В Комиссию Расследования в Нью-Йорке
Фактические поправки к моим показаниям.
Мои показания, данные подкомиссии в Койоакане, заключают в себе несколько фактических неточностей. Правда, ни одна из них не имеет прямого отношения к предмету расследования Комиссии и не может оказать влияния на ее выводы. Тем не менее в интересах точности я считаю необходимым исправить здесь допущенные мной погрешности.
По вопросу о Гольцмане я ответил, что после выезда моего из России я не имел с ним «ни прямых ни косвенных связей». На самом деле Гольцман встретился с моим сыном Седовым в 1932 году в Берлине и сообщил ему, как я узнал позднее, фактические сведения о положении в СССР. Эти сведения были опубликованы в русском «Бюллетене оппозиции». Этот факт можно истолковать как «косвенную» связь между Гольцманом и мной.
На вопрос моего защитника Гольдмана, капитулировал ли Блюмкин, я ответил: «В очень скромной форме». По-видимому, это утверждение ошибочно. По крайней мере, я не нашел никаких следов капитуляции Блюмкина. Он работал за границей в контрразведке ГПУ. Работа его имела строго индивидуальный характер.
Его начальники, Менжинский и Трилиссер, считали его незаменимым работником и потому, несмотря на оппозиционные убеждения Блюмкина, сохраняли его на крайне ответственном посту.
По вопросу возвращения жены моего сына Жанны из Копенгагена в Париж в отчете сказано, будто она совершила путь из Дании во Францию на том же пароходе, что и мы с женой. Это ошибка. Более короткий и дешевый путь из Копенгагена в Париж вел через Гамбург. Этим маршрутом воспользовались некоторые из наших друзей, для которых вопрос о немецкой визе не представлял затруднений. Жанна в качестве французской гражданки выехала в Париж через Гамбург. Я представляю Комиссии открытку, посланную Жанной из Гамбурга её матери. Так как Жанна выехала из Копенгагена одновременно с нами; так как на пароходе нас сопровождало много друзей; так как мы с женой провели путь безвыходно в нашей каюте; так как Жанна встретила нас в Париже, то у меня сохранилось ложное впечатление, будто она ехала на одном пароходе с нами.
В Париж мы прибыли из Копенгагена не 5 декабря 1932 года (как ошибочно указано в отчете), а 6 декабря. Именно в этот день мы встретились с нашим сыном Львом Седовым, успевшим прибыть из Германии.
На вопрос о времени прибытия Радека в Россию я указал конец 1918 года. Это явная ошибка. Радек принимал участие в Брест-Литовских переговорах в начале 1918 г. Он прибыл из Стокгольма в Петроград, по-видимому, в конце 1917 года, во всяком случае после Октябрьского переворота.
По поводу жены Виктора Сержа в отчете сказано, будто она была арестована. На самом деле она была приговорена к месяцу принудительных работ с правом ночевать дома.
Сообщение о том, что она стала жертвой помешательства в результате репрессий, обрушившихся на семью, совершенно правильно. Она и сейчас остается душевнобольной в Париже.
Как уже сказано, ни одна из этих поправок не влияет на существо моих показаний и на вытекающие из них выводы. Я сохраняю за собой право исправить и дальнейшие неточности по мере их обнаружения.
29 июня 1937 г.