Текущие вопросы политики.
Из доклада на пленуме М. К. ВКП (б). 5 декабря 1924.
Отношения с Англией и переговоры с Германией. — Концессии в Чиатурах и на Лене. — Дополнительные доходы и их распределение. — Изменение плана хлебозаготовок. — Взаимоотношения промышленности и кооперации. — События в Эстонии. — Письмо т. Троцкого.
Товарищи! Я не собираюсь делать вам большого отчетного доклада. Я хочу быть очень кратким и довести до вашего сведения лишь решения по наиболее важным вопросам, которые стояли на повестке ЦК приблизительно за последние три недели.
Начну с вопросов международных. Важнейшими вопросами за это время были: английские выборы и получение нами английской ноты, которая затрагивала две темы: во-первых, отказ от ратификации англо-советского договора и, во-вторых, — признание так называемого Зиновьевского письма подлинным письмом. Перед нами стоял выбор: — или ответить таким образом, чтобы закрыть для нас всякую возможность дальнейших переговоров с английским правительством; или оставить открытую дверь для того, чтобы возобновить их, если у англичан есть некоторое желание продолжать в дальнейшем эти переговоры. Мы выбрали второй путь. Мы составили наш ответ в очень решительных и ясных тонах, обрисовывающих нашу позицию в этом вопросе, но вместе с тем, ответ этот не обозначал полного разрыва и возможность возобновления переговоров сохранялась.
Ответа на ноту мы не получили. Я где-то вчера видел карикатуру, чрезвычайно остроумную. Керзон и Болдуин обсуждают, как им ответить, причем Чемберлен предлагает потерять эту ноту. В отношении договора они заняли пока выжидательную позицию. Мы, примерно, стоим тоже на выжидательной позиции.
Теперь относительно так называемого «письма Зиновьева». Как я говорил, в своей ноте английское правительство признало это «письмо Зиновьева» подлинным. Мы в своем ответе предложили им третейское разбирательство, но они от него уклонились. Английская делегация тред-юнионов, во главе с Перселем, признает, что так называемое «письмо Зиновьева» является грубой подделкой.
Сейчас у англичан создалось очень сложное положение: в Египте они стреляют, стреляют в Судане, стреляют в Персии, у них, что называется, хлопот полный рот. Мы думаем на основании всего этого, что нет в настоящее время оснований полагать, что они решатся порвать с нами или предпринять какие-либо решительные выступления против нас. Вероятно они попытаются возобновить переговоры и при этом попытаются добиться лучших условий, чем Англия имела при заключении последнего договора. Должен заявить, что мы пи на какие уступки не пойдем.
Теперь у нас есть признание со стороны Франции. То, что мы будем разговаривать с Францией, это в значительной степени будет нервировать англичан и в смысле заказов, и в смысле закупок и т. д.
Будут их нервировать и переговоры, ведущиеся теперь нами с Германией о заключении торгового договора. Это будет первый торговый договор в окончательной форме, который должен быть построен на началах полного признания нашей монополии внешней торговли.
Эти переговоры с германской делегацией очень длинная история. Они всячески сопротивляются признанию нашей монополии внешней торговли и пытаются рядом конкретных предложений прорвать по возможности фронт монополии внешней торговли и расширить все щели, чтобы пропустить своих купцов сюда, к нам.
Наш рынок является колоссальным рынком, который может развернуться еще во много раз больше. Для нас необходимо, чтобы промышленная продукция из Германии шла по нашим государственным каналам, а для этого необходимо сохранить монополию внешней торговли. Капиталистам же хочется эту монополию внешней торговли прорвать.
Политбюро считает необходимым и возможным в этих переговорах полностью отстоять принцип монополии внешней торговли. Кроме того, мы, требуем в этом договоре свободного вывоза сельскохозяйственных продуктов из Союза в Германию. Для немецких аграриев это было бы, конечно, крайне невыгодной вещью. Но широкие трудящиеся массы Германии понимают, что ввоз в Германию русских сельскохозяйственных продуктов значительно понизит цены на эти продукты внутри Германии. Мы надеемся, что это обстоятельство вызовет движение за подписание торгового договора. Повторяю еще раз, что история с этими переговорами, вероятно, затянется на несколько месяцев.
