Единый фронт и левый блок.
Речь Троцкого на заседании расширенного пленума И. К. К. И.
Печатается по тексту книги «Коммунистическое движение во Франции», Москва, 1923. — /И-R/
8 июня 1922 г.
Товарищи, после столь искусно построенной речи тов. Фроссара, — тов. Фроссар известен своим искусством, — и умеренной речи тов. Суварина, очень трудно начать с утверждения, что положение французского коммунизма очень серьезно.
Мы не впервые обсуждаем этот вопрос на наших интернациональных собраниях и каждый раз мы наблюдаем, как делегация нашей французской партии представляет нам более или менее смягченную, более или менее удовлетворительную картину, с оговоркой, что есть, разумеется, темные стороны, недостатки, но что в общем все идет к лучшему.
Но после этого, последующий этап нашей интернациональной работы нам показывает, что положение серьезно и сложно. Это факт. И раз я того мнения — и я думаю, что в общих чертах представляю мнение Исполкома, формулированное на последних его заседаниях, посвященных французскому вопросу, — раз мы считаем, что наступило время решительных резолюций, совершенно необходимо поднять этот вопрос и рассмотреть его во всей его широте, глубине, серьезности, чтобы не было в нем никаких недомолвок.
Конфликт.
Между Французской Коммунистической Партией и Интернационалом, можно сказать, всем Интернационалом, происходит серьезный конфликт.
Резолюции, принятые сообща, вместе с представителями французской партии, с представителями вполне признанными, не применяются, не проводятся во Франции.
Обязательства, принятые формально и торжественно здесь, не исполняются во Франции. Это факт. Этот факт не временный и не случайный. Он должен иметь глубокие корни.
Пресса нашей французской партии не отражает, не представляет идей Коммунистического Интернационала по самым жгучим, по самым важным вопросам настоящей его политики. Центральный Комитет нашей французской партии в своей работе не следует линии Коминтерна.
Важнейшая организация французской партии — очень странный политический организм, совершенно отдельный, совершенно автономный в самом широком смысле слова. Центральный Комитет состоит из представителей трех, или четырех направлений, довольно различных, и однородность совершенно отсутствует в нем.
Мы читаем в партийной прессе подписанные передовицы, которые представляют оттенки, персональные тенденции их авторов. Не слышен голос партии по самым жгучим вопросам.
Товарищи, это факты. Это очень важные факты, которые показывают, что тут дело не в некоторых крайностях. Это может быть мнение товарища Селье, которое он высказал на одном заседании Исполкома. Он и другие товарищи признали эти крайности. Но, по их мнению, если есть крайности со стороны правых, несвоевременности и т. д., то, устранивши их, можно было бы легко наладить дело.
Статья Рену.
Есть нечто более серьезное, и эта серьезность положения была выражена тов. Даниэлем Рену после его пребывания в Москве, в статье, которую я цитировал пред Исполкомом. Эта статья, озаглавленная «Против революционного разоружения», говорит о едином фронте. Даниэль Рену пишет:
«Полемика за и против единого фронта началась с новой силой. Не будем на это жаловаться, надо, чтобы нарыв прорвался; дело должно быть в корне ликвидировано».
Вот слова, которые, с своей стороны, приветствую, потому что не ликвидируют подобных вопросов закругленными фразами. Нам говорят: «Есть нарыв, надо, чтобы он прорвался!» И это Даниэль Рену, который был здесь, который обсуждал вместе с нами вопрос подробно, исчерпывающе, который нас информировал, которого мы пытались информировать, возвращается во Францию и говорит: «С революционной точки зрения нас хотят разоружить; есть нарыв, надо, чтобы он прорвался».
Мы тоже стоим за это. Да, надо, чтобы нарыв прорвался. Мы начали с незначительного нарыва, но не такого маленького, каким его видел тов. Раппопорт в газете «Journal du Peuple».
Мы сказали в свою очередь: «надо, чтобы этот нарыв лопнул, а потом мы увидим, где зло и откуда произошел нарыв».
Мы все же пытались, товарищи, добиться соглашения с Центральным Комитетом письменно, — я сейчас не знаю, сколько было этих писем, это легко установить, — вели переговоры с французскими делегациями. Мы настаивали на том неоспоримом мнении, что в коммунистической партии нет места такому человеку, как Фабр, и его газете.
Нам ответили: «Да, конечно; вопрос этот совершенно не важный. Мы его уладим».
Его не уладили. А раз этот вопрос такой незначительный, как говорит Раппопорт, почему не дали этого маленького удовлетворения Интернационалу и не исключили Фабра.
Слоны Раппопорта.
В статье, напечатанной сегодня, Раппопорт говорит:
«Мы, конечно, соглашаемся на исключение Фабра, но мы стреляли в муху, и смерть этой оппортунистической мухи будет служить развлечением, выгодным некоторым оппортунистическим слонам».
Значит, мы, несчастные члены Исполкома, стреляли в муху. А есть оппортунистические слоны, которых раздавит Раппопорт (смех).
Дорогой тов. Раппопорт, назовите, назовите их! Кто эти оппортунистические слоны? Назовите их!
Вы позволите дать ему две минуты на размышление. (Смех и различные движения).
Зиновьев: (прерывает) Мы ждем…
Троцкий: Я прошу товарищей стенографистов зарегистрировать эту паузу, потому что мы ждем, все ждем, и не муху, а слона…
Раппопорт: Я записался. Я возьму слово и охарактеризирую течения, которые существуют в партии. Когда я говорю о слонах, это значит о некоторых течениях. Это в интересах дискуссии…
Троцкий: Очень хорошо…
Раппопорт: Я записался и отвечу.
Троцкий: Я пока удовлетворен… Но я должен заметить, что мой политический опыт, и не только мой собственный опыт, мне подсказывает, что всегда гораздо труднее попадать в конкретную муху, чем в слонов, которых не называют.
Нежелательная газета.
Товарищи, «Journal du Peuple», газета, где, между прочим, участвовали несколько французских товарищей, состоявших случайно членами Центрального Комитета и состоящих в нем еще до сих пор.
Конечно, если рассматривать историю человечества во всей ее широте, то «Journal du Peuple» — величина незначительная. Но мы говорим сейчас о жизни французской партии. Если же мы вспомним, что товарищи из Центрального Комитета, не упоминая здесь о присутствующих, такие, как Верфей, как Мерик, участвовали в нем после вынесенного Исполкомом решения об исключении, то вопрос становится серьезным.
Если допустить тот факт, что член Центрального Комитета, каким является Раппопорт, переставший работать в этой газете раньше других, не хочет понять всей важности, всей серьезности того факта, что после предложения Исполкома об исключении, о запрещении участия в газете, находятся еще два члена Центрального Комитета, продолжающие участвовать, если это не важно, если это и есть муха, тогда я теряюсь в понятиях о политических величинах, я больше ничего не понимаю.
Кто является авторитетом в коммунистической партии, если не Центральный Комитет, который стоит во главе партии и насчитывает около двух десятков товарищей? А между ним есть сотрудники «Journal du Peuple», — газеты, достойной исключения, вы сами это говорите, — которую делегация обязалась исключить. Не только в ней участвуют, но если вы хотите справиться о том, что делается в Центральном Комитете и в партии, разумеется, в совершенно нелояльной форме, почитайте «Journal du Peuple». А если вы станете искать опровержение в партийной прессе, вы его никогда не найдете.
Если вы уважаете тех товарищей, которые участвуют в «Journal du Peuple», если вы в партии поддерживаете политическое уважение к ним, это распространяется и на газету, раз в ней отражается их личность.
Какая перегруппировка?
Товарищи, в газете Фабра я читал статью Рауля Верфея, члена Центрального Комитета, который пишет после последнего пленарного заседания Исполкома в конце апреля:
«Фроссар первый не побоялся поставить вопрос о возможности перегруппировки партийных сил, расколовшихся в Туре».
А мы слыхали от Фроссара категорическое заявление о том, что это неправда, что он не думает о восстановлении единства прежней партии, о соглашении с диссидентами, или частью их.
