Французский синдикализм и Советская Россия.
Статья ниже (интервью с Росмером) появилась в французском журнале революционного синдикализма, «La Vie Ouvrière». Мы печатаем предисловие к статье и само интервью Росмера по тексту книги «Коммунистическое движение во Франции», Москва, 1923. — /И-R/
Мы печатаем ниже обстоятельную беседу, которую вел с сотрудником «La Vie Ouvrière» т. Росмер. «La Vie Ouvrière» — руководящий орган группы революционного синдикализма, вдохновителями которой были Пьер Монатт и Альфред Росмер. Справа к этому ядру примыкали: секретарь союза металлистов Мерргейм и заместитель главного секретаря конфедерации Дюмулен. Оба последних заняли в начале войны интернационалистско-пацифистскую позицию, недостаточность которой обнаруживалась тем резче, чем дальше развивались политические события. В настоящее время Мерргейм и Дюмулен являются самыми злостными ренегатами и наемными лаятелями против Сонетской России. Монатт и Росмер пронесли знамя революционного синдикализма незапятнанным через все испытания последнего семилетия.
Теоретически Росмер, как и Монатт, исходили из анархической доктрины. Они были ближе к Бакунину и Прудону, чем к Марксу. Но бакунизм, переставший быть голым бунтарством, примененный к классовой борьбе пролетариата и к его экономической синдикальной организации, чрезвычайно далеко отошел от своего первоисточника. Анархизм превратился в синдикализм. Если этот последний сохранил в себе очень много анархических неправильностей, искажений перспективы, непонимания основного взаимоотношения между экономикой и политикой, то, с другой стороны, французский синдикализм, развивавшийся в борьбе с адвокатским социализмом, парламентским соглашательством, депутатским карьеризмом, сыграл, несомненно, очень плодотворную роль в истории французского рабочего движения и сгруппировал вокруг своего знамени много ценнейших элементов французского рабочего класса.
Связанные в течение долгого времени тесным братством по оружию, Монатт и Росмер были в течение последних полутора лет разъединены территориально и отчасти идейно.
Монатт в числе других руководителей Комитета Третьего Интернационала, сыгравшего решающую роль в повороте французского движения на новые рельсы, был привлечен республикой Бриана-Мильерана к ответственности по обвинению в заговоре против буржуазного господства. Долгий ряд месяцев Монатт провел в тюрьме вместе с Лорио, Суварином, Монмуссо и др. Росмер избег тюрьмы только потому, что во время арестов находился уже по пути в Россию. Он прибыл к нам перед вторым конгрессом Коммунистического Интернационала. Его главной задачей было: видеть, понять, связать воедино, объяснить. Он был все время самым внимательным и вдумчивым наблюдателем нашей жизни, нашей внутренней и международной политики. При нем прошло немало событий: война с Польшей, поход на Варшаву, отступление, война с Врангелем, победа, ряд зигзагов международной политики, новый экономический курс, стратегический поворот на 3-м международном конгрессе… Наблюдая, эти события, принимая активное участие в выработке тактических методов и политических оценок, Росмер без труда освободился от частных пережитков анархической доктрины, как и всем нам от многого приходилось освобождаться за эти годы, переучиваясь и доучиваясь в борьбе. Революционный синдикализм Росмера естественно развился в революционный коммунизм.
Пьер Монатт, остававшийся во Франции, притом преимущественно в тюрьме, занял гораздо более выжидательную позицию по отношению к методам и доктрине русской революции, оставаясь в то же время ее неизменным другом. В то время, как Росмер, на основании опыта русской революции, признал необходимость руководящей коммунистической партии, сочетающей в себе весь опыт рабочего класса и направляющей все области его борьбы, Монатт в этом основном вопросе не сказал еще решающего слова*. Решения первого международного конгресса профессиональных союзов в Москве по вопросу о взаимоотношении профсоюзов и партии имели своим защитником на конгрессе Росмера и встретили довольно резкую оппозицию со стороны Монатта.
* Пьер Монатт в начале 1923 г. последовал за своим другом Росмером в ряды компартии. В 1924 г. он, Росмер и Б. Суварин организовали во Франции группу сторонников Льва Троцкого, и в ноябре 1924 г. под давлением Зиновьева были исключены из ФКП и Коминтерна. — /И-R/
В очерченных условиях возвращение Росмера в Париж имеет серьезное значение для дальнейшего развития идей и группировок во французском рабочем движении. Первая политическая беседа Росмера, печатаемая нами ниже, помещена в виде передовой статьи в «La Vie Ouvrière», которая целиком отражает ныне позицию Монатта с ее сильными и ее слабыми сторонами.
