• Лев Троцкий
• К истории Четвертого Интернационала
• К истории Советского Союза
• Русские марксисты
• Книги в печати
• Редактор и его эссе
• Мировой Социалистический Веб Сайт: русская страница журнала
• 
• World Socialist Web Site: Marxist news journal in many languages
• 
• Марксистская библиотека на Интернет
• Marx-Engels Library Archive
• 
• E-mail Почта

Ф. К. П. на IV Конгрессе Коминтерна.

Доклад Троцкого на заседании конгресса

1 декабря 1922 г.

Сегодня у нас в порядке дня чрезвычайно важный и очень трудный вопрос, вопрос о нашей французской партии.

Французская Коммунистическая партия переживает весьма тяжелый кризис. И этот кризис партии странным образом совпадает с кризисом французской буржуазии и ее государства.

Я говорю: странным образом — потому что, по общему правилу, как раз кризисы буржуазии создают обстановку, благоприятную для развития революционной партии. Революционная партия обычно питается кризисами буржуазного общества.

Поэтому совпадение обоих кризисов позволяет мне сделать заключение, что французская партия не достигла еще в своей организации, в своей деятельности той абсолютной свободы по отношению к капиталистическому обществу, которая необходима для того, чтобы широко использовать кризис последнего. В дальнейшем это уяснится нам более подробно, более глубоко.

Но в чем же состоит этот кризис, наличия которого никто не отрицает?

Указывают на приостановку притока новых членов, даже на уменьшение их числа. Тираж наших газет и, в частности, «L’Humanité», падает. Внутренняя жизнь организаций прозябает и дремлет.

Вот наиболее разительные и вместе с тем наиболее очевидные и неоспоримые признаки кризиса.

Имеются и другие. В партии установился режим фракций. Фракционная борьба, острая и зачастую чисто личная полемика — вот еще одно из проявлений бесспорно глубокого кризиса партийного организма.

Не все указанные внешние признаки одинаково важны для оценки развития нашей французской партии.

Уменьшение притока новых членов не следует считать большой опасностью, если уменьшение это временно и если в нем находит свое выражение лишь тот факт, что в начале наша партия увлекла за собою те элементы, которые чужды нам по своему умонастроению и по своим взглядам, и теперь партия устраняет их по мере своего роста и укрепления своего коммунистического единства и сплоченности. Даже уменьшение тиража нашей прессы не представляется опасным. Оно может оказаться преходящим явлением, вызванным изменением политической обстановки.

Что является бесспорным, так это то (мы это видели в истории наших различных партий), что развитие партии не идет по совершенно прямой линии, а в нем замечаются неизбежные приливы и отливы; во время прилива партия должна развивать широкую деятельность извне, увлекая за собою массы, а во время отлива партия должна сосредоточиться в себе, развивать свою организацию, уточнять свои идеи, готовиться к неизбежным боям.

На кризис партии указывают скорее наличность в ней фракций и борьба между ними.

Откуда берутся эти фракции? Кто несет ответственность за их образование?

Можно дать на этот вопрос ответ, являющийся скорее описательным; ответ этот мы довольно часто находим в прессе нашей французской партии. Я приведу слова хорошо известного вам товарища Фроссара, он написал в «L’Humanité» от 16-го июля статью, озаглавленую: «Значит, этому не будет конца». Заимствую из этой статьи следующие фразы: «Какие мы византийцы, как мы стремимся расщепить волос на 4 части, какие мы жалкие спорщики! И как следует жалеть наших читателей, воистину героев, которые читают нас».

Вот достаточно мрачная картина. Но в этих словах мы находим лишь внешнее описание ситуации, создавшейся в партии. Почему мы — византийцы, жалкие спорщики и т. д.? Каков смысл этого? — Вот вопрос, требующий ответа. Некоторые спрашивают, откуда, с какой стороны пошла эта полемика, как общая, так и личная.

Товарищи, принадлежащие к тому же направлению, что и товарищ Фроссар, часто указывают на левую, как на зачинщицу этой полемики и вместе с тем фракционного режима. Но этот фракционный режим очень часто осуждается теми товарищами, которые сами принадлежат к фракциям и все же смотрят на этот режим, как на чисто искусственный, нисколько не основанный на принципах и не отвечающий политическим целям. Я позволю себе процитировать статью Даниэля Рену в одном из сентябрьских номеров «L’Humanité»: «Как сказал мой друг Дюре, — ему никто не возразил по этому пункту, — серьезная и правильная классификация может установиться лишь в процессе действия и посредством его».

Итак, мы видим, что, с одной стороны, фракции ведут друг с другом ожесточенную борьбу, а с другой стороны, представители обоих фракций утверждают, что группировки эти образовались искусственно, и что лишь посредством действия (т.-е. будущего действия) можно будет установить правильную классификацию различных направлений в партии. Не думаю, чтобы этот анализ был правилен.

Прежде всего, следовало бы задать себе вопрос, каким образом товарищи, отрицающие идеологический и политический смысл этих фракций, все же принадлежат к одной из трех важнейших фракций.

Затем следует спросить себя, правильна ли даваемая аргументация: будем ждать, пока само действие сгруппирует нас в совершенно правильных рамках.

Если речь идет о революционном действии, т.-е. о борьбе за захват власти рабочим классом, тогда мы совершили ошибку, отделяясь от диссидентов, так как последние утверждают, что раскол был продиктован внешней волей, а не внутренней необходимостью партии.

Но вся жизнь партии должна представлять собою ряд действий, которые образуют цепь, долженствующую вести к самому большому действию, захвату власти пролетариатом.

Если хотят сказать, что создавшиеся группировки неокончательны, то мы согласны с этим; и я полагаю, что мы не станем оспаривать справедливость подобного утверждения.

Я думаю, что всегда будет существовать разделение по направлениям, и что в момент решающего революционного действия огромное большинство членов всех фракций сплотится на общей основе; это верно. Но утверждать, что существующие и взаимно борющиеся в настоящее время направления представляют собой лишь нечто искусственное, это значит поистине быть несправедливым к французской партии, которая основана на направлениях и вне их не существует; итак, должны иметься важные причины существования этих фракций и их борьбы.

Говорят, что группировка может создаться лишь в процессе действия, но ведь именно посредством действия Интернационал и пытался в течение полутора лет добиться перегруппировки во французской партии, причем Интернационал предложил для этого два пути, ведущих к одной и той же цели. Это — работа в профсоюзах и действие через них, а также действие посредством единого фронта.

Чтобы руководить каким-либо действием, необходимо иметь о нем более или менее точное представление, а также опираться на сочувствие большинства партии. Когда была предложена перегруппировка партии на основе определенных действий, то эти последние всегда наталкивались на немедленные препятствия. Не хотели допустить методичной и организованной работы партии в наиболее важных и крупных — хотя и уменьшившихся — организациях Франции, а также деятельности под лозунгом единого фронта.

