Кризис Французской коммунистической партии.
Речь Л. Троцкого на заседании расширенного пленума Исполкома Коминтерна.
19 мая 1922 г.
Нашей комиссии была поручена выработка трех документов: резолюции по делу Фабра, декларация по тому же вопросу, т.-е. по вопросу об исключении Фабра, его газеты и всех тех, кто станет его поддерживать, и объяснительного письма в Центральный Комитет — конфиденциального характера, — для уточнения всех вопросов, вызывающих разногласия в Центральном Комитете французской партии и в Коммунистическом Интернационале.
Состав нашей комиссии вам известен. Французская партия в ней была представлена тремя товарищами, даже четырьмя (Дорио присутствовал в ней не только в качестве секретаря, но и участвовал в ее работах), которые держались не одинакового мнения, представляя различные течения, существующие во французской партии.
Исключение Фабра.
Резолюция по вопросу об исключении.
Нам возражали, говоря, что история с Фабром не столь существенна, чтобы из-за него стрелять из «тяжелой артиллерии». Я должен здесь заметить, что это возражение делал Раппопорт, которого, к сожалению, не удалось привлечь к участию в нашем заседании: его отвлекали другие дела, не могу сказать более важные, так как в настоящее время — можно сказать не преувеличивая — во всей мировой истории нет вопроса более существенного, чем вопрос о нашей французской партии. Тов. Раппопорт утверждал, что выдвижение личности и дела Фабра, на первый план совершенно не соответствует действительному соотношению сил во французской партии. Но комиссия осталась верна возложенному на нее поручению, считая, что вопрос имеет крупнейшее значение, и все происшедшее во французской партии за время, протекшее с последнего заседания Исполкома, доказывает, что мы метко попали, ударяя по Фабру и его группе.
Газета Фабра — это место встречи тех элементов, которые парализуют, подкапывают, разлагают французскую компартию. Да, это дом свиданий для элементов, враждебных коммунизму и лишь прикрывающихся его знаменем. Это нетерпимо.
Там вы найдете статьи некоего Вердье, вчерашнего члена нашей партии, уход которого не вызвал переполоха, так как он никому известен не был вне своего маленького кружка. Но партия его не изгнала. Человек этот пишет в газете Фабра статьи, где говорит, например, что Коминтерн умер от плохой жизни и делает намеки на кой-какие методы лечения секретных болезней и т. д. Этот Вердье до сих пор был официальным представителем партии в профсоюзах, он выступал там, как коммунист: его терпели, ему покровительствовал Центральный Комитет в своей официальной политике.
Вы там найдете и статьи Бенара и иных представителей мелкой буржуазии, анархиствующих, синдикалиствующих; тон их враждебный, напоминающий собою нашу полемику, например, с эсерами и меньшевиками.
Таинственное явление.
Даже после Пленума Исполкома там продолжает писать более вежливый и более умеренный товарищ, но не вышедший ни из партии, ни из Центрального Комитета: это Верфей, который пишет частенько и толкует постановления Интернационала в газете Фабра, относительно которого, однако, Коминтерном вынесено, с согласия французской делегации, принципиальное решение об исключении. И после этого член Центрального Комитета, Верфей, пишет, например, в этой газете, что восстановление в качестве членов Центрального Комитета четырех вышедших из него товарищей является воистину вредным решением, принятым лишь во имя удовлетворения честолюбия нескольких лиц. Эти люди изображают дело так — поставим точку над i — что тов. Суварин является якобы (как я это уже отметил в комиссии) во всем этом апокалиптическим феноменом, обладающим непреодолимой таинственной силой и царящим надо всеми нами, над Исполкомом; он-де нас обманывает и заставляет служить его личным целям. Вот какое представление стараются создать во Франции; не упоминая имени, они вечно повторяют: «небезызвестная личность», «всем известное лицо» и т.д.
Так изображается дело в газете Фабра. А в то же время ни на страницах «L’Humanité», ни на страницах, «L’Internationale», вы не найдете ни подлинного объяснения фактов, ни того, чтобы Верфей был призван к порядку (ведь призвать то к порядку, по крайней мере, необходимо!) Ничего там об этом не говорится, потому что товарищ Даниэль Рену, несмотря на взятое им на себя здесь обязательство, тратит свою энергию на другое. Он полемизирует с Коминтерном по поводу единого фронта, и у него не остается досуга для разъяснения французским рабочим наиболее существенных для партии вопросов.
Математическая точка.
Я располагаю довольно обильным фактическим материалом, характеризующим газету Фабра в последний период. В одном из писем Кашен сообщает, что Фабр защищает эсеров, с которыми, как вы знаете, мы уже спорим теперь не из-за принципов и теорий, а при помощи ружей и пушек. Итак, Фабр стал в этом конфликте на сторону эсеров, а нам еще говорят: вы стреляете из пушек по воробьям. Конечно, Фабр, как личность, такого внимания не заслуживает, но я думаю, что здесь никто и не преувеличивает его значения. Мы наметили математическую точку, где скрещиваются явно враждебные коммунизму течения. Да, это — точка математическая.
Фабру все равно, кого использовать: Верфея ли, этого реформиста в духе 2-го Интернационала, анархиствующего ли Вердье, или кого-либо третьего с крайней левой, или Мерика, охарактеризовать которого политически я затрудняюсь, но который, скорее всего, иронизирует в политике. Для Фабра все это одинаково. Цель его — борьба, подкоп, разложение коммунистической партии. Это — агент буржуазии внутри партии.
Нанося удар ему, мы этим самым ударили по всем тем элементам, которые стремятся к этой коалиции враждебных партии сил, и все они, как эхо, откликнулись: «мы здесь».
В нашей резолюции говорится, что исключение Фабра — это лишь начало, и что все элементы, оказывающие ему поддержку, тоже будут исключены, если подадут признаки жизни. Они их подают. Тот же удар постигнет и их.
Обязательство, взятое на себя французской делегацией.
Вам известно, что французская делегация взяла на себя обязательство большой политической важности. Все поняли это обязательство в том смысле, что отдают себе отчет в том, что вышеупомянутые элементы терпели слишком долго, что пора положить конец вредной политике блока центра с правой, связанной с Фабром и поэтому полагали, что в будущем будет лишь блок центра партии (я не говорю центристского течения) с левой, и что он будет выявлять физиономию партии.
Вот какого результата ждали; дело вовсе не в том, чтобы соблюсти формальности и юридические тонкости, чтобы не сказать двусмысленности, и формально передать вопрос в контрольную комиссию. Конечно, такая комиссия необходима там, где дело касается морали, неподчинения дисциплине и т. д., но когда речь идет о том, чтобы выкинуть из партии элементы, которые воюют с партией, то с такими элементами надо воевать и воевать до конца. Надо в печати освещать основные принципы. Ничего подобного не делается. Единственное освещение — вы найдете в газете Фабра: все объясняется там личными мотивами или московскими «указами».
Кроме резолюции об исключении, имеется еще декларация, составленная французскими товарищами, и в первую очередь тов. Селье; она принята комиссией единогласно. И наконец — есть письмо.
Оно не подлежит опубликованию. Это попытка, — я бы сказал, последняя попытка — столковаться с Центральным Комитетом партии, понять друг друга, наметить путь и ответственность за него.
Статья Рену.