Затем, из вопросов, соприкасающихся с международной политикой, за последние недели несколько раз обсуждался вопрос о концессии на марганец. Вы знаете, что в Чиатурах, в Грузии, имеются громаднейшие месторождения марганца, необходимого для выработки стали. Причем надо отметить, что в Европе этот марганец имеется только в этих Чиатурах, да еще, правда в гораздо меньшем количестве, тоже у нас, в Мариуполе. Остальной марганец добывается в Бразилии и в Африке. Надо также отметить, что Чиатурский марганец представлял громаднейшую долю того марганца, который потребляется для металлургии в Европе, отчасти и в Америке. Таким образом, мы, можно сказать, владеем этим очень важным продуктом монопольно, по крайней мере, здесь, в Европе. При помощи нашего марганца можно было бы контролировать выделку стали на мировом рынке, так что ценность, которую представляет этот марганец и которую мы держим в своих руках, чрезвычайно велика.
Как обстоит дело на месте, в Чиатурах, с выработкой этого марганца? Выработка там происходит самым примитивным путем, при отсталых технических условиях, при первобытном техническом оборудовании. При этих условиях мечтать о том, что мы можем направлять и контролировать мировую выделку стали, не приходится.
Сейчас претендентов на то, чтобы взять на себя разработку и вывоз марганца, имеется два — с одной стороны Америка и с другой стороны — Германия. Наши условия по отношению к концессионерам таковы, что они в продолжение нескольких лет (от 3-х до 5-ти) должны будут не только восстановить производство марганца, но и поставить это производство на надлежащую техническую высоту: построить железную дорогу, оборудовать порт (Потийский порт), электрифицировать добычу и т. д. Затем они должны взять на себя гарантию по продаже марганца на мировом рынке, гарантируя в то же время нам определенный процент с каждого пуда вывезенного за границу марганца, при определенной производственной программе, которая начинается с 500 тыс. пуд. и доходит до миллиона пудов в год выработки и вывоза марганца. Это требует вложения капиталов, приблизительно в несколько десятков миллионов рублей.
Если бы нам удалось сдать эту концессию, то это была бы первая промышленная концессия. Есть у нас концессия лесная, есть одна концессия земельная, по крупной промышленной концессии, в которую можно было бы вложить десятки миллионов, — таких концессий у нас пока еще нет.
Теперь о второй концессии. Вторая концессия, вопрос о которой обсуждался в продолжение года, — это концессия золотая, на разработку ленских приисков, быв. концессия компании Лена-Гольдфильдс. Первоначальный проект этой концессии, который давал концессионеру громадную территорию, давал право на установку радио и на целый ряд других привилегий, был нами отвергнут.
После этого мы выработали гораздо более удобные и выгодные для нас условия сдачи этой концессии. Англо-американский капитал на эти условия согласился. Вопрос о том, итти ли нам на окончательное соглашение по поводу этой концессии, мы решили положительно, во-первых, потому, что дело идет о работе в пустынной и малонаселенной Якутской области, и, во вторых, потому, что невдалеке от той территории, которую мы согласны сдать в концессию, открылись новые месторождения золота.
Эти золотые месторождения на Алдане богаты. Открытие этих золотых месторождений вызвало в Сибири большую горячку, совершенно стихийную. Сейчас на этих россыпях работает до 7000 чел., которые бросились на разработку золота стихийно, неорганизованно. Мы сами еще не приступили к разработке этого золота, а только пока скупаем то золото, которое там добывается частным порядком. Раз есть такое богатое месторождение, которое остается в наших руках, мы считаем, что при этих условиях нам можно сдать эту концессию, но, конечно, на определенных, выгодных для нашего хозяйства условиях. Пока она еще не подписана.
Вот вопросы, которые за последние дни стояли у нас в области международной политики.
Теперь я перехожу к вопросам из области внутренней политики.