Это говорит Верфей в «Journal du Peuple». Разве вы прочитали опровержение в «L’Humanité»? Рабочие же хотят все-таки знать, в чем дело, и не только мы, коммунисты России, Италии и т. д., но и рабочие Франции, которых интересует Центральный Комитет их коммунистической партии и ее лидеры. У них, кроме прессы нет другой возможности осведомляться. Вы мне скажете, — несколько товарищей особенно настаивали на этом, — что «Journal du Peuple» не читается. Да, но вовсе не нужно читать именно «Journal du Peuple». Такая новость тотчас же распространяется, потому что она имеет определенное значение для нас, чтобы мы могли ориентироваться, стоим ли мы за или против восстановления единства с диссидентами. И вот Верфей об этом говорит. Где? В газете Фабра. В газете, издаваемой членом партии.
Теперь представьте себе, товарищи, психологию простого, преданного и честного рабочего. Ему говорят: «мы сделали большую ошибку в Туре. Нужно объединиться с диссидентами». Он отвечает: «Но ведь вы говорите глупости!» А ему отвечают: «Но Фроссар так хочет, Рауль Верфей тоже, он сам об этом пишет». А кто же такой Верфей? «Верфей — это член Центрального Комитета». Разве не правдоподобен подобный диалог? Он совершенно естественен! И это дело серьезное!
Течения в партии.
Рассмотрим теперь различные течения в партии, какими они выявляются в Центральном Комитете и отражаются в прессе.
Мне скажут, — меня уже упрекали в этом — «вы только и делаете, что цитируете из газет». Мы к этому возвратимся. Да, я привожу цитаты, потому что они характеризируют жизнь партии.
В Центральном Комитете есть представители правой, т.-е. пацифизма, реформизма, центризма.
Есть представители левой, из которых одного, товарища Суварина, мы слышали сегодня.
Есть центр, и я удивляюсь, что Раппопорт в своей сегодняшней статье, говорит: «Троцкий очень настаивает на блоке левой с центром, но с центром нам делать нечего. С ним надо бороться, а не входить в соглашение». Тов. Раппопорт все еще ищет вокруг себя центр. (Смех).
Раппопорт: (прерывает) Я ищу центр, чтобы его уничтожить.
Троцкий: Да, да, да, чтобы его уничтожить (смех), но вы его никогда не найдете, как и ваших слонов, ваших оппортунистических слонов.
Есть еще различные, очень опасные течения. Нам известен, не всем персонально, Рено Жан, который ведет большую работу среди крестьян и который тоже член Центрального Комитета. Я должен тут же вам сказать, товарищи, что я очень высоко ценю работу тов. Рено Жана. Но некоторые его статьи меня наводят на мысль, что он пошел по чрезвычайно опасному пути. И результаты ваших последних выборов совпадают с моим предчувствием, подтверждают заключения, о которых я вам сейчас скажу.
Крестьянство и партия.
Тов. Рено Жан писал против идеи единого фронта, основанной на лозунге: восьмичасовой рабочий день и борьба с понижением заработной платы. Он писал: «Но коммунистическая партия опирается на две части пролетариата, — рабочих и крестьян. Длительность рабочего дня или заработная плата крестьян не интересует. С таким лозунгом мало можно сделать во Франции. Так что же? Нужна пропаганда анти-милитаризма». Я подумал: естественно, что товарищ, занимающийся пропагандой среди крестьян, преувеличивает в известном смысле, но все же он слишком преувеличивает, потому что он, товарищи, упускает из виду классовый характер нашей партии. Он ставит на одном уровне рабочих и крестьян. Не забудем, товарищи, что крестьяне мелкобуржуазный элемент, иногда деклассированный мелкий буржуа, разрозненный, отсталый, обладающий психологией, нам чуждой, не пролетарской. Крестьяне могут быть втянуты в движение пролетариатом идущим к окончательной победе, но только втянуты.
В России есть партия, которая всегда нападала на нас, говоря: «Вы понимаете под пролетариатом только промышленный класс, вы слишком узко смотрите. Вы не считаетесь с другой половиной, с крестьянством». Это партия социалистов-революционеров и ее учение.
Итак, то, что предлагает нам тов. Рено Жан, это начало основной линии учения русских эсеров. А вы знаете, что с последними случилось.
Итак, повторяю, я говорил себе: «Не надо преувеличивать значения этого факта, нужна директива Центрального Комитета, потому что это, очевидно, не мнение партии, надеюсь, по крайней мере».
Позднее я читал в «L’Humanité» отчет о речи одного, молодого товарища Оклера, временно назначенного даже на пропагандистскую работу, из чего следует, что он не случайный, не первый встречный.
Этот молодой товарищ защищал позицию Центрального Комитета, позицию французской партии. Вот что он говорит (я привожу цитату из «L’Humanité»): «Оклер нападает на экономическую борьбу молодежи. По его мнению, это — гипноз относительно рабочего класса: «В стране, где четыре седьмых населения состоит из крестьян, следует прежде всего завоевать крестьянские слои». Потом он восстает против принципа того тезиса, который дает возможность шагнуть назад и оживает реформизм».
Итак, реформизм — это борьба за ближайшие нужды, требования пролетариата. Что надо сделать, — завоевать сперва слои крестьянства.
Это просто на просто теория эсеров. Просто напросто! И в действительности, если вы хотите самого настоящего реформизма, так это он и есть.
Опасность, с которой надо бороться.
Да, во Франции много крестьян. Я это знаю. Резолюциями не изменишь положения. Но если мы хотим приспособить нашу политику к крестьянству, как этого требует Рено Жан, отрицающий лозунг единого фронта, потому что он не применим к крестьянству, если нам говорят, что нужно прежде всего овладеть слоями крестьянства, тогда, товарищи, во Франции уже существует чрезвычайно опасное движение. И самое опасное то, что преподносят ему мелкобуржуазную идеологию, — так как крестьяне — земледельческая мелкая буржуазия, — покрывая ее революционной фразеологией.
Говорят: мы не хотим подчеркивать, напирать на лозунги и требования пролетариата не потому, что мы поступились ими для мелкобуржуазного крестьянства, — если бы говорили так, то совершенно очевидно было бы, что изменяют пролетариату сознательно или бессознательно, — по потому, что частичные требования — это реформизм. А мы хотим полной и всеобщей революции, и для достижения ее нужно прежде всего завоевать крестьянство.
А последние кантональные выборы подтверждают, говорит нам Фроссар, что мы во Франции потеряли часть голосов рабочих и выиграли голоса крестьян. Это именно самый опасный симптом в эволюции партии.
Конечно, товарищи, если дать себе в этом отчет, сейчас же заметить такую эволюцию, то очень легко выровнять линию партии, направить ее к целям нашей программы.
Но не критиковать, не подчеркивать всей серьезности задачи по вопросу об оппортунизме в крестьянстве было бы большим промахом. Тов. Оклер, который что-то отражает, — потому что он молод, а молодые часто более крикливо повторяют то, что старшие говорят осторожно, — самым резким образом нападает на Интернационал. Теперь, когда хотят защищать во Франции самые «революционные» и непримиримые лозунги, всегда нападают на Интернационал, который хочет «обезоружить» французских крестьян!
Проведение решений.
Товарищи, сейчас мы примем очень важные решения; здесь представлен весь Интернационал. Мы имеем здесь очень авторитетную французскую делегацию.
Но до сих пор, когда мы выносили резолюции, даже принятые одной только французской делегацией, мы читали после этого во французской коммунистической прессе, что решения Интернационала основаны на абсолютно неполной и недостаточной информации, на отрывках статей и т.д. Это достаточно важно и требует некоторых доказательств.
Вот статьи, помещенные в мае после последней сессии Исполкома. Вот что пишет Виктор Мерик, который, если я не ошибаюсь, состоит еще членом Центрального Комитета:
«Пристегивают лишь несколько отдельных фраз из общего текста. И вы из этого фабрикуете дело? Исполком по этому судит? Я знаю, конечно, что у наших товарищей, Зиновьева и Троцкого, есть еще и другие дела, и что они не могут входить во все детали, но я сожалею, что они осведомлены таким странным образом».
