Ответы на поставленные мне вопросы о Литвинове.

Американский журналист Charles Malamuth поставил Троцкому серию вопросов о Максиме Литвинове.

1) С Литвиновым я встретился впервые осенью 1902 года в Цюрихе, где он временно заведовал экспедицией “Искры”. Он показался мне тогда больше дельцом, т. к. вёл конторские книги (не бог весть какие), надписывал адреса и пр. Но и помимо этого в нём было нечто деляческое. Мне показалось также, что он был недоволен своей работой, как слишком технической и маленькой. Может быть, это было ошибочное впечатление. Помню, встретил он нас, молодых посетителей экспедиции, не очень дружелюбно. Надо прибавить, что киевские беглецы составляли тогда среди эмиграции своего рода аристократию.

О тогдашних отношениях Литвинова с Лениным ничего сказать вам не могу.

Вы, конечно, знаете, что в “Пролетарской революции” напечатана обширная переписка Ленина и Крупской с Литвиновым, относящаяся, правда, к несколько более позднему времени.

2) Блюменфельда я знал довольно хорошо. Это был живой, горячий и упрямый человек, весьма преданный делу. С Засулич он был очень дружен, а у Веры Ивановны [Засулич] было хорошее чутьё на людей. Рассказывал ли мне Блюменфельд о поведении Литвинова в киевской тюрьме? Не помню. Что сталось с Блюменфельдом — не знаю.

3) О поведении Литвинова на съезде Заграничной Лиги вскоре после 2 съезда партии — совершенно не помню. Литвинов был в то время малозаметной фигурой и вряд ли мог особенно выделиться на съезде Лиги. Во всяком случае, протоколы Лиги были в своё время напечатаны, а в последние годы перепечатаны, кажется, в той же “Пролетарской революции”. К сожалению, у меня этих изданий нет.

4) Что импонировало Литвинову в Ленине? Думаю, что характер, решимость, твёрдость. Сам Литвинов, несомненно, отличается крепким характером. Помню, Ленин как-то шутя сказал о нём: “Самый крокодилистый из наших дипломатов”. Правда, Ленин сказал это с укором по поводу какой-то излишней уступки Литвинова: смотрите, мол, самый крокодилистый, а всё-таки сдал…

5) Крохмаль был типичнейшим представителем той мелкобуржуазной интеллигенции, которая органически тяготела к меньшевикам. Если вас интересуют внешние черты, то могу сообщить следующее: Крохмаль был высокого роста, сильно заикался, и это мешало ему как оратору. По профессии он был адвокатом. В обывательском смысле неглупый человек, более образованный, чем Литвинов, но несомненно уступающий ему в характере. Что с ним стало? В 1917 году он был, кажется, правым меньшевиком. Оставался ли в России при советской власти, жив ли сейчас или нет, — не знаю.

Марьяна Гурского я знал сравнительно мало. Он производил впечатление хорошего и честного, но малосамостоятельного человека.

6) Землячку я знал очень хорошо, даже прозвище её “Землячка” дано ей было мною. Я жил в Верхоленске во время приезда туда Землячки и её мужа Александра Берлина. О том, что он собирается покончить самоубийством, мы знали и по очереди дежурили в его комнате, когда он переселился отдельно от Землячки. Помню, на столе у него я увидел настроганные пластинки свинца: это он сам изготовил пулю для своего охотничьего ружья, из которого и убил себя. Под видом двоюродного брата я отвозил после этого Землячку в Иркутск. О том, что самоубийство Берлина имело какое-либо отношение к его тюремным переживаниям, — я не знал. Наша верхоленская колония ссыльных объясняла самоубийство чисто личными причинами.

