О профсоюзах.
Выступление на XI съезде РКП(б).
Текст дается по «Протоколы XI съезда», Москва. 1936. Партийное издательство. Заседание шестое, прения по отчету о профсоюзах, стр. 284-290. — /И-R/
29 марта 1922 г.
Троцкий. Товарищи, резолюция X съезда о профсоюзах не дожила до XI съезда, как некоторые из нас и предсказывали. Что из нее не дожило? Не дожила та часть, которая характеризовала взаимоотношения профессиональных союзов и хозяйственных органов. Что уцелело? Уцелела та часть, которая характеризует общую историческую роль профессиональных союзов как «школы коммунизма» при различных этапах исторического развития, начиная с буржуазного общества, и при всех переходных формах диктатуры пролетариата на путь к коммунизму. Эта часть сохранилась. Но та часть, которая конкретно, в соответствии с нынешними формами хозяйственной жизни, характеризует взаимоотношения профессиональных союзов и хозяйственных органов, а следовательно и советского государства, подверглась радикальному пересмотру. По поводу этого радикального пересмотра мы здесь в прениях слышали два истолкования, два объяснения (я, к сожалению, не присутствовал на докладе т. Томского, будучи отвлеченным неотложными своими обязанностями). Но в прениях т. Лозовский говорил о том, что крутой поворот в области нашей хозяйственной политики неизбежно вызывал и вызвал крутой поворот в области профессиональной политики в широком смысле слова. Тов. Рязанов, которого мы слышали последним, доказывал, что, наоборот, мы только возвращаемся к тем неизменным принципам, которые он лично провозглашал в 1917, 1918 гг. и так далее — против заблуждавшихся, против невежд, — за крепкими словами у т. Рязанова никогда дело не станет. Вот два противоположных объяснения новой политики партии в области профессионального движения. Одно объяснение: возвращение на истинный путь абсолютных принципов Рязанова, абсолютных не в философском смысле, но в практическом смысле, т. е. всегда пригодных. Другое объяснение: крутой поворот в области Хозяйственной жизни вызвал крутой поворот в политике профессиональной. Между двумя этими объяснениями нам надо выбирать — не только для себя, но и для Европы. На нашем опыте Европа кое-чему учится.
Я считаю, что в данном случае безусловно прав т. Лозовский — именно поворот в экономической политике вызвал [новые] формы профессиональной политики. Мы с чего начали? Мы начали, как вчера здесь говорилось в прениях и как говорил в докладе т. Ленин третьего дня, — мы начали в хозяйственной политике крутым и непримиримым разрывом с буржуазным прошлым. Раньше был рынок — упраздняется, свободная торговля упраздняется, конкуренция упраздняется, калькуляция коммерческая упраздняется. Что вместо этого? Централистический верховный священный ВСНХ, который все распределяет, все организует, обо всем заботится: куда машины, куда сырье, куда готовые продукты, — он из единого центра через свои ответственные органы решает, все распределяет. Мы на этом плане осеклись. Почему? Потому, что оказались недостаточно подготовленными или, как формулировал т. Ленин, в силу нашего низкого культурного уровня… А если бы не осеклись? Или, другими словами, если бы другой рабочий класс на известной стадии своей диктатуры имел бы возможность, по своей культурной подготовке, перейти к этому централистическому государственному упразднению рынка, конкуренции, калькуляции и к замене этого единым хозяйственным планом, все охватывающим и все предусматривающим, — тогда несомненно не могло бы быть места двойственности между профсоюзами и между хозяйственными органами. Тогда огосударствление профсоюзов и плановое руководство социалистическим хозяйством означали бы две стороны одного и того же процесса. Стало быть, в чем же была ошибка наша? Ошибка была, если говорить с точки зрения хозяйственной, — вчера я старался показать, что тут была в общем и целом революционная неизбежность, — но если мы берем только плоскость хозяйственную, то ошибка была в том, что пролетариат брал на себя невмоготу в области хозяйственного строительства. Он не мог, при данных условиях страны, при данном состоянии своей собственной культуры, технической, производственной и организационной, централистически строить социализм, но если он это делал, если он этим путем шел, то я лично и сейчас не вижу никакого другого пути, кроме пути огосударствления профсоюзов. Одно вытекало из другого. Не в требовании огосударствления была ошибка, а в хозяйственной политике, не отвечавшей условиям.
