Некритическая оценка критической эпохи.
I. Слабость или неуверенная в себе сила?
Группа литераторов, политическая мысль которых работает в направлении закрытого ныне ликвидаторского журнала «Наша Заря», не ограничилась своим ответом на обращение Вандервельде к русским социалистам. Она предъявила свой самостоятельный принципиальный доклад Копенгагенской конференции, ныне напечатанный в «Известиях» О. К. Этот документ совершенно неспособен — скажем сразу — научить нас чему-либо насчет войны или задач социал-демократии. Но он очень ярко характеризует ту смуту, которая воцарилась ныне во многих социалистических мозгах. Документ дает эклектическое сочетание всех не слишком вульгарных, не слишком кричащих, не слишком компрометирующих доводов в пользу политики тройственного Согласия, а, стало быть, и в оправдание различных оттенков «тройственного», но в своей троичности единого социал-патриотизма.
Доклад начинается с фундаментального политического софизма, разумеется, бессознательного, как основы всей историко-политической концепции. Авторы считают, что для социалистов «невозможно занять безразлично одинаковое положение в отношении к борющимся друг с другом группам держав». Почему? Потому, что война есть факт — «непреложный факт действительности». Раз социализм не сумел предупредить войну, ему остается ее «использовать». Каким образом? Доклад знает только один путь: нужно отыскать «сторону, победа которой обещает представить больше возможностей с точки зрения интересов мирового развития». Отказ становиться на одну из сторон есть, по мысли документа, игнорирование войны, как факта, нежелание политически использовать ее, словом — «бойкотизм».
Эта основная мысль, без доказательств предпосылаемая всему дальнейшему рассуждению, как аксиома, есть, на самом деле, только принципиальная формула отказа от самостоятельной политики пролетариата в войне, по отношению к войне и против войны. Единственная политика, какую допускают авторы доклада для международного пролетариата, это политика в союзе с какою-либо государственной организацией, политика «меньшего зла», аналогичная блокам в избирательных кампаниях при парламентах. Интернациональный пролетариат слишком слаб для самостоятельного вмешательства в ход исторических событий во имя своих основных исторических целей, вот не высказанная, но решающая идея доклада, — и из нее уже вытекает политика «меньшего зла», необходимость блока с теми государствами, победа которых обещает нам более благоприятные (или менее неблагоприятные) последствия. Это и есть исходная точка зрения всех социалистических империалистов. Воспитанные эпохой застойного политического равновесия, когда вся борьба революционного класса шла, по необходимости, путем компромисса и приспособления к правящим классам и их государству, они исходят из того, что пролетариат лишен необходимых ресурсов для самостоятельной политики в условиях мировой катастрофы. Но из этой слабости (действительной или мнимой) вытекал бы единственный правильный вывод: слабый пролетариат вообще не может себе ставить практических интернациональных задач. Ему оставалось бы только «использовать» войну в национальных рамках. За посильное содействие национальному правительству (миллионы трупов, миллионы калек…) он мог бы надеяться, без достаточных, впрочем, оснований, получить два-три лишних миллиона франков на социальные реформы. Но чем меньше верят капитулирующие социалисты в силу пролетариата, тем больше они мудрят. Русский же человек мудрит больше всех. Исходя из того, что пролетариат слаб и не может вести своей политики иначе, как прислонившись плечом к одной из политических группировок, доклад ставит, однако, перед этим слабым, то-есть недостаточно сознательным пролетариатом не национальную, а интернациональную цель. Ясно, какую: сокрушение германского милитаризма. Это уж особое такое счастье русского пролетариата, что его интернациональный долг точка в точку совпадает с военными задачами держав тройственного Согласия.