Самым сенсационным за последнее время явилось то, что к нам однажды явился наш Наркомфин, т. Сокольников и заявил, что поступление налогов и вообще ход экономической жизни страны превосходит те предположения, на которых был основан наш ориентировочный бюджет. Ориентировочные цифры бюджета были составлены, как вам, вероятно, известно, в размере двух миллиардов ста миллионов рублей.
Но в первые же месяцы нового хозяйственного года мы имели громаднейший, рекордный рост нашей промышленности и очень правильное, систематическое поступление разного рода налогов. Поступление налогов с торговых оборотов значительно превзошло наши предположения. Поэтому Наркомфин считает возможным, что доходы наши миллионов на полтораста превзойдут то, что мы внесли в нашу государственную роспись. Таким образом, у нас получилось лишних против предположений 150 млн руб.
Перед нами встал вопрос о распределении этих 150 млн руб. Мы постановили распределить эти 150 млн таким образом, что, во-первых, — требования промышленности будут удовлетворены в гораздо большей мере, чем раньше. Мы получили возможность увеличить дотацию металлопромышленности до 40 млн руб., дотацию Донуглю и другим отраслям промышленности.
Сверх того, увеличены капиталы Центрального сельскохозяйственного банка и капиталы местных сельскохозяйственных обществ, которые должны организовать мелкий кредит крестьянству. Полностью удовлетворены также требования Наркомзема в области целевых кредитов, закупок сельскохозяйственных машин, снабжения семенами и т. д.
Затем было решено из этих средств образовать капитал Коммунального байка примерно в 25 млн руб. Из них миллионов 15 передается в руки Московского Совета, так что перед вами стоит задача широкого жилищного строительства. Мы сможем вероятно бросить в ближайший строительный сезон до 15 млн руб. Этот вопрос, конечно, надо будет обсудить как следует, как взяться за это дело: определить сроки, какие здания •будем строить и т. д. Нужно будет, вероятно, создать особый комитет, особую организацию, которая извлекла бы из этих 15 млн как можно больше пользы для преодоления жилищного кризиса, для расширения нашей жилой площади. Получив эту крупную сумму, можно будет, вероятно, отказаться от постройки термолитовых и деревянных домов и поставить вопрос о постройке крупных каменных домов.
Но главную долю прироста наших доходов мы решили направить на советский аппарат, на его улучшение и на улучшение дела народного образования.
Бюджет Наркомпроса мы увеличиваем на 15 млн руб. с тем, чтобы было улучшено в первую голову положение учителей, особенно сельских, и чтобы был решен, наконец, вопрос о положении студенчества путем повышения стипендий и увеличения количества учащихся, находящихся на стипендии. Затем, несколько десятков миллионов рублей мы направляем на улучшение низового советского аппарата.
В изменение прежнего решения о пяти работниках на волость, мы теперь решили довести количество оплачиваемых низовых советских работников в волостях до семи человек с твердой гарантированной заработной платой, не меньше 40 руб. в месяц. Затем, во все волостные бюджеты, которые мы теперь создаем, из этих сумм были ассигнованы специальные средства, так что каждая волость может рассчитывать на то, что ее бюджет увеличится на сумму от 50 до 100 руб.
Наконец, национальным областям из этой суммы мы тоже даем несколько миллионов.
Эти миллионы помогли нам и в других очень важных областях. Теперь мы сможем окончательно урегулировать вопрос о своевременной выдаче зарплаты в металлопромышленности и в ряде других отраслей промышленности. Задолженность в этой области очень велика. Сейчас эти несколько миллионов дадут нам возможность выйти из затруднений. Тов. Дзержинский надеется, что к январю месяцу ему удастся ликвидировать задолженность по металлопромышленности, а дальше дело будет вестись так, чтобы задолженности не создавалось. Это потребует до 10 млн руб. Мы эти деньги даем, задачу эту поставили и думаем, что к январю месяцу нам ее удастся решить в полной мере.
Следующий вопрос, который часто обсуждался в наших руководящих учреждениях, это вопрос о политике наших хлебозаготовок. Картина теперь яснее, чем она была месяца два или полтора тому назад. Что мы выяснили в результате хлебозаготовительной кампании?
