Доклад об итогах III Конгресса Коммунистического Интернационала на II Конгрессе Коммунистического Интернационала Молодежи.

III Конгресс Коминтерна заседал с 22 июня по 12 июля 1921 года. II съезд Коминтерна Молодежи (Комсомола) заседал с 9 по 23 июля 1921 года. — /И-R/

Заседание 14 июля 1921 г.

III Конгресс Коминтерна, если постараться выразить его значение в краткой формуле, войдет, вероятно, в историю рабочего движения под названием высшей школы революционной стратегии. Первый конгресс нашего Коммунистического Интернационала подал сигнал к собиранию сил мировой пролетарской революции. Второй конгресс выработал программные основания для мобилизации этих сил. Третий конгресс уже встретился на своих заседаниях с этими силами, связал их воедино и оказался таким образом перед важнейшими практическими вопросами революционного движения. Вот почему третий конгресс стал, как я выразился, высшей школой революционной стратегии. Им был с самого начала поставлен вопрос: правильна ли была основная позиция Коминтерна, на его Первом и Втором конгрессах, — и после глубокого и всестороннего исследования исторических фактов и тенденций — ибо факты сами по себе, вне исторических тенденций, не имеют большого значения — конгресс пришел к заключению, что эта позиция была правильна, что мы находимся в периоде развития мировой революции.

После войны буржуазия обнаружила полную неспособность восстановить равновесие факторов экономического развития, т.-е. самые основы своего существования. Все ее внимание было направлено на то, чтобы удержать равновесие классов, и с большим трудом ей удалось в течение трех последних лет удержать это неустойчивое равновесие классов и государственной надстройки. Третий конгресс и обратил внимание всех борцов Интернационала на то, что в вопросе о темпе развития необходимо различать между экономическими факторами, как глубочайшими основами общества, и такими второстепенными факторами, как политика, парламентаризм, пресса, школа, церковь и т. д. Не следует обольщаться иллюзией, что класс, оказавшийся исторически несостоятельным в экономическом смысле, в тот же самый момент и так сказать автоматически теряет орудия своего господства. Нет, наоборот, исторический опыт учит нас, что когда господствующий класс, державший в своих руках власть в течение столетий, оказывается перед опасностью утраты власти, инстинкт власти обостряется у него до чрезвычайности, что как раз в эпоху экономического упадка того общественного строя, который установился при господстве этого класса, господствующий класс обнаруживает величайшую энергию, величайшую стратегическую мудрость для удержания своего политического положения. Это кажется противоречием тем марксистам, которые понимают марксизм механически или, как говорится, метафизически; для них тут в самом деле есть противоречие. Иначе обстоит дело для тех, кто понимает историю в ее внутренней подвижной логике, во взаимодействии ее различных факторов — в воздействиях экономической базы на класс, класса на государство, государства, в свою очередь, на класс и класса на экономическую базу. Для всякого, не прошедшего школу подлинного марксизма, всегда будет непонятно, каким образом буржуазия, превратившись из руководящего экономического класса, правда, эксплуатирующего, но вместе с тем и организующего, в совершенно паразитическую, в глубочайшем смысле слова контр-революционную силу, — как эта самая буржуазия оказывается в то же время вооруженной всеми средствами и методами классовой борьбы, от лицемернейшей демократической фразеологии до самого насильнического кровавого подавления рабочего класса. Многие из нас представляли себе задачу свержения буржуазии гораздо проще, чем это сейчас оказывается на деле. Перед нами полусгнившее дерево — чего, казалось бы, проще свалить его? Но нет, с такими образами недалеко уйдешь в текучей области социальных явлений. Сосредоточив в последний период все свои усилия не столько на восстановлении экономической основы, сколько на восстановлении равновесия классов, буржуазия в политическом и стратегическом смысле достигла очень серьезных успехов. Это факт, и факт весьма отрадный для революции. Если бы буржуазия восстановила самый фундамент своего господства или сделала бы хоть один шаг вперед в этом направлении, тогда бы нам пришлось сказать: да, ей удалось восстановить основы своего классового господства. Это было бы, разумеется, крайне печально для дальнейшего развития революции. Но оказывается, что это не так, что, напротив, все усилия буржуазии, вся энергия, проявленная ею для удержания классового равновесия, неизменно проявляется ею за счет той экономической почвы, на которой она стоит, за счет хозяйственной базы.

