Новый ход событий.
28 февраля я высказал предположение, что после предшествующих опытов процесс окажется лучше подготовленным и репетированным. Это предположение не оправдалось. Уже короткие газетные телеграммы свидетельствуют, что нынешний процесс обилует не меньшим числом противоречий и бессмыслиц, чем предшествующие. Объясняется это в значительной мере тем, что организаторы подлога не могли начать свое творчество с чистой страницы, а вынуждены были заделывать бреши прошлых процессов, штопать прорехи, примирять противоречия и в то же время заботиться об усилении сенсаций, об увеличении числа жертв и размера преступлений.
Крестинский показывает, будто получил от меня письмо от 18 декабря 1936 г., т.е. десять лет после того, как я порвал с ним всякие отношения, и что в этом письме я рекомендовал создать «широкую военную организацию». Это мнимое письмо, услужливо подчеркивающее «широкий» масштаб заговора, имело очевидной целью оправдать истребление лучшей части офицерства, начавшееся сегодня. Крестинский, конечно, «сжег» мое письмо по примеру Радека и ничего не представил суду, кроме своих путаных воспоминаний. Между тем в декабре 1936 г. я был вместе с женой интернирован норвежским правительством по требованию Москвы, и вся моя переписка проходила через руки норвежской полиции. Если допустить, что я писал свои инструкции невидимыми чернилами, то все же остается вопрос об официальном письме, заключавшем в себе тайный текст, о конверте и адресе этого письма. Все почтовые отправления и получения регистрировались в так называемой «паспортной конторе» в Осло, судебная проверка не представила бы, следовательно, затруднений. Прибавлю, что я тогда же письменно предлагал своему норвежскому адвокату Пюнтервольду соблюдать величайшую осторожность с незнакомыми посетителями, которые могут в дальнейшем фигурировать на новом процессе как посредники между мной, моим адвокатом и московскими «террористами». Все необходимые документы по этому поводу имеются в руках мисс Сюзан Лафолет, секретаря нью-йоркской Следственной комиссии.
Тот же Крестинский показал, будто я уже из Мексики написал ему письмо, в котором выразил свое «негодование» по поводу откровенных показаний Пятакова на суде. Цель этого моего мнимого письма явная: подкрепить своим «негодованием» показания Пятакова, безнадежно скомпрометированные его знаменитым полетом из Берлина в Осло, в декабре 1935 г., когда в Осло, по свидетельству официальных властей, не прилетало ни одного иностранного самолета. Если такое мое письмо нужно было Вышинскому, то зачем оно нужно было мне? Процесс Пятакова уже закончился, и Пятаков был расстрелян. Выражать чисто платоническое негодование в конспиративном письме, которому предстояло пройти через ряд границ, было бы крайним легкомыслием, особенно, если принимать во внимание личность адресата. Поведение Крестинского на суде характеризует его как законченного истерика. Если меня «предал» мнимый друг Пятаков, то можно было с гораздо бóльшей вероятностью предполагать, что предаст и Крестинский. Какой же смысл имело посылать Крестинскому бесцельное для меня письмо, которое в руках ГПУ оказалось бы более могущественным орудием против меня, чем все покаяния подсудимых вместе взятые? Но письмо никуда не попало. Оно было, конечно, сожжено, насколько может быть сожжено ненаписанное письмо.
Обвинение приписывает Бухарину план убийства Ленина, Сталина и Свердлова в 1918 г., когда Бухарин и его группа противились подписанию Брест-Литовского мира. Кто знает людей и отношения, тот без труда поймет всю бессмыслицу этого обвинения. Бухарин относился к Ленину с привязанностью ребенка к матери. Что касается Сталина, то он был в 1918 г. настолько второстепенной фигурой, что самому заклятому террористу не пришло бы в голову выбрать его в жертвы. В этой своей части процесс имеет задачей проекцировать нынешнее бюрократическое «величие» Сталина в прошлое.
В связи с тем же обвинением против Бухарина на суде фигурируют в качестве свидетелей завтрашних обвиняемых некоторые участники группы Бухарина 1918 г. — Осинский, Яковлева, Манцев и другие. Но мы не находим имен двух лиц, которые играли важную роль в группе противников Брест-Литовского мира, именно, Куйбышева и Ярославского. Правда, Куйбышев, бывший председатель Госплана, объявлен ныне отравленным врачами Кремля. Но это не меняет дела. В 1918 г. сам Куйбышев собирался, очевидно, отравить Ленина, Сталина и Свердлова. Что касается Ярославского, то он не только жив и здоров, но и активно участвует во всех чистках оппозиции. Именно поэтому, очевидно, Ярославский, этот бухаринец 1918 г., получил амнистию. Надолго ли? Если сам Ягода, вчерашний шеф ГПУ, сидит на скамье подсудимых в качестве троцкиста, то никто не поручится за судьбу Ярославского.
Сколько в этой страшной трагедии неизменно шутовства!
1938 г., 7 марта, 5 часов вечера Койоакан