В немногих словах, которыми редакция сопровождает заявления Росмера, мы слышим пока только беглые намеки на разногласия и предстоящие тактические споры. За первой беседой должна будет последовать вторая и третья. Возвращение Росмера ускоряет процесс самоопределения французского революционного синдикализма. Последнему придется поставить все точки над i. Мы хотим надеяться, что он их поставит там, где следует.
Л. Троцкий.
9 ноября 1921 г.
После 15-ти месяцев пребывания в России Росмер вернулся и рассказывает о своих впечатлениях.
Мы долго ждали Росмера. Проходили недели. Он не возвращался. Ему было трудно вырваться из этой русской среды, в которой он провел эти пятнадцать богатых событиями месяцев. Мы так и думали. Наконец, он приехал. Физически он совсем не переменился, сказать по правде, похудеть ему было бы трудно: тщедушный перед своим отъездом, он вернулся скорее несколько окрепшим. Главное, у него и тон и вид полны решительности, какой у него не знали раньше. Быть может, русская революция наэлектризовала его душу и тело? Конечно, начнутся споры по вопросам тактики. Но, сначала, надо от души обняться, поговорить. В мае 1920 г. Росмер был по дороге в Россию, когда в Вене он узнал о «заговоре» *). Не следовало ли вернуться, вместо того, чтобы продолжать дорогу? Товарищи из «центра» ему написали, чтобы он ехал дальше. В продолжении 15 месяцев связь с ним была почти порвана. Р1зредка, совсем изредка письмо или несколько строчек. В то время, как он жил там и принимал участие в работе русской революции, в то время, как он озирал мир с высоты этой обсерватории, мы оставались здесь, погруженные в нашу повседневность. В связи с этим, наше единомыслие не могло не быть нарушенным. Мы остались теми же, какими были 15 месяцев тому назад, по крайней мере, мы так полагаем. Он же видел столько вещей, он чувствовал пламя настоящей революции. Каково теперь это пламя? Следует объяснить нам это. Еще более важно, чтоб он объяснил нам и нашим читателям, что такое русская революция и каков урок, какой в ней заключается для каждого революционера. Кратковременное пребывание в стране, где происходит революция, может дать повод только для поспешных суждений. Росмер был свидетелем и наблюдателем, который в продолжение пятнадцати месяцев наблюдал, как друг, жадными глазами. Понимают только то, что любят. Отвести настоящее место несовершенствам и ошибкам можно только, если видишь все в целом. Он имел время наблюдать таким образом. Он первый французский революционер, который имеет возможность сообщить результаты своих наблюдений после 15 месяцев пребывания там.
* В мае 1920 г. французское правительство предъявило руководителям революционной группы, к которой принадлежал Росмер (Монатт, Лорио, Суварин и др). обвинение в заговоре. Их приговорили к нескольким месяцам тюрьмы. — /И-R/
Будет ли побежден голод?
Само собой разумеется, мы его засыпали вопросами. Сначала по поводу тревожного положения, вызванного голодом. Приведем его слова.
Голод, который обрушился на миллионы обитателей губерний Поволжья после почти полного неурожая, является новым и тяжелым испытанием для Советской России. Нашим русским товарищам пришлось встретиться со всевозможными трудностями в их и без того громадной работе. Уже урожай прошлого года был недостаточен, из-за засухи. В этом году был на Волге полный неурожай. Благодаря невероятным усилиям, Советская Россия сумела собственными силами справиться с первой тяжелой частью задачи, поставленной голодом. Более половины территории, засеваемой обыкновенно, было обсеменено. Теперь нужно кормить население до будущего урожая. Если помощь не придет извне, то этой зимой мужчины, женщины и дети будут тысячами умирать там в цынге и тифу. Советская Россия сама себе пришла первая на помощь. Но в то же время она не поколебалась обратиться с призывом ко всем желающим помочь — в России и вне ее. Квакеры, у которых уже был в Москве некоторый аппарат, откликнулись. Затем откликнулся Гувер. Что же касается Нансена, то он напрасно обегал свет, чтобы отыскать пять миллионов фунтов стерлингов, которых было бы достаточно, чтобы сохранить жизнь голодных людей до весны. У буржуазии империалистической войны солидное сердце. Ее не тронешь такими пустяками. В голоде она увидела только удобный случай, чтобы свергнуть советскую власть. Но, как всегда, когда дело касается Советской России, она ошиблась. Ей казалось, что советская власть настолько ослаблена голодом, что достаточно слабого толчка, чтобы ее свергнуть. И она приказала Польше начать нападение. Но Польша, обычно покорная приказаниям Парижа, на этот раз не послушалась: она имела возможность ближе наблюдать события и была лучше информирована. И соединенное нападение Франции и Англии — секретные инструкции Польше и нота Керзона — на этот раз не удалось. Русский мужик совсем не так глуп, как это воображают цивилизованные обитатели Запада, которые из всего русского никогда ничего не знали, кроме названий рент, акций и купонов. Приволжский Крестьянин. отлично понимает, что в неурожае виноваты не коммунисты, а солнце, которое сожгло в мае посевы. И он сумел оценить помощь, которую ему принесла советская власть. Перед громадностью несчастья, которое обрушилось на него, его охватывала растерянность, он терял всякую надежду. Но вот приходит помощь, и он видит, что этот новый режим, на который он иногда жалуется, сумел совершить чудо, вывезти из других частей России семена для посева и дать ему их. Все, посетившие места неурожая, констатируют увеличение популярности советской власти у крестьян. Так, например, Артур Рэнсом опубликовал много любопытных проявлений этого в своих интересных корреспонденциях в «Manchester Guardian».
