Несколько конкретных вопросов к господину Мальро.

 Грубость выражений — общая черта сталинского лагеря — не меняет существа дела. Я совсем не говорил, что Мексика была единственной страной, оказавшей помощь Испании. Я сказал, что Мексика сделала максимум того, что могла, и что это поняли все народы. Каковы бы ни были ближайшие судьбы испанской революции, в сердцах испанского народа навсегда останется благодарность народу Мексики. Великодушная и проницательная политика всегда в конце концов приносит плоды.

В противовес Мексике советская бюрократия сделала минимум того, что могла сделать: именно, ровно столько, чтобы не скомпрометировать себя безнадёжно в глазах пролетариата. К этому надо прибавить, что политика, которую сталинская бюрократия навязывает испанской революции, является в полном смысле слова гибельной. Она привела уже к страшным поражениям в ряде стран. Однако спорить по поводу проблем революции с г. Мальро нет основания: ещё в 1931 г. я писал в «Nouvelle Revue Francaise», что Мальро ничего не вынес из опыта китайской революции и не усвоил азбуки марксизма. С тех пор он не сделал ни шагу вперёд.

Гораздо актуальнее та специальная миссия, которую г. Мальро выполняет ныне в Соединённых Штатах. Он прибыл, чтобы заявить: московские процессы — это «личный» вопрос Троцкого; не стоит заниматься «личной» судьбой старой большевистской гвардии, когда в порядке дня стоят столь важные «политические» проблемы, как испанская революция. Здесь г. Мальро выдаёт себя целиком. Защитники московских судебных подлогов делятся на три группы. Первая повторяет, как попугай, формулы обвинительного акта, прибавляя к ним ругательства; таковы «журналисты» Коминтерна, выполняющие прямые поручения ГПУ. Этих людей никто не берёт всерьёз и никто не питает к ним уважения. Вторая группа, притворяясь беспристрастной, пытается оправдать московские процессы при помощи абстрактных доводов и софизмов. Другими словами: под видом «чисто юридического анализа» эти люди перекрашивают то, что происходило на судебной сцене, решительно отказываясь заглянуть за кулисы. Между тем, весь подлог подготовлен в течение ряда лет за кулисами, и на сцене разыграна лишь та часть трагического спектакля, которая специально предназначена для обмана общественного мнения. Эта «чисто юридическая» защита может быть с полным правом названа приттизмом по имени британского адвоката Притта. Однако и эта система успела себя скомпрометировать Остаётся третий путь, именно: отвлечь общественное мнение от подлогов и массовых убийств при помощи патетических ссылок на другие задачи. Такова миссия г. Мальро и ему подобных.

Разве не чудовищно, в самом деле, его утверждение, будто московские процессы являются моим «личным» делом? Одно из двух: либо обвинения верны, и всё старое поколение большевистской партии, кроме небольшой клики Сталина, действительно повернуло на путь фашизма, — тогда этот симптом свидетельствует о невероятно глубоком кризисе всей советской системы. Либо же обвинение ложно, и тогда факт небывалых в истории судебных подлогов говорит о том, что бюрократический аппарат прогнил насквозь. В обоих случаях советское государство представляется, таким образом, тяжело больным. Его надо лечить. Его надо спасать. Какими средствами? Прежде чем определить терапию, надо установить диагноз. Надо сказать то, что есть. Надо выяснить правду. Я могу лишь с соболезнованием относиться к тем людям, которые видят в этом «личный вопрос». Нельзя в связи с этим не отметить следующее маленькое противоречие: когда я высказываюсь по политическим вопросам, друзья Сталина во всех странах поднимают крик: «Его надо выслать за вмешательство в политику!» Когда же я защищаюсь против подлогов, те же друзья кричат: «Смотрите, его интересуют не политические, а личные вопросы!» На этих господ трудно угодить.

Чтобы ещё ярче обнаружить действительную функцию г. Мальро, я задам ему перед лицом мирового общественного мнения несколько вполне конкретных вопросов. Куда девались старые большевики Куклин и Гертик, обвинявшиеся вместе с Зиновьевым, но не появившиеся на скамье подсудимых? Верно ли, что они, вместе с десятками других, были расстреляны в процессе судебного следствия за нежелание петь по нотам прокурора? Куда девался Сосновский, старый большевик, друг Ленина и замечательный писатель? Верно ли, что он задушен за сопротивление подлогам? Список этот я продолжу, когда получу первый ответ.

Г. Мальро хвалится тем, что всегда «защищал» антифашистов. Нет, не всегда, а лишь в тех случаях, кода это совпадало с интересами советской бюрократии. Г. Мальро никогда не защищал тех антифашистов (итальянцев, болгар, югославов, немцев), которые доверились гостеприимству советской бюрократии, но за критику деспотизма и привилегий попали затем в руки ГПУ. Где находятся три югославских революционера (Дедич, Dragitsch, Haeberling)? Где находится Ценци Мюзам, подруга известного анархистского поэта и борца Эриха Мюзама, замученного наци? Где находятся итальянские и испанские революционеры (Gezzi, Gaggi, Merino, Caligaris), освобождения которых не раз уже требовали те самые испанские милиционеры, о которых так печётся г. Мальро? Может быть, заодно г. Мальро сообщит нам полный список всех тех антифашистов, в частности, болгар, которые были убиты без следствия и суда в числе первых 104 человек, расстрелянных «по поводу» убийства Кирова, но вне всякой связи с этим убийством?

Есть ли связь между этими преступлениями советской бюрократии и её политикой на Пиренейском полуострове и во всём мире? Я утверждаю, что такой связи не может не быть. Одна и та же бонапартистская политика приводит в разных областях к одинаково гибельным последствиям. Но если г. Мальро отказывается понимать эту связь, он всё же не может не ответить на поставленные мною конкретные вопросы. Или, может быть, его друзья в Москве откажут ему в информации? Такой отказ будет подтверждением худших обвинений против советской бюрократии.

Л.Троцкий

Мексика, 13 марта 1937 г.