7) Брошюру Соломона я прочитал по обязанности, когда собирал материал для биографии Ленина. В этой брошюре нет ни одного верного факта, ни одного честного сообщения: грубая и глупая ложь, которая иногда кажется истерической. Соломон приписывает Ленину свои собственные филистерские пошлые, в частности, антисемитские взгляды и настроения. В суждениях о людях Ленин был очень осторожен, хорошо зная, как оценки переходят из уст в уста. Не может быть и речи о том, чтобы Ленин сообщал Соломону свой взгляд на Литвинова: этого последнего Ленин, во всяком случае, ценил гораздо выше, чем болтливого, лживого и хвастливого дурачка Соломона.

8) Участвовал ли Литвинов на лондонском съезде? Не помню. Это, во всяком случае, очень легко установить по протоколам съезда, которые в советский период перепечатаны с расшифровкой всех псевдонимов. Насколько помню, никакой открытой роли Литвинов на съезде не играл. Не знаю также, имел ли он отношение к переговорам с Фелсом. Сомневаюсь. Переговоры велись Плехановым, Лениным, вообще именитыми людьми. Вообще, насчёт отношения Литвинова к лондонскому съезду решительно ничего вспомнить не могу: если он и был там, то сколько-нибудь заметной роли не играл.

9) В той идейной борьбе, которая развернулась во время мировой войны среди русской эмиграции, Литвинов никакой роли не играл. Живя в Париже, я совершенно не знал, что Литвинов работал в царском военно-промышленном комитете. О Литвинове вспомнили (в частности, и я), когда он на конференции в Лондоне выступил с заявлением от большевистской партии: очевидно, к этому времени Ленин снова завоевал его. Чичерин в начале войны был социал-патриотом и писал во все концы, в том числе и мне, множество писем. В отличие от Литвинова, он принимал активнейшее участие в идейной борьбе среди русской эмиграции. В 1915 году Чичерин перешёл на интернационалистическую позицию и активно сотрудничал в “Нашем слове”. Литвинов, насколько помню, никогда никаких статей не писал и в публичных прениях не участвовал. Своеобразным и в своём роде недурным оратором (хотя с ужасной дикцией) он стал уже в процессе своей дипломатической карьеры. Пишет ли он свои речи сам? У меня нет оснований сомневаться в этом.

10) Какое влияние имел Радек в Наркоминделе? Влияния в собственном смысле он не имел никогда. По самому складу своему Радек не может иметь влияния. Он только журналист, очень умелый, очень начитанный, очень хлёсткий, но не более того. Он может быть очень полезен партии, фракции или отдельному лицу. Но всерьёз его никогда не брали. В Наркоминделе он мог быть полезен, с одной стороны, как информатор, с другой стороны, как рупор.

11) Мог ли Чичерин совместно с ГПУ вести интригу против Литвинова? К сожалению, я не могу отрицать такой возможности. Чичерин сильно деморализовался в последние годы. Его отношения с Литвиновым были остро враждебны. Письма, которые они писали друг о друге в Политбюро, имели исключительно резкий и оскорбительный характер. В то же время Чичерин, уже в силу своих дипломатических обязанностей, был тесно связан с ГПУ. Категорически, однако, ответить на ваш вопрос я не могу.

12) Литвинов не принимал участия во внутрипартийной борьбе, как по отсутствию идейных интересов, так и по осторожности. В воздвигнутой против меня травле он активной роли не играл, но неизменно шёл с большинством, стараясь при этом компрометировать себя как можно меньше. К Сталину он относился с острой враждебностью, как к выскочке и пр. Сталин больше опирался на Чичерина и Карахана — противников Литвинова. Как произошло окончательное примирение — не знаю. Оно, несомненно, совпало с моментом замены Чичерина Литвиновым на посту Наркоминдела.

13) Мне не ясно, о какой книге Александрова Вы говорите. Кто этот Александров? Ольминский? Если так, то могу лишь сказать, что всеми его работами надо пользоваться с осторожностью: марксизмом он не овладел и был всегда склонен к парадоксам.

Л.Троцкий

Койоакан, 16 января 1937 г.