В настоящее время стало банальной истиной, что в стране, где не располагают доверием, по крайней мере, подавляющего большинства рабочего класса, где пролетариат разделен в профсоюзах и политических партиях на различные фракции, где члены этих фракций составляют в синдикатах и в партии лишь незначительную часть рабочего класса, — что при всех этих условиях нельзя развить действия иначе, как под лозунгом единого фронта, иначе, как действуя сообща. И если отталкивают эту, не надуманную, а вызванную необходимостью возможность действовать, то тем самым отталкивают всякое действие вообще.

И если после этого жалуются на существование партийных группировок, то этим лишь увеличивается число недопустимых противоречий.

Вы знаете, товарищи, что в течение последнего года между Интернационалом и французской партией, т.-е. большинством ее, представляемым в данном случае обеими фракциями, центром и направлением Рену, велась, — я должен употребить это слово, — беспрестанная борьба.

Нашу французскую партию убеждали в необходимости единого фронта. Вчера в комиссии, которую вы выбрали для рассмотрения французского вопроса, тов. Зиновьев напомнил об аргументе, которым во Франции пользовались против Интернационала в этом важном вопросе, именно о том, будто Интернационал под видом единого фронта вынуждает французскую партию вернуться к сотрудничеству классов и мильеранизму. Вот до каких крайностей дошли недоразумения по вопросу, который в то же время являлся могущественным средством для развития действия во французской партии.

Теперь этим аргументом завладела буржуазная пресса; это наказание за ошибки, совершенные в пылу полемики. Наказание — видеть, как враг ухватывается за неправильные формулы, придает им более резкую форму и выбрасывает их на политический рынок. Вот что мы читали, напр., в «Le Temps»:

«Еще не сказано, что эта унизительная покорность сможет смирить гнев Москвы, так как не всякий может уловить дух и букву политики Интернационала, которая меняется до бесконечности, сообразно с временными интересами советского правительства и с теми обстоятельствами, с которыми это правительство вынуждено считаться, чтобы хоть сколько-нибудь прикрыть полный крах коммунизма».

Формула эта не является изобретением «Le Temps». Она заимствована у представителей известных направлений нашей партии, ей придано более резкое выражение, и она брошена против партии в целом.

Несколько дней тому назад Фроссар, который также боролся против единого фронта, обратился к реформистам с предложением действовать совместно, согласно принципам единого фронта.

В ответе диссидентов мы находим всю хорошо известную нам терминологию, с которой мы встречались уже в прессе нашей партии и которая стала теперь орудием наших врагов. Но, что еще хуже, — французская партия более года ждала и позволила таким образом диссидентам завладеть идеей единого фронта; уже не Французская Коммунистическая партия является в глазах пролетариата провозвестницей этой формулы; нет, диссиденты уже конкурируют с нею на этом поприще. Достаточно прочесть в «Le Populaire» статьи о восстановлении единства профессионального движения.

Итак, фракционный режим создался не искусственным путем, не случайно и не под влиянием чужой воли; режим этот зиждется на направлениях, создавшихся в результате действия — или недостатка действия, который, в свою очередь, не случаен для французской партии.

Что касается политики, то, если спросят, кто ответственен за нее, я отвечу: не левая, но, к несчастью, и сам Интернационал, быть может. Наши французские товарищи не могли осуществить действия, так как не хотели принять предпосылок этого действия. Необходимо поэтому посредством полемики уничтожить идеологические препятствия на пути к этому действию. Вот почему Интернационал взял на себя инициативу полемики.

Чтобы мне самому проверить нашу линию поведения за последние два года по отношению к французской партии, я разыскал одну из речей по французскому вопросу, произнесенных мною в июне 1921 г. в заседании расширенного Исполкома, стало быть, полтора года тому назад.

Должен признаться, что я был поражен тем, как мы все время топчемся на одном месте.

Я напомню лишь несколько мест из этой речи:

«Не хотят видеть той пропасти, которая должна быть вырыта нашей прессой, нашими речами между коммунистической партией и всем буржуазным обществом. Ее не видят. Необходимо, чтобы рабочие теперь сказали вам: что же вы там делаете? почему же вы не говорите коммунистическим языком? У вас мы видим те же серенькие тени, лишь слегка подкрашенные, что и у лонгетистов. Я добавляю к этому: «надо еще знать и оценить также и следующее: деятельность партии по отношению к синдикалистам является совершенно неправильной»…

И далее: «Итак, следует дружественно, но все же энергично сказать Французской Коммунистической партии: мы не требуем, чтобы вы предпринимали революционные выступления, не отдавая себе отчета в том, благоприятна ли обстановка или нет. Но мы требуем, чтобы вы порвали, не только формально, но и на деле, в ваших идеях, в ваших чувствах и во всем вашем поведении с вашими старыми навыками, порвали прежние, ваши связи с капиталистическим обществом и его учреждениями».

Разве не кажется, что слова эти произнесены на этих днях во время дискуссии о масонстве.

Далее, еще одно место: «Мы требуем, чтобы ваша революционная воля выражалась в вашей прессе, в парламенте, в синдикатах, везде и, наконец, нашла свое высшее выражение на баррикадах Парижа».

Вот в каком виде представляли мы вопрос на заседании Исполкома. Мой голос был лишь голосом Исполкома, вполне единодушного в этом вопросе; с тех пор прошло полтора года. Мы боролись против духа консерватизма, представлявшего прошлое, за революционный дух, представляющий будущее. И я не могу сказать, чтобы борьба наша была бесплодна. Кое-что изменилось в партии. Нынешний кризис, конечно, очень тяжкий, нанес все же смертельный удар консерватизму партии.

Разумеется, если партия не найдет достаточно сил, чтобы победить этот кризис, то он может повлечь за собою шаг назад во всем революционном развитии французского пролетариата. Но нет оснований для пессимистической оценки возможностей, открывающихся пред французской партией. Я повторяю: кризис является результатом, с одной стороны, полемики, а с другой стороны, борьбы Интернационала против консерватизма, и тяжесть этого кризиса, его болезненный характер объясняются тем, что консерватизм остается очень сильным, слишком сильным.

После Тура у нас осталось много старых навыков и обычаев, не уступающих своего места новым обычаям и навыкам коммунистической деятельности. Вот почему создался фракционный режим, который есть не что иное, как борьба будущего против прошлого или серединный между ними оттенок, который ищет своей ориентировки.

Часто указывалось на то, что разные посторонние партии факторы затрудняют более быструю эволюцию самой партии, указывалось на французские традиции и на индивидуализм французского рабочего. Но партия, желающая стать партией борьбы, не должна становиться исключительно на точку зрения историка, который возвышается над внутрипартийной схваткой и ограничивается лишь тем, что указывает причины, мешающие прогрессу будущего.

Я заимствую у нашего товарища Вайяна Кутюрье превосходный аргумент. Он сказал: «вы жалуетесь, что вам приходится иметь дело с рабочими, насквозь проникнутыми индивидуализмом, и что он препятствует организации революционной партии. Но разве во время войны капиталистическое общество остановилось пред французским индивидуализмом? Разве для социал-патриотов этот индивидуализм явился помехой? Нет, — при посредстве полиции и армии и, в особенности, через общественное мнение они оказали огромное давление на этот индивидуализм французского рабочего и повели его в траншеи, в которых он оставался в течение 4 ¹⁄₂ лет».

