Речь по докладу тов. Зиновьева о роли партии.

Зиновьев прочитал доклад о роли партии в эпоху пролетарской революции на заседании Конгресса 23 июля 1920 г. Троцкий выступил в прениях 26-го. — /И-R/

26 июля 1920 г.

Товарищи! Может показаться довольно странным, что 34 века спустя после появления Коммунистического Манифеста, на интернациональном коммунистическом конгрессе поднимается вопрос о том, нужна ли партия или нет. Тов. Леви подчеркнул как раз эту сторону дебатов, заметив, что для большей части западно-европейских и американских рабочих этот вопрос давно решен, и он думает вообще, что обсуждение этого вопроса не содействует поднятию престижа Коммунистического Интернационала. Я со своей стороны полагаю, что исторические события находятся в довольно резком противоречии с высказанным здесь с таким марксистским великодушием мнением, будто широкие массы рабочих уже прекрасно знают, что партия нужна. Само собой разумеется, что если бы мы здесь имели дело с господами Шейдеманами или Каутскими или их английскими единомышленниками, то не было бы, конечно, надобности убеждать этих господ, что рабочему классу необходима партия. Они создали для рабочего класса партию и отдали ее на служение буржуазии и капиталистическому обществу. Но когда мы имеем в виду пролетарскую партию, так видим, что она в различных странах проходит различные этапы в своем развитии. В Германии, в этой классической стране старой социал-демократии, мы видим, как исполинский рабочий класс, стоящий на высоком культурном уровне, в своей борьбе непрерывно движется вперед, влача притом за собой значительные обломки старых традиций. Мы видим, с другой стороны, что как раз те партии, которые претендуют на то, чтобы говорить от имени большинства рабочего класса партии II Интернационала, являющие настроения части рабочего класса, заставляют нас поставить вопрос о том, нужна ли партия или нет. Именно потому, что я знаю, что партия нужна, и знаю очень хорошо цену партии, и именно потому, что я вижу, с одной стороны, Шейдемана, а с другой — американских, испанских или французских синдикалистов, которые не только хотят бороться с буржуазией, не так, как этого хотел Шейдеман, но которые, действительно, хотят оторвать ей голову — я говорю: я предпочитаю договариваться с этими испанскими, американскими и французскими товарищами, чтобы им доказать, что для выполнения возложенной на них историей миссии — уничтожения буржуазии — необходима партия. Я им по-товарищески докажу это, основываясь на собственном опыте, а не буду противопоставлять им долголетний опыт Шейдемана и говорить: для большинства вопрос этот уже решен. Товарищи, мы видим, как велико влияние антипарламентских тенденций в старых странах парламентаризма и демократии, как, напр., во Франции, Англии и т. д. Во Франции я имел случай наблюдать в начале войны, как первые смелые голоса против войны, — как раз в то время, когда немцы стояли у Парижа, — раздались из рядов маленькой группы французских синдикалистов: это были голоса моих друзей: Монатта, Росмера и других. В то время мы не могли ставить вопроса об образовании коммунистической партии: таких элементов было слишком мало. Но я чувствовал себя с товарищами Монаттом, Росмером и другими, у которых было анархическое прошлое, как товарищ с товарищем. Но что было у меня общего с каким-нибудь Реноделем, который прекрасно понимает необходимость партии, или Альбером Тома и другими господами, которых я не хочу и назвать товарищами, чтобы не нарушить правил приличия.

Товарищи, французские синдикалисты ведут революционную работу в синдикатах. Когда я говорю теперь, напр., с т. Росмером, у нас оказывается общая почва. Французские синдикалисты, вопреки традициям демократии, ее обманам, сказали: мы не хотим никакой партии, мы стоим за пролетарские синдикаты и за революционное меньшинство внутри их, применяющее прямое действие. Что означало для французских синдикалистов это меньшинство, — это не было ясно и им самим. Это было предвосхищением дальнейшего развития, которое, несмотря на предрассудки и иллюзии, не помешало этим самым товарищам-синдикалистам играть революционную роль во Франции и выдвинуть то небольшое меньшинство, которое пришло к нам на международный конгресс.