В другой статье:
«Я усиленно предлагаю нашим товарищам Троцкому и Зиновьеву, — если у них на это найдется немного досуга — внимательно прочитывать наши статьи с начала до конца, и не довольствоваться отдельными фразами, несколькими ловко подобранными цитатами и т. д.».
А Оклер (то, что пожилые говорят немного приличнее, молодые кричат во весь голос): «Товарищу, который ему указывает, что III Интернационал не II, Оклер возражает, что Интернационал часто черпает сведения из болтовни» («Ragot»).
«Ragot» — это значит болтовня? Что-то в этом роде?
Раппопорт: (приводит русский термин).
Троцкий. Да, пустая болтовня, хуже того, — клевета.
Итак, Интернационал осведомляется лишь из болтовни. Об этом заявляют.
Я нахожу нужным сейчас же показать вам эти подобранные отрывки статьи Виктора Мерика. Я составил подобное дело во время последней сессии Исполкома. Кто-то был столь любезен, что передал Мерику, что у меня было дело, состоящее из вырезок: что же поделаете, у меня бюрократические замашки, — когда я нахожу что-нибудь интересное, я вырезываю ножницами и наклеиваю… Есть некоторые, которые пристегивают булавкой, а я наклеиваю… Но скажите, товарищи, как же иначе делать?
Раппопорт: (прерывает). Но у вас нет дела Раппопорта.
Троцкий. Раппопорт чрезвычайно осторожен. Когда положение становится трудным, он отсутствует по совершенно уважительным причинам. (Смех).
Как обманывают партию.
Товарищи, говорят французским рабочим, — это все-таки очень печально и очень серьезно, — знаете ли вы, как принимаются решения Интернационалом? Кто-то дает Троцкому отдельные цитаты, без содержаний, без смысла. Последний достаточно глуп, чтобы считаться с ними и читать их на заседании Интернационала. А Интернационал решает на основании этих сплетен. А потом мы от этого терпим, мы страдаем от последствий, мы, французские коммунисты.
Представьте себе на одну минуту французского рабочего, простого и честного; что он должен подумать? Он должен себе сказать: зачем нам принадлежать к этому Интернационалу? Какой смысл имеет принадлежать к такому Интернационалу, который без толку решает, потому что Троцкому некогда изучать вопросы и он интересуется французскими коммунистами так, между прочим? Другие члены Исполкома столь невежественны и не только невежественны, но до такой степени лишены элементарного коммунистического сознания, понятия о долге, чести, что Исполком голосует, не зная, о чем речь идет. Это говорит Виктор Мерик, член Центрального Комитета, и требует, чтобы я читал его статьи от начала до конца.
А я вас прошу, французские товарищи, здесь присутствующие, сказать французским рабочим, что их бессовестно и бесчестно обманывают. Мы читаем статьи, которые надо читать, когда нам нужно что-нибудь сказать пред этим собранием, самым высоким для всех нас. Мы читаем статьи с самого начала до конца, даже если мы рискуем в них ничего не найти, как, например, иногда в статьях Виктора Мерика.
И мы упрекаем наших французских товарищей в том, что они нас не защищают, т.-е. не защищают решений Интернационала и самый Интернационал. Разве «L’Humanité» разве «L’Internationale» говорят французским рабочим: «Вас обманывают, вам лгут: Интернационал не основывает своих решений на сплетнях». Они этого не говорят.
Информация Интернационала.
После этого нам пишут, нам говорят, что есть в Париже некоторое анти-московское течение. Что касается меня, то я удивляюсь большому терпению французских рабочих, что они не сжимают кулаки и не показывают их Москве. Если так осведомляют французских рабочих, какое представление они могут иметь об Интернационале, об Исполкоме?
Разве «L’Humanité» полемизирует с «Journal du Peuple»? Нет, потому что последняя, только муха, ничто. С этой газетой не полемизируют, довольствуются только тем, что сотрудничают в ней. А эта газета — источник, из которого французские рабочие черпают сведения об Интернационале, а ведь такие обвинений сейчас же распространяются. Мы немного знакомы с психологией, с человеческим образом мышления. Когда говорят, что решения принимаются на основании сплетен, и это не опровергается Центральным Комитетом или некоторыми его авторитетными членами, то это сейчас же распространяется. Разве можно дышать в такой атмосфере? Нет!
А наша информация?
Интернационал состоит из различных партий, разбросанных по земному шару, и топографические условия очень мешают полному и всестороннему ознакомлению с положением вещей. Но виноват физический мир, а не III Интернационал. Так что-же? Разве возможно информироваться лучше, чем это делает III Интернационал? Что нас есть в смысле информации? У нас прежде всего газеты. Нам часто говорят, в особенности наш товарищ Селье, что газеты, статьи, это не имеет значения. Но все-таки именно коммунистические газеты отражают жизнь партии. Говорят, этого недостаточно. Да. Но если обладать некоторым политическим и партийным опытом, то можно различать соотношение между жизнью масс и физиономией газет, восстановить это соотношение. У вас был во Франции великий ученый Кювье, который посредством одной кости восстановил скелет животного. А у нас в руках не одна кость (маленькая вырезка). Читая изо дня в день партийные газеты, можно восстановить хоть немного жизнь партии, жизнь массы. А если газеты так составлены, что они совсем не отражают, или очень мало отражают жизнь партии, то это еще одна черточка в характеристике жизни партии.
И затем, есть ли у нас только газеты? Нет, у нас есть доклады Центрального Комитета, доклады французских делегатов, доклады членов Исполкома. Мы послали от имени Исполкома в качестве делегата Эмбер-Дроза, Бордигу, Валецкого. Был еще товарищ из коммунистической молодежи, молодой, но очень твердый и солидный, пославший нам доклад о съезде в Монлюсоне. Разве мы не выслушали очень искусную речь нашего товарища Фроссара? Разве мы не разговаривали с т. Селье, а до этого с т. Кашеном? Разве на нас не действуют аргументы, факты? Так дайте же их, дайте! А если, несмотря на все это, несмотря на постоянное представительство, несмотря на посылку делегатов во Францию, несмотря на доклады партии, вы заявляете тем не менее, что Интернационал ничего не понимает, основывает свои решения на сплетнях и отдельных газетных вырезках, лишенных смысла, что же нам остается делать? Какой же образ действия вы нам посоветуете, дорогие товарищи?
Я настаиваю на том, что если хотят действительно проводить какое-нибудь решение, необходимо, чтобы оно имело вес во Франции. Для этого надо покончить с совершенно нелояльной выдумкой, которую преподносят французским рабочим, будто бы резолюции, проголосованные здесь, приняты легкомысленно или несознательно.
Ошибки большевиков.
Говорят, что мы совершили ошибки, в особенности, русская партия. «Раз признали ошибки (это пишет Верфей) с точки зрения чисто государственной политики, можно сознаться, что ошиблись и в некоторых других областях, а именно в международной социалистической деятельности».
Да, но существует только одна коммунистическая партия, стоящая у власти и имеющая возможность совершать правительственные ошибки: это российская партия. Но существует Интернационал в целом, являющийся не простой формулой, а состоящий из живых и борющихся партий. Мы сделали общегосударственные ошибки, я говорил об этом в Исполкоме, даже много ошибок, и я был бы счастлив их перечислить и охарактеризовать пред европейскими рабочими, потому что другие партии будут завтра или после завтра в нашем положении и надо сделать все возможное, чтобы облегчить им задачу и дать им возможность не повторять наших ошибок.
Но все-таки есть разница между государственными ошибками, совершенными партией, которая первая захватила власть, и обычными, общеизвестными, зарегистрированными, записанными в каталог ошибками французской партии. Очень хорошо известны ошибки Рено Жана, Верфея, Пиока, Мерика, как, например, ошибка, состоящая в том, чтобы не замечать ошибок у нашего товарища Раппопорта и его друзей.
Это, повторяю, ошибки обычные, общеизвестные, но их нельзя сравнить с нашими государственными ошибками. Но если есть ошибки, скажите какие?
