Куда идет ПСОП?
Дорогой друг!
Спешу ответить на ваше письмо от 24 января, которое дало мне важную информацию о положении дел в ПСОП. Я нахожу необходимым высказаться по поводу тех соображений, которые развил в беседе с вами Марсо Пивер.
Он заявил о «полной солидарности» со мной в оценке общего положения во Франции. Незачем говорить, что я высоко ценю такое заявление. Но оно все же недостаточно. Для возможности совместной деятельности нужно не только единство оценки — нужны одни и те же практические выводы, по крайней мере, наиболее существенные. По поводу июньских дней 1936 г. Марсо Пивер писал: «Теперь все возможно». Это была прекрасная формула. Она означала: с этим пролетариатом можно идти до конца, т.е. взять прямой курс на завоевание власти. В те же приблизительно дни я писал: «Французская революция началась». Общая посылка с Марсо Пивером у нас была таким образом налицо. Но именно поэтому я не мог понять, каким образом Марсо Пивер мог оказывать Блюму хотя бы условное, хотя бы ограниченное доверие, хотя бы полудоверие, когда было совершенно ясно, что этот консервативный и трусливый буржуа, дезертир с ног до головы, способен вести пролетариат только к поражениям и унижениям?
Но не будем возвращаться к прошлому. Возьмем нынешнее положение. Вопрос о франк-масонстве имеет в моих глазах огромное политическое и симптоматическое значение. В эпоху глубочайшего революционного кризиса, который переживает сейчас Франция и который ставит перед пролетариатом ребром вопрос о борьбе за власть, элементарной и неотложной обязанностью революционных вождей является порвать все политические и моральные связи с предательскими вождями радикализма и официального «социализма», которые все будут против рабочих.
Я не знаю, масон ли Даладье; но Шотан масон, и с ним, вероятно, ряд других министров. Спрашивается, как можно всерьез восставать против подлой политики «Народного фронта», т.е. против политического подчинения пролетариата радикальной буржуазии, и в то же время оставаться в блоке с вождями радикальной буржуазии, — с этими устрикарами и ставискарами, которые в качестве масонов ставят себе задачей «нравственное» возрождение человечества? Перед лицом такого вопиющего противоречия каждый рабочий вправе сказать: «Эти социалисты не верят сами в социалистическую революцию, иначе они не могли бы оставаться в дружбе с вождями того класса, против которого они будто бы готовят революцию!»
Благодаря счастливой или несчастливой случайности (не знаю, как сказать) мне довелось довольно близко наблюдать уголок франк-масонства во время моего пребывания в Ивере. Я жил в доме у франк-масона; его гости в большинстве случаев принадлежали к масонству. Среди моих молодых друзей был масон, вскоре порвавший с масонством. Я могу поэтому исходить не только из общих соображений, совершенно бесспорных самих по себе, но и из живых наблюдений над ролью масонства в политической жизни французской провинции.
Верхний слой — радикалы, или «социалисты», адвокаты, депутаты, карьеристы, циники, для которых ложи — только избирательный аппарат. В масонских ложах Гренобля рабочих нет или почти нет, зато заметное место занимают мастера, низший административный персонал. Я знал одного из контрмэтров и имел интересные сведения о другом. Главной заботой их было отделиться от рабочих, попасть в «хорошее общество», послушать образованных людей. Они смотрели с искренним благоговением на адвокатов и профессоров, которые преподносили им гуманитарные и пацифистские банальности. Заправилы лож, играющие роль в муниципальной и политической жизни Гренобля при помощи масонского ритуала подчиняют себе мелкобуржуазную клиентуру и небольшую группку рабочей или полурабочей аристократии. Некоторые из этих господ сами не входят в масонство, а дергают нитки из-за кулис. В масонстве сосредоточены все те паразитические черты, которые столь отталкивают ныне от Второго Интернационала, как и от Третьего. Можно ли рвать с социал-демократией и Коминтерном и оставаться в то же время связанным с худшей карикатурой обоих, именно с франк-масонством?
Революция требует человека полностью и целиком. Крайне подозрительны те революционеры, которые не находят удовлетворения своим политическим и моральным запросам в революционной пролетарской партии и ищут чего-то «лучшего», «высшего» в обществе радикальных буржуа. Чего именно ищут они? Пусть объяснят это рабочим открыто! Самое трудное, но и самое важное в такую эпоху, какую переживает Франция, — это освободиться от влияния буржуазного общественного мнения, внутренне порвать с ним, не бояться его травли, лжи, клеветы, как и презирать его похвалы, его заискивания. Только при этом условии можно обеспечить себе необходимую свободу действий, своевременно подслушать революционный голос массы и стать во главе её для решительного наступления. Между тем, франк-масонство по самому существу своему есть предохранительный клапан против революционных тенденций. Известный (очень небольшой) процент честных идеалистов в составе лож увеличивает опасность масонства.