Этот индивидуализм умели побеждать, когда речь шла об интересах буржуазии. Неужели-же он оказывается совершенно непреодолимым, когда победа над ним требуется в интересах самого пролетариата?

Нет, эту аргументацию следует отвергнуть. Верно, что в каждом рабочем — главным образом благодаря французской истории — есть черты индивидуализма, быть может-более развитые, чем у других рабочих. Но в нем есть также смелость. Надо уметь апеллировать к этой смелости, открывая пред рабочим перспективу такой деятельности, которой он сможет поистине отдать все свое самоотвержение, и вы увидите, что он сумеет жертвовать не только своими материальными интересами, но и своею жизнью, если этого потребует борьба.

Но надо уметь это сделать. И когда я слышу, что коммунист говорит: «ничего нельзя сделать — рабочие слишком индивидуалисты», то я говорю, что такое объяснение может породить лишь недоверие по отношению к партии или определенной фракции ее и доказать их бессилие.

На этом конгрессе мы много говорили о профессиональном движении и встретили со стороны центра и группы Рену те самые препятствия, отражение которых мы видим в отчетах парижского конгресса.

Я приведу вам несколько выражений нашего товарища Жакоба, одного из члена делегации синдикатов. Его речь на парижском конгрессе в высшей степени характерна и важна и, по дружбе я сказал бы, совершенно неверна и неверна до опасного.

Товарищ Жакоб — член партии и в то же время видный член профессиональной организации. Вот что он говорит о роли партии в рабочем движении: «Партия не должна стеснять деятельность синдикатов; между тем, известные пункты в резолюции Центрального Комитета могут лишь нанести ущерб этой деятельности.

«Мануильский плохо осведомлен о гаврской забастовке. Фроссар и Лепец говорят, что коммунистическая партия не выполнила своего долга во время забастовки. Мы же говорим, что партии нечего было там делать»…

Вот крайне опасный взгляд. Могут сказать, что это лишь преувеличение, вызванное темпераментом. Возможно. Но он все-таки остается крайне характерным для умонастроения нашей партии. Ведь здесь сами члены партии — не дружественные ей синдикалисты, вроде Монмуссо, с одной стороны, и Монатта, с другой, — нет, сами члены партии говорят ей: «тебе нечего делать при событиях вроде гаврской забастовки».

Вы знаете, что в эту гаврскую забастовку вмешались мэр города Гавра — Мейер, радикальный буржуазный политик, депутат Зигфрид, ныне покойный; вмешались также ружья господина Пуанкаре, а что же это, как не политика? Одна лишь партия, как партия, не вмешалась в эту забастовку. Конечно, партия сделала многое для забастовщиков: она собрала по подписке крупные денежные суммы было написано много статей, но все это лишь в качестве организации, которая может давать советы, но не должна наносить ущерба движению синдикатов. Необходимо было показать свое политическое лицо рабочим и сказать: «Мы здесь, чтобы помочь вам, чего вы от нас требуете? Мы готовы сделать». Партии нечего делать в гаврской забастовке!

Были из местных синдикалистов, которые говорили, — я узнал это от товарищей здесь: «Не компрометируйте нас в глазах правительства: оно скажет, что мы проводим коммунистическую забастовку, чего доброго, продиктованную из Москвы».

И партия увильнула.

Я понимаю, что могут быть такие обстоятельства, при которых партия во время забастовки делает уступки даже самым отсталым взглядам масс и их местных представителей. Но в таком случае следовало написать в «L’Humanité»: мы предложили наши услуги руководителям гаврской забастовки; они ответили нам: — «У нас есть связь с Мейером и с Зигфридом, не компрометируйте нас». Хорошо, в таком случае мы не вмешиваемся, но мы говорим им, берегитесь, вы имеете дело с буржуазными политиками, которые предадут вас! Одна только партия не покинет вас в минуту серьезной борьбы, это коммунистическая партия.

И, если бы вы сказали эти слова в первые же дни гаврской забастовки или по мере ее развития, после трагических событий 28-го августа и после убийства рабочих, ваш авторитет был бы значительно выше, так как оказалось бы,. что вы предвидели ход событий.

Но, нет, вы уступили. Товарищ Фроссар сказал: «Партия ничего не могла сделать в этой области»; а вот даже коммунист, работающий в синдикатах, и то заявил: «Партии здесь нечего делать».

Это очень печальное и опасное положение, так как отсюда лишь один шаг до нашего товарища Эрнеста Лафона, который в своей речи на парижском конгрессе вдохновляется «лагарделлизмом». Вы знаете, что такое «лагарделлизм»? Это не синдикализм, это смесь кое-каких огрызков синдикалистской идеологии с политиканством. И вот Эрнест Лафон говорит: «Синдикаты — это вещь второстепенная, и я не создан для таких второстепенных вещей». Лагардель был большим философом, — сейчас он является приказчиком в капиталистических организациях. И вот партия продолжает эту совершенно оппортунистическую, реформистскую, нереволюционную линию, основываясь на философии, согласно которой революция должна произойти вне партии, и Эрнест Лафон находит счастливую формулу, говоря: «Какое дело нам, адвокатам, до синдикатов?».

А товарищ Жакоб, который не адвокат и не лагарделлист, а хороший коммунист и хороший рабочий-синдикалист, говорит: «Да, партии здесь нечего делать».

Такое совпадение крайне опасно.

Я нахожу его отчасти и в декларации, подписанной Монаттом, моим другом, а также товарищами Лузоном, Шамбеланом и другими.

Можно понять Монатта, не являющегося членом партии, когда он говорит: «Мы — революционные синдикалисты, это значит, что мы придаем синдикатам решающую роль в борьбе за освобождение пролетариата». Такова последняя декларация, появившаяся после парижского конгресса в «Lutte de classe», редактируемой тов. Росмером; она сопровождается примечаниями от редакции.

Я понимаю подобные заявления со стороны Монатта, который стоит вне партии — но который совершает ошибку, оставаясь вне партии, — но мне трудно понять Лузона, Шамбелана, Клавеля и Орланжа, которые состоят в партии и в то же время являются членами Исполнительного Комитета CGTU.

Что это значит: «Мы приписываем профсоюзу решающую роль в революционной освободительной борьбе»? О каком профсоюзе идет речь? Мы знаем во Франции различные профсоюзы. Говорится ли здесь о профсоюзах сторонников Жуо? Очевидно, нет. О профсоюзе нашего товарища Монмуссо? Может быть. Но вы хотите добиться объединения, слияния этих двух профсоюзов. Генеральным секретарем CGTU состоит ныне Монмуссо, но еще недавно во главе CGTU стояла административная комиссия, находившаяся в руках авторов «договора». — Бенаров, Вердье и. т. д.

Под их ли руководством пролетариат может итти к революции и совершить ее? Неужели вы серьезно думаете, что руководящая роль рабочего класса принадлежит профсоюзу? Считаете ли вы лучшей рабочей организацией в мире профсоюз, руководимый реформистами, конфузионистами (путаниками), коммунистами, которые не хотят соблюдать партийную дисциплину и следовать программе своей партии, или профсоюз, стоящий на платформе проводимой нами коммунистической программы? Вы повторяете формулу синдикализма, лишив ее революционного и идеологического содержания, и говорите: профсоюз — это важнее всего на свете.

