях с этого наркомата нечего и спрашивать… К чему, на самом деле, составлять наркомат, в котором работа велась бы кое-как, опять не внушая в себе ни малейшего доверия…

«Я спрашиваю любого из теперешних руководителей Рабкрина, или из лиц, прикосновенных к нему, может ли он сказать мне по совести — какая надобность на практике в таком Наркомате, как Рабкрин?.. (Ленин, «Лучше меньше, да лучше», 4 марта 1923 года)».

Во главе Рабкрина стоял в течение первых лет революции Сталин. Ленинская стрела была и здесь направлена целиком против него.

в) В той же статье говорится:

«Бюрократия у нас бывает не только в советских учреждениях, но и в партийных».

Эти слова, ясные и без того, получают особенно яркий смысл в связи с приведенным выше последним моим разговором с Владимиром Ильичем, где речь шла о «блоке» против Оргбюро ЦК, как источника бюрократизма. Скромное ильичевское замечание в скобках целиком направлено против Сталина.

г) О «Завещании» незачем и говорить: оно проникнуто недоверием к Сталину, к его грубости и нелояльности, говорит о возможном злоупотреблении властью с его стороны и вытекающей отсюда угрозе партийного раскола. Единственный организационный вывод, указанный в самом «Завещании» из всех сделанных там характеристик, таков: снять Сталина с поста Генерального секретаря.

д) Наконец, последнее письмо, которое Ленин вообще написал в своей жизни, точнее, продиктовал, — это письмо Ленина Сталину о разрыве с ним всяких товарищеских отношений. Об этом письме тов. Каменев говорил мне в ту же ночь, когда оно было написано (с 5-го на 6-е марта 1923 года). Тов. Зиновьев рассказал об этом письме на Объединенном Пленуме ЦК и ЦКК. Существование этого письма подтверждено в стенограмме свидетельством М.И. Ульяновой. («Документы по поводу этого инцидента имеются», — из заявления М. Ульяновой в Президиум Пленума).

Перечисляя «предостережения», которые Ленин делал Сталину, тов. Зиновьев говорил на июльском Пленуме 1926 года:

«И третье предостережение заключается в том, что в начале 1923 года Владимир Ильич в личном письме тов. Сталину рвал с ним товарищеские отношения» (Стенограф. отчет, выпуск IV, стр. 32).

По этому поводу М. Ульянова пыталась представить дело так, что разрыв товарищеских отношений, объявленный Лениным Сталину в последнем предсмертном письме, вызван был не политическими, а личными причинами. (Стенографический отчет, выпуск IV, стр. 104). Нужно ли здесь напоминать, что у Ленина личные мотивы всегда вытекали из политических, революционных, партийных? «Грубость» и «нелояльность» — тоже личные качества. Но Ленин предупреждал о них партию не по «личным», а по партийным причинам. Совершенно такой же характер имело и письмо Ленина о разрыве товарищеских отношений. Это последнее письмо было написано после письма Ленина по национальному вопросу и после Завещания. Тщетны попытки ослабить моральный вес последнего ленинского письма. Партия вправе знать и это письмо.

Вот как было на деле. Вот как Сталин обманывает партию.

Дискуссии 1923-1927 годов

67. При жизни Ленина, в частности, во время столь раздуваемых и искажаемых ныне дискуссий по поводу Бреста и профсоюзов, слово «троцкизм» совершенно не существовало.* Партия считала, что эпизодические разногласия развертываются на исторических основах большевизма. Крайними противниками Ленина по вопросу о Бресте были: Бухарин, Ярославский, Куйбышев, Сольц, Сафаров и десятки других старых большевиков, составлявших фракцию «левых коммунистов». Они были бы законно изумлены, если бы кому-нибудь пришло тогда в голову сказать, что их позиция есть «троцкизм», — тем более, что по всем основным вопросам, отделявшим левых коммунистов от Ленина, я был на стороне Ленина.

* Тут же можно указать на тот факт, что Сталин настойчиво предлагал мне перед XII съездом взять на себя политический отчет Центрального Комитета. Это было сделано с согласия председательствующего в Политбюро Каменева, при энергичной поддержке Калинина и других.

Я отказался, ссылаясь в частности, на наличие разногласий по хозяйственным вопросам.