Рабочий класс и буржуазия стоят, таким образом, на такой почве, которая делает нашу победу неизбежной — не в астрономическом смысле, конечно, как неизбежен закат или восход солнца, а в историческом, в том смысле, что если мы не одержим победы, то все общество и вся человеческая культура будут обречены на гибель. Этому нас учит история. Так погибла древняя римская цивилизация. Класс рабовладельцев оказался неспособным руководить дальнейшим развитием. Он превратился в совершенно паразитический и разлагающийся класс. Никакого другого класса на смену ему не было, и древняя цивилизация погибла. Аналогичные явления мы видели и в новой истории, например, упадок Польши в конце XVIII века, когда господствующий феодальный класс отжил свой век, а буржуазия была еще недостаточно сильна, чтобы захватить государственную власть. В результате польское государство пало. Как борцы революции, мы убеждены, — и объективные факты говорят за нас, — что мы, как рабочий класс, как Коммунистический Интернационал, спасем нашу цивилизацию, созданную в течение веков сотнями поколений, и не только спасем, но и поднимем на гораздо более высокую ступень развития. Но, говоря чисто теоретически, не исключена и возможность, что буржуазия, вооруженная своим государственным аппаратом и всем накопленным опытом, будет бороться против революции до тех пор, пока не высосет из современной цивилизации все ее живые соки и не ввергнет современное человечество на продолжительный период в состояние распада и гниения.

Всем предыдущим я хочу сказать, что стоящая перед рабочим классом задача свержения буржуазии — не механическая задача. Это задача, для выполнения которой нужны революционная энергия, политическая мудрость, опыт, широта кругозора, решимость, горячая кровь, но вместе с тем и трезвая голова. Это политическая, революционная, стратегическая задача. Мы видели партию, которая как раз за последний год дала нам в этом отношении очень поучительный урок. Я говорю об итальянской социалистической партии, официальный орган которой называется «Avanti», т.-е. «вперед». Не исследовав всего комплекта тактических вопросов борьбы и победы, не представив себе конкретную обстановку этой борьбы, итальянская партия вела общую революционную агитацию, подгоняя рабочих: аvanti!, вперед! Рабочий класс Италии доказал, что в его жилах течет довольно горячая кровь. Все лозунги партии он принял всерьез, пошел вперед, завладел фабриками, заводами, шахтами и т. д. Но очень скоро он был вынужден сделать страшное отступление, и при этом на целый период совершенно отделиться от партии. Партия предала его — не в том смысле, чтобы в итальянской социалистической партии сидели сознательные предатели, нет, этого никто бы не сказал, но там сидели реформисты, которые по всему своему духовному укладу были враждебны действительным интересам рабочего класса. Там сидели центристы, не имевшие и не имеющие никакого понятия о внутренних потребностях подлинно революционного рабочего движения. Благодаря этому вся партия была превращена в орудие совершенно абстрактной и довольно поверхностной революционной агитации. Но рабочий класс был вынужден своим положением принять эту агитацию всерьез, он сделал из нее крайне революционные выводы, и в результате потерпел жестокое поражение. Здесь, значит, обнаружилось полное отсутствие тактики в широком смысле этого слова, или, выражаясь по военному, стратегии. И вот можно себе представить, — разумеется, чисто теоретически, отнюдь не подсовывая этой мысли нашей великолепной молодой коммунистической партии Италии — можно, говорю я, представить себе, что эта партия скажет: после такого страшного поражения, после такого предательства со стороны старой социалистической партии мы, коммунисты, действительно готовые на крайние выводы, должны добиться немедленно революционного реванша, должны сегодня же увлечь за собой рабочий класс в наступление против твердынь капиталистического общества.