Кто ясно видит?
Товарищи, — я обращаюсь к французским товарищам и в первую очередь к Селье, который говорит, и лояльно подтверждает, что мы опираемся в своих решениях на газеты, статьи и т. п., и что в общем мы не можем, не имеем возможности черпать сведения из самой жизни французского пролетариата, — я помню во время дебатов о едином фронте я сказал в одном из своих докладов: можно разделить коммунистические партии на три группы: в первую включить партии без большого влияния, вторая состоит из партий, имеющих наибольшее влияние, третья состоит из серединных между этими двумя положениями партий.
Французские делегаты утверждали: в области политики мы являемся доминирующей силой, диссиденты больше не существуют. Так говорил Марсель Кашэн, Рену, а также тов. Селье.
На меня это заявление так сильно повлияло, что я не настаивал на голосовании тезисов, которые я приготовил. Я их только опубликовал лично от себя. Я сказал себе: надо быть осторожным, не надо еще ставить на голосование…
Раппопорт (прерывает) Вы сегодня меня упрекали в осторожности…
Троцкий: в другом направлении, товарищ, как раз в обратном (Смех).
Вот, товарищи, что я писал в тезисах, опубликованных в «Коммунистическом Бюллетене»:
«При известных обстоятельствах диссиденты могут стать контр-революционным фактором внутри самого рабочего класса, более серьезным, чем нам кажется, если мы будем судить по слабости организаций, тиражу и по идеологическому содержанию «Le Populaire». (Я не читаю всего, потому что слишком длинно).
Дальше:
«Если рассматривать партию, как активную армию, а неорганизованную рабочую массу, как ее резерв, и если допустить, что наша рабочая армия в 3 или 4 раза сильнее армии диссидентов, то может случиться при некоторых обстоятельствах, что резервы разделятся между нами и социал-реформистами в пропорции, гораздо менее выгодной для нас».
Эта мысль снова развита мною немного дальше:
«Реформисты — диссиденты, будут агентами левого блока в среде рабочего класса. Их успех будет тем больше, чем меньше рабочий класс будет проникнут идеей и применением единого рабочего фронта против буржуазии и т. д.».
Признания возражающих.
Если, действительно, суждения, высказываемые здесь, столь поверхностны, тогда вы должны объяснить, почему возникло недоразумение между нами и товарищами, которые нападают на единый фронт. Мы сказали: не надо обманываться тем, что нам кажется; организация диссидентов в три раза слабее нашей, потому что она представляет собой не что иное, как слабость, неспособность и предрассудки рабочего класса. Вот почему процент организованных рабочих коммунистов больше, чем среди диссидентов.
Последние эксплуатирует невежество, которое в глубоких слоях угнетенного народа огромно, и из этого источника невежества они сумеют черпать голоса во время выборной кампании.
Вот почему идея единого фронта не характеризуется соотношением организованных сил. Нужна широкая перспектива, действительно историческая перспектива, чтобы оценить ее достоинство.
Я повторяю: тов. Фроссар признал здесь, что его товарищи и он сам недостаточно соразмерили еще существующие силы диссидентов в рабочей массе. Диссиденты получили на севере, в промышленной области больше голосов, чем мы. Это доказывает, что самый важный аргумент, который приводят французские товарищи против единого фронта, совершенно неверен; а это было их главным аргументом: нам нечего больше делать с диссидентами, которые являются ничтожной величиной.
Вы ошиблись!
В тезисах, которые я составил, посоветовавшись с несколькими товарищами в Исполкоме, а не только на основании моего личного мнения, я доказывал, что диссиденты не представляют ничтожную величину. Когда я посоветовался с товарищем Зиновьевым, он мне сказал: «Очень трудно утверждать, что они представляют реальную силу, когда французские товарищи это отрицают». Тогда я не предложил никаких тезисов. Я их опубликовал за своей собственной ответственностью в «Коммунистическом Бюллетене». Но теперь правильность этих тезисов совершенно доказана фактами.
Дисциплина.
Итак, мы можем сказать французским рабочим, что их обманывают те, кто говорит, что мы принимаем решения легкомысленно. И тот факт, что такие вещи говорятся французскому пролетариату, нам в достаточной степени объясняет недисциплинированность по отношению к Интернационалу.
Дисциплина вещь довольно строгая. Когда в исключительных случаях ты в чем-нибудь не согласен, то подчиняешься и говоришь себе: то, что нас соединяет, гораздо важнее того, что нас разъединяет. Когда разногласия происходят часто, то это может служить доказательством, что организация разнородна. Но когда есть разногласия и находятся товарищи, которые доказывают, что эти разногласия возникают из того факта, что в Москве делают вырезки без смысла и значения, что разногласия объясняются постоянными ошибками Москвы, тогда рабочие должны сказать себе: «зачем же подчиняться»? Вот таким образом дисциплина разрушается сверху донизу.
По вопросу о едином фронте у нас была широкая дискуссия здесь, в этом самом зале. В конце этой дискуссии Даниэль Рену заявил:
«Мы уже сказали, что в эту дискуссию мы вносим строгую дисциплину. Мы имели право и обязаны были защищать нашу точку зрения, наше мнение, самым категорическим образом; но мы дисциплинированные солдаты Интернационала, и, следовательно, какие бы вы решения не приняли, мы им подчинимся, к этому обязывает нас наш коммунистический долг».
Вот смелые слова солдата революции.
Работа Рену во Франции.
Но вот, товарищи, Рену вернулся во Францию. Я могу понять, когда кто-нибудь легкомысленно принимает неважное обязательство и не в состоянии его потом выполнить. В этом случае есть ошибка, но не всегда есть доказательства отсутствия доброй воли. Можно было бы сказать, что так произошло со случаем исключения Фабра: было принято обязательство и не выполнено.
Но по вопросу о едином фронте была дискуссия, горячая дискуссия, речь Даниэля Рену, очень торжественные и патетические заявления: «солдаты революции», «коммунистический долг», «мы подчиняемся» и т. д. Потом в серии передовиц — я буду из них цитировать только некоторые, помещенные в «L’Internationale» газеты, редактируемой Даниэлем Рену, — вы находите выдержки из «Journal du Peuple» (газета, которая должна была быть исключена с согласия Рену), отрывки, написанные, например, Вердье, бывшим членом партии, отвернувшимся от нее, оскорбляя в то же время Интернационал. Даниэль Рену принял обязательство исключить «Journal du Peuple» вместе с его Вердье, его Фабрами и всей их кликой. А в ожидании исключения он цитирует или позволяет цитировать Вердье в своей газете, когда Вердье пишет против Интернационала по вопросу о едином фронте.
По вопросу о поездке тов. Фроссара в Берлин, Центральный Комитет, который не представляет из себя шумно импровизированное уличное собрание, голосовал за резолюцию, которая гласит:
«Центральный Комитет, получив телеграмму, приглашающую тов. Фроссара на 5-е мая в Берлин, а на 9-е на конференцию девяти, постановляет, что тов. Фроссар в виде исключения сумеет явиться в ответ на это приглашение».
Голосовали против этой резолюции: Дондиколь, Мерик и… Рену. Вы, может быть, думаете, что Рену голосовал против слов: «в виде исключения»? Что он хотел, чтобы всегда подчинялись, а не в виде исключения? Ничего подобного. Он не хотел, чтобы подчинялись даже в виде исключения. Он не хотел, чтобы Фроссар поехал в Берлин для проведения резолюции, по поводу которой он заявил: «мы подчиняемся, дисциплинированные солдаты, коммунистический долг» и т.д.
Почему такое ожесточение?
Затем вот дебаты по поводу знаменитого «морального» доклада Пиока в федерации Сены. Там дело шло не о едином фронте. Но наш защитник дисциплины появляется на съезде федерации и предлагает в виде протеста голосовать против единого фронта. И в такой момент, когда дело идет о совершенно другом.
А это, товарищи, не позиция члена Центрального Комитета, члена партийной делегации в Москве, который по возвращении во Францию нашел настроение в партии, противоречащее линии Интернационала, и который говорит:
«Я ничего не могу сделать, вопреки меня настроение резко враждебное к резолюциям Интернационала».