«Какие там разногласия, — возражал Калинин, — в большинстве случаев принимаются Ваши предложения». — Л.Т.

То же самое приходится сказать и о профсоюзной дискуссии. Административный перегиб вырос из всей практики военного коммунизма и захватил многочисленные кадры старых большевиков. Если бы кто-нибудь во время дискуссии заговорил о «троцкизме», его попросту сочли бы сумасшедшим. Пугало «троцкизма» выдвинуто было уже после того, как Ленин окончательно отошел от работы, именно во время дискуссии 1923 года. Именно тогда началась «критика» теории перманентной революции, с целью нанизать на одну нитку разногласия, выросшие на новом этапе исторического развития. Не потому боролись против Троцкого, что он выдвинул особую теорию «троцкизма». Наоборот, критики искусственно строили теорию «троцкизма» для того, чтобы вести борьбу против Троцкого. Некоторые из них сами признали это потом, когда группировки изменились.

Перманентная революция

68. О теории перманентной революции придется когда-либо сказать особо.* Здесь ограничусь двумя справками.

* С того времени автором выпущена книга «Перманентная революция»; характеристика теории здесь поэтому опускается. — Л.Т.

В начале 1918 года в брошюре, посвященной Октябрьской революции, Бухарин писал:

«Падение империалистского режима было подготовлено всей предыдущей историей революции. Но это падение и победа пролетариата, поддержанного деревенской беднотой, победа, раскрывшая сразу необъятные горизонты во всём мире, не есть еще начало органической эпохи… Перед российским пролетариатом становится так резко, как никогда, проблема международной революции… Вся совокупность отношений, сложившихся в Европе, ведет к этому неизбежному концу. Так, перманентная революция в России переходит в европейскую революцию пролетариата». (Бухарин, «От крушения царизма до падения буржуазии», стр. 78. Подчеркнуто нами).

Брошюра заканчивалась словами:

«В пороховой погреб старой окровавленной Европы брошен факел русской социалистической революции. Она не умерла. Она живет. Она ширится. И она сольется неизбежно с великим победоносным восстанием мирового пролетариата». (стр. 144).

Как далек был Бухарин тогда от теории социализма в отдельной стране!

Всем известно, что Бухарин был главным и, в сущности, единственным теоретиком всей кампании против «троцкизма», резюмировавшейся в борьбе против теории перманентной революции. Но раньше, когда лава революционного переворота еще не успела остыть, Бухарин как видим, не нашел для характеристики революции иного определения, кроме того, против которого он через несколько лет должен был беспощадно бороться.

Брошюра Бухарина вышла в издательстве Центрального Комитета партии «Прибой». Не только никто не объявлял эту брошюру еретической, наоборот, все видели в ней официальное и бесспорное выражение взглядов Центрального Комитета партии. В таком виде брошюра переиздавалась много раз в течение ближайших лет, и вместе с другой брошюрой, посвященной Февральской революции, под общим названием «От крушения царизма до падения буржуазии», была переведена на немецкий, французский, английский и др. языки.

В 1923 году брошюра была — по-видимому в последний раз — издана харьковским партийным издательством «Пролетарий», которое в предисловии выражало свою уверенность в том, что книжка «представит огромный интерес» не только для новых членов партии, молодежи и пр., но и «для старой большевистской гвардии подпольного периода нашей партии».

Что Бухарин в своих воззрениях не очень стоек, достаточно известно. Но дело идет не о Бухарине.

Если поверить легенде, созданной впервые осенью 1924 года, что между ленинским пониманием революции и теорией перманентной революции Троцкого была непроходимая пропасть, и что старое поколение партии воспиталось на понимании непримиримости этих двух теорий, то каким образом Бухарин мог в начале 1918 года совершенно безнаказанно проповедовать эту теорию, называя ее по имени: теорией перманентной революции? Почему никто, решительно никто во всей партии не выступил против Бухарина? Как и почему выпускало эту брошюру официальное издательство Центрального комитета? Как и почему молчал Ленин? Как и почему Коминтерн издавал брошюру Бухарина в защиту перманентной революции на многочисленных иностранных языках? Как и почему брошюра Бухарина продержалась на положении партийного учебника почти до смерти Ленина? Как и почему в Харькове, в будущем центре сталинского изуверства, брошюра Бухарина переиздавалась еще в 1923 году и пламенно рекомендовалась, как партийной молодежи, так и старой большевистской гвардии?