Наблюдая торжество государственной организации как таковой, бешеный разгул милитаризма и засилие патриотических идей, скептики говорят: «Мы переоценивали силы пролетариата». Но это только индивидуально-психологическое объяснение — притом не самого факта, а нашего «разочарования». Социально-психологическое объяснение состоит не в том, что мы «переоценивали» силы пролетариата, а в том, что сам пролетариат, каким он вышел из прошлой эпохи, недооценивает своих сил. Его самооценка и самочувствие страшно отстают не только от его роли в производстве, но и от степени его организованности. Психика и здесь, вопреки живучим субъективистским предрассудкам, оказывается самым косным фактором истории. Как наиболее угнетенный в обществе класс, пробуждавшийся к тому же в эпоху могущественной мировой реакции, пролетариат не силою беден, а уверенностью в своей силе. Ему больше всего не хватает революционной самонадеянности. Это качество не создается искусственными прививками «морального начала», как думают субъективисты, — оно пробуждается и крепнет в условиях бурной эпохи, ставящей угнетенный класс в такое положение, из которого для него нет другого выхода, как на революционном пути. Только тогда его огромная потенциальная энергия превращается в действенную и раскрывается целиком для общества, как и для него самого.
Мы, революционные интернационалисты, во всех наших построениях, теоретических, как и тактических, исходим из той предпосылки, что классовые силы, накопленные пролетариатом за последнее полустолетие капиталистического развития и «мирной» классовой борьбы, будут раньше или позже, но целиком приведены в движение нынешней войной, которая является экономической, политической, военной и моральной судорогой доведенного до абсурда капиталистического режима. Авторы доклада, некритические скептики до мозга костей, исходят из слабости пролетариата, как из будто бы непреложного факта. Этой слабости они дают выражение в своей словесно замаскированной политике национально-государственного оппортунизма, которая способна только закрепить и усугубить недостаточную классовую самоуверенность пролетариата. Мы, революционные интернационалисты, ставим себе задачей облегчать и ускорять процесс освобождения пролетариата из плена «национальной» идеологии, пробуждения в нем уверенности в себе и в своих силах, очищения его сознания от рабских инстинктов угнетенного класса и вытекающей отсюда политической зависимости, — в расчете на железную логику эпохи мы выдвигаем и отстаиваем программу самостоятельной социально-революционной политики рабочего класса.
В этом — наше глубокое, основное противоречие с авторами доклада.
II. Легенда «борьбы за демократию».
Необходимо найти ту группу держав, победа которой более благоприятна мировому развитию, — рассуждают авторы разбираемого нами документа. Такою группою держав оказываются, по счастливому стечению обстоятельств, «западные демократии» в борьбе с «юнкерской монархией». Царизм? Он действует, как вспомогательная сила демократий. Этот взгляд господствует над всей позицией доклада, как и статей последней книжки «Нашей Зари». В такой постановке это есть официальная французская точка зрения — не только марксиста Геда, но и министра-президента Вивиани. Теоретически и политически это есть возврат к самому плоскому идеологическому демократизму — без социальной плоти, без исторических перспектив, без следов материалистической диалектики.
Разве эта война — конфликт политических форм? Разве политическая форма властвования буржуазии говорит нам что-нибудь о природе современных войн? Когда французская республика ведет войну с варварски-монархическим Марокко, разве мы в этой войне видим победоносное шествие «республиканских идей», а не расширение капиталистической эксплуатации? Колониальная политика биржевой республики ничем, по существу, не отличается от колониальной политики любой из капиталистических монархий. А в основе своей настоящая война есть война из-за колоний, из-за передала земной поверхности, ее суши, ее морей между сильнейшими капиталистическими странами. Цели этой войны ни в какой зависимости от государственных «принципов» не состоят, наоборот, мы видим, как война, силою своих целей и методов, подчиняет явно реакционным клерикально-роялистским тенденциям республиканскую государственную форму — при активном сочувствии одних, молчаливом попустительстве других. В этом факте было бы непримиримое противоречие, если бы дело действительно шло о пропаганде или защите «демократии» с оружием в руках, как в войнах Великой Революции. Но на самом деле борьба ведется из-за империалистических интересов, и для правящих, для тех, которые действительно руководят войной, задача состоит в том, чтобы из врученного им историей механизма демократии извлечь те же милитаристические выгоды для кровавой схватки, какие противник извлекает из полуфеодальной монархии. Одним из важнейших идеологических средств поставить всю демократическую государственную организацию на службу целям империализма является идея, миф, легенда, будто война ведется «за демократию — против милитаризма». Усыновив эту легенду, группа петербургских литераторов, как и редакция «Нашей Зари» могут только вносить затмение в умы, облегчая работу социальных сил, смертельно враждебных социализму и демократии.