Нет, это он, инициатор Рену, возбуждает при всяком удобном случае горячее проявление ненависти к москвичам, которые, по его мнению, базируют свои резолюции на сплетнях и которые в то же время хотят «обезоружить» французский пролетариат. Почему мы хотим его обезоруживать? О, объяснений ищите в «Journal du Peuple», потому что французские рабочие все-таки ищут разъяснения. Разве «L’Humanité» дает им разъяснение? Нет. Кто даст им это разъяснение? «Journal du Peuple»? Что в этой газете говорится?
Говорится, что большевики хотят единого фронта потому, что положение русского государства очень запутанное, что они хотят сближения с Вандервельде и Шейдеманом, располагающими армиями, силами, финансами, кредитами и т.д. Они хотят сближения, но их происки им не удадутся. Я бы мог привести десятки цитат в доказательство этого тезиса. Тогда я говорю, что тут разделение труда. Говорят: Интернационал принимает решения, которые нельзя выполнить. «Интернационал хочет нас обезоружить». Рену — солдат дисциплины — приходит в федерацию Сены и предлагает протест в виде манифестации против единого фронта. А «Journal du Peuple» дает пояснение: «Это не Коммунистическому Интернационалу явилась мысль о тактике единого фронта. Это выдумало русское правительство в своих национальных интересах. Ее выдумали в комиссариате иностранных дел, чтобы спасти международное положение России».
Товарищи, я снова удивляюсь, как при подобных условиях французские рабочие соглашаются принадлежать к нашему Интернационалу. Я восхищаюсь их терпением, но ясно, что это терпение имеет границы
Резолюция Сенской федерации.
Есть логика во всем этом. Я не говорю о необычайных и исключительных случаях. Вот еще одна резолюция, принятая в мае Сенской федерацией, резолюция, выработанная комиссией, членами которой состоят Мерик, Рену и Гейне (я не называю других, они менее известны). Это представители трех течений: Мерик — это правое, достаточно выраженное; Рену — это центр Центрального Комитета; Гейне — это так-называемая крайняя левая. Не забудьте, что федерация Сены принадлежит к крайней левой и что тем не менее ее секретарем долгое время состоял Пиок, принадлежащий к крайней правой (смех). Противоположности сходятся — это общеизвестно. Резолюция вынесена блоком трех течений, стоящих в оппозиции к течениям левой, которую представляет Росмер, Амедей Дюнуа, Трен и другие товарищи, подписавшие другую резолюцию в духе Интернационала.
А вот резолюция этого блока. К сожалению, я не могу ее прочесть здесь целиком. Она представляет собою большое политическое событие, и если нам говорят: «О, вы придаете слишком большое значение резолюциям», я отвечу:
«Товарищи, мы хотим изменить весь мир! Но предварительным условием является ясность идей. Ясное политическое и теоретическое сознание партии революции. Если этого нет, то я не понимаю, почему мы отделились от диссидентов, почему мы не заодно с анархистами?»
Эта резолюция, голосованная блоком трех течений, которые все враждебны Коммунистическому Интернационалу, констатирует кризис партии. Этот кризис связан с внезапными изменениями тактики, проводимой Исполкомом Коминтерна, и непонятной иногда для массы.
Так, кризис в пополнении новыми членами, кризис вообще во французской партии, как, впрочем, и в других партиях (что сказано в тексте) связан, т.-е. вызван капризным Интернационалом, его резкими переменами, смысл которых непонятен рабочим массам.
Дальше, кризис приписывается изменению тактики, единому фронту. А на самом деле кризис начался раньше, чем появилась идея о едином фронте. Можно сказать, что, наоборот, остановка в пополнении французской партии, не только французской партии, но и других, навела Интернационал на мысль о едином фронте, а эту мысль выразил уже в своих резолюциях III конгресс, потому что единый фронт — это возможность итти по широкому политическому пути.
Парижский федерализм.
Несмотря на это, резолюция начинает с того, что приписывает кризис Коммунистическому Интернационалу. Причин этому не ищут, например, в федерации Сены. Эта федерация — является совершенно исключительной организацией. Она основана на принципе федерации: это значит, что каждая секция, невзирая на ее численность, представлена в центральной организации одним делегатом. Их…
Раппопорт: (перебивает) 85.
Селье: 90.
Троцкий: приблизительно около 100. Руководящая организация федерации включает в себе около сотни делегатов от секций, различных по количеству членов. Естественно, на собраниях присутствуют один раз 30 товарищей одного течения, другой раз 20 другого течения, в третий раз другие товарищи вне всякого течения… Никакой последовательности, никакой руководящей линии. Это хаос, полный хаос. А когда говорят об этом французским товарищам из Центрального Комитета, когда я говорил об этом французской делегации три месяца тому назад, все это признают, кроме тов. Метейе, который не хотел этого признать, потому что он сторонник этой системы. Но все другие признаются.
Но в Париже заключают блок не против буржуазии, а против Интернационала. Эта странная организация становится священной. Вот что говорят Даниэль Рену, Виктор Мерик и Гейне:
«Эта организация, инспирированная советами, совершенно законна в партии, которая ссылается на самое происхождение русской революции и т. д.».
Русские Советы и французские законы.
О том же говорил нам тов. Метейе: «Но ваша республика тоже федеративная». Да, наша республика федеративная, но не партия. Партия — это орудие, нужное для достижения федеративной республики. Пила остра, но доска, которую ею пилят, не остра. Инструмент и предмет, созданный этим инструментом, совершенно различные вещи. Украина — независимая, Азербайджан, Грузия — независимы. Но вы думаете, коммунисты этих стран независимы? Они так же подчинены партийной дисциплине, как и московские коммунисты. Наша организация в высшей степени централизована. Вы думаете, что мы могли бы сопротивляться без этой централизации?
Государственный федерализм есть необходимая уступка, с одной стороны, некоторым культурным требованиям школы, языка и т. д., а, с другой стороны, национальным предрассудкам мелкой буржуазии как деревни, так и города. Это уступка. Мы можем и мы принуждены делать уступки мелкой буржуазии в государстве, но не в нашей партии. Наша партия остается вполне централизованной.
А вот французские товарищи нам говорят: «Федеративная организация Сены — это копия с федеративной республики, с этого священного учреждения». Товарищи, я бы не смолчал, если бы встретил французского рабочего, который бы так со мной говорил. Я бы ему ответил: «Друг мой, ты ошибаешься, есть разница в принципе конституции партии и конституции государства, раз первая должна создать вторую». Я ему объясню. Но этого не делает тов. Рену, который понимает в чем дело. Ни Виктор Мерик, который должен был бы понять. Даниэль Рену признался здесь: эта организация совершенно неприемлемая, неприменимая, которая дезорганизует коммунистическую жизнь в Париже. Но он говорит обратное в резолюции и все это для того, чтобы заключить блок с правой и крайней левой против коммунистической левой.
Замечательная статья Трена.
Дальше резолюция гласит: «При таких условиях невозможно, чтобы борьба, существовавшая тогда между революционерами и реформистами, могла прекратиться или даже ослабеть». Вот почему федерация Сены отказывается от проведения тактики единого фронта и «осуждает» неореформизм, предложенный некоторыми товарищами, как способ проведения единого фронта.
Итак, говорят, что разногласия между реформистами и революционерами не могут сгладиться… Потом говорят: несколько товарищей, не называя имен, так как здесь подражают тов. Раппопорту с его слонами, говорят: несколько товарищей…
Фроссар: (перебивает). Если Вы позволите мне сказать два слова, это ответ на заяление тов. Трена, в котором было сказано, что современное положение, реформа, есть эквивалент революции.
Троцкий: я читал статью тов. Трена, напечатанную в «Correspondence Internationale» по вопросу о едином фронте. И я вам говорю, товарищи, что статья тов. Трена — лучшая статья на французском языке, которая к тому времени появилась, и я вам всем советую ее прочесть. Я не могу, конечно, взять на себя ответственность за все, что мог сказать или написать тов. Трен. Но мы говорим сейчас о едином фронте, а Трен написал в «Correspondence Internationale» превосходную статью, которая ясно освещает положение.