В результате полугодовой кампании, стали ясны два вопроса. Во-первых, — что хлеба меньше в стране, чем мы предполагали. Наши статистики, как вы знаете, всегда немного ошибаются и всегда в самом остром месте. Видимо, в прошлом году они ошибались в смысле преуменьшения урожая, т. е. они показали урожай меньше, наличие хлеба меньше, чем было в действительности, а в этом году ошибались в смысле увеличения урожая.
Наш первоначальный план рассчитывал на заготовку 380 млн пуд. хлеба, но, как мы видим теперь, план этот явно не соответствовал наличным хлебным ресурсам страны. Особенно, если принять во внимание плохие виды на озимые, затем то, что крестьяне опасаются за урожай следующего года и запасаются к нему хлебом; если принять даже во внимание большие опустошения, которые в центральной области произвел вредитель — совка, то мы должны будем признать, что дело с хлебозаготовками будет довольно затруднительно и что рассчитывать на заготовку предположенных по плану 380 млн пуд. отнюдь не приходится.
С другой стороны — сопротивление крестьян оказалось большим, чем можно было ожидать. Мы надеялись, что при помощи налога нам удастся заставить крестьян вывозить хлеб на рынок. Нам это не удалось. Налог в настоящее время заплачен почти полностью 100%, но, однако, хлеб на рынок не поступает. Крестьяне всячески стараются оставить хлеб в своих руках и заплатить налог всем, чем угодно, только не хлебом. Налог оказался недостаточным прессом. Крестьяне стараются заплатить налог не столько хлебом, сколько другими продуктами.
Главной причиной этого явления служит стабилизация валюты. У нас теперь нет падающего совзнака, а есть твердый рубль. Крестьянин, таким образом, не теряет теперь на курсе денег, как он терял, когда у нас были непрестанно падающие совзнаки. Мы сократили этим крестьянам налог эмиссионный миллионов на 200 — 300. Денежных средств у крестьянства в общей массе оказалось больше, чем мы предполагали. Поэтому и сопротивлялись они больше. С другой стороны, неурожай хлебов сопровождался хорошим урожаем технических культур: льна, хлопка и т. д. Психология крестьян такова: он скорее продаст свинью, теленка, поросенка, чем тронет из запаса свой хлеб.
Все эти обстоятельства, которые еще месяца два тому назад чувствовались слабее, оказались гораздо более значительными, и крестьянство оказалось в состоянии больше сопротивляться, чем можно было предполагать, выполнению наших планов.
Все это заставило нас пересмотреть наши предположения. Пересмотр был направлен по двум направлениям: во-первых — мы стали проверять, сколько нам действительно нужно хлеба для того, чтобы выполнить наши задания. Мы пришли к выводу, что при настоящих условиях мы можем с 380 млн пуд., которые мы 3 мес. тому назад установили, сойти на 290 млн пуд., т. е. на 90 млн меньше. Мы хотели вначале снабжать не только Красную армию и города — Ленинград, Москву, Иваново-Вознесенск и т. д., не только голодающие районы, но и отдельные местности, отдельные губернии, которые в конце концов могут прокормиться и собственными запасами. Все это снимается теперь со счетов. Мы подсчитали только минимум, который необходим, и мы пришли к 290 млн пуд. хлеба, которые мы и будем заготовлять.
Второе. Мы должны были заготовлять по более дорогим ценам, чем мы предполагали раньше. Из 290 млн, которые предполагается заготовить, уже заготовлено около 140 млн. В среднем мы заплатили по разным культурам по 90 коп. за пуд. Выходит, что вместо 75 коп., которые мы предполагали заплатить, в среднем по всем культурам крестьянин заставил нас заплатить ему дороже процентов на 20. Но и это есть результат нашей лимитной политики, ибо если бы мы вышли на рынок без твердой политики цен и их ограничения (лимитирования), мы эти 140 млн фактически купили бы не по 90 коп., а по 1 руб. 20 коп. Естественно, что теперь, во вторую половину кампании, хлеб вздорожает, и если в первую половину кампании мы платили по 90 коп., то теперь мы заплатим дороже рубля. Но если бы не было лимитов, мы бы платили по 1 руб. 70 коп., 1 руб. 80 коп. В некоторых местах пшеница уже сейчас доходит до 1 руб. 80 коп., а тут еще праздники на носу, следовательно, население будет платить за хлеб и повышенную цену.