Чем является для наших друзей это меньшинство? Это — избранная часть французского рабочего класса, у которой есть своя ясная программа и организация, где они обсуждают все вопросы и не только -обсуждают, но и разрешают,- и которая связана известной дисциплиной. Но французский синдикализм, исходя из опыта борьбы рабочего класса с буржуазией, исходя из собственного опыта и опыта других стран, вынужден будет создать коммунистическую партию. Т. Пестанья говорит: «Я не хочу касаться этого вопроса, — я синдикалист, я не хочу говорить о политике, еще меньше хочу я говорить о партии». Это в высшей степени интересно. Он не хочет говорить о коммунистической партии, чтобы не оскорбить революцию. Это значит, что критика коммунистической партии, ее необходимости кажутся ему в рамках русской революции оскорблением революции. Это так и есть. То же самое было и в Венгрии.

Тов. Пестанья, являющийся влиятельным испанским синдикалистом, приехал к нам, ибо у нас есть товарищи, которые в той или иной степени стоят на почве синдикализма, есть также товарищи, так сказать, парламентаристы, и есть товарищи, которые не являются ни парламентаристами, ни синдикалистами, но стоят за массовые выступления и т. д. Что же мы ему предлагаем? Мы предлагаем. ему международную коммунистическую партию, т.-е. объединение передовых элементов рабочего класса, которые приходят со своим опытом, делятся им с другими, критикуют друг друга, выносят решения и т. д. Когда тов. Пестанья с этими решениями вернется в Испанию, его товарищи спросят его: с чем ты приехал из Москвы? Тогда он представит им тезисы и будет предлагать голосовать за эту резолюцию или против, и те испанские синдикалисты, которые объединятся на почве предложенных ими тезисов, образуют не что иное, как испанскую коммунистическую партию.

Сегодня мы получили от польского правительства предложение о заключении мира. Кто решает этот вопрос? У нас есть Совнарком, но и он должен подлежать известному контролю. Чьему контролю? Контролю рабочего класса, как бесформенной хаотической массы? Нет. Созывается Центральный Комитет партии, чтобы обсудить предложение и решить, дать ли на него ответ. А когда мы должны вести войну, создавать новые дивизии, найти для них наилучшие элементы, — куда обращаемся мы? К партии. К Центральному Комитету. И он дает указания каждому местному комитету о посылке коммунистов на фронт. Так же обстоит дело и с аграрным вопросом, с продовольственным и со всеми другими вопросами. Кто будет решать в Испании эти вопросы? Испанская коммунистическая партия, и я уверен, что тов. Пестанья будет одним из основателей этой партии.

Тов. Серрати, которому, конечно, не приходится доказывать необходимости партии, — он сам вождь большой партии, — нас спрашивает иронически: что, собственно, мы разумеем под средними крестьянами и полупролетариями, и разве это не оппортунизм, когда мы делаем им различные уступки? Но что такое оппортунизм, товарищи? У нас у власти стоит рабочий класс, которым руководит и который ведет за собой коммунистическая партия, являющаяся его представительницей. Но у нас имеется не только передовой рабочий класс, у нас имеются различные отсталые и беспартийные элементы, которые часть года работают в деревне, часть года на фабрике, есть разнообразные слои крестьянства. Все это не создано нашей партией: мы получили это в наследство от феодального и капиталистического прошлого. Рабочий класс находится у власти и говорит: вот этого я не могу изменить ни сегодня, ни завтра; здесь я должен сделать уступку отсталым варварским отношениям. Оппортунизм имеется тогда, когда, представляя класс трудящихся, делают уступки господствующему классу, которые облегчают ему возможность оставаться у власти. Каутский упрекает нас в том, что наша партия будто бы делает величайшие уступки крестьянству. Рабочий класс, стоя у власти, должен ускорять процесс эволюционизирования огромной части крестьянства, помогая ему перейти от феодального образа мышления к коммунизму, и должен делать уступки остальным элементам. Таким образом я думаю, что вопрос, нашедший себе решение, которое кажется оппортунистическим тов. Серрати, не является тем вопросом, который ронял бы достоинство коммунистической партии в России. Но если бы эго было и так, если бы мы совершили те или иные ошибки, это означало бы только то, что мы действуем в очень сложной обстановке м должны маневрировать. Власть у нас в руках, и вот мы отступали перед немецким империализмом в Брест-Литовске, потом перед английским империализмом. Здесь мы маневрируем между различными слоями крестьянства, — одних привлекаем к себе, других отталкиваем, третьих подавляем бронированной рукой. Это — маневрирование революционного класса, который стоит у власти и может совершать ошибки, но эти ошибки входят в инвентарь партии, которая концентрирует весь опыт, — опыт, накопленный рабочим классом. Такою мы представляем себе нашу партию, таким представляем себе наш Интернационал.