Уроки Октября.
От редакции журнала «Революция»
Настоящая статья написана для французской газеты «Революция», органа парижской организации революционной молодежи. Как читатели убедятся из содержания статьи, главная цель её — показать на опыте Октябрьской революции гибельный характер политики «народного фронта» во Франции, как и в других странах. Нетрудно, разумеется, возразить, что в России 1917 года дело шло о революционной ситуации, которой нет еще в сегодняшней Франции. Но такой довод бьет мимо цели не только потому, что все элементы революционной ситуации во Франции налицо, но и потому, что партия большевиков и в глухие годы реакции решительно и непримиримо выступала против тенденции меньшевиков к блоку с кадетами. Политика большевиков и меньшевиков в 1917 году полностью выросла из их предреволюционной тенденции.
Руководитель этой организации и редактор журнала, Фред Зеллер, навестил Троцкого в Норвегии в ноябре 1935 г. — /И-R/
Уроки Октября
Предложение Фреда Зеллера дать статью для «Революции» по поводу 18-й годовщины Октябрьского переворота я не мог принять иначе, как с полной готовностью. Конечно, «Революция» — не «большая» ежедневная газета, а всего лишь стремится стать еженедельной. Высокопоставленные бюрократы могут по этому поводу делать презрительные гримасы. Но мне приходилось много раз наблюдать, как «могущественные» организации с «могущественной» прессой рассыпались в пыль под напором событий и как, наоборот, маленькие организации с технически слабой прессой в короткое время превращались в решающую историческую силу. Будем твердо надеяться, что именно такая судьба ждет вашу газету и вашу организацию.
В 1917 году Россия переживала острейший социальный кризис. Но можно сказать с уверенностью на основании всех уроков истории, что, если бы не было налицо партии большевиков, неизмеримая революционная энергия масс израсходовалась бы бесплодно в отдельных взрывах и великие потрясения закончились бы злейшей контрреволюционной диктатурой. Движущей силой истории является борьба классов. Однако слепой силы возмущения угнетенному классу недостаточно. Ему нужна правильная программа, крепкая партия, надежное и мужественное руководство, — не героев салонной и парламентской фразы, а революционеров, готовых идти до конца. Таков важнейший из уроков Октябрьской революции.
Не забудем, однако, что в начале 1917 года большевистская партия вела за собою лишь незначительное меньшинство трудящихся. Не только в солдатских, а и в рабочих советах большевистские фракции составляли обычно лишь 1—2%, в лучшем случае — 5%. Господствующие партии мелкобуржуазной демократии (меньшевики и так называемые «социалисты-революционеры») вели за собой, по меньшей мере, 95% рабочих, солдат и крестьян, участвовавших в борьбе. Большевиков вожди этих партий называли то сектантами, то… агентами германского кайзера. Но нет, большевики не были сектантами! Все их внимание было направлено на массы, причем не на верхний только слой, а на самые глубокие, самые угнетенные миллионы и десятки миллионов, о которых парламентские болтуны обычно забывают. Именно для того, чтобы повести за собой пролетариев и полупролетариев города и деревни, большевики считали необходимым резко отделиться от всех фракций и группировок буржуазии, начиная с тех фальшивых «социалистов», которые по сути дела состоят агентами буржуазии.
Патриотизм является важнейшей частью той идеологии, при помощи которой буржуазия отравляет классовое сознание угнетенных и парализует их революционную волю, ибо патриотизм означает подчинение пролетариата «нации», на которой верхом сидит буржуазия. Меньшевики и соц[иалисты]-революционеры были патриотами: до Февральского переворота — наполовину замаскированными, после Февраля — открытыми и явными. Они говорили: «У нас теперь республика, притом самая свободная в мире: даже солдаты у нас организованы в советы; эту республику мы должны защищать от германского милитаризма». Большевики отвечали: «Бесспорно, российская республика является сейчас самой демократической; но эта поверхностная политическая демократия может завтра же рассыпаться прахом, ибо она держится на капиталистическом фундаменте. До тех пор, пока трудящийся народ под руководством пролетариата не экспроприирует собственных помещиков и капиталистов и не порвет грабительские договоры с Антантой, мы не можем считать Россию нашим «отечеством» и не можем брать на себя её защиту». Противники негодовали: «Тогда вы не просто сектанты, а агенты Гогенцоллерна! Вы предаете ему российскую, французскую, английскую и американскую демократии!» Но сила большевиков состояла в том, что они умели презирать патриотические софизмы трусливых «демократов», которые называли себя социалистами, а на самом деле стояли на коленях перед капиталистической собственностью.
Судьей в споре являлись трудящиеся массы, и их приговор чем дальше, тем больше склонялся в пользу большевиков. И немудрено. Советы объединяли тогда вокруг себя все те пролетарские, солдатские и крестьянские массы, которые пробудились для борьбы, и от которых зависела судьба страны. «Единый фронт» меньшевиков и соц[иалистов]-революционеров господствовал в советах и фактически имел в своих руках власть. Буржуазия была политически совершенно парализована, потому что 10 миллионов солдат, измученных войной, стояли во всеоружии на стороне рабочих и крестьян. Но вожди «единого фронта» больше всего боялись «испугать» буржуазию и «оттолкнуть» её в лагерь реакции. Единый фронт не решался прикоснуться ни к империалистической войне, ни к банкам, ни к помещичьему землевладению, ни к заводам и фабрикам. Он топтался на месте, источал из себя общие фразы, а массы теряли терпение. Мало того: меньшевики и эсеры прямо передали власть партии кадетов, отвергнутой трудящимися и ненавистной им.