При таких условиях мы решили, что нужно проявить гибкость и повысить лимиты. Сначала в Госплане, а потом в СТО, решено, что можно вместо 75 коп., на которых мы стояли до сих пор, назначить копеек 85 с 10% надбавкой, т. е. фактически попытаться удержать общий уровень покупных цен государственных заготовителей на 94 — 95 — 96 коп. Мы должны, однако, ясно отдавать себе отчет, что если мы, имея твердую цепу в 75 коп., покупали в первую половину кампании по 90 коп., то теперь, определив цену в 94 — 95 коп., мы, вероятно, заплатим по 1 руб. 10 коп. — 1 руб. 15 коп. за пуд.
Если мы закупим 290 млн пуд. по цене от 90 коп. до 1 руб. 20 коп. в среднем, то мы все же будем иметь необходимый запас хлеба по ценам, которые позволят нам в городах Москве, Ленинграде и т. д. удержать цены на хлеб на определенном уровне. Если бы нам тут прорвали фронт, и частный торговец стал бы доминировать на рынке и взвинчивать цены на хлеб, это угрожало бы нашей денежной реформе. Но мы надеемся стоящую перед нами задачу осуществить и цены на определенном уровне удержать.
Нужно отдать себе отчет в том, что происходит в деревне. В деревне сейчас, видимо, идет процесс собирания хлеба в твердых, крепких руках, т. е. у кулаков. Скупая хлеб, мелкие скупщики, те же крестьяне, этот хлеб стараются скрыть в бетонированных закромах-ямах. Они стараются всякими способами скрыть зерно, а наша задача это зерно, находящееся в твердых, а иногда бетонированных руках, у кулаков, выкачать. Это будет являться основной нашей задачей.
Для этого мы, с одной стороны, повышаем цену, идем навстречу крестьянину, а с другой стороны путем подвоза соответствующих товаров, заставляем крестьянина выбрасывать на рынок свой хлеб. Если у крестьянина нет возможности приобрести товаров, то у него нет и потребности реализовать хлеб. Несмотря на 40 — 50% повышения производства, мы имеем еще бестоварие, невозможность полностью удовлетворить потребности крестьянства по тем товарам, которые ему необходимы.
При этих условиях борьба нам предстоит довольно серьезная, борьба с кулаком из-за хлеба, борьба на экономической почве. Это есть в то же время борьба за удержание заработной платы на определенном уровне, за удержание цен на товары, за денежную реформу и за то, чтобы на хлебном рынке в феврале — марте — апреле хозяином оказалось бы государство, а не частный скупщик.
Этот вопрос будет решаться в ближайшие месяцы. Если мы не соберем 280 млн, это будет означать, что частный скупщик доминирует на рынке со всеми последствиями, о которых я говорил. Для этого мы должны иметь такой хлебный резерв, который бы дал нам возможность диктовать свои условия рынку. Вы легко понимаете, что мы останемся хозяевами лишь в том случае, если в нужный момент будем располагать таким количеством хлеба, чтобы, выкинув его на рынок по нами продиктованным ценам, заставить кулака и скупщика разориться, но продать свой хлеб не по дорогой цене, а по цене, которая нами диктуется.
В связи с этим был поставлен вопрос о ввозе некоторого количества пшеницы из-за границы, в виде резервного фонда, который позволил бы нам, когда мы увидим, что наши запасы ослабевают в Ленинграде или в Москве, выкинуть на рынок свою муку и разорить частного торговца. Вопрос идет о небольшом количестве, не больше нескольких миллионов пудов.
Главная роль этих нескольких миллионов пудов будет заключаться не в том, чтобы накормить ими население, а в том, чтобы удержать цены, чтобы не оказалось, что мы с пустыми амбарами, а население платит за хлеб частнику бешеные деньги (голос с места: а по какой цене?). По цене 2 руб. 30 коп., кажется, пшеничная мука. Вопрос в том, чтобы мы действительно имели запас, резервный фонд, необходимый для удержания цены. Праздники на носу, и если в этот момент у нас не окажется хлеба в кооперативах и т. д., то ясное дело, что население будет платить какую угодно цену, а потом назад ее уже не повернешь.
