Печальный документ.
Лев Троцкий в ноябре переехал из Швейцарии в Париж и вошел в редакцию интернационалистской газеты «Голос». В то время в редакции тон задавал Л. Мартов, но среди сотрудников газеты были социал-демократы из разных фракций: большевики (Г. Алексинский, А. Коллонтай), меньшевики (П. Б. Аксельрод, Д. Б. Рязанов, М. С. Урицкий) и другие. Из перечисленных авторов некоторые стали ярыми оборонцами (Алексинский, Аксельрод), другие пришли к большевикам (Урицкий, Рязанов, сам Троцкий).
В сентябре Г. Плеханов выпустил в Париже свою брошюру «О войне», написанную в ответ на запрос болгарского социалиста-тесняка. Эта брошюра явилась его первым публичным выступлением о войне и вызввала широкое обсуждение. — /И-R/
Г. Плеханов о войне.
Среди печальных документов, социалистического распада одним из самых печальных является брошюра т. Плеханова о войне. В этой брошюре нет, правда, ничего такого, чего автор её не сказал бы уже раньше — в виде писем в некоторые повременные издания. Но краткая форма «писем в редакцию» имела то неоспоримое преимущество, что оставляла многое недоговоренное и, стало быть, допускала утешительное сомнение: может быть с т. Плехановым делу обстоит вовсе не так уж плохо, как он хочет нас заставить думать? Теперь перед нами брошюра в 32 страницы. И хотя эта брошюра, скажем сразу, дает очень мало ценного материала для суждения «о войне», но совершенно достаточно — для суждения о позиции Плеханова; во всяком случае она не оставляет никакого места для утешительных сомнений.
Первая часть брошюрки посвящена критике немецкой социал-демократии. Те противоречия между старыми принципиальными заявлениями и нынешним политическим поведением, в каких т. Плеханов уличает вождей немецкого пролетариата, несомненно имеются налицо. Но всё это уже достаточно выяснено в русской социалистической печати, и т. Плеханов не дает ничего, кроме упрощенной перифразы. Он не делает, кроме ссылки на беспокойство за избирателя, никакой попытки объяснить поворот немецкой социал-демократии. Наоборот, все его изложение свидетельствует, что он не чувствует самой потребности в таком объяснении. И в этом, по прочтении брошюры, не находишь ничего удивительного: автор её целиком стоит на той же принципиальной позиции, что и обличаемые им немецкие социал-демократы. И там и здесь критерием являются не социально-революционные задачи интернационального пролетариата, а интересы национального капитализма под углом зрения национальной рабочей политики. То обстоятельство, что т. Плеханов на каждой страничке противопоставляет марксизм ревизионизму, ничем по существу не обогащает его позиции и даже не спасает его от того, что и самые интересы национального капитализма он понимает в высшей степени превратно. Temps или Times негодованием обличают Norddeutsche Allgemeine Zeitung, что нисколько не мешает им оставаться на одной и той же морально-политической плоскости и пользоваться одними и теми же методами. Увы, такова же и участь старейшего русского марксиста!
Т. Плеханов исходит или делает вид, что исходит в своих суждениях из голого, догматического, а подчас и софистического противопоставления наступательной и оборонительной войны. Мы не станем здесь повторять уже развивавшиеся в печати доводы против этой дешёвой полу-дипломатической полу-моралистической метафизики, тем более, что Плеханов даже не пытается свести с этими доводами свои запутанные счёты. Посмотрим просто, как Плеханов применяет свой критерий.
Пролетариат обязан, в случае опасности войны, развёртывать решительные революционные действия в тех странах, правительство которых своими происками нарушили европейский мир. Таковы, по Плеханову, правительства Германии и Австро-Венгрии — в противовес правительством Франции, Англии, а особенно, надо думать, правительствам Микадо и русского царя, которые искони видели свое историческое предназначение в охранении мира или «простых законов нравственности и права», столь кстати извлечённых Плехановым из окружного послания первого Интернационала. За доказательствами ходить недалеко: стоит заглянуть в немецкие социал-демократический газеты накануне войны. «В них доказывалось, напоминает Плеханов, что Берлин толкнул Вену на провокационной путь ультиматума Сербии. В них доказывалось также, что Россия не может не поддержать Сербию, если не хочет потерять всякое влияние на балканском полуострове. Это было в самом деле так», подтверждает т. Плеханов.
Балканская политика Австро Венгрии — это «происки, которые нарушали европейский мир». Другое дело балканская политика России. Царизм не занимается происками, царизм мира не нарушает, он не хочет лишь «потерять всякое влияние на балканском полуострове». Поэтому от австро-германского пролетариата Плеханов требует самых решительных революционных действий; что же касается России то тут он скромно согласен удовлетворится победами царизма.