Я очень хорошо знаю этот способ: чтобы напасть на Коммунистический Интернационал, выбирают в виде мишени кого-нибудь, кто защищает его идеи. Тов. Фроссар, это очень известный способ и он слишком часто практикуется сейчас во Франции.
Я не собираюсь защищать ни тов. Суварина в том, что он говорит и пишет, ни тов. Трена, ни самого себя, так как и я совершил много ошибок в своей жизни. В настоящий момент дело касается определенного и очень важного вопроса: о едином фронте. Вместо того, чтобы прямо нападать на Интернационал, на него нападают, говоря: «несколько товарищей (не говорят, что это Трен) нам изображают неореформизм под видом единого фронта. А это неправда.
Еще о едином фронте.
Оклер говорит, что выдвигать требования рабочих это шаг назад к реформизму. Надо раньше иметь за собой слои крестьянства. Это тот же способ мышления: Мы против единого фронта. — Почему? — Потому что нам нечего делать с главарями реформизма. — А на самом деле всегда прикрывают действительный реформизм революционной фразеологией.
Дальше резолюция говорит:
«Федерация Сены предлагает создание советов рабочих и служащих на заводах и мастерских и т. д. Из этих советов вышла пролетарская революция в России… Единство рабочего класса создается здесь на почве труда, вдали от главарей-реформистов, которые сюда не имеют доступа. Коммунисты и революционные синдикалисты воодушевляют рабочую массу, как большевики в 1905 и 1917 году в русских советах».
Другими словами, мы против единого фронта, против сотрудничества с главарями реформизма, за советы с федеративным принципом, за советы, способные оживить массы по примеру большевиков.
Но, товарищи, откуда они взялись, эти советы? Разве большевики их создали? Но мы вначале были в советах в меньшинстве, представляя собою ничтожную величину. Естественно, мы выдвигали в советах определенные лозунги. Но что мы из себя представляли, чем мы были в советах? Там нам менее легко давали слово, чем председатель Революционного трибунала давал слово Вандервельде и обвиняемым. Кем мы были в Московском совете? Маленькой группой обвиняемых. А кто правил? Меньшевики, социалисты-революционеры.
Но совет явился самой удобной формой единого фронта в начале революции. Масса эту формулу единого фронта, заставила нас принять, и мы ее приняли, и не только приняли, мы бросились в Советы, будучи в меньшинстве, с уверенностью, что мы победим наших противников, и нам это удалось.
Масса и вожди.
А нам говорят: «Нам нечего делать с реформистами и их вождями. Мы хотим создать советы, куда этим вождям не будет доступа». Но каким образом? Разве за вами весь рабочий класс? Разве вы можете запретить рабочим выбирать в советы людей, которые пользуются их доверием? Что это значит? Я ничего не понимаю.
Затем заявляют: «Мы делаем, как русские в 1905 и 1917 г.». Разве у вас сейчас такое положение, какое было у нас в 1905 или 1917 году? Мне кажется, что вы находитесь в подготовительном периоде, в промежутке между этими двумя годами, между этими двумя революциями. Разве существовали революционные Советы в России в течение этого промежутка? Нет. А что же было?
Была наша коммунистическая пропаганда, наша организация, наша работа и наша попытка создать единство действия, единство пролетарского фронта. Это была наша подготовка к великому единству, к тому решительному моменту, когда возникнут Советы.
Разве вы думаете, что в тот момент, когда масса получит исторический толчок, единый фронт будет избегнут? Но он все-таки будет осуществлен, и он осуществится неожиданно для вас. Вы будете вынуждены его принять без подготовки.
Конечно, post factum вы приспособитесь к событиям, вы найдете свой путь в этом едином фронте. Но лучше предвидеть, подготовить и управлять, чем быть застигнутым врасплох событиями; лучше быть предвестниками этой идеи, этого действия, чем ее последователями.
В самом деле, нельзя больше компрометировать идеи Советов, распространяя ее так, как это делает резолюция Сенской федерации.
Всегда дисциплина.
Резолюция гласит еще: «Французская партия всегда подчеркивала свой дух дисциплины (конечно!). Но эту дисциплину не нужно понимать в узком смысле этого слова; партия ограничивается тем, что принимает к сведению решения Исполкома».
Другими словами: дисциплина, вообще, вещь превосходная, но не у нас, в III Интернационале, где нас заставляют считаться с резолюциями Исполкома, принятыми, впрочем, с согласия наших делегатов, за исключением одного вопроса: о едином фронте, когда, после обсуждения вопроса, наши делегаты заявили о своей дисциплине. Резолюция кончается выражением надежды:
«Она (федерация) надеется, что таким образом ориентацией влево IV конгресс пересмотрит последнее решение Интернационала по вопросу о едином фронте».
Итак, существует ориентация вправо Коммунистического Интернационала и ориентация влево Виктора Мерика, сотрудника Фабра! Течение тов. Рену, который перепечатывает в своей газете самые поучительные отрывки из «Journal du Peuple». Течение тов. Гейне, который хочет копировать федеративную организацию Советской республики.
Перейдем к вопросу о синдикатах.
Партия и синдикаты.
Тов. Фроссар высказал довольно оптимистическое предсказание. И мы все, конечно, в восторге от перспективы, которую он нам нарисовал. Я искренно надеюсь, что она осуществится, но успех ее был бы немного неожиданный. Как подготовить эту перемену? Рабочие этого не знают. Пресса должна была бы все-таки немного отражать это движение. Ничего не заметно. Я, со своей стороны, следил за симптомами, характеризующими отношение между партией и синдикалистским движением.
Мы очень настаивали во время заседания расширенного Исполкома на необходимости изменить позицию партии в вопросе о синдикатах. Наши французские товарищи говорили: «да, есть еще некоторый недостаток энергии в работе, но дело в будущем пойдет лучше».
Потом я читал статью тов. Фроссара по этому вопросу, где он говорит:
«Искусная и предусмотрительная политика Жореса помешала тому, чтобы произошло нечто непоправимое между этими двумя пролетарскими силами, одной — политической, другой — экономической, одинаково необходимыми и в корне тесно солидарными. Лонге нас не будет упрекать, я думаю, за то, что мы являемся последователями политики Жореса».
Товарищи, это представляет собою направление, совершенно противоположное резолюциям наших интернациональных конгрессов, нашей программе, нашим марсельским резолюциям.
Это довольно ясное направление; жоресистская традиция. Мы хорошо знаем большие достоинства, могучий гений Жореса. Даже в его синдикалистской практике его великий гений проявляется потому, что эта тактика была совершенно приспособлена и абсолютно применима к положению, созданному патриотическим и национальным реформизмом, с одной стороны, и анархическим синдикализмом — с другой. Не было возможности тогда проводить нашу тактику. Пролетариат реагировал на демократическое лицемерие посредством синдикализма. Партия находилась во власти парламентаризма. Тогда партия красноречивыми устами Жореса говорила:
«Просим снисхождения к этой нетерпеливости пролетариата; эта ненависть, эта обструкция против партии, это факт исторически необходимый, надо с ним считаться, не трогайте его».
С другой стороны, люди, которые были вожаками синдикалистских элементов (и которые впоследствии оказались предателями), которые эксплуатировали в то время вполне революционный дух французского рабочего класса, эти Жуо и компания говорили себе: «мы против парламента, но раз члены парламента не вмешиваются в нашу синдикальную область, то можно разделить работу. Будет некоторое молчаливое соглашение между нами и социалистической парламентской партией». Вот жоресистская традиция
Разве мы можем ее принять?
Никогда.
Роль партии.
Наша партия — это сознание и воля пролетариата во всех его действиях, во всех областях. Мы можем оказаться слабыми и поэтому уступаем место другим, но мы боремся за то, чтобы за нами пошел весь рабочий класс, и чтобы руководить его борьбой.
Как можем мы это сделать, без того, чтобы появляться на каждой арене, пред каждой аудиторией с нашим знаменем, с тем знаменем, которое мы никогда не прячем?