Третий конгресс теоретически и практически обсудил этот вопрос и сказал: если бы теперь, тотчас же после поражения, вызванного предательством социалистической партии, Коминтерн поставил итальянской коммунистической партии задачу немедленно перейти в наступление, то он сделал бы роковую стратегическую ошибку, ибо для решительного боя нужна соответствующая подготовка. Подготовка, товарищи, состоит не в том, чтобы в течение десятилетий собирать деньги в партийную кассу, подсчитывать число абонентов почтенной социал-демократической прессы и т. д. Нет, подготовка, особенно в такую эпоху, как наша, когда настроение масс быстро меняется и повышается, требует не десятилетий, быть может даже не годов, а всего лишь месяцев. Предсказывать сроки, вообще, очень плохое занятие, но одно во всяком случае ясно: когда мы говорим о подготовке сейчас, то это имеет совсем другое значение, чем в органическую эпоху постепенного экономического развития. Подготовка обозначает для нас создание таких условий, которые обеспечили бы за нами сочувствие широких масс. От этого фактора мы не можем отказаться ни при каких условиях. Заменить волю массы решимостью так называемого авангарда, эта мысль совершенно недопустимая и не марксистская. Через сознание и волю авангарда можно подействовать на массы, можно завоевать их доверие, но заменить их этим авангардом невозможно. И поэтому Третий конгресс в качестве важнейшей и неотложной задачи постановил перед всеми партиями требование о привлечении на нашу сторону большинства трудового народа.

Тут указывали, что т. Ленин, в одной из своих речей на конгрессе сказал: и маленькая партия может при известных условиях увлечь и повести за собой большинство рабочего класса. Это совершенно верно. Революция представляет собой сочетание объективных, не зависимых от нас факторов, которые являются важнейшими, и факторов субъективных, более или менее зависящих от нас. История не всегда, вернее, почти никогда не действует таким образом, чтобы сначала подготовить объективные условия, вроде того, как сначала накрывают на стол, а затем приглашают к столу господ, — она не выжидает того момента, когда соответствующий класс, в нашем случае — пролетариат, сорганизуется, прояснит свое сознание и закалит свою волю, чтобы затем любезно пригласить его совершить революцию на основе этих социально-экономически созревших условий. Нет, дело происходит иначе. Объективная необходимость революции может быть уже вполне налицо. Рабочий класс — мы говорим только о нем, потому что сейчас нас интересует только пролетарская революция — может, однако, быть еще не вполне подготовленным, а коммунистическая партия может, конечно, охватить только незначительное меньшинство рабочего класса. Товарищи, что же произойдет? Произойдет очень длительная и кровавая революция, и уже в ходе революции партия и рабочий класс должны будут наверстать то, чего им не хватало в начале.

Таково настоящее положение. И поэтому, если верно — а это верно, — что при известных условиях и небольшая партия может стать руководящей организацией не только рабочего движения, но и рабочей революции, то лишь в том случае, когда эта небольшая партия ощущает свою малочисленность не как преимущество, а как величайшее несчастье, от которого нужно избавиться как можно скорее.

На Конгрессе присутствуют некоторые товарищи, представляющие самые маленькие партии, напр. Коммунистическую Рабочую Партию Германии. Эта партия революционна, даже весьма революционна, в этом мы не сомневаемся нисколько. И если бы революция заключалась в том, чтобы КРПГ проявила в действии свою превосходную революционную волю, если бы этой демонстрации было достаточно, чтобы поставить на колени германскую буржуазию, то революция там уже давно была бы совершившимся фактом. Но демонстративного выступления одной революционной секты недостаточно. Представители КРПГ говорили, что и т. Ленин признал, что небольшая партия может подняться до руководящей роли. И это действительно так. Но эта партия не должна быть в таком случае маленькой сектой, которая борется против гораздо бо́льшей революционной партии, против партии рабочего класса, и которая в своей малочисленности усматривает большое историческое преимущество. Такая партия никогда не может стать руководящей партией рабочего класса. В этом существо дела.

