Письмо Анжелике Балабановой.
Мексика, 6 июля 1937 г.
Дорогая Анжелика!
Сердечное Вам спасибо за внимание к моему здоровью. Оно не так хорошо, как было бы желательно, но и не так плохо, как могло быть. Сейчас я уезжаю на некоторое время на отдых и надеюсь поправиться.
Ваше принципиальное письмо я в своё время получил. Не ответил я на него отнюдь, разумеется, не из-за недостатка внимания. Но я убедился из письма, что теоретические и политические разногласия наши настолько велики, что полемика в виде частных писем способна только вносить огорчение, отнюдь не содействовать сближению. А так как я сохранил к Вам старые личные симпатии, то я и решил не пускаться в полемику.
То, что Вы пишете сейчас по поводу американских «троцкистов», кажется мне в высшей степени неопределённым. В Комитете, как и вокруг Комиссии, идёт неизбежная борьба разных политических группировок. В такой борьбе всегда есть излишества, ошибки и прямые глупости. Поскольку мог, я старался смягчать трения, чтоб обеспечить работу расследования в наиболее благоприятных условиях. Что касается вопроса о социалистической партии, положение оказывается иным. Там дело идёт не об отдельном конкретном вопросе (расследование московских процессов), а о программе и обо всей политике. Борются разные тенденции. Борются не на жизнь, а на смерть. В Испании ПОУМисты исключают троцкистов, а сталинцы и социалисты арестуют ПОУМистов. Разумеется, эта борьба не может не найти острого отражения внутри всех рабочих организаций, в том числе и Социалистической партии Америки. Вы пишете, что политические разногласия Вас не интересуют, что Вы возмущены «интригами». Такой постановки вопроса я не могу ни признать, ни понять. Для меня вопрос решается именно политическими разногласиями. Что Вы называете «интригами» и кого вы называете «лучшими людьми», мне не ясно. В письме я не нахожу ни одного конкретного факта, ни одного имени, ни одного примера, не говоря уже о политических принципах, которые Вы сознательно устраняете. Вы пишете, что политическая борьба может повлиять на работу Комиссии. Может быть. Но неужели же я могу требовать от своих единомышленников, чтобы они отказались от своих взглядов или от борьбы за них в рабочем движении для того, чтобы «не раздражать» того или другого члена Комиссии? Этого, надеюсь, Вы от меня требовать не станете.
Прибавлю ещё одно соображение: сталинские подлоги разоблачают ныне сами себя. Всякий, кто прямо или косвенно связан с ними, будет посрамлен. Наоборот, кто хоть косвенно принимал участие в разоблачении подлогов, будет гордиться этим. Участие в работе Комитета или Комиссии я не могу поэтому рассматривать как «одолжение» Троцкому или троцкистам. Я не требую, чтобы Норман Томас менял свои идеи или методы. Но и со своей стороны не собираюсь жертвовать в пользу Нормана Томаса ни крупицей своих взглядов или методов.
Вот всё, что я могу Вам по этому поводу сказать.
На всякий случай прилагаю копию своих ответов на вопросы Венделина Томаса, т. к. они имеют некоторое отношение к затронутым Вами вопросам.
Крепко жму руку и желаю Вам бодрости и здоровья.
Наталья Ивановна сердечно обнимает Вас.
Л.Троцкий