Эти свои соображения Плеханов имеют неосторожность излагать в виде письма к болгарскому социал-демократу. Поистине вавилонское смешение языков! Ведь именно болгарская социал-демократия добрую половину своей энергии расходовала всегда на борьбу против влияния царизма на Балканском полуострове. Если т. Плеханов пытается установить какое-то принципиальное различие между царской и габсбургской политикой на Балканах, то наши румынские, болгарские и сербские товарищи — к чести их — всегда делали только то различие, что политику царизма считали более бесстыдной и опасной. Босния и Герцеговина являются главным яблоком раздора в неравной австро-сербской тяжбе. Но ведь именно царизм уступил Габсбургам эти две населённые сербами провинции по тайному Рейхштатскому соглашению 1876 г., в обмен за нейтралитет Австрии в русско-турецкой войне. Правда, это война привела к созданию Болгарии. Но может быть т. Плеханов захочет вспомнить, что стремление царской дипломатии превратить «освобождённую» Болгарию в свою сатрапию создало в молодой стране сильнейшую антирусскую партию стамбуловцев? В наказание за непокорность царь толкнул Болгарию в войну с Сербией в 1885-м году и, накануне военных действий, отозвал из болгарской армии инструкторов-русских офицеров.
Освобождение Болгарии было достигнуто в 1877-8 годах только благодаря поддержке румынской армии. Но может быть т. Плеханов захочет вспомнить, что в благодарность за эту поддержку царь прирезал себе часть румынской Бесарабии? В 1908-9 годах, после аннексии Боснии-Герцоговины, царская дипломатия всеми средствами провокации вовлекала Сербию в войну с Австрией, доведя несчастную маленькую страну до крайнего политического и финансового напряжения, а затем цинично предала её, предоставив русскому либерализму заметать следы. В 1910-12 гг. петербургские агенты работали над созданием военного балканского союза, направляя его против Австро-Венгрии. Когда эта Болгария, которой нечего было искать в Австрии, «несвоевременно» повернула острие союза против Турции, Гартвиг накануне первой балканской войны уговаривал Пашича предать непокорную Болгарию, предоставив её её собственной участи. Царская дипломатия, разжигая вражду между Сербией и Австрией, толкнула Сербию на занятие албанского порта Дураццо. Когда же на сцену выступили Австрия и Германия, царизм снова предал несчастную Сербию, поручив своим газетным наемникам разъяснять, что он не может воевать из-за «дураццкого» вопроса. В результате этой катастрофы сербская военная партия набросилась на болгарскую Македонию, и вторая болгарская война, междоусобная свалка союзников, явилась прямым результатом той самой балканской политики царизма, которая Плеханову представляется теперь, как простое и естественное нежелание «потерять всякое влияние на балканском полуострове». После этих исторических опытов, которых мы не исчерпали и на одну треть, мы можем пожелать балканским народом одного: более крепкой памяти, чем у т. Плеханова.
Нынешнее вмешательство царизма вызвано, по Плеханову, тем что «Россия не может не поддержать Сербии». Так именно ставили вопрос — и знали, что делали — русские официозы. Потом к этому прибавилась необходимость поддержать Бельгию и Францию. Но не же это наша оценка работы царизма? Поддержать Сербию! Не наоборот ли? Не для того ли царская дипломатия бередила сербские раны, чтобы отчаянную борьбу сербов за существование использовать в интересах выполнения своей «освободительной» миссии в Галиции? И неужели же у т. Плеханова не возникает опасения, что, когда дело дойдёт до подведения кровавых счетов, царская дипломатия отдаст Габсбургам Сербию, как отдала 38 лет тому назад Боснию, в возмещение за Галицию, без которой царизм не решится возвращаться домой?
Т. Плеханов ссылается на статьи немецкой прессы накануне войны. Forwaerts сам писал, что Австрия вызвала Россию на выступление. Совершенно верно! Но тогдашний Forwaerts имел в виду царскую Россию, как она есть: с её жадностью, кровавым хищничеством и непрерывной цепью балканских преступлений, — царскую Россию, всё ещё слишком сильную, ввиду слабости русской революционной демократии. А т. Плеханов из предупреждений Forwaerts по адресу немецкой дипломатии софистически извлекает оправдание русской дипломатии, изображая её — в письме к балканскому социалисту — как защитницу Сербии и охранительницу «простых законов нравственности и права». Чем же отличается сам Плеханов от нынешнего Forwaerts, который нашу борьбу с царизмом эксплуатирует для оправдания подвигов немецкого империализма? Да ничем! Одна цель и один метод! Да ведь это же ничто иное, как разбавленное сывороткой социалистической фразеологии отражение полемики русских и немецких официозов! Но те, по крайней мере, твёрдо знают, что делают. А т. Плеханов?
Н. Троцкий.
«Голос», № 93, 30 декабря 1914 г.