Мы не прерывали Росмера, даже не высказав ему нашего удивления по поводу того, что Россия смогла, предоставленная собственным силам, сделать так много.
Новая советская политика (НЭП).
Мы задали ему другой вопрос. Что такое, собственно, значит эта новая политика, и каковы ее результаты?
В том, что называют новой политикой, следует различать две различные стороны. Во-первых, крестьяне. Вполне очевидно, что политика обыкновенной и безоговорочной реквизиции не могла продолжаться бесконечно. Это грубый и примитивный прием, который может найти себе оправдание только в обстоятельствах, вынуждающих его применение. Все пришли к той мысли, что в этом году следует заменить реквизицию натуральным налогом. Гораздо сложнее вопрос, касающийся промышленности и городских рабочих. Советская власть взяла, в свои руки огромную область — всю промышленность, переданную Высшему Совету Народного Хозяйства. Война, блокада, изоляция России увеличили трудности. Действительно, нужно припомнить, что Россия, которая получала из Германии громадное количество машин и предметов мануфактуры, находится в блокаде с августа 1914 г., и только несколько месяцев, как явилась возможность сношений, зачастую очень затрудненных, с внешним миром. Советская власть решила сократить государственную промышленность. Она оставляет себе наиболее оборудованные фабрики, снабжение которых продуктами первой необходимости и топливом обеспечено. Остальные же отданы частным предпринимателям. Многие из фабрик взяты различными советскими учреждениями, которые обеспечивают их эксплуатацию. Когда я уезжал из России, число фабрик, отданных частным предпринимателям, было весьма невелико, особенно в Московской губернии. Я могу сейчас указать только на самое существенное; к этой теме, конечно, еще придется вернуться. Я хочу только указать на недоразумение, вытекающее из слова «уступки». Многие полагают, что советская власть, в связи со своей новой политикой, делает уступки капиталистам для собственного удовольствия. В таком случае, нельзя сказать, чтобы последние очень торопились воспользоваться теми подарками, которые им намереваются делать. В действительности же дело идет не об уступках, делаемых капиталистам, но о приспособлении развития русской революции к состоянию рабочего движения вне России.
Красный Интернационал профсоюзов.
Из важных общих вопросов, обратимся теперь к Красному Интернационалу профсоюзов, которым мы особенно интересуемся. Если не фактически, то морально мы являемся его сторонниками. Действительно ли крепок и жизненен Интернационал после своего первого конгресса?