Вот почему я вынужден прийти к заключению, что Марсо Пивер не делает из своих революционных посылок необходимых выводов. А это опаснее всего в революционную эпоху. Именно вследствие своей неспособности сделать необходимые практические выводы и разбил себе голову ПОУМ. Вся беда, видимо, в том, что Марсо Пивер и сейчас удовлетворяется своим радикальным анализом обстановки, но останавливается в нерешительности перед теми революционными задачами, которые из этого анализа вытекают.
В связи со сказанным я с большой тревогой оцениваю те упреки и обвинения, которые Марсо Пивер выдвигает против некоторых членов ПОИ, вошедших в настоящее время в ПСОП. Они позволяют себе, по его словам, «грубые нападки», употребляют «неправильный тон», отталкивают своей «резкостью» и пр. и пр. Я далек от мысли разбирать отдельные примеры, которых я не знаю и знать отсюда не могу. Допускаю, что могли быть в том или другом случае бестактные выступления. Но разве это может иметь серьезное политическое значение в глазах революционера? С тех пор, как существует рабочее движение, на представителей левого крыла (на Маркса, на Энгельса, на Ленина, на Р.Люксембург, на Карла Либкнехта) всегда падали обвинения в дурном тоне, в резкости и бестактности. Объясняется это, с одной стороны, тем, что социалисты, которые не порвали до конца с предрассудками буржуазного общественного мнения и которые сами чувствуют двойственность своего положения, чрезвычайно болезненно воспринимают всякую критику. Таков психологический закон! С другой стороны, те, которые в отчаянной борьбе с господствующими партиями усвоили себе непримиримые революционные взгляды, склонны всегда, особенно в критической обстановке, как ныне, проявлять нетерпение, настойчивость, раздражение по отношению к центристским элементам, которые колеблются, выжидают, уклоняются и теряют время. Полемический диалог между этими двумя типами проходит через всю историю революционного движения.
Указывать на демократию внутри партии и в то же время жаловаться на «тон» кажется мне не очень последовательным. Демократия находит свое ограничение в централизме, т.е. в необходимости единства действий. Но заявлять: так как у нас демократия, то не смей слишком широко разевать рот и говорить тоном, который мне не нравится, — это неправильно. Революционерам еще более не нравится тон уклончивости, тон подлаживания, тон увещеваний по адресу Блюма. В обоих этих случаях тон неразрывно связан с самим содержанием политики. Об этом содержании и нужно говорить!
Если бы кто-либо из бывших членов ПОИ нарушил дисциплину ПСОП, я понял бы не только обвинения, но и исключение из партии. Каждая организация вправе оберегать свою дисциплину. Но когда я слышу обвинения в том, что Х и У слишком неучтиво защищали свои взгляды и этим заставили уйти из партии двух «очень ценных» товарищей, то я прихожу в полное недоумение. Чего стоит тот революционер, который покидает партию только потому, что кто-то резко критиковал его взгляды? Чувствительные мелкие буржуа, которые смотрят на партию, как на салон, как на клуб друзей или как на масонскую ложу, не годятся для революционной эпохи. Если они не выдерживают критических замечаний, то этим они только показывают свою внутреннюю несостоятельность: таким людям нужен лишь какой-либо благовидный предлог, чтобы покинуть баррикаду.
Революционеры, которые открыто, хотя бы и резко, высказывают свое мнение, не опасны для ПСОП. Опасны для неё беспринципные интриганы, люди, способные к маскировке, готовые прикрыться любыми идеями, защищающие сегодня одно, завтра другое, авантюристы типа Раймона Молинье, которые пытаются обеспечивать свое влияние не идейной борьбой, а методами закулисных интриг. Опасны самовлюбленные и насквозь бесплодные сектанты типа бельгийца Вареекена, которым партия нужна лишь как аудитория для их соловьиных трелей. Преимущество IV Интернационала в том, что от таких элементов он систематически очищался. Этого же надо пожелать и ПСОП!
Я не останавливаюсь здесь на вопросе о ПОУМ: кто серьезно относится к делу, тот обязан дать ответ на нашу критику ПОУМа. События полностью подтвердили ее. Об ILP (Независимой Рабочей Партии) и вовсе говорить не стоит: по сравнению с Макстоном и К° покойный вождь меньшевиков Мартов был подлинным революционером. А ведь мы хотим учиться у Ленина, а не у Мартова. Не так ли, Марсо Пивер?
ПСОП откололась от оппортунистической партии слева, притом в очень ответственный и критический момент. В составе ПСОП, как мне пишут, преобладают рабочие. Оба эти обстоятельства являются очень ценным залогом возможного революционного развития партии. Чтобы эта возможность превратилась в действительность, ПСОП должна пройти через стадию самой широкой, смелой, никакими внешними и посторонними соображениями не связанной дискуссии. Дело идет не о тоне критики, а об её содержании. Дело идет не о личном самолюбии, а о судьбе французского пролетариата. Ближайшие месяцы, даже недели покажут, вероятно, может ли и хочет ли ПСОП вступить на путь марксизма, т.е. большевизма: эти два понятия полностью совпадают для нашей эпохи.
Крепко жму руку
Ваш Л.Троцкий
14 февраля 1939 г. Койоакан