Брошюра Бухарина отличается от дальнейших его писаний и от всей вообще новейшей сталинской историографии в характеристике не только революции, но и ее деятелей. Вот, например, что говорятся на странице 131 харьковского издания:

«Фокусом политической жизни становится… не жалкий Совет Республики, а грядущий съезд российской революции. В центре этой мобилизационной работы стоял Петербургский совет, который демонстративно выбрал своим председателем Троцкого, самого блестящего трибуна пролетарского восстания»…

Дальше, на стр. 138:

«25 октября Троцкий, блестящий и мужественный трибун восстания, неутомимый и пламенный проповедник революции, от имени Военно-Революционного комитета объявил в Петербургском совете под громовые аплодисменты собравшихся о том, что «Временное правительство больше не существует». И, как живое доказательство этого факта, на трибуне появляется встречаемый бурной овацией Ленин, освобожденный из подполья новой революцией».

В 1923-24 году развернулось наводнение так называемой дискуссии против троцкизма. Оно разрушило многое из того, что возведено было Октябрьской революцией, затопило газеты, библиотеки, читальни, и под илом и мусором своим похоронило бесчисленное количество документов, относящихся к величайшей эпохе в развитии партии и революции. Теперь эти документы приходится извлекать по частям, чтоб восстановить то, что было.

69. В 1921 году вышло на английском языке одно из многих изданий старой работы Троцкого «Итоги и перспективы революции», заключающей в себе наиболее полное изложение теории перманентной революции.

Английское издание снабжено предисловием автора, помеченным «12 марта 1919. Кремль», и написанным для русского издания брошюры, вышедшего в 1919 году. Между этим русским изданием и английским изданием 1921 г. вышло немало изданий на разных языках. В Предисловии 1919 г. автор говорит о тех разногласиях, какие отделяли его в этом вопросе раньше от большевизма. Предисловие гласит между прочим:

«Таким образом завоевав власть, пролетариат не может ограничить себя буржуазной демократией. Он вынужден принять тактику перманентной революции, т.е. разрушить барьер между минимальной и максимальной программой социал-демократии, вводить все более и более радикальные социальные реформы и стремиться к прямой и непосредственной поддержке европейской революции. Эта позиция развернута в настоящей брошюре, первоначально написанной в 1904-1906 гг.» и т.д.

«Разрушить барьер между минимальной и максимальной программой» это и есть формула перерастания буржуазно-демократической революции в социалистическую. Предпосылкой такого перерастания является завоевание власти пролетариатом, который, логикой своего положения, вынужден «вводить все более и более радикальные социальные реформы»…

Кто же издал эту брошюру? Издатель совсем не считал нужным скрывать свое преступное имя. На заглавном листе напечатано «Published by the Communist International, Moscow, 1921» т.е. «Издано Коммунистическим Интернационалом. Москва, 1921 г.». На последней странице брошюры отмечено по-русски: «Типография Коминтерна». Председателем Коминтерна был Зиновьев. Повседневным работником Коминтерна был Бухарин. Издание не могло пройти мимо них, тем более, что таких изданий было не одно. Издание на русском языке не могло пройти незамеченным ни для Центрального комитета партии, — тем более, что оно им же и было издано, — ни для Ленина, в частности: в тот период вопрос об истолковании смысла Октябрьской революции стоял очень остро перед сознанием каждого члена партии, особенно же ее руководящих кадров.

Приходится снова спросить: каким образом по самому большому и жгучему вопросу не только Центральный Комитет, но и Коминтерн могли распространять брошюру, полностью посвященную защите и истолкованию теории перманентной революции, причем в специально написанном к новому изданию предисловии автор утверждал, что ход событий подтвердил эту теорию? Неужели же до 1924 г. во главе большевистской партии и Коминтерна стояли сплошь слепцы, невежды, или еще хуже, меньшевики и контрреволюционеры? Пусть нам ответят на этот вопрос, — один из сотни, тысячи подобных же вопросов?