Товарищи, вот статья Даниэля Рену, с которым мы совершенно дружно работали на пленарной сессии Исполкома; статья эта озаглавлена: «Против разоружения революции», это значит, против единого фронта. Даниэль Рену в данный момент не видит для себя во Франции и во французской партии иной работы, кроме оппозиции Коминтерну и мнимому «разоружению» революции. Итак, он против «разоружения революции», которое якобы проповедует Коминтерн!
В этой статье говорится: «Едва закончил свою работу национальный совет нашей партии, как вновь разгорается во всю полемика за и против единого фронта. Нам жаловаться не приходится; нарыв должен лопнуть; это дело должно быть в корне ликвидировано». Бухарину иногда ставят в упрек резкие выражения. Но ведь это не Бухарин, ведь это не я сказал: «нарыв должен лопнуть». Но мы тоже не жалуемся, и, с своей стороны, я полагаю, что Коминтерн может подхватить это выражение, его можно предпослать в качестве эпиграфа нашей дискуссии.
Бухарин с места: Очень хорошо!
Троцкий: Необходимо, чтобы нарыв лопнул! Недопустимо, чтоб Даниэль Рену цитировал или позволял Виктору Мерику цитировать на страницах возглавляемого им «L’Internationale» самые недопустимые вещи, помещаемые в «Journal du Peuple», поставленном нами вне партии. Он цитирует их сочувственно, т.-е он дает цитировать их Виктору Мерику. И в то же время тот же редактор «L’Internationale» говорит: «имеется нарыв, — это наши идеи и наша тактика единого фронта, — он должен лопнуть». И вот он вооружается ланцетом, чтобы его вскрыть.
Полагаю, что мы в свою очередь не должны препятствовать доведению борьбы до конца, и что момент для этого настал.
Что касается наших взаимоотношений с французской партией (я говорю о нашем письме в Центральный Комитет), то тут надо различать формальную, юридическую сторону и существо дела.
Течение центра.
Как я уже раньше отметил, существо дела в том, что в Центральном Комитете имеются три течения. Они не слишком ярко очерчены, не вполне еще выявлены; особенно течение центра, который зачастую предпочитает отсутствовать, примером чему нынешнее отсутствие тов. Раппопорта (смех)… примыкающего к этому течению.
Бухарин, Зиновьев (с мест): Очень хорошо сказано!
Троцкий: Чего же мы хотим? Мы хотим братского дружеского союза центра, необходимого для рабочего движения Франции, центра, представленного тт. Фроссаром и Кашеном, — если говорить о лицах, — и левой в составе элементов, возглавлявших Комитет III Интернационала во Франции. Вот наиболее существенные течения.
Мы хотим сотрудничества течения Фроссара и Кашэна, представляющего в данный момент большинство партии, с левым течением, более определенным, более выявленным, мы желаем подлинной органической связи их, и если хотите, химической. Вот здоровая эволюция партии, без крупных потрясений, без крупных расколов. Если за Фабром уйдут даже некоторые элементы, мы можем себя только поздравить. Вот и всё! Основное ядро партии останется здравым и невредимым.
Такова была наша цель, которой мы всегда стремились достичь, посредством наших переговоров с французской делегацией, посредством писем Центральному Комитету и резолюций наших конгрессов и последнего пленума.
Почему образовалась левая.
Результаты всегда были одинаковы: нам всегда удавалось прийти к формальному соглашению. Резолюции выносились почти всегда единогласно; единственным исключением была резолюция о едином фронте. Только правое крыло на страницах «Journal du Peuple» и даже «L’Internationale» и даже «L’Humanité» в запальчивости стремится истолковывать эти резолюции против нас. Мы всегда сначала надеемся и ждем, а затем разочаровываемся. Мы не получаем ни объяснений, ни ответа от центра. А затем с опозданием выплывает левое крыло, вызванное к жизни сложившимися обстоятельствами. Впечатление таково, точно в коммунистической партии воскресают фракции.
Как вам известно, мы порицали, правда, дружески, но все же порицали выход четырех товарищей из Центрального Комитета. От имени Интернационала мы провозгласили: долой фракции во французской компартии! Мы хотим, чтоб заговорила партия, мы хотим знать ее волю, а партия это — в нашем представлении — центр и левая, объединенные вместе. Естественно, что если диктуемый исторической необходимостью и интересами пролетариата блок не осуществляется, (виною тому, по нашему мнению, отсутствие воли, недостаток доброй воли центра партии) — это дает повод к возрождению левой фракции. Вот опасность, грозящая теперь будущему французской компартии.
Партия и профсоюзы.
Вопрос профессионального движения — наиболее важный.
В полном согласии с французскими товарищами мы сказали: профсоюзный вопрос — вопрос рабочего класса. Вопрос о взаимоотношениях между коммунистической партией и профсоюзами — это вопрос французской революции.
Что же мы видим?
Мы видим, что тактика остается прежней; Фроссар провозглашает ее теперь в качестве доктрины. Марсельский съезд в вынесенной резолюции пообещал — можно сказать, что лишь пообещал — возвестить новую эру, новый этап в политике нашей французской партии по отношению к профсоюзам. Он сказал, хотя и мягко, чересчур даже мягко: коммунисты не могут действовать в профсоюзах автономно. Автономия профсоюзов, конечно, признается, но не автономия коммунистов в профсоюзах.
На последней сессии пленума в Москве мы формулировали это положение еще более точно, чем Марсельский съезд; к нашей формулировке полностью присоединились тогда и французские товарищи.
Эти последние сказали: «Обождите маленько, теперь мы пойдем этим путем более решительно».
А мы видим противоположное. Во Всеобщей Конфедерации Труда коммунисты работают вместе с синдикалистами; последние, а особенно либертеры, были не то чтобы мужественнее, но независимее и крикливее, чем наши товарищи, которые вели себя всегда крайне сдержанно. И все же наличие коммунистов в профсоюзах было заметно.
С тех пор, как раскол стал совершившимся фактом, и налицо две всеобщие конфедерации труда, — компартии совсем не видно в профессиональном движении. Остались лишь анархиствующие синдикалисты да чистые анархисты, заявляющие, что профессиональное движение не имеет ничего общего с партией, что Коминтерн до конца скомпрометирован, что он жил и умер от болезни, о которой говорит Вердье, и что достаточно одного революционного синдикализма. С другой стороны, мы видим, что Даниэль Рену и Фроссар приемлют это течение и санкционируют его.
Стирание партии.
В номере «L’Humanité» от 13 апреля Рену, например, говорит, что в деле организации первомайской демонстрации, партия всецело предоставляет инициативу Унитарной Всеобщей Конфедерации Труда и «безоговорочно» окажет ей поддержку.
Итак, в момент, когда надлежит выявить перед лицом французского рабочего класса свою коммунистическую физиономию, поднять свое знамя, провозгласить свои лозунги, говорят: «наша задача, как коммунистов, — оказать безоговорочное содействие революционным синдикалистам», т.-е. анархистам, так как поскольку мы действуем осторожно или «безоговорочно», как говорит Рену, анархисты становятся все более заносчивыми. Ко всему этому Фроссар прибавляет: «Но ведь это не что иное, как традиция Жореса, мы лишь продолжаем искусную и предусмотрительную политику Жореса», говорит он в своей статье, напечатанной в номере от 18 апреля.
Так как нас вечно укоряют в приведении лишь выдержек из статей, то предлагаю товарищам, не знакомым со статьями текстуально, их прочесть целиком, так как нельзя требовать, чтобы я цитировал их от начала до конца.