Повторяю, что окончательно размер ввоза из-за границы не предрешен и распределение также не предрешено. Есть товарищи, которые думают, что нужно ввезти для Ленинграда и Москвы, другие думают, что через порты Черного моря, а кубанскую пшеницу двинуть сюда — в центр. Это — вопрос технический, который будет вскоре разрешен.
Несмотря на сопротивление кулацких элементов в деревне, мы все-таки цену удержим. Это вопрос очень важный для нашей экономической политики, и он должен быть решен в указанном направлении.
Третий — экономический вопрос, который в последнюю неделю обсуждался и связан с бюджетной и хлебозаготовительной политикой, заключался в тяжелом финансовом положении, в которое попала наша промышленность, несмотря на ее громаднейшее разворачивание. Это тяжелое положение объясняется тем, что нами весной было допущено преувеличение, сводившееся к тому, что промышленность реализовала свои товары почти исключительно через кооперацию. На местах этот лозунг был понят еще более резко, и кооперация попала не только в привилегированное положение, но в положение почти монополиста в сбыте продукции промышленности.
Отношения между кооперацией и промышленностью сложились таким образом, что кооперация являлась к трестам и синдикатам и говорила: продай мне столько-то товара и такого-то товара в кредит на 90 дней, без уплаты наличными. Это, конечно, положение совершенно не нормальное.
В результате за последнее время стала сигнализироваться опасность, что промышленность останется без средств. Промышленность финансировала торговые обороты кооперации в размерах, явно непосильных для промышленности. Если трест или синдикат дает свою продукцию в кредит на 90 дней кооперации, финансовую твердость и серьезность которой они не могут прощупать, если эта кооперация 90 дней держит капиталы промышленности, промышленность попадает в совершенно невозможное положение. А, если еще, вдруг, кооперация перестанет платить, что у нас получится с трестами, с нашей промышленностью? Чорт знает что.
Оборотных средств у кооперации не было. Когда ей сказали — в эпоху прошлогоднего кризиса сбыта — что она может брать товары у трестов и синдикатов в кредит на особо льготных условиях, кооперация, конечно, воспользовалась этим и приобрела некоторый оборотный капитал. Но как она платит промышленности?
Об этом свидетельствует опротестование векселей кооперации на 20 млн руб. при 100-миллионном кредите. Хорошо, если бы у промышленности были некоторые излишки оборотных средств, которые можно было бы дать кооперации, но у промышленности этих средств очень мало, они у нее как раз в обрез: у нее иногда нечем выплатить зарплату. В какое же положение попадает промышленность, если ей кооперация не платит 20 млн рублей? Несомненно, кооперация взяла себе нагрузку, которая ей пока еще не по плечу, и понадеялась при этом не на собственные капиталы, а на поддержку промышленности. Дело могло бы кончиться либо тем, что пришлось бы обратиться к НКомфину, чтобы он заплатил эти 20 млн за кооперацию, либо тем, что лопнули бы несколько трестов и синдикатов. Нельзя считать здоровой кооперацию, у которой 100 руб. своих и на 300 руб. взято у промышленности в кредит на долгий срок.
Поэтому мы решили изменить существующее сейчас положение, когда кооперация целиком сидит на шее и питается соками нашей промышленности. Нельзя так строить промышленность, чтоб она и развертывалась и в то же время снабжала торговый оборот своими средствами. Мы дали, поэтому, ВСНХ право реализовать часть продукции трестов и синдикатов через частный торговый аппарат, а также право требовать, чтобы кооперация известную долю своего забора оплачивала наличными. А то получался, так сказать, кооперативный разврат.
Это, ясное дело, вызвало неудовольствие со стороны кооперации. В этом отношении, однако, нужно бояться (у нас любят перегибать палку), чтобы кооперация из своего привилегированного положения не попала в совершенно обратное положение, чтобы лозунг — все для кооперации — не превратился в лозунг — ничего кооперации. ВСНХ должен будет урегулировать это положение и принять меры против всяких перегибов. Переход на новую позицию в отношении кооперации должен быть проведен очень осторожно.