«Дискуссии» после Ленина

70. Подвергать сейчас разбору дискуссию 1923 года я не собираюсь. Спор, открывшийся тогда, длится еще и сегодня. Основными спорными вопросами были; а) взаимоотношение города и деревни (ножницы, диспропорция; что грозит в ближайший период смычке: отставание промышленности или забегание вперед?); б) роль планового руководства хозяйством под углом зрения борьбы социалистических и капиталистических тенденций; в) партийный режим; г) проблемы международной революционной стратегии (Германия, Болгария, Эстония). С того времени спорные вопросы встали перед нами гораздо отчетливее и получили более законченное выражение в ряде документов оппозиции. Однако, основная линия, намеченная оппозицией 1923 года, подтвердилась целиком.

В июльской декларации 1926 года, подписанной т.т. Каменевым и Зиновьевым, говорится:

«Сейчас уже не может быть никакого сомнения в том, что основное ядро оппозиции 1923 года правильно предупреждало об опасностях сдвига с пролетарской линии и об угрожающем росте аппаратного режима. Между тем, десятки и сотни руководителей оппозиции 1923 года, в том числе многие старые рабочие-большевики, закаленные в борьбе, чуждые карьеризма и угодливости, несмотря на всю проявленную ими выдержку и дисциплину, остаются по сей день отстраненными от партийной работы».

Одного этого заявления совершенно достаточно, чтобы показать, как мало весит на весах теории призрак «троцкизма», создаваемый и поддерживаемый для оглушения партии.

То, что именуют «троцкизмом» с 1923, особенно с 1924 года, есть правильное применение марксизма к новому этапу в развитии Октябрьской революции и нашей партии.

Некоторые выводы

Такова небольшая частица тех фактов, свидетельств и цитат, которые я мог бы привести в опровержение фальсифицируемой Сталиным, Ярославским и Кº истории последнего десятилетия.

Нужно тут же прибавить, что фальсификаторство отнюдь не ограничивается этим десятилетием, а распространяется и на всю предшествующую историю партии, превращая ее в непрерывную борьбу большевизма с троцкизмом. В этой области фальсификаторство чувствует себя особенно свободным, ибо события относятся к уже сравнительно отдаленному прошлому, а документы печатаются по особому подбору, причем мысль Ленина подделывается при помощи одностороннего подбора цитат. На этот раз я не стану, однако, касаться предшествующего периода своей революционной деятельности (1897—1917 года), так как поводом к настоящему моему вам письму является ваш анкетный запрос о моем участии в Октябрьской революции и о моих встречах и отношениях с Лениным.

Относительно двадцатилетия, предшествовавшего Октябрьской революции, ограничусь немногими строками.

Я был в том «меньшинстве» II-го съезда, из которого (меньшинства) развивался впоследствии меньшевизм. Я оставался политически и организационно в составе этого меньшинства лишь до осени 1904 года, примерно до так называемой «земской кампании» новой «Искры», когда определилось мое непримиримое расхождение с меньшевизмом в вопросах о буржуазном либерализме и перспективах революции. В 1904 году, т.е. 23 года тому назад, я политически и организационно порвал с меньшевизмом. Я никогда не называл и не считал себя меньшевиком.

На Пленуме Исполкома Коминтерна, 9 декабря 1926 года, я говорил в связи с вопросом о «троцкизме»:

«Я вообще не думаю, что биографический метод может привести нас к решению принципиальных вопросов. Совершенно неоспоримо, что я делал ошибки во многих вопросах, особенно во время моей борьбы против большевизма. Вряд ли, однако, из этого должен вытечь тот вывод, что политические вопросы надлежит рассматривать не по их внутреннему содержанию, а на основе биографии, ибо иначе пришлось бы потребовать предъявления биографии всех делегатов… Я же лично могу сослаться на некий большой прецедент. В Германии жил и боролся человек, который назывался Франц Меринг, и который лишь после долгой и энергичной борьбы против социал-демократии (до последних лет мы всё ещё назывались социал-демократами), уже как достаточно зрелый человек, вошел в социал-демократическую партию. Меринг написал сперва историю немецкой социал-демократии, как противник — не как лакей капитализма, а как идейный противник, — а затем он переработал ее в превосходный труд о германской социал-демократии, уже как верный друг. С другой стороны, Каутский и Бернштейн никогда не боролись открыто против Маркса, и оба они долго состояли под хлыстом Фридриха Энгельса. Бернштейн сверх того известен, как литературный душеприказчик Энгельса. Тем не менее, Франц Меринг умер и похоронен, как марксист, как коммунист, тогда как два других — Каутский и Бернштейн — живут и сейчас, как реформистские собаки. Биографический элемент, конечно, важен, но сам по себе ничего не решает».