Итак, в вопросе французского профессионального движения был сделан крупный шаг назад. Шаг назад также и в смысле активного действия. Не осмеливаясь предстать перед рабочим классом с коммунистическим знаменем в руках, эти люди прячутся за синдикализм. Большой шаг назад также и в области нашего ученья, — вместо того, чтобы пропагандировать коммунистические идеи, прикрываются традициями Жореса, жоресизмом! Эта традиция — не наша.
Мы очень хорошо знаем Жореса, его значение, его исторический гений, его сильные стороны. Но не менее известны нам и его слабости, его крупные слабости. Его взгляд на профессиональное движение был демократически-парламентарным, а не революционным; если следовать этой традиции во французском движении, то французской компартии грозит смерть.
Единый фронт.
Товарищи, может показаться, что во Франции нет иных вопросов, кроме вопроса о едином фронте. Во Франции, во французской компартии, против единого фронта мобилизовано все.
Действительно, этот вопрос чрезвычайно важен, но как уже сказал тов. Зиновьев вначале, — это лишь этап в борьбе за завоевание массы. Существо дела в ток, чтобы при помощи единого фронта завоевать массу.
Не забывайте, товарищи, что задача не исчерпывается раздачей газет и партийных билетов в рабочей среде. Надо приложить все старания, чтобы завоевать душу французского пролетариата.
Сегодня мы посылаем товарищей в берлинскую комиссию, завтра мы их отзовем, послезавтра мы их вновь пошлем. Это тактические маневры, необходимые и правильные, в момент, когда надо завоевать душу рабочего класса.
Вопрос о завоевании масс — единственно важный вопрос, а форма, в которой это происходит сегодня и завтра — дело второстепенное. Можно спорить по вопросам, ставить ли ультиматум завтра или послезавтра, отозвать или вновь послать наших делегатов и т. д. Все это вопросы второстепенные. Но во Франции будто нечего делать, кроме как следить за путешествием тов. Фроссара в Берлин, точно бы это был существенный вопрос. Даниэль Рену намерен спасти Интернационал от «революционного разоружения», предлагаемого нами, но он забывает полемизировать с Пиоком, Мериком и иными пацифистами, толстовцами и христианами, предлагающими подлинное разоружение революции, а вот Коминтерн предлагает «революционное разоружение» и Даниэль Рену на него нападает.
Чистка партии.
Я говорю, что было бы хорошо, если бы можно было отложить вопрос о едином фронте, — поставить крест над ним на один — два месяца. Потому что этот вопрос имеет существенное значение лишь для тех стран, где партия уже сложилась, может действовать, маневрировать, выявлять себя пред массой. В таком случае стоило бы обсуждать вопрос: поступать ли так или этак. Но во Франции, где нас атакует часть Центрального Комитета, где большинство его не осмеливается высказаться, а левое крыло ЦК только начинает выявлять свое мнение, наиболее существенный вопрос — борьба фракций.
Когда мы видим, что вместо радикальной и основательной чистки партии спорят по второстепенному вопросу, нам хочется крикнуть нашей французской партии: «товарищи, оставьте дискуссии о едином фронте: 1) потому, что для Коминтерна этот вопрос уже решен; 2) потому, что вы еще не создали орудия, при помощи которого можно было бы приступить к решению этого вопроса. Вы еще не превратили свою партию в организацию, могущую осуществлять выносимые вами решения, выполнять принимаемые вами на себя обязательства».
Чем больше вчитываешься в статьи Рену и прочих, тем больше убеждаешься в том, что вопрос о едином фронте служит им лишь предохранительным клапаном. Из партийной рабочей массы дают испаряться революционному чувству; масса чует, что тут что-то неладно, что-то надо изменить; а этому чувству дают испаряться чрез этот предохранительный клапан, каковым является борьба против единого фронта. И это в момент, на который я хочу обратить ваше внимание.
Оппортунизм Рену.
Как вам известно, Чичерин предложил в Генуе приступить к разоружению. Все ему аплодировали. Вам известно и то, что мы не пацифисты. И однако во Франции нашей политикой остались довольны все, и социалисты, и коммунисты. Конечно, коммунисты, как подлинные революционеры, поняли нашу политику правильно и потому ей аплодировали. Пацифисты же — Рену и ему подобные — тоже аплодировали, потому что этим мы удовлетворили их чувство, их пацифистские стремления. Они сказали: «большевики сорвали маску с Барту». Сказано это было Рену. Он не то, что Фабр, он оппортунист, искренний и честный реформист. По его мнению, раз Барту разоблачен, это уже хорошо.
Конечно, Чичерин, как член нашей партии, выполнял свою миссию согласно директивам нашего ЦК.
В то же время в Берлине Радек и Фроссар говорили французским пацифистам и лонгетистам, говорили Вандервельде: «разве и вы готовы бороться за разоружение»? Но те же, кто во Франции аплодировал предложению Чичерина, говорят: «Нет, нет, политика коммунистов в Берлинской комиссии враждебна коммунизму, это — разоружение революции, это единый фронт».
В тот момент, когда Чичерин заявляет в Генуе, обращаясь к представителям всех буржуазных государств: «мы предлагаем приступить к разоружению», Фроссар и Радек в Берлине спрашивают, обращаясь к мнимым пацифистам: «Стоите ли вы за разоружение?» Все это происходит на глазах у пролетариата, — что имеет громадное значение. А в Центральном Комитете французской партии этого не понимают. Не хотят понять. Да, я повторяю, не хотят понять.
Конечно, Верфей и прочие пацифисты заинтересованы в разоблачении Барту. Это облегчает им парламентскую борьбу с ним. Это, некоторым образом, подготовляет почву для левого блока во Франции. Но ставя социалистам напрямик вопрос: «А вы за разоружение? Что предлагаете вы? Сторонники ли вы активного действия в пользу разоружения? Мы — сторонники его», мы этим самым разоблачаем пацифистов. Поставив им в Берлине такой вопрос, мы этим самым разоблачаем пацифистов в социализме.
А пацифисты французской компартии хотят разоблачения Барту, но не хотят, чтобы их самих разоблачили в партии. Вопрос о едином фронте представляется им «разоружением революции». именно потому, что разоружают в партии их, пацифистов.
Бухарин (прерывает): правильно!
Организация партии.
Троцкий — Теперь по вопросу об организации.
Прежде всего об олигархии; ведь нас упрекают в том, что мы проповедуем (или «Москва». проповедует) олигархию, централизм.
Что видим мы во французских профсоюзах? Мы видим там группировки революционных синдикалистов, так называемых революционеров, блокирующихся с анархистами.
Какова их программа? Обычно ссылаются на Амьенскую хартию, которая не дает ответа на жгучие злободневные вопросы. Ссылаются для вида. Революционные сиьдикалисты имеют готовые ответы на все вопросы. Этого достаточно.
Кто контролирует эти группы? Организации, их контролирующей, не имеется.
Профсоюзы — крупные массовые организации; они открыты для всех рабочих без различия партий, течений, религий и т. д.
Но кто и по сей день руководит этими профсоюзами? Анархисты, либертеры, революционные синдикалисты. Под чьим контролем находятся эти элементы? Они образуют партию, которая является кружком без программы, без организации, без устава, без контроля. Нельзя отрицать, что это тоже своего рода партия, которую, пожалуй, можно сравнить с организациями американских капиталистов, орудующих тайным механизмом, овладевающих избирательной машиной, диктующих ей свою волю.