Кадеты представляли собою империалистическую буржуазную партию, опирающуюся на верхи «средних классов», но во всех основных вопросах остававшуюся верной интересам «либеральных» собственников. Кадетов можно сравнить, пожалуй, с французскими радикалами: та же социальная опора, т.е. «средние классы»; та же «левая» программа; те же виляния между «народом» и финансовым капиталом; то же убаюкивание народа пустыми фразами и та же верная служба интересам империализма. Как и у радикалов, у кадетов были свое правое и свое левое крыло: левое — чтобы морочить народу голову; правое — чтобы делать «серьезную» политику. Меньшевики и эсеры думали найти поддержку средних классов посредством союза с кадетами, т.е. с эксплуататорами и обманщиками средних классов; этим самым социал-патриоты подписали себе смертный приговор.
Привязав себя добровольно к колеснице буржуазии, вожди меньшевиков и соц[иалистов]-революционеров уговаривали трудящихся отложить экспроприацию собственников на будущее, а пока что… умирать на фронте за «демократию», т.е. за интересы той же буржуазии. «Нельзя отталкивать кадетов в лагерь реакции», — повторяли оппортунисты, как попугаи, на бесчисленных митингах. Но массы не хотели и не могли этого понять. Ведь они же отдали все свое доверие единому фронту меньшевиков и «соц[иалистов]-революционеров»; они готовы были в любой момент поддержать единый фронт с оружием в руках против буржуазии. Между тем партии единого фронта, заручившись доверием народа, призвали к власти буржуазную партию, а сами прятались за её спину. Трусости и вероломства пробужденная революционная масса никогда не прощает. Сперва петербургские рабочие, за ними — пролетариат всей страны, за пролетариатом — солдаты, а за солдатами — крестьяне в течение нескольких месяцев убедились на опыте, что большевики были правы. Так в течение немногих месяцев кучка «сектантов», «авантюристов», «заговорщиков», «агентов Гогенцоллерна» и проч. и проч. превратилась в руководящую партию миллионов пробужденного народа. Верность революционной программе, непримиримая вражда к буржуазии, решительный разрыв с социал-патриотами, глубокое доверие к революционной силе масс — таковы важнейшие уроки Октября.
Вся большая пресса, включая газеты меньшевиков и «соц[иалистов]-революционеров»*, вела бешеную, поистине небывалую в истории травлю против большевиков. Тысячи и тысячи тонн газетной бумаги покрывались сообщениями о том, что большевики находятся в связи с царской полицией, что они получают из Германии золото вагонами, что Ленин скрылся на немецком аэроплане и проч. и проч. В первые месяцы после Февраля этот водопад клеветы оглушил массы. Матросы и солдаты не раз грозили взять Ленина и других вождей большевизма на штыки. В июле 1917 года кампания клеветы достигла высшего напряжения. Многие сочувствующие левые и полулевые, особенно из среды интеллигенции, испугались напора буржуазного общественного мнения. Они говорили: «Большевики, конечно, не агенты Гогенцоллерна, но они сектанты; они бестактны; они провоцируют демократические партии; с ними невозможно работать». Такова была, например, господствующая мелодия в большой ежедневной газете Максима Горького, вокруг которого объединялись всякого рода центристы, полубольшевики-полуменьшевики, теоретически очень левые, но страшно боящиеся разрыва с меньшевиками и эсерами. А закон таков: кто боится разрыва с социал-патриотами, тот неизбежно становится их агентом.
* Во избежание недоразумения отметим, что эта антимарксистская партия не имела ничего общего с революционным социализмом. — Л.Т.
Тем временем в массах происходил прямо противоположный процесс. Чем больше они разочаровывались в социал-патриотах, которые ради дружбы с кадетами предавали интересы народа, тем внимательнее они прислушивались к речам большевиков и тем более убеждались в их правоте. Рабочему на заводе, солдату в окопе, голодающему крестьянину становилось теперь ясно, что капиталисты и их прислужники так бешено клевещут на большевиков именно потому, что большевики непоколебимо преданы интересам угнетенных. Вчерашнее негодование солдата или матроса против большевиков переплавлялось сегодня в горячую преданность им и беззаветную готовность следовать за ними до конца. И наоборот: ненависть масс к кадетской партии неизбежно переносилась на её союзников: меньшевиков и «соц[иалистов]-революционеров». Кадетов социал-патриоты не спасли, но себя погубили. Окончательный перелом в массах, происшедший в течение 2-3 месяцев (август-сентябрь), подготовил возможность Октябрьской победы. Большевики овладели советами, а советы — властью.
* * *
Господа скептики могут сказать: но ведь Октябрьская революция привела в конце концов к торжеству бюрократии: стоило ли её совершать?
Этому вопросу следовало бы посвятить особую статью, а, может быть, и две. Здесь скажем кратко: история идет вперед не по прямой линии, а по кривой; за гигантским скачком вперед следует, как после артиллерийского выстрела, откат. Но история все же идет вперед. Советский бюрократизм есть, несомненно, злокачественная язва, угрожающая и завоеваниям Октябрьской революции, и мировому пролетариату. Но кроме бюрократического абсолютизма в СССР есть и кое-что другое: национализация средств производства, плановое хозяйство, коллективизация земледелия, которые, несмотря на чудовищный вред бюрократизма, ведут страну экономически и культурно вперед, в то время как капиталистические страны откатываются назад. Освободить Октябрьскую революцию из тисков бюрократизма может только развитие международной революции, победа которой действительно обеспечит построение социалистического общества.
Наконец, — и это немаловажно, — Октябрьская революция важна и тем, что дала ряд неоценимых уроков мировому рабочему классу. Если пролетарские революционеры Франции твердо усвоят эти уроки, они будут непобедимы.
Л.Троцкий
4 ноября 1935 г.