И поэтому я, предложивший в феврале 1920 г., накануне IX съезда, перейти к продовольственному налогу от разверстки и к договорным отношениям в промышленности и получивший по этому вопросу в Центральном комитете 4 голоса против 11, после того, как мои предложения были отвергнуты, — я сделал вывод о необходимости уничтожить двойственность руководства хозяйством, т. е. о более энергичном, более быстром огосударствлении профсоюзов. И это был правильный вывод. Если мы хотим из новой политики сделать вывод для себя и для Европы, то ни в коем случае не в духе метафизики т. Рязанова насчет этих неизменных истин о профдвижении, которые он доказывал, если не в течение 36 лет, то с 1918 г. {Рязанов. 4 года повторяю одно и то же.) Разумеется, можно в течение 4 лет повторять одно и то же, если обстановка, вызывающая то, что я доказываю, не меняется. Но суть в том, что у нас произошел, как выразился Лозовский, крутой перелом в области методов организации социалистического хозяйства, а методы профессиональной работы для пролетариата связаны с методами организации хозяйства. В этом существо дела. И ошибка Рязанова в том, что за эти 4 года произошел крутой перелом, а он его не замечает и смахивает. Больше того: после того, как мы этот крутой хозяйственный пере лом, из которого вытекала необходимость перемены профессиональной политики, произвели, ЦК в силу инерции пытался сохранить старую профессиональную политику. Чувствуя, что в хозяйственной области неладно под ногами, партия в резолюции X съезда о профсоюзах формулировала мысль так, что профсоюзам руководить хозяйством невмоготу, но хозяйственного фундамента еще не трогала. Централистическое руководство через профсоюзы не выйдет, — заявил съезд, — но фундамента ВСНХовского, главкократического, еще не коснулся. Отсюда противоречивость и двойственность резолюции X съезда, которой не хватило на год. По инерции ЦК не связывал профессиональной политики с организацией хозяйства и в течение последнего года, когда уже перешел к формулировке новой экономической политики. Возьмите наказ СНК в августе прошлого года. Наказ СНК, напечатанный 11 августа 1921 г., о новой политике говорил впервые ясно и отчетливо, формулируя принципы ее, или, если хотите, не ясно и отчетливо, но более ясно и более отчетливо, чем до того. С того времени мы сделали шаг вперед. Пункт 2 этого наказа говорит: «При новом курсе экономической политики в организации государственной промышленности необходимо более решительное привлечение профсоюзов, а через них — самих рабочих к разрешению вопросов организации управления производством, организации труда» и т. д. Более решительное привлечение.
Вот где ошибка! В то время, как на практике даже заработная плата, ее регулирование, фактическое, конкретное, переходило в руки управления, мы говорим в наказе, что нужно «большее привлечение профсоюзов» к организации управления при новой экономической политике. Это в августе 1921 г. Меня некоторые товарищи спрашивали, как я могу принимать новые тезисы. Но они целиком вытекают из моей старой позиции. Я позволю себе указать, что я противопоставил этому второму тезису наказа, когда он обсуждался в ЦК. «Поскольку новый курс экономической политики состоит в переводе на коммерческие начала значительного числа предприятий и в восстановлении, в известных пределах, свободного рынка, эволюция профсоюзов в сторону огосударствления должна не только испытать задержку, но и получить толчок в обратном направлении» (8 августа 1921 г.) — вот что я предлагал. Это было ЦК отвергнуто. Я этот яркий факт привожу для того, чтобы показать, что только в конкретной связи профессиональней политики, методов профессиональной организации с ходом организации хозяйства можно найти ключ к нашему вопросу, а не в общих принципах, которые годятся будто бы на все этапы хозяйственного развития. Правда, тут Ларин говорил, что сдача в аренду не имеет значения; аренда, концессии и прочее не играют роли, — особенно потому, дескать, не будут иметь значения, что мы с буржуазией воевать будем. А Германия с Англией не воевали и не собираются воевать? А в промежутках между войнами, которые связаны с конфискацией предприятий вражеских промышленников, они, все-таки, создают предприятия друг у друга. Реформисты говорили даже, что интернационализация капитала исключает войны, что войн потому не будет, что английский капитал помещен в германских предприятиях, много французского капитала помещено в английских предприятиях и т. д. А мы, революционеры, говорили, что это вздор.