Говорят: «Мы разделяем работу, организация синдикатов автономна, она не подчиняется авторитету партии». В самом деле, совершенно очевидно, что раз мы не составляем большинства, то эта организация независима. Но мы, как партия, в наших группировках, в синдикатах, в парламенте, в прессе, везде — мы организация идейного руководства с централизованным действием, повсюду мы являемся Коммунистической партией, воля коммунистической революции.
И я не понимаю, каким образом мы могли бы принять жоресистскую традицию. Она абсолютно противоречит нашей программе, нашей тактике. Я бы удивился, если мы пришли бы в Сент-Этьене к результату, соответствующему нашему методу, под влиянием такой идеологии, которая противоположна этому методу.
Фроссар нам сказал: «Коммунистам, благодаря их преданности, их работе, вверяют ответственные посты в синдикалистском движении».
Я очень хорошо понимаю. Все письма, получаемые из Франции, частные и официальные, изображают французских рабочих, как лучшую часть Интернационала, например, письмо о конгрессе молодежи в Монлюсоне. Любая партия может позавидовать французской в том, что в ней есть такие превосходные элементы среди молодежи и в секциях.
Я говорю, что эти элементы, конечно, пользуются доверием рабочего класса в синдикатах и всюду. Они занимают ответственные посты. Но руководит ли партия их работой? Рассмотрим две фракции: фракцию Росмера и фракцию Монмуссо; последняя (La Vie Ouvrière) имеет старую традицию анархического синдикализма, но все-таки приближается к нам. Она включает в себе превосходные элементы. Росмер вышел из этой группы, Монатт в ней остался, но мы надеемся, что в будущем он пойдет с нами. Но лучшие из приверженцев Монмуссо большей частью коммунисты, члены нашей партии. В этом случае коммунистические элементы, т.-е. находящиеся во фракции Росмера, которая еще слаба, и во фракции Монмуссо, и коммунисты анархического оттенка, настроенные против дисциплины партии, составляют большинство.
Разве это понятный факт?
Сент-Этьенский съезд.
Нам говорят: «Вы должны знать историю французского рабочего движения». Конечно, французские товарищи знают ее гораздо лучше, чем я. Но все-таки я ее тоже немножко знаю. Я начал свою деятельность в Париже с Монаттом, Росмером и другими. Я очень ценю синдикалистскую группу, я знаю ее стремления. Она образовалась до войны из очень революционно настроенных элементов, а от этого кое-что остается. Я могу с ними считаться, партия должна с ними считаться. Она должна действовать по отношению к ним очень осторожно. Когда дело касается синдикалистов, которые представляют из себя синдикалистскую традицию, у которых есть предвзятые мнения по отношению к моей партии, я подхожу к ним постепенно, у меня есть терпение, и я не только политичен, но также немного педагог по отношению к ним.
Но есть коммунисты, члены моей партии, у которых изменяются взгляды, когда они входят в синдикаты. Они становятся синдикалистами и примыкают к «La Vie Ouvrière». И я затрудняюсь сказать, завоюем ли мы синдикалистское движение, или революционный синдикализм овладеет нашей партией.
У нас был пример Вердье и Кентона. Когда мы спрашивали: «Что делают эти Вердье и эти Кентоны? Они пишут совершенно недопустимые вещи», нам отвечали: «это члены партии». Но в чем это выражается? У них есть партийный билет. Они прикрылись авторитетом коммунистической партии, когда всемирная революция казалась неизбежной. Они проводили в синдикатах политику, противоречащую коммунизму. Устроившись в синдикатах, они бросили свой партийный билет и продолжают ту же работу против партии. Но у нас остаются еще люди, похожие на Вердье и на Кентона. Разве это допустимо? Хотите ли вы с этим покончить?
Я полагаю, что нужно настаивать на этом вопросе. Съезд в Сент-Этьене скоро состоится. Надо будет на нем сделать то, что делают повсюду на профсоюзном съезде. Надо будет собрать коммунистическую фракцию съезда под руководством представителей Центрального Комитета партии, составить список делегатов коммунистов. Имеющие партийный билет должны прийти в такой-то зал, в таком-то часу. И там Центральный Комитет или его представители вместе с фракцией наметят программу работ на время съезда. Будет ли это сделано в Сент-Этьене, да или нет?
Надо будет наметить программу работы, считаясь с предрассудками анархистов-синдикалистов, но не применяться к личности какого-нибудь Вердье или Кентона. Но коммунисты должны подчиниться своей партии, ее резолюциям; они должны голосовать резолюцию о присоединении без оговорок к Красному Профинтерну.
И я спрашиваю: делегат на съезде профсоюзов, член партии, который действовал бы против решений своей партии, будет ли он исключен из партии или нет? Вот вопрос, который я задаю.
Наше расширенное заседание в целом должно поставить этот вопрос, настаивать на получении совершенно ясного ответа и занести этот ответ в свою резолюцию.
Левый блок.
Перейдем к единому фронту. Мы во Франции шагаем к эпохе левого блока. Тов. Фроссар нам об этом сказал, и это теперь признано всеми. Что это значит: эпоха левого блока?
Я нахожу время от времени в партийных газетах мысль о том, что эпоха демократических иллюзий в пролетариате миновала. Это ошибка. Появление левого блока во Франции будет иметь новое большое влияние на демократические и пацифистские предрассудки в глубоких слоях пролетариата. Это основной факт. Наше движение в настоящую эпоху очень неровное. Оно продвигается большими скачками. У вас был в начале войны период патриотических иллюзий национальной обороны. Потом — начало разочарования. Затем — заря революции 1917 года. Потом победа с ее иллюзиями, которые повлияли на большую часть рабочего класса. Потом новое разочарование и начало короткого периода революционных иллюзий. Я говорю иллюзий потому, что не было ясного понимания революции: неясное сознание вдохновило забастовку железнодорожников, последняя была ни хорошо подготовлена, ни хорошо понята. Эта забастовка была выражением революционных иллюзий. А самая коммунистическая партия — лучшее произведение этой эпохи.
С тех пор наблюдается некоторого рода отступление, разочарование, которое фатально следует за революционными иллюзиями. Предполагали, что революция гораздо ближе и гораздо проще. Разочарование, которое последовало, вызвало некоторую пассивность.
Последняя заметна в рабочей массе Франции там, где натиск капитала не столь значителен, чтобы вызвать сильную реакцию, где революционное настроение дремлет, где старые предрассудки оживают, где отсутствует живость мысли, необходимая для восприятия новых идей.
Отсюда в результате — кризис в росте партии.
Но в то же время совершается молекулярный процесс в массе мелко-буржуазной и пролетарской. Это недовольство национальным блоком, желание перемены, и вот идея левого блока появляется на горизонте. А что думают рабочие в такой момент?
Образ мыслей рабочего.
Возьмем парижского рабочего, не коммуниста, но сочувствующего партии социальной революции, и который, если завтра возникнут баррикады, не будет на них, быть может, первым, а — вторым. Этот рабочий говорит себе: «а все-таки левый блок имеет преимущество в сравнении с национальным блоком. Коммунисты прекрасные люди; когда они захотят совершить революцию, я буду с ними. Но они все еще говорят, что они готовятся. Пока что, я предпочитаю перемену. У нас режим Пуанкаре. Я предпочитаю, как многие другие, голосовать за Эррио-Лонге, партия которых составит более передовое правительство».
Это — рабочий демократ, но его демократизм — скептический. Он революционер, но пока его революционность — выжидательная. У него хорошие намерения, но его, вашего французского рабочего, слишком обманывали. Вот почему на его революционном пламени лежит пепел скептицизма.
А вы, французские коммунисты, вы говорите, вы повторяете: «Единый фронт?». Нет, мы за революцию. Вот и все. И вы оставляете рабочего под влиянием идей левого блока.
Если бы вы ему говорили: «Ты должен противопоставить блок пролетариата национальному и левому блоку. Они хотят создать буржуазное правительство, мы все хотим пролетарского правительства». Если бы вы ему говорили «Ты не коммунист, революция произойдет не завтра: попробуем ка сорганизовать рабочее правительство. С кем? Со всеми течениями рабочего движения, с синдикатами, Общей Конференцией Труда, CGTU, диссидентами, со всеми группировками рабочего класса».