Итак, третий конгресс объявил задачей момента подготовку. При этом он был вынужден шепнуть, а иногда и крикнуть некоторым группам и некоторым товарищам: подайтесь несколько назад, проделайте стратегическое отступление, чтобы, задержавшись на определенной политической линии, подготовиться к действительному наступлению. В самом ли деле, товарищи, этот совет, превратившийся в постановление, был необходим? Или это, может быть, уже начало падения Третьего Интернационала, как это кажется некоторым? Мне думается, что была крайняя необходимость дать этот совет некоторым группам, организациям и товарищам, ибо, повторяю, у некоторых групп — я говорю не только о КРПГ, но и о более крупных партиях, и о тенденциях внутри больших партий — была видна действительная воля к революции, что давно уже не наблюдалось в Западной Европе. В этом отношении от Первого к Третьему конгрессу мы должны констатировать громадный, колоссальный шаг вперед. Мы имеем большие партии с ярко выраженной волей к революционной деятельности, да без такой воли и нельзя сделать революцию — в том смысле, в каком вообще партия может сделать революцию. Но представление о методах этой революции было у некоторых групп, у некоторых литераторов и даже у некоторых вождей слишком упрощенное. Вам известно, быть может, что была выставлена теория так называемого наступления. В чем заключается эта теория? А вот в чем: мы вступили в эпоху разложения капиталистического общества, другими словами, в эпоху, когда буржуазия должна быть свергнута. Как? Наступлением рабочего класса. В таком, совершенно отвлеченном виде это несомненно верно. Но вот этот теоретический капитал некоторые захотели превратить в соответствующую мелкую монету и заявили, что наступление состоит из последовательного ряда наступлений. Так возникла теория, самым ярким выразителем которой явился венский журнал «Коммунизм», — теория чистого наступления ввиду революционного характера эпохи.

Товарищи, сравнением политической борьбы рабочего класса с военными действиями слишком злоупотребляли. Но до известной степени тут можно говорить о сходстве. В гражданской войне неизбежно должна была победить одна из двух сторон, ибо гражданская война отличается от национальной тем, что в этой последней возможен компромисс, можно оставить врагу часть территории, заплатить ему контрибуцию, заключить с ним сделку, но в гражданской войне это невозможно. Тут должен победить тот или другой класс во что бы то ни стало. Советская Россия была окружена контр-революцией, и, значит, наша стратегия по необходимости должна была заключаться в победоносном наступлении. Мы должны были освободить нашу периферию от контр-революции. Но, когда мы теперь вспоминаем историю нашей борьбы, мы видим, что мы довольно часто терпели поражения. В военном отношении и мы имели наши мартовские дни — говоря по-немецки, наши сентябрьские дни — говоря по-итальянски. Что же происходит после частичного поражения? Наступает некоторое разложение военного аппарата, некоторая потребность в передышке, потребность ориентироваться и точнее взвесить взаимные силы, пополнить убыль и внушить массе сознание необходимости нового наступления, новой борьбы. Все это иногда бывает возможно только при условии стратегического отступления. Солдатам — в особенности если это солдаты сознательной революционной армии — прямо так и говорят: мы должны отдать такие-то пункты, такие-то города и области и уйти за Волгу, чтобы там в течение трех-четырех недель, а то и нескольких месяцев, укрепиться, реорганизоваться, пополнить убыль и затем уже перейти в новое наступление. Должен признаться, что в первый период нашей гражданской войны мысль об отступлении всегда была для нас всех очень мучительна и производила на солдат угнетающее действие. Отступление есть движение; сделать ли десять шагов вперед, или десять шагов назад, это всецело зависит от требования момента. Для победы иногда необходимо движение вперед, иногда движение назад.