Вот так и революционные синдикалистские и анархистские элементы диктуют свою волю французскому рабочему движению.
Что же касается нашей партии, то она в профсоюзах и не появляется. Она говорит: «Это не мое дело. Это не моя область». И предоставляет свободу действия политическим конкурентам. А конкуренты эти — революционные синдикалисты и анархисты; они довольно ловко орудуют в этой среде, эксплуатируя весьма распространенное во Франции чувство независимости. Каких только автономий во Франции не требуют! Автономии профсоюзов, провинций, печати, автономии Фабра в деле отравления партии и т. д.
Итак, анархисты и анархиствующие овладели положением. Это не партия, а секта. Я говорю, что французскими профсоюзами в настоящее время руководит секта.
А в партии мы констатируем явления, которые пока лишь симптомы, но симптомы весьма опасные.
Странный «политический» доклад.
Возьмем хотя бы Сенскую федерацию, самую сильную из всех. Она якобы стоит на крайней левой. Секретарь ее Жорж Пиок… Это поэт, которому свойственны превосходные качества. Я наблюдал его во время войны: он сочинял весьма приятные стихи в период, когда свирепствовала шовинистическая эпидемия. Я читал эти стихи с удовольствием…
Но, товарищи, разве не опасный симптом, что он представляет крупнейшую и влиятельнейшую федерацию нашей французской партии? Да еще федерацию, претендующую на крайнюю левизну.
Пиок-секретарь сделал «политический» доклад, текст которого лежит предо мною. Я прочел его внимательно и хотел бы обратить внимание всех на этот политический доклад секретаря одной из важнейших федераций; в этом докладе говорится, что наша партия должна быть… цитирую дословно: «Коммунизм — это организованная и мирная форма любви»… (Продолжительный смех)… «Необходимая методическая организация докладов, посвященных и проповедующих не только коммунизм, но также и гуманизм, столь необходимый для улучшения характера граждан»… (хохот)…
Да, и все в том же духе! Я бы мог привести еще целый ряд цитат. Так, например: если в нашей партии происходят раздоры, «то это в силу пережитка в ней духа войны». Когда Пиока обвиняют в пацифизме, он называет это «ссориться» с ним. Все это, по мнению Пиока, пережитки буржуазного духа войны; так как необходимо, чтобы партия стала воистину великим содружеством, великим братством и т. д. и т. д., потому что коммунизм: «это организованная и мирная форма любви»…
Но, товарищи, примите во внимание, что я цитирую ведь официальный документ; это же не поэма о войне, тут есть подпись: «секретарь федерации Жорж Пиок, 12 марта 1922 года»! Писано это не век тому назад! Вот когда читаешь подобные вещи, то действительно чувствуешь себя «революционно разоруженным», пользуясь выражением Даниэля Рену. А ведь это было представлено, обсуждено и принято в мае месяце. Вот каково положение в Сенской федерации.
Превосходная резолюция левой.
А что делает тов. Фроссар?
Он пишет федерации письмо, говоря, что нам известно, сколь неутомимо трудится друг Пиок, известно его красноречие и т. д.. Да, он весьма красноречив, особенно, когда говорит об организации любви…
И вот, я вас спрашиваю: может ли генеральный секретарь партии поддерживать секретаря федерации, являющегося с подобным документом?
С другой стороны, вот декларация, вот резолюция оппозиции по поводу этого «политического» доклада. Это — превосходный документ. Здесь попадаются исторические толкования, которых я не разделяю, но сам по себе документ превосходен. Подписан он многими товарищами; назову лишь несколько известных нам имен: Март Биго, Амеде Дюнуа, Годоннеж, Кер, Лорио, Мерсие, Рейно, Трэн, недавно побывавший здесь, Росмер, Томази, Вайян-Кутюрье. Вот имена товарищей, подписавших этот энергичный протест.
Товарищ Фроссар усиленно поддерживает Пиока, он извиняется, что не может присутствовать на съезде, но поддерживает его письмом, носящим политический характер.
А эта крайняя левая федерация, представленная таким секретарем и не контролируемая определенным течением Центрального Комитета, после весьма беспорядочной дискуссии вотирует доверие Пиоку. А оппозиция, несколько имен которой я процитировал выше, остается оппозицией, остается меньшинством.
Но я вас спрашиваю, товарищи: разве мы на стороне Пиока, разве мы на стороне Сенской федерации, в том виде как она представлена Пиоком? (Я говорю так, потому что Сенская федерация сама по себе стоит гораздо большего, чем ее представитель, у нее превосходное будущее, хотя бы в данный момент она и была представлена таким образом). Разве мы сторонники способа действия тов. Фроссара, поддерживающего Пиока? Нет, я утверждаю, что мы, или, по крайней мере я, целиком на стороне оппозиции, на стороне товарищей: Март Биго, Дюнуа, Годоннеж, Кер, Лорио, Мерсие, Рейно, Трэн, Росмер, Томази, Вайян-Кутюрье.
Могут сказать и наверно скажут: «Но ведь это начало фракционизма». Да, и это является опасностью, величайшей опасностью даже возможного раскола. Но, как спасти партию от подобного раскола? Естественно, энергично призвав партийный центр следовать принятым решениям международных конгрессов и пленума Исполкома.
Друзья диссидентов.
Я уже вам говорил о необходимости и полезности блока центра с левой. Такого блока мы желаем. А вот Рауль Верфей несколько скромно, но все же достаточно ясно говорит о «перегруппировке во французском движении». Смысл этого, приблизительно, таков: в социалистической партии происходит борьба течений, борьба между лонгетистами и реноделистами; и Верфей наивно заявляет: «Интернационал толкает нас на путь единого фронта, “к органическому слиянию” не только с Лонге, но и с Реноделем; что касается меня, Верфея, то я согласен лишь на Лонге!» Он готов следовать за нами, но лишь до известного этапа: он приемлет «органическое слияние» с Лонге, но не с Реноделем! Он дает понять, что того же взгляда держится и Лонге, что они снова встретятся. Таким образом подготовляют изоляцию левого крыла партии.
Изоляция левого крыла и блок центра не только с нынешней правой, но и с лонгетистами начинается с области идейной, но грозит перейти и в организационную! Изоляцию левого крыла они считают, вероятно, необходимым предварительным условием для восстановления былого единства. Пожалуй, без Реноделя и Альбера Тома. О Реноделе Верфей не говорит, он говорит лишь об Альбере Тома. Интернационал, видите ли, толкает его в сторону Альбера Тома! Он не согласен на Альбера Тома!
Товарищи, в настоящее время положение во Франции выявилось чрезвычайно ясно. Есть два возможных блока: центра с левой или центра с правой, уже связанной с лонгетистами.
Партийная печать.
В то время, как эта подготовительная работа производится со всей энергией, партийная печать не отражает позиции Интернационала. Ни «L’Humanité»,» этот мощный орган рабочего движения, ни «L’Internationale» не отражают коммунистическую мысль по самым жгучим вопросам. В «L’Humanité» вы только и находите, что нападки на единый фронт.
А затем, когда вопрос уже решен и Росмер дерзает выступить с двумя-тремя статьями, Виктор Мерик спрашивает: «Какое право имеет Росмер писать, цитировать, критиковать? Ведь он — не редактор, не директор, не лидер»!