Конечно, если мы имеем дело с профсоюзом, руководимым лучшими элементами рабочего класса, вполне организованными и сознательными, и следующими доктрине, защищающей интересы революционной борьбы, то такой профсоюз — превосходная вещь, но его не существует, особенно во Франции. Надо его создать. Каким путем? Путем сотрудничества между товарищами, не принадлежащими к партии, и ее членами, путем организации лучших элементов рабочего класса, путем распространения среди них коммунистической идеологии и проникновения ее во все рабочие организации.

Вы допускаете вхождение в профсоюзы рабочих, которые стоят вне партии, не являются революционерами и придерживаются самых отсталых предрассудков, например, рабочих-католиков. Вы должны это делать потому, что если бы в профсоюзе были одни только коммунисты и синдикалисты, которые еще не вступили в партию из-за некоторых предрассудков, если бы в профсоюзе не было других элементов, то его существование не имело бы никакого смысла, потому что он представлял бы собой второе издание партии.

Но это не было бы хуже, потому что партия более однородна или, по крайней мере, должна быть более однородной, чем профсоюзы, в которые входят коммунисты, не соблюдающие партийной дисциплины, и синдикалисты, которые не входят ни в какую партию, и боятся партии, несмотря на то, что анализировать свои идеи и методы они не могут без политической партии.

Если бы профсоюзы имели только такой характер, то это было бы ухудшенное издание политической партии.

Значение профсоюза заключается в том, что его большинство состоит или должно состоять из элементов, которых еще не коснулось влияние партии; но, как известно, в профсоюзах есть различные слои — слои вполне сознательные и слои сознательные, но с остатками предрассудков, слои, которым еще нужно дойти до полной революционной сознательности.

На кого же тогда ложится руководящая роль?

Мы не должны забывать значения «договора». Его необходимо сделать наглядным примером для каждого французского рабочего, даже самого отсталого, наименее развитого. Надо объяснить, что вследствие слабости партии в области профессионального движения некоторые анархистские и анархиствующие элементы создали секретный «договор», чтобы захватить в свои руки руководство рабочим движением. Профсоюзы выделяют из своего состава лучшие элементы, которые имеют потребность в идейном руководстве; эти идеи не могут возникнуть из ничего, они не падают с неба; они должны быть цельными, должны быть теоретически обоснованными, должны быть подвергнуты на практике испытанию, анализу и критике. И вся эта работа должна совершаться партией.

В настоящее время главное возражение, выдвигаемое против нас, заключается в том, что мы подчиняем профсоюзы партии.

Да, мы хотим подчинить сознание рабочего класса революционной идеологии. Таково наше стремление. Глупо говорить, что мы можем действовать давлением извне, не опирающимся на свободную волю самих рабочих, или что партия обладает средствами оказать давление на профсоюзы, которые в смысле численности сильнее ее, или, по крайней мере, должны быть сильнее. Только реакционеры во всех странах постоянно повторяли, что партия и профсоюзы хотят подчинить рабочий класс своей воле.

Обратимся к наиболее реакционной и наиболее коварной печати во Франции, в Германии, в Америке и повсюду. Везде мы найдем те же утверждения, будто рабочие организации против воли рабочего класса принуждают его к тем или иным действиям, навязывают ему свою волю и с помощью своих маневров добиваются подчинения рабочего класса профсоюзам.

А что отвечаете им на это вы? Вы говорите:

«Нет, мы оказываем услуги рабочему классу, мы завоевываем себе доверие в профсоюзах. Передовая часть рабочего класса входит в профсоюзы; широкие массы поддерживают профсоюзы в их борьбе и постепенно входят в них».

Не то ли самое происходит и с партией? Мы хотим завоевать доверие членов профсоюза. Разве не наше право и не наш долг — проявить себя в каждом выступлении, и особенно в трудных выступлениях, самыми преданными участниками, чтобы воодушевить и толкнуть их вперед, разве не наш долг и право занимать самые ответственные и опасные посты, чтобы доказать, что коммунисты везде и всегда являются наиболее самоотверженными участниками революционной борьбы.

Разве это не наше право и не наш долг?

Прочитайте, что пишет об этом т. Сутиф в статье, помещенной в последнем или предпоследнем номере «Bulletin Communiste», следовательно, после парижского конгресса. Во Франции распространен особый способ критиковать Интернационал: отвесить поклон Интернационалу, а затем дать хорошего пинка левой, особенно в тех вопросах, в которых левая правильно следует программе Интернационала. Сутиф говорит: «Эта резолюция, — речь идет о резолюции Росмера, которую я нахожу превосходной, — эта резолюция утверждает, что коммунистическая партия считает себя наилучшим выразителем стремлений рабочего класса и лучше всех способна обеспечить ею освобождение. Большинство Центрального Комитета, разумеется, отвергло эту резолюцию».

Центральный Комитет партии, которая претендует на роль лучшего защитника интересов рабочего класса, должен, «разумеется», отвергнуть подобное утверждение. И это пишет в нашем партийном органе член Центрального Комитета, обвиняющий левую в великом преступлении, — что она думает, будто наша партия более всего способна служить интересам рабочего класса.

Тут ничего нельзя понять. Если мы будем позволять подобные выпады против нас в наших органах членам нашего Центрального Комитета, то как можем мы завоевать доверие рабочего класса? И допускать это на протяжении целых недель! Живая партия, которая хочет завоевать доверие рабочего класса, должна немедленно научить автора этой статьи азбуке коммунизма.

И это не единственный [раз]. Это один из целого ряда, на который мы указываем в письмах, в переговорах, в телеграммах.

Последствием явилась гаврская забастовка и особенно — всеобщая забастовка протеста, объявленая к концу гаврской забастовки, после убийств 28-го августа.

Всем нам известен ход событий. Гаврская забастовка продолжалась 110 дней. Она кончилась убийствами. Четверо рабочих было убито и несколько ранено. Позвольте процитировать вам несколько документов, которые останутся в истории французского рабочего движения; это вырезки из «L’Humanité». Это воззвание CGTU и Сенской федерации профсоюзов, напечатанное в «L’Humanité». В понедельник рабочим сообщают о гаврских убийствах, а затем следует: «во вторник 24-часовая всеобщая забастовка». Итак, уже на следующий день! После этого прибавлено: «Федерация строительных рабочих постановляет: в ожидании дальнейшего объявить всеобщую забастовку на сегодняшний день». — Уже на понедельник!

Наш товарищ Жакоб говорит, что партии нечего было делать в гаврской забастовке — это была экономическая забастовка. Экономически убили четырех рабочих и нескольких ранили, — дело исключительно профсоюзное. Есть экономические организации, которые могут заняться этим делом; это первым делом — федерация строительных рабочих, которая «в ожидании дальнейшего», вернее, не ожидая выступления, саботируя его, пускается в забастовку и объявляет ее всеобщей забастовкой.