Но для того, чтобы это как следует понять, чтобы усмотреть в движении назад, в отступлении, составную часть единого стратегического плана, для этого нужен некоторый опыт. Если же, рассуждая совершенно абстрактно, настаивать всегда на движении вперед, если не ломать себе головы над стратегией, полагая, что все можно заменить напряженной революционной волей, то что получится в результате? Возьмем, например, сентябрьские события в Италии, или мартовские в Германии. Нам говорят, что положение в этих странах может быть восстановлено только новым наступлением. В мартовские дни — я говорю это совершенно открыто — за нами было не больше одной пятой или шестой части рабочего класса, и мы потерпели поражение — в чисто практическом смысле: мы не завоевали власть — впрочем, партия и не ставила себе этой задачи, — мы не парализовали и контр-революцию. Бесспорно, это практическое поражение. Но если теперь, согласно изложенной теории наступления, мы скажем: исправить положение может только новое наступление, — то чего мы этим добьемся? Тогда за нами будет уже не одна шестая часть, а лишь оставшиеся боеспособными части этой шестой части рабочего класса. Ведь после поражения всегда наблюдается некоторая подавленность, конечно, не навсегда, но все же на некоторое время. При таких условиях мы потерпели бы еще более глубокое и гораздо более опасное поражение. Нет, товарищи, после такого поражения мы должны отступить. В каком смысле? В самом простом. Мы должны. сказать рабочему классу: да, товарищи, на основании фактов мы убедились, что в этой борьбе за нами только одна шестая. Но нас должно быть, по крайней мере, 46, т.-е. 23, чтобы серьезно думать о победе, а для этого мы должны развить и сберечь те духовные, материальные и организационные силы, которые соединяют нас с классом. С точки зрения наступательной борьбы это означает стратегическое отступление в целях подготовки. Называть ли это полевением или поправением, этот вопрос совершенно не интересен, это зависит исключительно от того, что понимать под этими словами. Если под левизной понимается формальная готовность в любой момент двигаться вперед и применять самые острые формы борьбы, то это, конечно, означает поправение. Но если слова «левая партия», «левые тенденции» понимать в более глубоком историческом смысле, в смысле движения, которое ставит себе величайшую задачу эпохи и выполняет ее наилучшими средствами, то это будет шагом вперед в направлении левой, революционной тенденции. Но не будем заниматься этой словесной схоластикой. Кто цепляется за слова и говорит, что конгресс сделал шаг вправо, от того мы требуем, чтобы он дал нам вполне точное определение того, что он понимает под правым и левым.

Мне незачем останавливаться на том, что некоторые весьма остроумные товарищи выставили гипотезу, по которой главными виновниками нынешнего «поправения» являются русские, потому что русские вступили теперь в торговые сношения с западными государствами и крайне заинтересованы в том, чтобы эти сношения не были нарушены европейской революцией и другими неприятностями. Я сам не слыхал этой гипотезы, так сказать, из первых рук, но злые языки уверяют, что нашлись и такие теоретики исторического развития, которые свою верность духу Маркса простирают до того, что и для русского поправения ищут экономических оснований. Мне кажется, товарищи, что они забрели в тупик. Ибо, оставаясь и на чисто материальной почве, мы, разумеется, должны будем признать, что революция в Германии, во Франции, в Англии принесет нам величайшую пользу, потому что наши довольно вялые торговые сношения с Западом никогда не дадут нам такой поддержки, какую мы могли бы получить от победоносной пролетарской революции. Эта последняя, прежде всего, освободила бы нас от необходимости содержать миллионную армию в нашей экономически столь разрушенной стране, и одно это обстоятельство принесло бы нам величайшее облегчение и вместе с тем возможность экономического восстановления.

Итак, эта гипотеза решительно никуда не годится, и в этом отношении ничем не отличается от другого утверждения, согласно которому Русская Коммунистическая Партия будто бы настаивала в марте на том, чтобы в Германии искусственно была вызвана революция — для того, чтобы помочь Советской России справиться со своими внутренними затруднениями. Утверждение столь же нелепое, ибо частичная революция, восстание в одном каком-нибудь государстве решительно не могут нам помочь. Мы страдаем от распада производительных сил в результате империалистической и гражданской войны и блокады. Помочь нам может только присылка крупных вспомогательных технических сил, образцовых квалифицированных рабочих, паровозов, машин и т. д. — но ни в коем случае не частичные и безуспешные восстания в том или другом государстве. Что Советская Россия может продержаться и развиваться только при наличности мировой революции, об этом, товарищи, вы можете прочесть совершенно точно во всем, что мы когда-либо писали. Вы можете убедиться, что 15 лет тому назад мы писали, что в силу внутренней логики массовой борьбы в России русская революция неизбежно приведет к власти русский рабочий класс, но что эта власть сможет удержаться и укрепиться в форме победоносной социалистической диктатуры только в том случае, если она станет исходным пунктом и составной частью интернациональной мировой революции пролетариата. Эта истина сохраняет свою силу и поныне. И поэтому Россия, как и всякая другая страна, может быть заинтересована только во внутреннем логическом развитии революционных сил пролетариата, а никак не в искусственном ускорении или замедлении революционного развития.