Несомненно, Красный Интернационал силен, — заявляет Росмер, — и первый конгресс для тех, кто его подготовил, явился неожиданным успехом. Около 400 делегатов явились в Москву изо всех концов мира. Они представляли все оттенки рабочего движения, начиная от самых старых организаций, кончая самыми молодыми, возникшими сейчас же после войны в новых формах, новые союзы Германии, канадское движение, возникшее из стачки Виннипег и известное под именем «One big Union» и т. д., и т. д. Красный Интернационал профсоюзов ясно понимает, какую работу он должен исполнить, чтобы дать пролетариату то, чего тот ждет от него. Дело идет о создании центра международной информации и действия. Пролетарии различных стран часто ничего не знают друг о друге. Они не знают друг друга, между ними нет связи. Их движения, независимо от величины и характера, происходят обособленно. Еще ни разу не было, ни до войны, ни после нее, действия, предпринятого действительно в международном масштабе. Солидарность рабочего класса, не знающая границ, хотя о ней и много говорят, не имеет своего органа и вследствие этого не имеет возможности проявиться. Я знаю, что существует Амстердам. Но кроме Амстердама есть и Женева. И Амстердам и Женева это одна и та же политика. Реформистские лидеры очень возгордились некоторыми уступками, сделанными буржуазией сейчас же после империалистической войны, а именно восьмичасовым рабочим днем. Но буржуазия сделала эти уступки исключительно под угрозой революции и чтобы попытаться ее предотвратить. В настоящее время, когда угроза революции, как будто, потеряла свою силу, когда рабочая масса удерживается ее вождями в границах законности, буржуазия вновь приобретает уверенность в себе и в своей миссии, и первым ее делом будет взять то, что она уступила под влиянием страха. Перед этим общим наступлением буржуазии рабочие всех стран остались без защиты, их лидеры усвоили точку зрения буржуазии. Британские углекопы начали борьбу и храбро держались в продолжении 13 недель. Они остались одинокими и были побеждены. Где же был амстердамский Интернационал во время этой великой битвы? Никто этого не знает. Занять место этого ослабевшего Интернационала, делать работу, которую не может и не хочет он делать, создать орган, необходимый, чтобы вооружить рабочих в предстоящей великой борьбе, сделать их способными отразить наступление буржуазий и вести их к победе — вот цель Красного Интернационала профсоюзов.
Всего этого, разумеется, мы хотии вместе с Красным Интернационалом. Но почему не сделать вступление в него более доступным? Наверное, вы были удивлены нашей резолюцией C. S. R?
Позиция, занята C. S. R., нас, конечно, очень удивила и глубоко огорчила, отвечает Росмер. Том Манн, старый друг нашего движения, Андрейчин, более молодой, но не менее преданный друг, и испанские товарищи, подавленные жестокими репрессиями, все нам об этом тотчас же написали. Я считаю, что ваше поспешное решение было большой ошибкой. Вы взяли только одно из принятых конгрессом предложений, составлявшее лишь часть его общей работы, и неточно истолковали его. На конгрессе мы должны были примирить коммунистические и синдикалистские элементы, мы всегда были озабочены тем, чтобы построить дом, в котором одинаково могли бы обитать те и другие. Нам казалось, что мы этого достигли, когда было получено сообщение о вашем решении. Следует, однако, объясниться. Мы представим на ваше рассмотрение общую картину работ и решения конгресса, и я убежден, что недоразумение, вызванное вашей декларацией, будет улажено. Национальный Комитет Генеральной Конфедерации Труда Испании, несмотря на кампанию, которая велась против наших друзей, поддержал занятую ими позицию, предоставив неправильно информированным союзам окончательное утверждение. В Германии свободный рабочий союз Гельзенкирхена, Всеобщий Союз работников и две других организации земледельцев и служащих, голосовали на конгрессе за вступление в Красный Интернационал профсоюзов, и вне революционного рабочего блока остаются только синдикалисты (локалисты), которых война ничему не научила, и которые являются в настоящее время той же маленькой, незначительной группой без влияния, какой они были перед войной.
План Росмера.
У нас еще будет случай об этом поговорить. Каковы твои планы? Каким образом ты думаешь использовать для нас твое пятнадцатимесячное пребывание в России?
Конечно, я многое видел и многое узнал в продолжение моего пребывания в России. И, естественно, моим первым делом будет рассказать все, что я увидел и узнал. Мне кажется, что теперь, когда есть гораздо большие возможности информации, о русской революции знают меньше, чем тогда, когда она была отрезана от всего мира, и только время от времени, после долгих промежутков, до нас доходили отрывочные сведения. Я видел там много приезжих и видел, каким образом они производят свои наблюдения. Одни из них искали только подтверждения своим теориям, другие находили, что рабочая революция — это очень трудное дело, третьи, наконец, были искренно разочарованы, очутившись перед действительностью, отличной от той, какую они себе вообразили. Дело в том, что русской революции нужен от нас теперь не неопределенный энтузиазм, который был естественен вначале, она требует от нас, чтобы мы целиком примкнули к ней. Только под этим условием мы сумеем принести ей нашу помощь и воспользоваться ее великими уроками. Русские рабочие борются в продолжение четырех лет столько же за самих себя, сколько и за нас. Ценою невероятных страданий они отразили и победили контрреволюцию. Трудности, которые им еще предстоит преодолеть, — огромны, и если мы ограничимся ролью сочувствующих зрителей, то мы недостойны, их героизма.