А товарищ Росмер, энергия и личная скромность которого нам хорошо известны, отвечает: «Да, я обыкновенный партийный работник, но я имею кое-что сказать, и я стучусь в дверь своей газеты. Если вы не согласны со мной, киньте мою статью в корзину, но разве для того, чтобы высказаться, надо обладать специальным мандатом?» Да ведь это мандаринство! Значит, есть мандарины вроде Виктора Мерика, например, ссылающиеся на специальные удостоверения лидеров. Существует определенный образ мысли, определенная психология, предназначенная для передовиц! И Виктор Мерик спрашивает: «Разве ты создан для этого занятия? Ведь у тебя нет удостоверения!»
Мы требовали в письме, чтобы эта яростная полемика, направленная против Интернационала и его решений, была прекращена. Нам отвечали: «В силу дисциплины мы приемлем единый фронт». Как это понять?
Принять по соображениям дисциплины, очевидно, значит: ежедневно яростно нападать на страницах «L’Humanité». А когда Фроссара, например, посылают в Берлин, то это «в виде исключения».
Значит, общее правило — нападки на Интернационал. Исключение — проведение в жизнь его резолюций. И это называют дисциплиной действия.
Вернемся к факту, который нам всегда бросают в упрек: Интернационал плохо осведомлен. Мы плохо осведомлены! У нас только и есть, что обрывки статей, цитаты специально подобранные хорошо известной дьявольской личностью… (хохот).
Селье (с места): Это так и есть.
Троцкий: Как вы сказали?
Селье: Это так и есть: вы получаете информацию только из газетных статей, а вы сейчас увидите, сколь этого недостаточно для суждения о жизни французской партии. Я к этому сейчас вернусь.
Троцкий: Дорогой товарищ Селье, ведь здесь не идет речь о жизни французской партии, речь идет о поведении Центрального Комитета французской партии! (Голоса: очень хорошо!)
Информация Исполкома.
Во французской компартии имеются тысячи превосходных элементов, на которые можно всегда расчитывать в деле социальной революции. Мы в этом уверены. Но что касается внутренней жизни партии, то мы говорим, что французские рабочие достойны более твердого, более энергичного и более внушительного руководства. Что касается коммунистической доктрины, то мы спрашиваем — и это вопрос не второстепенного характера — разве французский пролетариат и его партия ведут себя согласно положениям и уставу Интернационала? Да, или нет? Я повторяю, вопрос этот — самый важный в мировой политической жизни в данный момент.
Но нам говорят, что мы плохо осведомлены. Товарищи, во Франции выносят суждение по поводу поведения наших немецких товарищей в Саксонии. Мерик и Рену и другие считают, что это революционное разоружение. Верфей пишет в одной из статей, что наше правительство в России совершило много ошибок. Совершенно верно! И что мы способны совершить политические ошибки и в Интернационале. Опять таки верно! Таким образом, мы взаимно друг друга проверяем, и я полагаю, что мы осведомлены не хуже других партий Интернационала, раз мы имеем возможность созывать в Москве заседания, подобные нынешнему, где присутствуют французские товарищи.
На конгрессах резолюции выносились всегда с согласия французских товарищей; единственным исключением служит единый фронт. И все-таки нам настойчиво повторяют: вы плохо осведомлены, вы не читаете наших статей (говорит так преимущественно Виктор Мерик, но и другие тоже). Вы читаете лишь маленькие выдержки… Во Франции творят легенду непогрешимого Интернационала, нечто вроде теории конституционной монархии, где монарх от природы непогрешим, но плохо осведомлен, окружен плохими советниками. Что этим хотят сказать? Это значит, что монарх примитивен и глуповат, добр и благожелателен, но плохо осведомлен и до такой степени наивен, что не может различить информации полной от неполной. Для него подбирают выдержки, ему преподносят резолюции, он прикладывает свою руку, — вот и все! (хохот).
Бухарин (с места): Суварин — Распутин! (хохот).
Троцкий: Но, товарищи…
Суварин (с места): смешнее всего то, что пишут и печатают это вполне серьезно, выводят в слове каждую букву…
Троцкий: Товарищи, нельзя же все-таки продолжать преподносить французским рабочим вопрос в таком виде!
Блок центра с левой.
В компартии, т. е. в той части партии, которая включает в себе руководящих товарищей, элементы наиболее зрелые, имеются и элементы разнородные. Есть превосходные элементы, прошедшие через II Интернационал, прошедшие школу политического воспитания, обладающие некоторым политическим опытом, что весьма необходимо для рабочего Движения. Но есть и элементы более молодые, вожди, лидеры и пропагандисты, не обладающие подобным опытом, подобными навыками.
Поэтому Интернационал поступал разумно и правильно, стремясь удержать в новой компартии зрелые элементы, воспитанные II Интернационалом. Когда, например, произошел конфликт с Серрати, мы два, три, десять раз ставили себе вопрос; мы говорили себе: надо поступать осторожно, — Серрати представляет собой нечто, некую традицию, вокруг него группируются весьма полезные элементы. Отвергнуть Серрати — значит пойти на раскол, который может оказаться весьма вредным для движения, надо итти на уступки и т. д., и т. д.
Так же ставился вопрос, когда речь шла в Германии о Леви, а в Чехо-Словакии о Шмерале. Вы знаете, что в разных партиях результаты оказались разными. Мы пришли к различным результатам.
В Италии произошел раскол; наша партия в момент выхода была в меньшинстве. Но теперь, надеюсь, она близка к тому, чтобы превратиться в подавляющее большинство итальянского рабочего класса.
В Германии Леви вышел с маленькой группкой интеллигентов, а в коммунистической партии после раскола осталось большинство старой коммунистической, партии.
В Чехо-Словакии мы сохранили внутри коммунистического движения Шмераля и идеологически близкие ему элементы; полагаю, что это весьма полезно для коммунистического движения в Чехо-Словакии.
Грядущие перспективы.
Итак, способы и возможности бывают разные. Не исключена опасность и неудачного раскола в той или иной стране: в силу обстоятельств, вопреки нашей воле, раскол может произойти так, что изолированным окажется левое крыло.
Но как бы не сложились обстоятельства, в конечном счете победу одержим мы. Для нас это вполне очевидно. Произойди раскол в Чехо-Словакии по той или иной линии, это означало бы лишь то, что мы действовали искусно или неискусно: но так или иначе, а в конечном счете мы завоюем подавляющее большинство пролетариата. Конечно, это не значит что для нас безразлично — действуем ли мы правильно или неправильно.
Но во Франции — я возвращаюсь к мысли, высказанной мною еще в начале доклада, — мы живейшим образом заинтересованы в том, чтобы привести к слиянию, спаять блок, достичь политического единства центра, — течения Фроссара, Кашена, Рену, Селье и левого крыла. Нам говорят, что левая идет неправильным путем. Если это так, то Интернационал в любой момент готов ей на это указать, как это было в момент выхода четверки. Говорят, что тот или иной товарищ из рядов левой произнес неудачную речь. Если это так, то приходится пожалеть, необходимо проверить. Но в конечном счете, левая искренно желает правильно отражать коммунизм, Коммунистический Интернационал. Это факт.
Левое крыло полно благих намерений, а если оно совершает промахи (оно и дальше будет их совершать, я в этом уверен, потому что все не без греха), то Интернационал всегда может его проконтролировать, приложив свою мысль и свой коллективный опыт. И левое крыло в своем большинстве всегда подчинится.