Теперь, товарищи, еще два вопроса, которые наверное вас интересуют. Это, во-первых, вопрос о событиях в Эстонии и, во-вторых — о Троцком.
По поводу Эстонии данных, которые позволили бы нам сейчас вынести общее суждение о том, что произошло в Эстонии, у нас еще нет. Факт сам по себе совершенно ясен — видимый неуспех выступления рабочих. Там не было правильных расчетов и в смысле учета общего настроения в стране и в смысле просто технической подготовки. Что касается оценки обще-политической, то, видимо, общее настроение было несколько переоценено; также переоценена и слабость тамошнего правительства.
Коммунистическая партия в Эстонии несомненно пользовалась большими симпатиями рабочих. Но там и рабочих-то всего 30 тыс. Все эти 30 тыс. были бесспорно настроены сочувственно к коммунистической партии, но загнанная в глубокое подполье и не будучи в состоянии ориентироваться в общем положении страны, партия переоценила общее настроение в стране.
Вызывает также сомнение техническая подготовка восстания. Дело было сделано в такой обстановке, когда широкие массы не успели поддержать движение. Захват власти предполагался ночью, когда рабочий класс не на улице, не на заводах, когда его труднее вызвать на улицу, чем подготовленные воинские части.
С другой стороны — эстонская буржуазия, эстонское правительство было более осведомлено о предполагающемся выступлении, чем предполагали. Судя по тем сведениям, которые есть, уж очень гладко и быстро произошло подавление восстания. Восставшие очень легко захватили целый ряд учреждений, но войска оказались быстро вызванными из казарм. Вот те предварительные сведения, на которые сейчас можно опираться.
Затем вопрос о т. Троцком. Он не обсуждался на Политбюро и ни разу не стоял официально на обсуждении ЦК. Мы здесь занимаем ту позицию, что партия должна высказаться, прежде чем Политбюро и пленум скажут свое решающее слово. Я считаю только полезным сообщить вам, что на днях будет опубликовано письмо т. Троцкого, которое бросает очень яркий свет на все наши споры. Письмо это написано т. Троцким в 1921 г., но оно стало известно нам только сейчас. Письмо это будет напечатано в сборнике статей Ленина о Троцком, который должен выйти во вторник или в четверг. Оно целиком подтверждает то, что в своих докладах мы старались доказать на основании анализа последнего произведения т. Троцкого, «Уроки Октября».
Это письмо в отношении большевизма и основных вопросов революции целиком и прямо подтверждает то, что мы говорили о позиции т. Троцкого. Если бы это письмо было опубликовано раньше, то не надо было бы нам делать 3-х часовые доклады и доказывать по новейшим произведениям Троцкого, что он не разделяет ленинскую линию в определении политики и тактики пролетариата в русской революции. Если письмо это вас интересует, я его прочту. (Голоса с мест: очень интересует.)
Дело было таким образом. Тов. Ольминский в 1921 г. в качестве заведующего Истпартом нашел те письма т. Троцкого к Чхеидзе, которые недавно были опубликованы т. Сталиным. Тов. Ольминский обратился к Троцкому с вопросом, печатать их или нет. Он получил ответ от т. Троцкого, который и держал у себя в кармане три года. Вот этот ответ.
Прочитаю его полностью.
«Дорогой Михаил Степанович! Простите, что запоздал с ответом. Эта неделя была у меня очень хлопотливой. Вы спрашиваете о печатании моих писем к Чхеидзе. Я не думаю, чтоб это было уместно. Время для истории еще не пришло. Письма писались под впечатлением минуты и ее потребностей, тон писем этому соответствовал. Нынешний читатель не поймет этого тона, не установит необходимых исторических поправок и только собьется с толку. Из-за границы должен получиться архив партии и заграничные марксистские издания. Там большое количество писем всех тех, кто участвовал в числе «драки». Неужели вы собираетесь их сейчас печатать? Это создало бы совершенно излишние политические затруднения, ибо вряд ли в партии есть два старых эмигранта, которые круто не обругали бы друг-друга в переписке под влиянием идейной борьбы, минутного раздражения и проч.