Сея анархию в экономическом и политическом отношениях, война, прежде всего, поселила анархию в умах. В числе жертв этой анархии оказались и люди, вооруженные, казалось бы, таким незаменимым орудием исторической ориентировки, как марксизм. До войны как будто ясно понимали, что основой европейских конфликтов и группировок является чисто капиталистический антагонизм Англии и Германии. Теперь приучаются сами и приучают других думать, будто движущей пружиной войны является полуфеодальный строй Германии. Непримиримые мировые противоречия, выросшие из развития капиталистических наций и определяющие, в последнем счете, ту ступень демократии, какую может себе позволить каждая отдельная нация, подменяют дешевой классификацией буржуазных наций на два типа: хищно-милитаристический и мирно-демократический, и приходят к тому выводу, что если бы в Германии место Вильгельма занимал выборный президент, мировое англо-германское соперничество могло бы пойти «гармоническим» путем. Марксизм развил огромную критическую работу в борьбе с той иллюзией и ложью, будто государственная механика демократии способна растворить в себе классовую борьбу, введя классовые интересы в русло соглашения и гармонии. А теперь эту самую иллюзию или ложь переносят на мировые отношения капиталистических наций — и кто же? писатели, считающие себя марксистами.
В «Нашей Заре» над углублением вульгарно-демократического мифа о юнкере, как начале мирового зла (№ 13: полная аналогия с мелко-буржуазным мифом о «жиде», как первопричине бед капитализма), работает А. Потресов. Оперируя, однако, с цитатами «старой» (старее шести месяцев) марксистской литературы для обоснования новых (шестимесячных) воззрений, он впадает в убийственные противоречия. Потресов цитирует статью Карла Эмиля (Гильфердинга), которая выясняет тот факт, что Германия, так поздно вступившая на путь мирового хозяйства, нашла уже все места «под солнцем» занятыми старыми хозяевами мирового рынка, прежде всего Англией. Отсюда вывод: «Без европейской войны невозможно колониальное расширение Германии». Потресов перефразирует этот вывод так: «Трагедия поздно пришедшего упирается в дилемму: или война, или отказ от империализма». Казалось бы, вопрос совершенно ясен: могущественное капиталистическое развитие Германии на основе мирового рынка, где господствовала первородная колониальная империя, Англия, делало смертельную схватку между ними неизбежной, ибо «отказаться от империализма» капиталистическая Германия не могла ни при каких политических формах, не отказываясь от капиталистической экспансии. Но Потресов делает тот невероятный вывод, что победа германской демократии над юнкерским режимом была бы «единственным способом уклониться от кровавой развязки». По какому пути пошло бы в этом случае капиталистическое развитие Германии, остается неизвестным. И столь же неизвестным остается, для чего собственно мы учились в школе марксизма.
Внутренняя связь прусского полуфеодального юнкерства с немецким империализмом несомненна, но не юнкер порождает наступательный империализм, а наоборот: запоздалый и потому наступательный империализм удерживает юнкера на руководящем посту.
Амальгама феодальных классов с капиталистическими есть процесс, заполняющий всю европейскую историю со второй половины XIX столетия, процесс, параллельный политическому обособлению пролетариата. Сейчас этот процесс совершается форсированным темпом в России. Какой отсюда вывод? Не тот, что победа над немецким юнкерством освободит Европу от империализма и милитаризма, а прямо обратный: борьба с феодализмом в Европе давно перестала быть самостоятельной задачей. Нельзя «освободить» капитализм от феодализма. Юнкерство можно победить, только победив новую, империалистическую основу его господства. Точнее: борьба за демократию перестала быть самостоятельной задачей, а стала составной частью международной социально-революционной борьбы пролетариата.
Программа борьбы за демократию в союзе с капиталистическим милитаризмом есть иллюзия и ложь, — иллюзия у подвластных, ложь у правящих.
«Наше Слово», 1—10 марта 1915 г.