Что касается центра, то мы действовали в отношении его всегда очень осторожно. Если бы я имел возможность здесь привести все письма, написанные Исполкомом, письма полу-частного характера, написанные отдельными товарищами, вынесенные нами резолюции; если бы я напомнил вам наше предусмотрительное отношение, всегда продиктованное надеждой достичь наилучших, как для Интернационала, так и для французского движения, результатов; если бы я все это вам процитировал, я, вероятно, освежил бы в вашей памяти подлинно братские и дружеские усилия, которые мы делали, чтобы никого не задеть и достичь желанных результатов самыми мягкими способами.
Против правой.
А я, — если позволите мне сказать несколько слов по поводу меня лично, — был сторонником величайшей осторожности в этом смысле слова. Все вы, вероятно, еще помните, что накануне III конгресса кое-какие элементы французской молодежи и Люксембургского движения нападали на Фроссара. Один из них говорил: «Надо его исключить» (это говорил люксембургский товарищ). Мы защищали Фроссара от всего сердца, и поступили бы так и завтра, если бы кто-нибудь этого потребовал. Это свидетельствует, если вообще требуются подобные доказательства, что мы готовы бороться за единство партии. Но мы готовы бороться против правой, которая является угрозой для единства партии, и не намерены бороться против левой.
Единство центра с правой против левой не имеет никакой цены. Это — смерть французского коммунизма. Единство центра с левой, — это будущее французского коммунизма. Провозгласить это необходимо теперь открыто, а не втихомолку.
До сих пор мы это делали втихомолку, и это ни к чему не приводило. Сегодня необходимо заговорить более энергично. Если я заговорил таким языком, если мы написали письмо в терминах более сильных, чем раньше, то это потому, что мы считаем положение весьма серьезным, весьма критическим во Франции.
Я полагаю, это, быть может, последняя возможность достичь результатов, благоприятных для французского пролетариата, избежав крупных организационных потрясений, избежав раскола, который может оказаться гибельным на месяцы, и, кто знает, пожалуй и на годы.
Вот почему я приглашаю вас санкционировать наше письмо и привлечь внимание Центрального Комитета и французской рабочей массы к необходимости «вскрыть нарыв», как говорит Даниэль Рену.
Пусть нарыв лопнет! Пусть недоразумение рассеется и во Франции поймут, что Коминтерн приготовляет, обсуждает и решает вопросы французского движения с полным сознанием серьезности, первостепенной важности этого дела; пусть поймут, что руководит им не чувство — я уж не говорю о пристрастии личного характера — не временное настроение. Мы стоим теперь перед новым этапом, после ряда подготовительных, нами уже пройденных этапов. Теперь необходимы более энергичные, более решительные методы, их мы и предлагаем. (Аплодисменты).
Заключительное слово тов. Троцкого.
Мы выслушали весьма любопытную речь Луи Селье, пытающегося изложить современное положение вещей во французской компартии.
Конечно, и полезно и необходимо объяснять эволюцию политического положения, но мы — партия революционная и должны не только объяснять, но стремиться изменять это положение.
Маркс когда-то сказал, что дело не только в том, чтобы мир толковать, но и в том, чтобы его изменять. В первую очередь, это применимо к нашей партии.
Правы те, кто говорит, что настоящее определяется прошлым. Бывают, пожалуй, и личные конфликты, трения, недоразумения и т. д., и т. д., но что бы там ни было, положение таково, как оно есть.
К сожалению, в речи Селье я ничего не слыхал, — а ведь это то и есть единственно важное, — о средствах, при помощи которых он надеется достичь изменения существующего порядка вещей.
Фатализм центрального комитета.
Он говорит: «путем серьезной работы». Да, но надо наметить методы этой работы. А Селье приходит к выводам, которые я назвал бы, пожалуй, фатализмом.
Он говорит: «Если бы руководство партией перешло в руки левой, она поступала бы точно так, как поступаем мы, представители центра».
Почему? Очевидно вы считаете, что политика Центрального Комитета всецело определяется положением, что поведение его есть максимум коммунистической воли и активности, и что даже самые решительные коммунистические элементы, попав в положение Центрального Комитета партии, не смогли бы сделать ничего иного, как продолжать то, что мы видим сейчас. Нет, я держусь иного взгляда.
Мы упрекаем Центральный Комитет в пассивности, в фатализме, — как бы это выразиться, — в том, что он чувствует внутреннюю потребность оглядываться на прошлое| всматриваться в корни, толковать промахи, ошибки и т. д.
Дело не в этом!
Эволюция, конечно, происходит, но в процессе эволюции бывают кризисы. Эволюция партии совершается не только путем молекулярной работы внутренних сил, но и путем кризисов, потрясений, результаты которых зависят от поведения и воли Центрального Комитета. Он должен сказать: «Прошлое наше определялось такими-то и такими-то причинами; ныне пришел час начать новую главу». И действительно, момент этот наступил.
Бывают моменты, когда от воли 3—4—5 членов партии зависит будущее ее на целые годы. То обстоятельство, что 3—4 или 5 лиц могут сильно влиять на партию в настоящий момент можно объяснять прошлым. Можно дать прекрасное марксистское объяснение того факта, что 1—3 или 5 лиц определяют в значительной степени судьбу партии на целую эпоху. Но факт налицо: пролетариату нужна партия; партия выработала программу, создала организацию, выделила Центральный Комитет. В тот или иной момент, когда положение неустойчиво, еще не определилось, когда приходится выбирать между двумя, тремя путями, то Центральный Комитет, люди, стоящие во главе партии, имеют громадное значение. Такой именно момент и переживает французская партия.
И вот я говорю, что от того, как завтра будет вести себя во Франции тов. Селье, например, сильно зависит судьба нашей французской партии, судьба французского пролетариата.
Значит, недостаточно, объяснять, надо намечать тактику, поведение, политику.
Нам говорят: «Левая тоже совершила не мало промахов; то, что вы вменяете в вину центру, есть следствие ошибок, совершенных левым крылом; взять хотя бы Пиока: ведь это левое крыло откопало и поставило его на ответственный пост».
Допустим. Но ведь я рассматриваю существующее сегодня положение в Сенской федерации.
Течения в партии.
Вот вам документ, и документ существенный: «политический доклад» Жоржа Пиока. А вот и предложение, внесенное левой, резолюция, скрепленная подписями товарищей, которые кое-что да значат в движении. И, наконец, письмо Фроссара.
Товарищ Лесьяг нам говорит: «Не надо понимать вещи слишком математически: правая, левая, центр». Это верно лишь при психологическом анализе положения партии. Но пролетариату должно быть ясно политическое лицо партии.
Конечно, есть много различных оттенков, но если их расценить политически, эти промежуточные оттенки и течения, то можно наметить три-четыре точки, вокруг которых группируются эти оттенки и течения. В данный момент, в случае с Пиоком, мы различаем центр, представленный Фроссаром, и левое крыло, представленное теми, кого я уже называл. В Сенской федерации имеется также «крайняя левая» и правая, представленная Пиоком. «Крайняя левая» свидетельствует об отсутствии у него программы, вверяя руководство Пиоку.