Некоторые товарищи выразили опасение, что такой постановкой вопроса мы льем воду на мельницу как раз центристских, пассивных элементов в рабочем движении. Эти опасения кажутся мне совершенно неосновательными. Ибо, во-первых, основы нашей деятельности остаются те же, которые на Первом конгрессе были установлены, на Втором — получили подробное теоретическое развитие, на Третьем — были подтверждены, расширены и наполнены конкретным содержанием. Эти основы определяют всю деятельность Коммунистического Интернационала. Если в эпоху Первого и Второго конгрессов мы осудили реформистские и центристские тенденции теоретически, то теперь этого уже недостаточно: теперь мы должны выработать революционную стратегию, чтобы преодолеть эти осужденные нами тенденции практически. В этом сущность вопроса. И в этом отношении некоторые коммунисты представляют себе дело слишком просто и потому неверно, воображая, будто революционный результат может быть достигнут беспрестанным повторением, что мы остаемся непримиримыми врагами всяких центристских тенденций. Конечно, мы ими остаемся. Всякий шаг на пути к примирению с пассивистическими тенденциями центризма и реформизма означал бы полный распад всего движения. Вопрос не в этом, а в том, как мы должны действовать, чтобы теоретически и организационно отмежеваться от всех центристских тенденций, где бы они ни появлялись. Это азбука. Спорить об этом внутри Коммунистического Интернационала было бы смешно. Разногласия могут возникнуть только в вопросе о том, следует ли выбросить из той или другой партии эти центристские элементы сегодня же, или целесообразнее выждать, дав им возможность развиться в революционном направлении. Подобные практические разногласия неизбежны во всякой живой партии. Но принципиальное признание необходимости вести смертельную борьбу с центризмом является предпосылкой для революционного развития сил коммунистической партии и рабочего класса. Тут нет вопроса. Считать это вопросом, стоящим на одной линии с практическими вопросами революционной стратегии, может только тот, кто еще не до конца понял, в чем собственно состояло ядро революционных вопросов Третьего Конгресса.

Наши противники из центристского лагеря постараются, конечно, обратить в свою пользу сказанное нами. Они скажут: смотрите, там-то и там-то был выкинут лозунг решительного наступления, а теперь Третий конгресс провозгласил необходимость стратегического отступления. Естественно и неизбежно, что из каждого движения одной стороны противная сторона стремится извлечь пользу для себя. Так же обстоит дело и в настоящей войне. Когда во время гражданской войны Деникин или Колчак отступали, мы всегда писали в наших агитационных листах: смотрите, он не перешел Волгу, а отступил к Уралу. Мы писали это для того, чтобы поднять настроение борцов. Но если на том основании, что наш противник истолкует наше движение как отступление, мы заключили бы, что мы не должны двигаться туда-то, то это значило бы пожертвовать важнейшим ради второстепенных формальных соображений.

Я отдаю себе полный отчет в том, что защищать стратегию временного отступления на Конгрессе Молодежи чрезвычайно трудно. Ибо, если кто-нибудь сознает свое право и внутреннюю необходимость вести наступление, то это, конечно, молодое поколение рабочего класса. Если бы это было не так, то наши дела были бы совсем плохи. Но я думаю, товарищи, что именно вам, молодому поколению, предназначено судьбою совершить революцию. Настоящая революция может развиваться еще годы и десятилетия. Не в том смысле, чтобы подготовка к решительной битве в Германии продолжалась десятилетия, нет, но там может произойти то же самое, что было у нас в России. В силу исторических условий победа досталась нам очень легко, но затем в течение трех лет мы были вынуждены непрерывно вести гражданскую войну, и теперь мы еще вовсе не уверены, что нам не грозит война на Дальнем Востоке с Японией, или на Западе, — не потому, что мы хотим войны, а потому, что империалистическая буржуазия меняет свои методы. Сначала она боролась с нами военными методами, потом вступила с нами в торговые сношения, а теперь может опять прибегнуть к военному оружию. Как будут развиваться события в Германии и Франции, сказать довольно трудно, но что буржуазия не сдастся сразу, это вне всякого сомнения, и что революция когда-нибудь победит во всей Европе и во всем мире, это также не подлежит сомнению. Перспективы революции необозримы, и конечный фазис борьбы может растянуться на десятилетия. Что это означает? То, что именно молодое поколение, именно вы, присутствующие здесь, призваны историей довести до конца нашу борьбу. Может быть, и для ваших детей останется еще работа: не забудем, что Великая французская революция, со всеми своими последствиями, продолжалась несколько десятилетий.