Интернационализация капитала задерживает войны — правильно, но тем самым накопляет противоречия и придает войнам катастрофический характер. Так и здесь, в отношениях между буржуазной Европой и нами. У т. Ларина коренная ошибка, однако, в другом: за вычетом арендных и концессионных предприятий, которых, мол, мало, от новой экономической политики остается лишь рыночная «игра» государственных предприятий между собою. Действительно, если возьмете номер «Известий», страницу четвертую, вы прочитаете объявления Мосторга, Гума и других государственных предприятий. Они друг с другом торгуют. Это все государственные объявления, частных объявлений почти нет. Объявления отражают нашу экономику. Что же это означает? Не закрыть ли нам четвертую страницу «Известий», чтобы эти предприятия просто канцелярским путем между собой сносились, как это было раньше, и ордерами рассчитывались бы друг с другом вместо советских бумажек? Самое простое! Ужели это был бы правильный выход? Нет, это было бы пагубным. Дело сейчас не в сдаче в аренду (какие размеры это примет, это будет зависеть от хода развития), а дело в том, что утопическая идея централизованной статистической ориентации из центра, всеобщего учета, распределения, построения, обеспечения и прочее оставлена на ближайший период. Трест, завод, фабрика, губсовнархоз ориентируются сами: нюхают, ищут, что есть в советском государстве, покупают, кто может купить, кто крепче. И Московский губсовнархоз и Питерский могут нанимать в советской иерархии одно и то же место, но у одного сегодня есть деньги, а у другого нет, один запасся, а другой не запасся.
Ориентировка рыночная, ориентировка путем коммерческой калькуляции, а не путем централистического учета — это абсолютно необходимая переходная ступень. Но эта абсолютно необходимая переходная ступень исключает возможность практического участия в руководстве предприятиями со стороны профсоюзов. Мы говорили раньше, в резолюции X съезда, не о руководстве, а о бесформенном участии, приводившем к двойственности. Теперь этого не может быть. Задача сводится к маневрированию на рынке. Поскольку мы попытались порвать сразу и целиком с рыночным прошлым, поскольку мы пытались сразу централистически охватить хозяйство, никакой спец нас не мог научить этим методам, — он их не знал. Здесь можно было строить только через профсоюзы. Они тоже не умели, но для них, по крайней мере для руководителей, принципиальная позиция была ясна. А теперь, когда мы на рынок выползли, то не потому нельзя «допускать» профсоюзы к управлению промышленностью, что испугается будто бы Рокфеллер, если Томский будет его конкурентом в русском тресте, и не вложит Рокфеллер капитала в другой трест, — нет, не потому… Причина другая. Мы уверены, что Томский интересы рабочего класса против Рокфеллера будет хорошо отстаивать, но несомненно также и то, что Рокфеллер положит Томского на обе лопатки в 5 минут в области спекуляции и в области маневрирования на рынке, — в этом-то нет ни какого сомнения. Здесь мы у него, у Рокфеллера, должны учиться. Но это повседневное маневрирование абсолютно не совместимо не только с руководством, но и с практическим контролем профсоюзов над практической повседневной работой хозяйственных органов. Конечно, возможен контроль через общегосударственные учреждения, контроль общественного мнения рабочего класса, но практически повседневный кон троль в этих манипуляциях на рынке не возможен. В этом существо дела.