Что же делает CGTU? Она покорно следует за федерацией. Потому что она не может отстать от анархистов, дабы они не оказались лучшими революционерами, чем другие, и не могли сказать: «Мы объявили всеобщую забастовку, а синдикалисты и полукоммунисты из CGTU саботировали наше большое выступление». На самом деле это было не выступление; дело ограничилось тем, что в этот момент был провозглашен лозунг всеобщей забастовки.

CGTU покорно следует за этой грубой ошибкой.

А что делает партия? Она покорно следует за CGTU. Так одна ошибка влечет за собой другую. Кто положил этому начало? Несколько молодых анархистов, которые, может быть, не так уж виноваты. Они пришли в центр своей организации и сказали: «надо что-нибудь сделать». И они нашли там товарища, который ответил: «Да, конечно, нужно что-нибудь сделать; сейчас мы объявим всеобщую забастовку».

И CGTU подчиняется; партия подчиняется. Партия, которой нечего делать в гаврской забастовке, которая играла роль безучастного свидетеля диалога, происходившего между гаврскими рабочими и буржуазным обществом, вмешивается здесь, подчиняясь CGTU.

Результат? — Разгром. Полное фиаско. Почему? Потому что это было предопределено, предрешено. Те цитаты, которые я вам привел, должны были с понедельника до вторника поднять на ноги для всеобщей забастовки французский рабочий класс. Возможно ли это?

Даже в стране, где в распоряжении партии имеется и телеграфная сеть, и радиостанции, как у нас в России, где партия сильна, где профсоюзы работают в полном согласии с ней, где нет ни партий, ни профсоюзов, враждебных нашей партии, это невозможно. Так, например, для манифестации в честь IV всемирного конгресса нужно было объяснить рабочим, что такое IV конгресс. Среди солдат, проходивших перед вами 7-го ноября, наблюдался известный энтузиазм; может быть, и вы заметили его. Чем он был вызван? Среди них много молодых крестьян, которые не очень хорошо знают географию и которым неизвестно, что происходит во Франции, что происходит вообще вне России. Надо было объяснить им, что такое IV всемирный конгресс. А между тем, что от них требовалось? Просто продефилировать пред иностранными делегатами с братским приветствием.

Вы, призывая французский рабочий класс ко всеобщей забастовке, должны были объяснить ему, что происходит в Гавре, и объяснить не только при помощи вашей формулы «правительство убийц».

Во Франции эти формулы в гораздо большем ходу, чем в других странах; здесь в этом знают толк. Необходимо было объяснить каждому рабочему и каждой работнице, сельским рабочим, крестьянам и крестьянкам, что происходит в Гавре: убили четырех рабочих после того, как убили полтора миллиона их во время войны. Надо было, если возможно, показывать фотографии убитых, портреты детей этих убитых рабочих. Надо было немедленно послать в Гавр корреспондентов, знакомых с этими вопросами и с жизнью рабочих, товарищей, которые могут подойти к семействам убитых, разделить их горе и рассказать обо всем ужасе рабочему классу.

Необходимо было немедленно мобилизовать в Париже и во всей стране тысячу лучших коммунистов и революционных синдикалистов, действуя рука-об-руку с CGTU, и разослать их повсюду, не только во все уголки Парижа, но по всей стране, по городам и деревням, для развития энергичной пропаганды; надо было в то же время опубликовать в двух, трех или четырех миллионах экземпляров копии переговоров и воззвания, чтобы поставить рабочий класс в курс всего происходящего и сказать ему: «Мы не можем не протестовать против этого преступления». Нужно ли было для этого пускаться с места в карьер в 24-часовую всеобщую забастовку? Нет. Надо привести в движение весь рабочий класс посредством энергичной пропаганды, т.-е. объяснения происходящего. Надо было объяснить, коротко рассказать все рабочему классу, — вот первое условие.

Почему этого не сделали? Боялись, что чувство негодования в рабочем классе уляжется через три, четыре или пять дней. Это полное недоверие. Это бюрократическое недоверие нашего революционного синдикализма и нашего коммунизма по отношению к рабочему классу (аплодисменты).

Надо было рассказать ему о событиях и объяснить их. А рабочие из департамента Па-де-Калэ спустились в шахты и только после этого узнали, что надо объявить забастовку. Конечно, выступление было заранее парализовано и скомпрометировано. Я не знаю, можно ли было действовать иначе, чтобы его скомпрометировать.

Таким образом, были спасены — конечно, не навсегда — диссиденты, реформисты, сторонники Жуо. Почему? Это очень просто, товарищи. Буржуазия, убивая четырех рабочих во Франции, поставила своих друзей-диссидентов и реформистов в очень трудное положение. С помощью реформ, с помощью идеи национального блока, с помощью участия Жуо в буржуазных собраниях для улучшения положения рабочего класса, еще можно обманывать рабочих. Вот почему гаврские убийства были почти смертельным ударом для наших противников.

Что надо было делать? Надо было в каждом номере «L’Humanité» в течение одной или двух недель вести всю возможную пропаганду, задавать реформистской CGT и диссидентам вопрос: «Что вы предлагаете теперь? Речь идет не о диктатуре пролетариата, — мы этого вам не предлагаем, хотя мы убежденные сторонники диктатуры пролетариата. Но что вы предлагаете предпринять против буржуазии, которая только что убила четырех рабочих, против правительства, против Пуанкаре?»

Этот вопрос надо было повторять каждый день, партийные и профсоюзные пропагандисты и агитаторы должны были повторять его на всех перекрестках, во всех углах Франции, во всех деревнях, где есть хоть один рабочий или одна работница, и продолжать это в течение одной или двух недель. Это действительно создало бы великую эпоху в рабочем движении. Но, вместо этого, все дело было испорчено. Выпустили этот безумный призыв к немедленной забастовке. Нельзя так: в понедельник назначать всеобщую забастовку на вторник, потому что диссиденты и реформисты находят в этом удобный предлог, чтобы отвильнуть, говоря: «Мы не участвуем в таком рискованном предприятии».

И так как всеобщая забастовка была заранее сорвана, они решили отдать однодневный заработок в пользу жертв забастовки. И даже это вряд ли выгорело. Но все забыли об этой преступной пассивности и бездействии, — внимание рабочего класса было целиком сосредоточено на срыве всеобщей забастовки.

А после этого «Temps» пишет: «Неудача всеобщей забастовки позволяет с большой уверенностью смотреть на будущее».

И газета права. А «L’Humanité» пишет: «Буржуазия хочет воспользоваться неслыханной пассивностью рабочего класса».

Это было страшное поражение, но на следующий день говорили, что это был все же крупный успех. Так как трудно было отстоять эту позицию, то потом прибавляли: «Буржуазия хочет воспользоваться этой неслыханной пассивностью рабочего класса». Всегда ответственность взваливают на рабочий класс. Когда рабочие не следуют за CGTU или за партией, вина за неудачу сваливается на рабочий класс. Рабочий класс не потерпит такого образа действий. Он должен предложить своим лидерам анализировать свои ошибки и научиться чему-нибудь из опыта борьбы. Действительно, пора, товарищи.