Писать к моим письмам пояснения? Но это значило бы рассказывать о том, в чем я тогда расходился с большевиками. В предисловии к своей брошюрке «Итоги и перспективы» я об этом вкратце сказал. Повторять это по случайному поводу нахождения в делах департамента полиции писем не вижу надобности. К этому надо прибавить, что ретроспекция фракционной борьбы и сейчас могла бы дать повод к полемике, ибо — каюсь в этом чистосердечно — я вовсе не считаю, чтоб в несогласиях своих с большевиками я был во всем неправ. Неправ я был — н коренным образом — в оценке меньшевистской фракции, переоценивая ее революционные возможности и надеясь на то, что удастся изолировать в ней и свести на-нет правое крыло. Эта фундаментальная ошибка вытекала, однако, из того, что к обеим фракциям — и большевистской, и меньшевистской — я подходил с точки зрения идей перманентной революции и диктатуры пролетариата, тогда как и большевики, и меньшевики стояли в тот период на точке зрения буржуазной революции и демократической республики. Я считал, что разногласия между обеими фракциями принципиально не так глубоки, и надеялся (надежду эту я высказывал не раз в письмах и на докладах), что самый ход революции приведет обе фракции к позиции перманентной революции и завоевания власти рабочим классом, что отчасти и произошло в 1905 году. (Предисловие т. Ленина к статье Каутского о движущих силах русской революции и вся линия газеты «Начало»).
Считаю, что моя оценка, движущих сил революции была безусловно правильна, выводы же, какие я из нее делал в отношении обеих фракций, были безусловно неправильны. Только большевизм сосредоточил в своих рядах, благодаря своей непримиримой линии, действительно революционные элементы как старой интеллигенции, так и передового слоя рабочего класса. Только благодаря тому, что большевизму удалось создать эту революционно-сколоченную организацию, оказался возможным столь быстрый поворот от революционно-демократической позиции к революционно-социалистической.
И сейчас я мог бы без труда разбить мои полемические статьи против меньшевиков и большевиков на две категории: одни — посвященные анализу внутренних сил революции, ее перспективам (теоретический польский орган Розы Люксембург, «Neue Zeit»), и другие — посвящённые оценке фракций русских социал-демократов, их борьбе и проч. Статьи первой категории я и сейчас мог бы дать без поправок, так как они вполне и целиком совпадают с позицией нашей партии, начиная с 17-го года. Статьи второй категории явно ошибочны, и переиздавать их не стоило бы. Два присланные письма относятся к статьям второй категории, опубликование их несвоевременно. Предоставим кому-нибудь сделать это лет через десять, если тогда станут этим интересоваться. С коммунистическим приветом Л. Троцкий. 6 декабря 1921 г.»
Как видите, это письмо действительно подводит полный итог нашим спорам. В 1921 г. у Троцкого было внутреннее сознание, что права не партия. Большевики, оказывается, собрали партию под неправильным ленинским знаменем, а затем уж перешли на правильные троцкистские позиции.
Все это время т. Троцкий работал у нас в партии с таким внутренним убеждением, с такой оценкой партии. Теперь становится ясным источник всех наших частичных неладов, столкновений и т. д. В 1921 г. это уже было совершенно точно формулировано, только осторожно, в виде частного письма, а потом уже в виде предисловия к книге «1917» и т. д.
Мы, повторяю, не обсуждали в ЦК никаких организационных шагов. Мы прислушиваемся к тому, как судит партия, прекрасно знаем и те вопросы, которые возбуждаются на всех собраниях об организационных шагах, которые ЦК должен предпринять. Но мы думаем, что эти шаги должны быть обсуждены только на пленуме ЦК, обсуждены со всей той осторожностью и ответственностью, которых требуют от нас обстоятельства и то, что наша партия стоит во главе не только русской революции, но и Коминтерна. Пленум ЦК назначен на 10 января. Вот, товарищи, все важнейшие решения, которые были приняты за это время.