С этим связан и вопрос т. Рязанова — какое отношение имеет к программному вопросу о профсоюзах маленькое со бытие на московском водопроводе, конфликт группы рабочих и спеца: спец повесился, а их предают суду. Они, — говорил Рязанов, — являются плодом ваших собственных ошибок. Очень может быть. Но существа дела это не меняет. Весь этот приговор и самый процесс есть окрик авангарда рабочего класса по отношению к рабочему классу в целом. Раз оказалось, что мы слишком малокультурны, — а ведь к этому мы свели дело последним анализом, — т. е. что мы одними собственными коммунистическими силами, централистским путем социалистического хозяйства строить не умеем и вынуждены усваивать себе методы капиталистических организаторов, путем калькуляции, конкуренции, объявлений в «Известиях» и т. д., то мы вынуждены учиться у буржуа и у буржуазных спецов в этой проклятой коммерческой сфере. Было бы смешно отрицать в связи с этим повышение роли и значения спецов в данную переходную эпоху в нашем обществе. Разумеется, спец попытается нос задрать, но мы, конечно, во-время его одернем. И мы должны сказать самым отсталым рабочим, что спец нам необходим сейчас; разумеется, он без нас по гибнет, он вынужден нам служить, но мы обязаны поставить его в такие условия, чтобы он мог служить. И то, что произошло на московском водопроводе, что означает? То, что у тех товарищей, которые там оказались, не только не было необходимой культуры, чтобы взять водопровод в свои руки, но и не было того уровня культуры, чтобы сказать себе: «я достаточно силен, чтобы держать власть над водопроводом, но недостаточно подготовлен и образован, чтобы управлять этим водопроводом» — технически или коммерчески, вое равно. Это, конечно, более низкий ценз, чем управлять самому, но он тоже еще высок, когда рабочий сознательно говорит: «всего я не могу сделать, для этого я возьму спеца и поставлю его в известные условия». Если такого уровня не обнаружим, тогда плохо совсем. И партия им грозно крикнула: «Товарищи, если вы при этом отступлении на новый рубеж, где мы должны во что бы то ни стало задержаться, иначе скатимся к капитализму подлинному и худшему, т. е. к колониальной кабале, если при переходе на этот новый рубеж вы не найдете в себе внутренней энергии, понимания и политической культуры для того, чтобы использовать орудия и методы, необходимые за тем, чтобы этот рубеж удержать, — мы погибли». И отсюда суровый приговор. Разве не бывало так, что во время отступления армия беспощадно расстреливала дезорганизаторов? Кого? Подлецов? Вовсе не всегда, нередко людей, которые растерялись, свихнулись… Расстрел был жестоким орудием предостережения другим. В хозяйственной области тоже необходимы бывают суровые меры. Не в том дело, что заграничные спецы испугаются и к нам не приедут, как изображает дело Рязанов, а в том, что мы дезорганизуем себя и свое хозяйство, когда обращаемся со спецами так, как если бы могли без них обойтись. В этом непонимании характера момента главная беда т. Рязанова… Я не знаю, заслужил ли он ту или другую кару… (Рязанов. Она от вас исходит…) Я пропустил очень много ваших дел, вероятно, весьма похвальных, и в частности то ваше выступление, за которое вас покарали. Я только сегодня услышал от вас о вашей резолюции и не знаю, только ли за нее вас покарали. Я не могу взять ручательства за правильность кары, но и не беру на себя инициативы объявлять ее неправильной. Взгляды же ваши не правильны. Вот вы написали очень хорошую книжку — «Комментарии к Коммунистическому манифесту». Это другое дело. (Рязанов. Потому что я нашел свободное время во время удаления моего из профдвижения.) Если дело обстоит так, то Рязанов этим произнес против себя самую убийственную реплику, которую можно произнести, потому что комментариев, которые он написал к Коммунистическому манифесту, никто из нас не напишет. Я не думаю, чтобы нашелся человек, который знал бы так досконально марксистскую литературу, как Рязанов — тут ему и книги в руки, — но это не значит, что он правильно применяет ее на практике. (Рязанов. Как военный министр в области политической экономии.) Может быть, военному министру не полагается писать теоретические труды в области политической экономии, и за это мы его будем бить. Вас же никто не бьет за ваши полезные комментарии, но за вашу попытку увековечить некоторые методы и перенести их на профдвижение, независимо от характера хозяйственных отношений и политической эпохи. В этом ваша величайшая ошибка.