Злополучная забастовка протеста лишь повторила другое более важное событие во Франции: выступление 1 мая 1920 г. Партии тогда еще не существовало, как коммунистической партии. Раскол в профсоюзах еще не произошел. Но силы, действовавшие в области политического и профессионального движения, были те же самые. Левые элементы не подготовили выступления. Правые сделали все, чтобы скомпрометировать и погубить его своим предательством. Им это удалось. Вы знаете, как важна эта дата, 1 мая 1920 года, в послевоенной истории Франции!

Революционный порыв рабочего класса сразу упал. Устойчивость буржуазного строя сразу возросла. После неудачи этой всеобщей забастовки положение радикально изменилось.

После этого предметного урока прошло два года и три месяца, и эта забастовка повторяется в форме протеста против гаврского расстрела. Естественным результатом этого должно было явиться разочарование и пассивность рабочего класса и, как неизбежное следствие, усиление реформизма и синдикализма типа Жуо.

Почему? Потому что партия не сумела вовремя дать свой совет, потому что она оставалась инертной, не анализировала положения, не высказалась о нем, не предложила нашему товарищу Монмуссо, который стоит вне партии и не желает органической связи с ней, выработать план совместных действий. Надо было сказать ему: вы предлагаете назначить на завтра всеобщую забастовку, но это совершенно невозможно. Вы ее только скомпрометируете и создадите неблагоприятное положение для пролетарской классовой борьбы.

Я уверен, что наш друг Монмуссо ответил бы: «Я согласен вести с вами переговоры, но моя организация автономна и примет те решения, которые она найдет своевременными и нужными».

Но разве не было необходимо собраться за общим столом, чтобы проанализировать положение и обменяться мнениями?

И это тем более, что CGTU только и делала, что подчинялась инициативе профсоюза строительных рабочих. Результат налицо. После 1 мая 1920 г. были потеряны целые месяцы, даже больше, чем месяцы, а время — вещь первостепенной важности в классовой борьбе. Буржуазия времени не теряла. Мы же потеряли два года, и есть еще товарищи, которые уверяют, что за это время мы многое выиграли.

Во время парижского конгресса наш товарищ Фроссар охарактеризовал отношение партии к Интернационалу следующей формулой: «выиграть время».

Генеральный секретарь партии, который был ее секретарем уже во время турского конгресса — следовательно, самое квалифицированное лицо для представительства партии — выразился таким образом согласно отчету «L’Humanité» под заглавием — «Кризис»:

«Каковы причины кризиса? В течение двух лет я борюсь между верностью Интернационалу и интересами моей партии. Для меня создается постоянный конфликт, кризис долга. Говорят, что я менял позиции. Это потому, что я не уверен в себе». (Продолжительные аплодисменты).

Аплодируют в тот момент, когда товарищ, являющийся наиболее авторитетным, чтобы представлять партию, говорит: я борюсь между своей верностью Интернационалу и своей верностью партии. Итак, эти две верности не совпадают, а противоречат одна другой, и если вы говорите, что у меня есть колебания, что я занимаю две различные позиции, то это вследствие постоянного внутреннего антагонизма во мне. И после этого, согласно отчету «L’Humanité», раздаются продолжительные аплодисменты.

Затем этот же товарищ продолжает:

«Пред лицом некоторых неприменимых, как я утверждаю, решений Интернационала, я старался выиграть время. Я предпочитал действовать таким образом, чем сломать хребет своей партии».

Итак, спор между Интернационалом и Французской Коммунистической Партией генеральный секретарь партии переживает, как внутреннюю борьбу, и старается, прежде всего, выиграть время, чтобы не сломать позвоночника своей партии. Это достаточно серьезно. Каждый раз, перечитывая цитированное место, я вновь поражаюсь, настолько, это неожиданно.

Как можно принадлежать к Интернационалу в течение двух лет и после этого заявлять, что резолюция, принятая Интернационалом, угрожает сломать хребет партии? Тогда зачем же сохранять связь с Интернационалом? — Непонятно. Невозможно ничего понять.

Когда я получил этот номер «L’Humanité» и в первый раз прочел цитированное место, я сказал себе: это — подготовка разрыва с Интернационалом.

Мы достаточно хорошо знаем нашего товарища Фроссара; это не такой человек, которого может увлечь пылкость его темперамента. Это человек холодного расчета, и если он говорит, не мимоходом, а на конгрессе своей партии, выступая в качестве ее генерального секретаря, что в течение двух лет старался только выиграть время, потому что Интернационал принял злополучные для французской партии резолюции, то я спрашиваю, можно ли понять это иначе, как подготовку к разрыву с Интернационалом? (Аплодисменты).

Дело приходится признать еще более серьезным, если принять во внимание факты, которые предшествовали речи тов. Фроссара. В так называемом предложении Фроссара-Суварина, подписанном Фроссаром и предложенном съезду партии, мы читаем следующее:

«Следует признать на основании опыта, что пережитки социал-демократического духа старой партии и непонимание значения резолюций Коммунистического Интернационала помешали усилению и развитию молодой коммунистической партии».

Накануне парижского съезда в этом предложении говорится, что Французской партии повредило непонимание значения резолюций Интернационала.

Дело идет о резолюции о едином фронте и о работе в профессиональном движении. Фроссар подписывает предложение, и еще не обсохли чернила на его подписи, как он уже заявляет с трибуны, что московские резолюции, резолюции Интернационала, угрожали сломать хребет партии.

Если кто-нибудь это понимает, я прошу его объяснить нам смысл этой позиции. Мы хотели услышать объяснение из красноречивых уст нашего тов. Фроссара. Мы приглашали его; мы повторяли наше приглашение в письмах и телеграммах и даже в постановлениях Исполкома. К сожалению, мы не имели успеха.Между тем, мы были бы очень счастливы получить объяснение этой позиции, которая нам кажется непоследовательной и неясной.

Чтобы, хотя бы в общих чертах, нарисовать вам картину взаимоотношений Интернационала и французской партии (главным образом, ее Центрального Комитета и ее генерального секретаря), чтобы показать вам, как со стороны Исполкома грозила опасность переломать хребет Французской Коммунистической Партии, вы мне позволите прочесть список посланных нами писем, телеграмм и резолюций. Это будет сухо и мало увлекательно. Это целый каталог. Я не упоминаю частных писем. Я роздал членам большой комиссии копии тех писем, которые я посылал французским товарищам от своего имени, но всегда с согласия Исполкома и в полном единодушии с ним. Итак, я перечислю, лишь совершенно официальные документы.

В июне месяце 1921 г. состоялось заседание расширенного Исполкома, где я произнес речь, из которой я цитировал вам некоторые существенные отрывки.

В июле 1921 г. были приняты три резолюции Исполкома (после III всемирного конгресса): о контроле над печатью, о работе в профсоюзах и о роспуске комитета III Интернационала.

Возьмите эти резолюции: какая из них угрожала партии? Может быть, резолюция о контроле над печатью, принятая но поводу Фабра и Бризона, которые прикрывались авторитетом членов партии для того, чтобы обделывать чисто личные дела, компрометирующие партию? Разве не пора было прекратить эту манеру сотрудничать в буржуазных газетах, отравляющих народные массы, и в то же время сохранять за собой самые значительные посты в коммунистической партии?