Таким образом вопрос о тактическом воспитании коммунистической молодежи получает первостепенную важность. В наше время молодое поколение должно созревать очень рано, потому что изнашивание человеческого материала происходит чрезвычайно быстро. Это мы наблюдаем у нас в России, это наблюдается и в Германии; и чем дальше, тем это явление будет становиться очевиднее. Поэтому крайне важно, чтобы Интернационал Молодежи относился с величайшей серьезностью к тактическим вопросам (как это и происходит), чтобы он исследовал и критиковал нашу тактику, далее, если угодно, находил ее недостаточно левой, но чтобы он видел в ней не проявление случайных настроений одной партии или группы, а рассматривал бы ее в связи со всей совокупностью задач революционного движения. По поводу нашей резолюции об организационных вопросах кто-нибудь мог бы сказать: посмотрите, здесь сказано, что необходимо увеличивать число абонентов коммунистических газет и вербовать в рабочих кварталах корреспондентов и сотрудников для коммунистической печати. Здесь сказано, что необходимо работать над расширением организаций, над укреплением коммунистических ячеек в профсоюзах. Разве это не мелочная работа, страшно напоминающая работу социал-демократических партий до войны? Да, это так, если вырвать этот вопрос из его исторической связи, если не понимать, что мы живем в такую эпоху, которая революционна по своему объективному содержанию, что мы представляем рабочий класс, который с каждым днем все больше убеждается, что только путем революции он может обеспечить себе элементарнейшие условия существования. Но, если забыть все это, а также то, что мы находимся в смертельной борьбе с социал-демократами и центристскими партиями и группами за влияние на рабочий класс, тогда, конечно, получится совершенно искаженное представление о тенденциях, тактике и организационных принципах Третьего конгресса.

Мы сейчас достаточно зрелы, чтобы не определяться во всех наших действиях нашей формальной противоположностью реформистам и центристам. Революционная задача стоит сейчас перед нами, как задача практическая. Мы спрашиваем себя: как мы должны вооружиться, какую линию занять, на какой линии задержаться для обороны, в какой момент перейти в наступление. Мы расширяем наши организации. Происходит ли это в области газетного дела, или даже парламентаризма, это сейчас имеет значение лишь постольку, поскольку создает условия для победы революционного восстания. В самом деле, как могли бы мы в бурную эпоху массовых пролетарских восстаний обеспечить единство идеи и лозунгов, не имея широко разветвленных организаций корреспондентов, сотрудников и читателей революционных газет? И если для социал-демократической партии абоненты и корреспонденты ее газет важны, как условие ее парламентских успехов, то для нас, коммунистов, та же самая организация имеет значение практической предпосылки для победы революции.

С этой высшей точки зрения, товарищи, Третий Конгресс является громадным шагом вперед по сравнению с Первым и Вторым Конгрессами. Тогда, особенно в эпоху Первою Конгресса, можно было надеяться, что государственный аппарат буржуазии настолько расстроен войной, что мы сможем сокрушить буржуазное господство одним стихийным революционным натиском. Если бы это случилось, мы, разумеется, могли бы только поздравить себя с этим. Но этого не случилось. Буржуазия сумела выдержать натиск стихийного революционного движения масс. Она удержала свои позиции, восстановила свой государственный аппарат, прибрала к рукам армию и полицию. Таков неоспоримый факт, и он ставит нас перед задачей опрокинуть этот восстановленный государственный аппарат путем продуманного и организованного революционного наступления — наступления в историческом смысле этого слова, который включает в себя и временные отступления, и остановку для дальнейшей подготовки.