А кто покровительствует «крайней левой» и правой? К сожалению, никто иной как Фроссар пишет вышеупомянутое письмо в момент политического кризиса, когда дело вовсе не в том, как сказал один из товарищей, чтобы дать уйти Пиоку, задев при этом его достоинство и т. д… Никто не требует, чтобы оскорбляли Пиока, дело вовсе не в этом. Никто не требует и его исключения: пусть себе остается редактором наших газет… хотя бы для поэзии, например. Не примите это за вносимое мною предложение, я вовсе не уполномочен выдвигать редакторов, особенно в области поэзии, но повторяю, что его можно прекрасно использовать, как поэта и литератора. Но дело не в этом: вопрос в том, как может Пиок занимать пост секретаря Сенской федерации?
Голос с места: — Он этот пост покинул.
Троцкий — Он этот пост покинул в результате нападок со стороны левой. А Фроссар в это время создал некоторое замешательство. Он сказал: «да, товарищи, вы правы, говоря: Пиок не годится для представительства партии, он не пригоден для ответственного поста». Если уж это необходимо, можно было попутно указать, что у Пиока есть свои заслуги. Но ведь дело не в учтивости; когда-то, полемизируя с Жаном Лонге, мы упрекали его в том, что он подменил политику учтивостью, — и действительно, таковы манеры Лонге и многих других французов.
Учтивость и любовь.
Учтивость во Франции — крупная политическая сила. У буржуазии это способ обволакивать революционные элементы, выходящие из массы. Их окружают, научают чтить формы учтивости, не слишком резко высказывать свои идеи. Особая атмосфера учтивости царит в парламенте и т. д. Мы видали, как многие элементы из рабочей среды вошли в парламент, чтобы выявить боль и ненависть рабочего класса к угнетателям: и оказались окутаны созданной веками учтивостью, я бы сказал, были политически ею парализованы.
Я отнюдь не считаю обязательной грубость в отношениях между товарищами. Так, например, с согласия тов. Бухарина мы смягчили несколько выражений в составленном им тексте, так как они казались нам слишком резкими, но все это с соблюдением политического фона, принципиальной сущности.
Но в поведении тов. Фроссара этого фона я не вижу.
Мы стоим пред лицом борьбы. «Крайняя левая» говорит: «Пиок наш представитель». А ведь французским рабочим совсем непонятно, почему «крайняя левая» представлена Пиоком. Для нас и прочих марксистов это свидетельствует о том, что «крайняя левая» совершенно запуталась.
Имеется левая, которая в данном случае представляет собой течение Интернационала и представляет его превосходно. Ее циркуляр подписан рядом имен, несущих ответственность пред партией; они говорят то, что думают, а то, что они думают, по-моему, вполне правильно, Имеется Пиок, который делает политический доклад на тему о морали, — он сам его так называет в подлинном смысле этого слова, — он проповедует любовь и в то же время скрежещет зубами против левого крыла, и ядовито на него инсинуирует. Должен сказать, что проповедники нравственности и любви всегда орудуют таким образом (хохот).
Мнение Интернационала.
То, что происходит в Сенской федерации, носит весьма символический характер. И вот я вам говорю: чего вы хотите от Интернационала? чтобы он поддержал своим авторитетом Пиока и «крайнюю левую»? Нет. Левое крыло? Да.
Товарищ Фроссар, выскажите свою мысль прямо. Вы говорите, — Пиок хороший оратор? Превосходно. Он оказал услуги. Хорошо. Но политику-то его вы одобряете или порицаете? Предлагаете ей следовать или осуждаете? Вот, как стоит вопрос.
Селье: Тов. Троцкий, он скажет нет, он не одобряет политики Пиока.
Троцкий: Этого то мы и хотим. В письме мы предложим ему, наконец, это сказать. Ведь до сих пор он молчит, подобно товарищу Раппопорту, воздерживающемуся от участия в заседании. Вот где беда! Но обещаю вам, мы постараемся, чтобы и Раппопорт высказался…
Нам говорят: «но ведь Пиок произнес прекрасную речь на собрании женщин, он говорил там не только глупости, но и превосходные вещи». Если хотите, вот тут-то и кроется опасность. Потому что, если бы Пиок говорил только глупости, то ни у кого бы и мысли не явилось вверить ему ответственный пост. Но он овладел несколькими превосходными формулами, он красноречив, он говорит на многих собраниях, над ним развивается партийное знамя. Рабочие и работницы привыкают смотреть на него, как на представителя партии, который вершит дела, просвещает их насчет социальной революции. И вот в момент, когда надо высказаться по вопросам, касающимся жизни и смерти, он использует свой престиж, чтоб повести рабочих по ложному пути.
Если бы он занимался только литературной критикой, у него бы не было политического престижа, этой опасности не существовало бы, Пиок был бы безвреден. Но тот факт, что он занимает пост, весьма серьезен, хотя бы это и объяснялось прошлым или, пожалуй, ошибками левого крыла, как это утверждают некоторые. Суть дела в том, что ныне левое крыло на него нападает, а центр защищает. Это характерно для существующего политического положения.
«На нас нападают, — говорят нам, — вот мы и защищаемся. Производимые на нас нападки заставляют многих занять позицию, враждебную Коминтерну».
Я отнюдь не вынес такого впечатления, — конечно, я читаю не все, что пишется во Франции, — что на вас нападают, а вы только защищаетесь. Я совершенно не вынес такого впечатления!
Роль центра.
В руках партийного центра и «L’Humanité» и «L’Internationale». Выявить свои идеи на страницах «L’Humanité». является делом крайне трудным даже для Коминтерна.
Селье: (прерывая): Разве статьи Кашена вас не удовлетворяют?
Троцкий: Поскольку дело касается национальной обороны, борьбы с буржуазией, с буржуазным милитаризмом «L’Humanité», можно сказать, непогрешима, но ведь этого недостаточно для определения ориентации и будущего партии.
В данный момент эволюция партии ставит ряд вопросов и если мы не дадим ответа на них, то даст свой ответ правая, присоединяя этот ответ к общим формулам Кашена и прочих.
Когда дело касается существенных вопросов, Кашен не высказывается, Фроссар не высказывается. А вот Верфей высказывается. Он ловко использует престиж, созданный статьями Кашена, так как он принадлежит к той же партии, что и последний. Не высказываясь по поводу поведения Верфея и Пиока, Кашен оставляет свободу действия правой.
Мы отнюдь не отождествляем центра с правой. Мы обвиняем центр в том, что своим воздержанием по самым жгучим вопросам он развязывает руки правой. Вот в чем состоит наше обвинение.
Личные недоразумения известны и нам. Все мы люди, все человеки. Личный вопрос прекрасно известен и нам; он выплывает всюду, поскольку нравственность граждан еще не усовершенствовалась согласно системе, проповедуемой Пиоком. (хохот). Но все же эти личные трения происходят на политической арене, и в первую очередь надо дать ей оценку. А кроме того, личные моменты принимают преобладающее значение, то или иное течение избегает ясности и не выявляет своей платформы в основных вопросах. Вот в чем беда.
Партия и профсоюзы.
По поводу профсоюзов нам говорят: «не забывайте, что во Франции вы имеете дело с пережитками прошлого, с синдикалистскими и анархистскими традициями, не воображайте, что во Франции дело обстоит так, как в Германии». Смею утверждать, что эту сторону французской истории я, будучи иностранцем, знаю весьма недурно. Я провел начало войны во Франции, я работал там вместе с синдикалистами; такие люди, как Монатт и Росмер, были моими лучшими друзьями. Мы вместе вели кампанию против шовинизма. Отец Бурдерон и товарищ Сомоно не раз, бывало, мне говорили: «Но ведь вы работаете против партии, вместе с анархистами и синдикалистами»! А Бурдерон говорил: «я не желаю обсуждать с анархистами вопросов, касающихся партии».