Вот две резолюции, которые, по моему мнению, угрожали переломать хребет вовсе не французской партии, а лишь нескольким журналистам-карьеристам, состоящим во французской партии. Эти резолюции не были проведены в жизнь.

Я вам уже рассказал в общих чертах нашу дискуссию по поводу работы в профсоюзах.

Лишь одна из этих трех резолюций была проведена в жизнь, а именно: резолюция относительно роспуска комитета III Интернационала.

Если мы совершали ошибки (а мы сделали не одну ошибку), я думаю, что мы, прежде всего, ошибались, слишком уж доверяя верности товарищей, стоявших во главе французской партии в то время.

26 июля 1921 г.: конфиденциальное письмо Исполкома Центральному Комитету с дружественной критикой и рядом указаний по поводу работы партии в парламенте, отношений партии и Интернационала, парламентских отчетов в «L’Humanité» (товарищ Марта Биго сделала по этому поводу в комиссии замечание, подтверждающее правильность нашей критики); по поводу отношений с синдикалистами, работы в профсоюзах, реорганизации Центрального Комитета. Здесь впервые мы письменно предложили создать ту «страшную олигархию», которая называется политическим бюро Центрального Комитета.

Кроме того, по поводу строения партии, недостатков «L’Humanité», контроля над печатью. Наконец, приглашение Фроссара и Кашена в Москву.

1 октября 1921 г.: телеграмма, предлагающая партии послать Фроссара в Москву.

15 декабря 1921 г.: открытое письмо Исполкома марсельскому конгрессу с критикой и указаниями по поводу слабости руководства партией, дисциплины, политики партии в профессиональном движении, контроля над печатью, правой тенденции в «Journal du Peuple». Это не впервые, так как началось это дело во время разговоров с французской делегацией на III конгрессе. Резолюция о контроле над печатью была принята в июле 1921 г., когда впервые был поставлен вопрос о Фабре. В третий раз об этом заговорили 15 декабря 1921 года. О, конечно, мы «преувеличили» значение Фабра, но теперь все элементы, отброшенные партией, группируются вокруг «Journal du Peuple». Это назревает нарыв, но на сей раз он назревает вне партии и при содействии отныне знаменитой братии мэров из предместий.

В том же письме говорилось о проникновении партии на заводы, о включении рабочих в Центральный Комитет, о равнодушии партии к жизни Интернационала.

19 декабря 1921 г.: конфиденциальное письмо Центральному Комитету с критикой и указаниями по следующим вопросам: терпимость к «Journal du Peuple» (в третий раз), неисполнение постановлений Исполкома; терпимость к Бризону и к его газете «La Vague» отношения партии к Интернационалу, президиуму или политическому бюро партии.

Если вы меня спросите, почему я не перечисляю вам ответов? Потому, что их не было. Нам ни разу не ответили.

9 января 1922 г.: резолюция по поводу марсельских отставок; телеграммы, вызывающие в Москву представителей партии.

9 января 1922 г. начинается новая серия.

13 января 1922 г.: телеграмма с новым приглашением французских делегатов в Москву по поводу кризиса в партии.

23 января 1922 г.: телеграмма, вызывающая Фроссара и Кашена и сообщающая о внесении французского вопроса в порядок дня февральской сессии расширенного пленума Исполкома.

24 января 1922 г.: телеграмма, настаивающая на приезде Фроссара и Кашена и подчеркивающая нежелательное впечатление, которое создастся в случае их отсутствия.

27 января 1922 г: телеграмма, вновь требующая приезда Фроссара, «отсутствие которого произвело бы самое дурное впечатление на весь Исполком». и сообщающая, что расширенный Исполком будет отложен на несколько дней, чтобы дать возможность Фроссару приехать вовремя.

Когда мы готовились передать французский вопрос на обсуждение Интернационалу и примыкающих к нему партий, мы каждый вечер и каждое утро спрашивали друг друга по телефону:

— Как вы думаете, Зиновьев, приедет он?

— Почем я знаю? — А как вы думаете, Троцкий, он приедет?

Я тут ничего не понимаю.

Мы ждем, мы посылаем телеграммы, а в чем же дело? Ведь, если бы мы могли съездить в Париж немедленно, чтобы посоветоваться с тамошними друзьями, каждый из нас бросился бы первым в поезд. (Аплодисменты).

Нужно обсудить, анализировать и разрешить трудные проблемы французской партии. Мы всегда стараемся пригласить наиболее ярких ее руководителей, чтобы они обсудили эти вопросы с нами. Этим объясняется пять телеграмм с приглашением вождей французской партии явиться в Интернационал для разрешения французского вопроса.

Та же эпоха: переговоры Радека с Кашеном в Берлине, с целью убедить его поехать в Москву.

Февраль 1922 г.: расширенный Исполком — резолюция по поводу французского кризиса — критика оппортунизма, левого блока, мелко-буржуазного пацифизма, пассивности но отношению к синдикализму, неудовлетворительности руководства партией, федерализма.

Обещание делегации центра исключить Фабра (вопрос ставится четвертый раз), восстановить в правах руководящих товарищей, вышедших в отставку в Марселе, провести в жизнь тезисы по профессиональному вопросу, принятые в Марселе.

Апрель 1922 г.: национальный совет французской партии.

9 мая 1922 г.: исключение Фабра из Исполкома (вопрос был поставлен в пятый раз, причем применена 9-я статья устава).

12 мая 1922 г.: конфиденциальное письмо Центральному Комитету с критикой и указаниями по следующим вопросам: неопределенная позиция партии; растущее влияние правого крыла; пассивность в деле Фабра (это в шестой раз); молчание «L’Humanité» по наиболее жгучим вопросам: инертность в отношении к анархистам и синдикалистам; враждебное отношение к тактике единого фронта, кампания в «L’Humanité» и в «L’Internationale», саботирующая действия Коммунистического Интернационала; недисциплинированность партии в отношении постановлений Коммунистического Интернационала; злая воля при проведении резолюций, за которые голосовали различные французские делегации в Москве; напоминание о различных примирительных попытках со стороны Коммунистического Интернационала; предложение уяснить впредь взаимоотношения между французской партией и Интернационалом.

Та же эпоха: телеграмма Фроссару, приглашающая его присутствовать на расширенном Исполкоме в июне.

Июнь 1922 г.: расширенный Исполком — резолюции по вопросам:

о структуре партии; о внутренней дисциплине;

о Сенской федерации;

о профессиональном движении;

о едином фронте;

о левом блоке; о партийной печати;

о фракциях в партии;

о вынесении порицания Даниэлю Рену;

о деле Фабра (это в седьмой раз);

о партийном съезде;

о необходимости издания манифеста Центральным Комитетом.

Июль 1922 г.: три телеграммы, предлагающие партии исключить Верфейя, Майю и Лафона.

