Новый процесс.
Ещё только несколько дней тому назад я говорил представителям мексиканской прессы, что моим горячим желанием является жить как можно более уединённо, как можно меньше занимать собою общественное внимание и посвятить всё своё время книге о Ленине. Но новый московский процесс вынудил меня снова обратиться к печати, прежде всего к мексиканской. Я глубоко и непосредственно заинтересован в том, чтобы общественное мнение страны, оказавшей мне гостеприимство, не было восстановлено против меня систематической кампанией лжи и клеветы. Между тем, для меня нет ни малейшего сомнения в том, что новый процесс, который начинается завтра в Москве, главной своей целью имеет опорочить меня в глазах мирового общественного мнения. Я вынужден прибегнуть к содействию «Эль Насиональ», чтобы прояснить действительное положение вещей. Я революционер. Я марксист. В марте этого года исполняется 40 лет, как я непрерывно участвую в революционном рабочем движении. Правящая советская верхушка, видящая во мне своего «врага номер первый», хочет убедить весь мир, что я по неведомым причинам изменил идеалам всей своей жизни, стал врагом социализма, сторонником капиталистической реставрации, вступил в союз с германскими фашистами и применяю методы террора. Согласно последним телеграммам, обвинительный акт обвиняет моих сторонников в СССР в саботаже промышленности, в военном шпионаже в пользу Германии и даже в попытках массового истребления рабочих, работающих на оборону. Когда читаешь эти строки, кажется, что попал в дом буйно помешанных.
На самом деле я остаюсь по-прежнему горячим сторонником всех социальных завоеваний Октябрьской Революции. Но я являюсь в то же время непримиримым противником стремления новой правящей касты монополизировать завоевания революции в своих собственных эгоистических целях. Правящая ныне группа говорит: «Государство — это я!» Но оппозиция не отождествляет советского государства со Сталиным. Если бы я считал, что при помощи индивидуального террора или саботажа промышленности можно ускорить социальный прогресс и улучшить положение народных масс, я бы не побоялся открыто выступить с пропагандой этих идей. В течение всей своей жизни я привык говорить то, что думаю, и делать то, что говорю. Но я всегда считал и считаю теперь, что индивидуальный террор содействует скорее реакции, чем революции, и что саботаж хозяйства подрывает основы всякого прогресса. ГПУ и его вдохновитель Сталин подбрасывает мне бессмысленные идеи и чудовищные методы борьбы с единственной целью: скомпрометировать меня в глазах рабочих масс СССР и всего мира.
В начале 1921 года, когда Зиновьев выдвинул кандидатуру Сталина в генеральные секретари партии, Ленин говорил: «Не советую: этот повар будет готовить только острые блюда». Ленин, конечно, тогда не предвидел, что блюда сталинской кухни достигнут такой неслыханной остроты. Почему и зачем Сталин ставит эти отвратительные процессы, которые только компрометируют Советский Союз в глазах всего мира? С одной стороны, правящая советская верхушка говорит, что социализм в СССР уже построен и что началась эра счастливой жизни; а с другой стороны, те же люди утверждают, что все сотрудники Ленина, старые большевики, вынесшие на своих плечах революцию, все члены старого большевистского Центрального Комитета, все, за исключением одного Сталина, стали врагами социализма и сторонниками Гитлера. Разве это не вопиющая бессмыслица? Разве можно выдумать более злостную клевету не только на несчастных обвиняемых, но и на большевистскую партию в целом и на Октябрьскую революцию? Такими методами правящая клика хочет заставить каждого рабочего и крестьянина думать, что критиковать деспотизм бюрократии, её произвол, её привилегии, её злоупотребления значит быть агентом фашизма. Сталин вынужден готовить всё более острые и отравленные блюда по мере того, как в народных массах нарастает недовольство новым абсолютизмом и новой аристократией. Новый московский процесс есть безошибочный симптом острого политического кризиса, который нарастает в СССР.
Из числа подсудимых, имена которых названы в сегодняшних телеграммах, я хорошо и близко знаю семь человек: Радека, Пятакова, Сокольникова, Серебрякова, Муралова, Богуславского и Дробниса. Все они играли крупнейшую роль в большевистской партии и в революции, все они принадлежали в течение известного периода к оппозиции, все они, может быть, кроме Муралова, который просто отошёл от политики, капитулировали в 1928-[19]29 гг. перед бюрократией. Между оппозиционерами и капитулянтами в СССР царит самая непримиримая вражда. Ни с одним из обвиняемых я после 1928 года не имел ни прямых, ни косвенных сношений. Я рассматривал и рассматриваю капитулянтов как непримиримых политических противников. Я не сомневаюсь, однако, ни на минуту, что ни одно из названных мною лиц не могло заниматься ни терроризмом, ни саботажем, ни шпионажем. Если сами подсудимые признают свои мнимые преступления, то только потому, что следственные методы ГПУ имеют инквизиторский характер: всякий обвиняемый, который отказывается дать те показания, которых от него требуют, расстреливается ГПУ без суда. На скамью подсудимых попадают только те обвиняемые, воля которых окончательно сломлена и которые согласились заранее дать показания, продиктованные суду.
Можно ли спасти 17 новых жертв ГПУ? Я не знаю этого. Это в огромной степени зависит от мирового общественного мнения. Если трудящиеся массы, демократическая печать, все вообще прогрессивные партии и группировки поднимут своевременно голос протеста, то им удастся, может быть, спасти на этот раз 17 новых подсудимых.
Что касается меня лично, то я готов перед любым свободным и беспристрастным судом, перед любой независимой следственной комиссией доказать при помощи неоспоримых фактов, писем, документов, свидетельских показаний, что московские процессы против «троцкистов» представляют собой самую ужасающую фальсификацию и что подлинными преступниками являются не обвиняемые, а обвинители.
Л.Троцкий
Койоакан, 22 января 1937 г.