Как я не раз уже заявлял, в расхождениях моих с большевизмом по ряду принципиальных вопросов неправота была на моей стороне. Но для того чтобы в немногих словах хоть приблизительно очертить содержание и объем этих былых моих расхождений с большевизмом, я должен здесь сказать следующее:

В те времена, когда я не состоял в партии большевиков; в те периоды, когда расхождения мои с большевизмом достигли наибóльшей остроты, — никогда расстояние, отделявшее меня от взглядов Ленина, не было так велико, как то расстояние, которое отделяет ныне позицию Сталина-Бухарина от самых основ марксизма-ленинизма.

Каждый новый этап развития партии и революции, каждая новая книга, каждая новая модная теория вызывали новый зигзаг и новую ошибку Бухарина. Вся его теоретическая и политическая биография есть цепь ошибок в формальных рамках большевизма. Ошибки Бухарина после смерти Ленина далеко превосходят — и по размаху и особенно по политическим последствиям — все его предшествующие ошибки. Схоласт, опустошающий марксизм, превращающий его в игру понятий, нередко в софистику слов, оказался как нельзя более подходящим «теоретиком» для периода политического сползания партийного руководства с пролетарских рельс на мелкобуржуазные. Без софистики этого сделать нельзя. Отсюда нынешняя «теоретическая» роль Бухарина.

Во всех тех — очень немногих — вопросах, где Сталин пытался занять самостоятельную позицию или просто дать, без непосредственного руководства Ленина, свой собственный ответ на большие вопросы, он всегда и неизменно, так сказать органически, занимал оппортунистическую позицию.

Борьбу Ленина против меньшевизма, впередовства и примиренчества Сталин объявлял в письме из ссылки — эмигрантской «бурей в стакане воды» (см. «Заря Востока», 23. XII. 25 г.).

Каких-либо политических документов насчет образа мыслей Сталина до 1917 г., насколько я знаю, не существует, если не считать более или менее правильных, но чисто ученических статей по национальному вопросу.

Самостоятельная (до приезда Ленина) позиция Сталина в начале Февральской революции, насквозь оппортунистична.

Самостоятельная позиция Сталина в отношении германской революции 1923 года вся пропитана хвостизмом и соглашательством.

Самостоятельная позиция Сталина в вопросах китайской революции представляет собою ухудшенное издание мартыновщины 1903-1905 г.

Самостоятельная позиция Сталина в вопросах английского рабочего движения есть центристская капитуляция перед меньшевизмом.

Можно подтасовывать цитаты. Можно скрывать свои собственные стенограммы. Можно запрещать распространение писем и статей Ленина. Можно фабриковать фальшиво-подобранные ленты цитат. Можно запрещать, прятать и сжигать исторические документы. Можно распространять цензуру даже на фотографические записи революционных событий. Все это Сталиным проделывается. Но результаты не оправдывают и не оправдают его ожиданий. Нужна вся ограниченность Сталина, чтобы думать, будто можно такого рода жалкими махинациями заставить забыть гигантские события новейшей истории.

В 1918 году Сталин, на первых шагах своей борьбы против меня, вынужден был, как мы уже знаем, написать следующие слова:

«Вся работа по практической организации восстания проходила под непосредственным руководством председателя Петроградского совета, тов. Троцкого. Можно с уверенностью сказать, что быстрым переходом гарнизона на сторону Совета и умелой постановкой работы Военно-Революционного Комитета партия обязана прежде всего и главным образом, тов. Троцкому» (Сталин, «Правда», 6-го ноября 1918 года).

С полной ответственностью за свои слова я вынужден ныне сказать: жестоким разгромом китайской революции на трех ее величайших этапах; усилением позиции трэд-юнионнстских агентов британского империализма после генеральной стачки 1926 года; наконец, общим ослаблением позиций Коминтерна и СССР партия обязана прежде всего и главным образом Сталину.

Л. Троцкий.

21 октября 1927 г.