Рабочий блок против левого блока.
О, какая реформистская мысль! Какая пагубная мысль! Какое предательство! Дать левому блоку захватить умы французского пролетариата, это, конечно, тактика гораздо легче выполнимая. Фроссар сказал нам: «мы приветствуем левый блок, потому что в него войдет партия диссидентов, которая себя скомпрометирует там, а мы встанем на его место». Это значит выжидать наследства левого блока. Это тактика, которая значит: «история сама создаст левый блок, левый блок скомпрометирует диссидентов, а моя партия примет наследство». Нет, это не наша политика.
Для того, чтобы оппозиция скомпрометировала себя в левом блоке, надо, чтобы за ней был минимум рабочих в начале этого опыта. Вот почему мы должны противопоставить идее левого блока идею рабочего блока. Конечно, можно сказать: «без вождей». Если бы рабочие нам говорили: «Почему вы нам предлагаете блок с Жуо и Лонге? Этих людей мы выбросим в окно», задача была бы решена. Но предварительно необходимо приобрести доверие всего пролетариата. А этого предварительного условия и не хватает.
Вы говорите французскому рабочему: «Иди со мной, а не с буржуазией». Он вам отвечает: «Да, я рабочий, я не хочу итти с буржуазией, но я доверяю Жуо». Вы должны ему ответить: «Так что ж, иди с ним, но против буржуазии по пути, который мы тебе указываем».
Если этот рабочий попробует потянуть за собой Жуо и ему это не удастся, то последний скомпрометирует себя. Таким образом, мы можем выиграть половину, третью часть приверженцев Жуо. Политическое движение, тактика борьбы, а не повторение одних и тех же идей, топтание на одном и том же месте, увеличивает наши силы.
Вопрос о едином фронте и идея пролетарского правления имеет в настоящий момент для Франции большое значение, потому что вам нужно еще победить предрассудки синдикалистов и анархистов, которые говорят, что синдикаты достаточны и что нет никакой необходимости в диктатуре пролетариата. Идея о рабочем правительстве, которое мы противопоставляем буржуазному правительству, является идеей, могущей повлечь за собою приверженцев синдикалистов и анархистов.
Чтобы спасти французскую партию.
Я перехожу к заключению.
Надо, товарищи, чтобы новая эра, новая эпоха началась для французских коммунистов. Нужны большие перемены, перемены ощутительные для французского рабочего класса, большие изменения в путях и методах.
Без этих изменений французская партия придет к гибельным результатам. Для меня это совершенно очевидно. Придут к новым потрясениям, к новым кризисам, к новым расколам. И эти расколы исторически пойдут по линиям, которые не являются самыми выгодными для французского рабочего движения.
Я думаю, что теперь можно обеспечить главному ядру, действительно жизненному ядру партии, однородное большинство, если Интернационал, — я предлагаю это от имени Исполкома, — наметит теперь директивы в тесном сотрудничестве с французской делегацией, определенные линии, точно намеченные, вытекающие из нашей программы и приспособленные к положению во Франции.
Надо требовать, — и это то, что говорил сам тов. Фроссар, — чтобы партия взялась за работу, выработала вполне точную программу к будущему конгрессу, чтобы работа по проведению этой программы, приспособленной к нашей революционной, но подготовительной эпохе, началась сейчас же.
Надо, чтобы партия выработала тактические тезисы, которые беспощадно осуждали бы пацифизм, центризм, реформизм, отсутствие дисциплины в той форме, в какой она проявляется во Франции, изгоняя из партии представителей этих течений.
Надо, чтобы партия создала устав, который дал бы возможность Центральному Комитету руководить и который исключал бы возможность для Сенской федерации создавать такую странную и противную интересам рабочего движения организацию.
Некоторые неотложные задачи.
Надо, чтобы Центральный Комитет политически ликвидировал случай с Фабром, а не в виде подчинения той или другой резолюции, такому-то параграфу устава. Политически, это значит, — объяснить рабочим, что мы нанесли политический удар нашим внутренним врагам. Нам сказали, что конфликтная комиссия была против исключения. Но устав не противится тому, чтобы объяснить в «L’Humanité», причины, по которым надо исключать такие элементы, как Фабр. Этого еще не сделали; надо это сделать. Необходимо новое направление прессы. Нужна действительно рабочая пресса. Нужно, чтобы голос партии был слышен в прессе, а не единоличные мнения, чтобы не «лидеры» говорили от своего собственного имени. Надо, чтобы простой член партии мог написать статью, не будучи лидером, без того, чтобы Виктор Мерик с психологией китайского мандарина ему заметил: «ты не лидер»…
Надо, чтобы главная политическая статья была без подписи, — как мы видим это во всей коммунистической прессе мира, — чтобы это был голос партии, чтобы рабочий, желающий узнать мнение партии, мог прочесть статьи без подписи, за которые отвечает Центральный Комитет. А «L’Humanité» должна представлять линию Интернационала, отражать идеи Интернационала. Нельзя больше терпеть, чтобы партийная газета, подобно той, которую редактирует товарищ Рену, превратилась в орудие, удаляющее партию от Интернационала.
На конгрессе в Сент-Этьене нужна коммунистическая фракция, руководимая представителями Центрального Комитета, с вполне определенной программой работы, с твердой дисциплиной.
Фракции в партии.
И я думаю, товарищи, что, при этих условиях, можно требовать, чтобы не было фракций во французской партии. Если бы теперешнее положение продолжалось, если партия сама не будет иметь желания исключить орган, являющийся центром правой фракции (потому что газета Фабра не что иное, как центр правой фракции) — возрождение фракций неизбежно. Если не проявится это желание, то революционные элементы, верные Интернационалу, совершенно неизбежно рано или поздно сгруппируются вокруг какого-нибудь центра. Это совершенно неизбежно.
А если Интернационал будет поставлен пред необходимостью, если ход событий и пассивность партии и всех нас допустят такое положение, что через полгода, через год Интернационал встанет пред необходимостью выбирать между решительной правой и левой в процессе образования (центр растворится в борьбе двух течений; этот центр, не имеющий определенной физиономии, растворится несомненно), то Интернационалу ничего другого не останется, как предоставить свой авторитет левой. Это совершенно очевидно.
Товарищи, такая перспектива мне и всем нам кажется гибельной, и французский пролетариат заслуживает лучшей участи для своей партии. Мы наблюдали нечто подобное в Италии. Но Италия была в другом положении, в положении действительно революционном. Там было внезапное предательство официальной партии; раскол был совершенно неизбежен. Коммунистическая партия образовалась из трети прежней партии; теперь она сделала большие успехи, но это было историческое событие, представляющее урок для нас.
Франция находится в гораздо более выгодном положении, хотя бы потому, что ее политическая эволюция идет медленнее. Можно кое-чему научиться на примере Италии. И если бы мы ограничились только тем, что повторили бы то, что произошло в Италии, тогда к чему бы нам служил Интернационал, который должен обобщать опыт одной страны и этим обогащать опыт других?
Заключение.
Товарищи, есть очень трудные моменты в жизни каждой партии, и вмешательство в такие моменты очень щекотливо. Это несомненно. Я лично был очень оптимистически настроен несколько месяцев тому назад, год тому назад. Мой оптимизм, и я думаю, что я выражаю здесь мысль большинства Интернационала, уменьшался, постоянно уменьшался в том смысле, что выжидательная тактика, доброжелательная пассивность не дала желательных результатов.
Вот почему со всей сердечностью и в то же время с полным сознанием серьезности вопроса я заявляю, что необходимо на этот раз сговориться с французскими товарищами, с делегацией, присутствующей здесь, лучшей делегацией, которую могла нам послать партия. Надо сговориться по самым важным, самым решающим вопросам и сформулировать самые определенные решения и надо потребовать их точного и полного выполнения.
Эго предложение мы внесем в Комиссию. (Аплодисменты).