Что касается меня, я должным образом оцениваю синдикалистскую школу во Франции; школа эта недурная. Но одно дело признавать значение ее традиций, а другое благочестиво преклоняться пред ними.
В «L’Humanité» вы найдете синдикалистские резолюции и статьи, направленные прямо против нас и помещаемые без каких бы то ни было комментариев. Почему же партия не отвечает? Чтобы не задеть синдикалистов. Но ведь этим вы поддерживаете их предрассудки, пережитки прошлого, усиливаете их влияние на рабочее движение за счет партии.
Революционная подготовка.
Вместо того, чтобы рассылать «буллы», сказал нам один товарищ, надо серьезно работать. Простите, но формула эта весьма туманна, она несколько пуста. Ведь «буллы» это еще не вся работа, это маленькое орудие в работе. Мы указываем центральному комитету, что мы в данный момент подразумеваем под серьезной работой. Что вы подразумеваете под словом «булла»? Разве мы не беседовали с французскими товарищами, с французской делегацией, с Кашеном, Рену, с вами? Разве французские делегаты не взяли на себя обязательств?
Здесь коснулись вопроса о революционной подготовке. Разве во Франции располагают досугом для подготовки? Произойдет ли французская революция завтра или послезавтра — мне неизвестно. Я полагаю, что она гораздо ближе, чем это думают. Полагаю, что в эту эпоху, ознаменованную победой союзников и международным разбоем, она будет там более катастрофичной, чем где бы то ни было.
Независимо от того, суждено ли разразиться катастрофе завтра или послезавтра, сколько времени остается у вас для подготовки партии?
Я не сомневаюсь, что вы готовы выполнить свой революционный долг, поскольку дело касается благих намерений и личного мужества… Но ведь здесь идет речь о более совершенной подготовке.
В чем опасность? В том, что вплоть до наступления критического момента щадят престиж и репутацию тех, кто в решительный момент обернется против нас. Вот, где опасность. Этот вопрос надлежит обсудить и вырешить.
Раскол в партии был бы бедой, но раскол в разгаре революции мог бы повлечь за собой поражение.
Мы говорим: если в партии существует необходимость раскола, исключения, чистки, это должно-быть сделано во время; элементы, вполне созревшие для исключения, должны быть исключены, чистка должна быть произведена в. благоприятный момент. Незачем откладывать это, как это делаете вы. Вы вечно отсрочиваете момент принятия энергичных решений, хотя бы и строго ограниченного характера, как, например, при исключении Фабра. Постоянно откладывая, вы рискуете так дотянуть вплоть до революции. Этим вы откроете в решительный момент дверь врагу.
Вот о чем мы говорили в нашем письме.
Ошибки большевиков.
Поговорим о наших правительственных ошибках. На страницах коммунистической французской печати Мерик и Верфей пишут: «сами большевики сознают, что совершили много правительственных ошибок, они также их могут совершить, вмешиваясь в политику Интернационала».
Конечно, никто не претендует на непогрешимость папы. Непогрешимость партий не бывает.
Но есть ошибки и ошибки. Ошибки, совершенные нами в правительстве, — это ошибки первого пролетарского правительства. У нас не было образца, который помог бы нам их избежать. Мы их совершаем, мы их толкуем и обсуждая их в Ц. К. партии, мы говорим: «Должны ли мы признать такой-то акт ошибкой, или прямым следствием создавшегося положения?» Эти акты быть может простительны, но мы открыто считаем их ошибочными, дабы на нашем примере учились рабочие Франции, Германии и других стран; мы говорим: «если уж нам суждено совершать ошибки в отсталой стране, пусть наши промахи пойдут на пользу другим». Вот почему мы кричим: «Мы делаем ошибки! Осторожней! Остерегайтесь! Берегитесь!»
Голос с мест: — Хорошо сказано.
Троцкий: Но ведь ошибки, совершаемые ныне французской партией, не новы. Они уже известны, хорошо известны, занесены в каталог.
Нам говорят, что мы зовем на путь ошибок. В действительности же, мы рекомендуем лишь лекарство против хорошо известных ошибок.
Грядущие задачи.
Товарищ Лесьяг говорит, что мы недостаточно проанализировали вопрос о едином фронте в письме, адресованном партии. Это правильно. Но объясняется это тем, что письмо было посвящено вопросам, служащим объектом спора между французской партией и Исполкомом Коминтерна. А вопрос единого фронта уже вырешен, тактика его уже применяется. Вопрос о едином фронте в нашем письме задевается, так сказать, лишь попутно. Мы говорим, что и во Франции нужна печать, которая бы защищала наши резолюции, а не только такая, которая бы на них нападала, и что не следует саботировать то, что обязались делать.
Но я согласен с тов. Лесьяг: надо написать и другой документ, где бы анализировался проделанный в области единого фронта опыт, международный опыт, способствующий правильному освещению и исправляющий ложную интерпретацию, даваемую во Франции. К нашему письму можно прибавить примечание: «Что касается единого фронта, то этому вопросу будет посвящено следующее письмо Исполкома».
Согласен я с тов. Лесьяг и в том, что исключение Фабра еще не разрешает всех вопросов, но выдвигает перед партией новый вопрос, так как рабочие самых отдаленных от Парижа местностей, — северных и южных провинций, — станут спрашивать: «как это произошло, что Коминтерн занимается Фабром?»
Раз выдвинутый подобный вопрос будет ликвидирован лишь тогда, когда партийная масса будет иметь правильное представление о создавшемся положении.
Пушка и клоп.
Я полагаю, что можно принять и другое предложение тов. Лесьяг, касающееся дальнейшего анализа положения во Франции; этот анализ должен повлечь за собой ряд писем, брошюр и т. д., посвященных французскому вопросу. Так обстоит дело потому, что вопрос не исчерпывается исключением Фабра; но в данный момент мы предлагаем членам партии высказаться по этому вопросу. Вот почему мы считаем это хорошим началом.
Вернемся к тов. Раппопорту. Он мне сказал: «Вы стреляете из пушек по мухам» (он, положим, назвал насекомое менее приятное, чем муха). Он вечно употребляет, — жаль, что его здесь нет, — военные аргументы, полагая, что я более податлив на них, чем на аргументы марксистские… А я ему ответил: «поскольку я кое-что смыслю в военной науке, — а я не слишком разбираюсь в технических вопросах, — в артиллерийской стрельбе проделывают так называемую «ла фуршет». Для начала стреляют в одну точку, потом в другую, и, наконец, в искомую. Мы начали с Фабра, как с первой точки.
Заранее нельзя сказать к чему мы придем. Я полагаю, что это в действительности будет во многом зависеть от товарищей из центра. Как изобразит дело тов. Селье, вернувшись во Францию? Станет ли он нападать на правую? На первый раз представитель центра, нападающий на правую, подал бы прекрасный пример.
Лесьяг (прерывая): Таково его намерение.
Троцкий: Если он намерен так поступать, то превосходно. Браво! Подражатели найдутся. В коммунистической партии хороший пример всегда вызывает подражание! (Аплодисменты).