В применении всех возможных методов борьбы и заключается задача коммунистической партии. Если бы в этом не было необходимости, если бы пролетариат мог свергнуть буржуазию одним только бурным натиском, то коммунистическая партия вообще была бы не нужна. И то, что эта задача поставлена теперь, как практическая задача в мировом масштабе, и что Третий Конгресс после продолжительных и довольно страстных дебатов пришел к единодушному определению этой задачи, — это, товарищи, величайший факт нашей эпохи, факт существования интернациональной коммунистической рабочей партии, которая практически разрабатывает и единогласно принимает стратегический план для уничтожения буржуазного общества. И если вы кое-чем недовольны — на мой взгляд, неосновательно, — то вы, во всяком случае, должны включить ваше недовольство в рамки этого великого факта, этой великой победы. Тогда критика со стороны Интернационала Молодежи будет не тормозящим, а прогрессивным фактором.

Возможно, что уже в будущем году произойдут величайшие решающие битвы. Возможно, что период подготовки в главнейших странах будет продолжаться до следующего конгресса. Предсказать заранее сроки политических событий невозможно. Третий Конгресс был высшей школой стратегической подготовки — может быть, Четвертый Конгресс подаст сигнал к мировой революции. Этого мы пока не знаем, но что мы сделали большой шаг вперед, что мы все вернемся с этого конгресса более зрелыми, чем явились на него, это совершенно ясно, и не для меня одного, надеюсь, а для нас всех. И когда дело дойдет до великих битв, в этих битвах очень большую роль будет играть молодежь. Вспомним Красную армию, в которой не только политически, но и в чисто военном смысле молодежь играла решающую роль. В самом деле, что такое Красная армия, товарищи? Не что иное, как вооруженная и организованная молодежь России. Что же мы делали, когда должны были идти в наступление? Мы апеллировали к организациям молодежи, и эти организации выполняли мобилизацию. Сотни и тысячи молодых рабочих и крестьян приходили к нам, и мы включали их как ячейки в наши полки. Так был создан дух Красной армии. И, если мы будем иметь такую же молодежь в Коммунистическом Интернационале, — а мы будем ее иметь, — если в дни решительных боев она вольется в наши ряды организованными полками, тогда то, что сейчас разделяет вас с «большим» Интернационалом — не столько по духу, сколько по настроению — вы сможете использовать на благо рабочего движения.

Товарищи, в самые страшные дни русской революции, когда Юденич стоял под Петроградом, и в тяжелые дни Кронштадта, когда эта крепость едва не сделалась крепостью французского империализма против Петрограда, русская рабоче-крестьянская молодежь спасла революцию. В буржуазных газетах вы можете прочесть о том, что против Юденича и Кронштадта мы пустили в ход китайские, калмыцкие и т. д. полки. Это, разумеется, ложь. Мы пускали в ход нашу молодежь. Наступление на Кронштадт было, в самом деле, символично. Кронштадт, как сказано, уже был готов перейти в руки французского и английского империализма. Еще два-три дня, и Балтийское море освободилось бы от льда, и в Кронштадтский и Пегроградский порты вошли бы иностранные империалистические военные суда. Если бы мы были вынуждены затем отдать Петроград, то это открыло бы дорогу на Москву: между Петроградом и Москвой почти нет опорных пунктов для обороны. Таково было положение. К кому же мы обратились? Кронштадт со всех сторон окружен морем, а море было покрыто льдом и снегом. Приходилось по льду и снегу наступать с открытой грудью против крепости, которая была в достаточной мере снабжена пушками и пулеметами. Мы обратились к нашей молодежи, к тем рабочим и крестьянам, которые получают военное образование в наших военных школах. И они ответили на наш призыв бодрым «мы здесь» и пошли против пушек и пулеметов Кронштадта с открытой, не защищенной грудью. И, как прежде, перед Петроградом, так теперь на льду Балтийского моря можно было видеть много, много трупов молодых русских рабочих и крестьян. Они сражались за революцию, за то, чтобы мог быть созван настоящий Конгресс. И я уверен, что революционная молодежь Европы и Америки, гораздо более образованная и развитая, чем наша, в нужную минуту проявит не меньше, а гораздо больше революционной энергии, и от имени русской Красной армии я говорю: да здравствует Интернациональная революционная молодежь — Красная армия мировой революции!