Июль 1922 г.: письмо к Сенской федерации по вопросам:

о федерализме и централизме;

о девятом параграфе нашего устава;

о деле Фабра (это в восьмой раз);

о дисциплине.

Сентябрь 1922 г.: послание Парижскому съезду Французской Коммунистической Партии касательно всех вопросов, перечисленных в предыдущих письмах.

6 октября 1922 г.: дополнительное послание парижскому съезду по вопросам:

о новом голосовании 21 условий;

об исключении Верфейя.

Резолюция Исполкома, одобряющая постановление Сенской федерации об исключении Верфейля.

Ноябрь 1922 г.: несколько телеграмм, приглашающих Фроссара и Кашена присутствовать на IV конгрессе.

Я дал вам краткий перечень писем, телеграмм, предложений и указаний, посланных нами и оставшихся почти без отклика и ответа в течение полутора лет. Вот то время, которое, по его словам, выиграл наш тов. Фроссар. Мы заявляем, что это время будет вписано в историю французской партии, как потерянное, вследствие пассивности, материальной и политической инертности руководящих партийных товарищей, ответственных за деятельность партии в эту эпоху.

Пусть теперь скажут, какое из перечисленных мною предложений могло быть вредным или даже гибельным для партии?

Почему нужно было выигрывать время в деле исключения Фабра, которое было так просто и необходимо, а также в вопросах о печати, о политическом бюро и, в особенности, о работе в профсоюзах, о тактике единого фронта?

Никто не спорит, что члены Интернационала могут ошибаться, но разве в этих указаниях, предложениях и резолюциях Интернационал совершил ошибки? В чем эти ошибки? И пусть докажут, что, пренебрегая указаниями и директивами Интернационала, товарищи принесли пользу французской партии. Пусть докажут, что этим выиграно, а не потеряно время.

Раз сам генеральный секретарь партии заявляет, что он выиграл время против Интернационала, угрожающего переломать хребет французской партии, то ясно, что официальные партийные пропагандисты должны говорить то же самое и делать то же дело, да еще гораздо проще. Так тов. Оклер рассказывает молодежи, что решения Коммунистического Интернационала основаны на сплетнях — это его выражение.

Когда мы спросили Фроссара: правда ли, что он дал Оклеру место партийного пропагандиста, он нам ответил: это только на время. Это было верно.

Но после парижского конгресса этот товарищ сохраняет свой пост и, когда мы представляем наши возражения нашим французским товарищам из центра, они говорят: вы преувеличиваете. Мы преувеличиваем из-за Фабра, мы преувеличиваем из-за Оклера, мы преувеличиваем с нашими предложениями о едином фронте, о работе в профессиональном движении, мы преувеличиваем по вопросу о печати, — мы всегда преувеличиваем.

Вполне естественно, чтобы мы всегда выступали против всех проявлений антикоммунистического духа вроде выступлений Фабра и Оклера или вроде сотрудничества в буржуазной печати. Каждый из этих фактов, если рассматривать его отдельно, имеет глубокие корни в глубоких слоях партии. Неправильно представлять эти факты, как неимеющие значения; эти признаки не могут обмануть борца. Какие же вам нужны еще другие признаки антикоммунизма? Если Фроссар говорит, что резолюция Интернационала угрожает переломать ребра французской партии и если Оклер дополняет его, говоря, что эти резолюции приняты на основе сплетен, можно представить себе, какие сведения распространяются в партийных низах, лишенных правильной информации.

Мы имеем чрезвычайно точное свидетельство нашего товарища Луи Селье, — которого не нужно смешивать с Анри Селье, исключенным из партии — Луи Селье в течение некоторого времени был представителем партии в Москве. Он вернулся во Францию, где выставлена его кандидатура на очень важную должность заместителя генерального секретаря партии. Это показывает, что этот товарищ пользуется большим уважением французской партии. Мы, познакомившиеся с ним в Москве, разделяем это уважение к тов. Луи Селье.

В «L’Humanité» от 27 августа 1922 г. он опубликовал статью под заглавием: «Устраним, прежде всего, нелепые сказки», в которой он говорит:

«Среди нас есть очень хитрые товарищи. Они сначала, приложив руку к сердцу, утверждают, что их преданность русской революции была и остается беспредельной. Но… И затем начинается целая серия угрожающих, торжественных и нелепых «но» и «если». Но, если Москва хочет превратить партию в маленькую секту стипендиатов и прислужников, если Москва хочет отнять у партии всякую независимость и воздвигнуть постоянную гильотину внутри партии… и т. д.».

И далее:

«Мы не выполнили бы самого элементарного нашего долга, еслиб мы не кричали нашим товарищам из большинства, нашим товарищам из центра, что их хотят обмануть, рассказывая им о Москве глупости, из которых мы перечислили наиболее зловредные. Москва просто не хочет, чтобы III Интернационал потерпел крах, подобно II».

Это пишет Луи Селье. Итак, нужно «кричать» товарищам из центра, что Москва не хочет создать маленькой секты стипендиатов и прислужников. И это говорит член группы центра.

Луи Селье приводит такое выражение: «если Москва хочет отнять у партии всякую независимость». В большой французской комиссии мы также слышали несколько слов в том смысле, что, мол, вмешательство Интернационала в некоторых случаях угрожает достоинству партии. Эти чувства, эта психология и настроения совершенно чужды и непонятны нам.

В феврале этого года здесь заседала комиссия по русскому вопросу. В этой комиссии председательствовал, если не ошибаюсь, тов. Марсель Кашен. Дело шло о внутренней болезни нашей русской партии. Эта комиссия, к сожалению, не работала в Париже, потому что мы еще не можем созывать наших конгрессов в Париже. Придет время и этому. Итак, это происходило в Москве. Эта комиссия из иностранных товарищей должна была разрешить вопрос, очень тяжелый для нашей партии, — дело шло о Рабочей оппозиции против Центрального Комитета партии.

Комиссия вызвала Зиновьева, меня и некоторых других товарищей. Мы высказали наше мнение. Мы все испытывали чувство облегчения, что существует международное учреждение, высшая инстанция, и никто не чувствовал себя униженным и не боялся умаления авторитета нашей партии. Наоборот, мы были счастливы, что мы можем разрешить важный вопрос при помощи Коммунистического Интернационала.

Вмешательство этой комиссии имело очень хорошие последствия для нашей партии, так как Рабочая оппозиция прекратилась после этого верховного вмешательства.

Итак, в чем заключается достоинство партии? Существуют интересы партии, это высший закон, и каждый из нас должен склониться пред ним. Вот в чем состоит достоинство партии в целом и каждого члена партии в отдельности. (Аплодисменты).

Я на этом остановился потому, что на парижском конгрессе пустили в ход этот жупел, — достоинство партии. Вы все знаете обстановку, созданную парижским съездом. За несколько месяцев до конгресса мы предложили образовать блок двух наиболее сильных фракций — центра и левой против правой, причем он должен был занять, я бы сказал, выжидательную позицию по отношению к течению Рену-Дондиколь. В чем суть этого плана? Она была очень проста. Исполком предвидел борьбу фракций. Мы неоднократно повторяли нашему товарищу Луи Селье, что, если центр не откажется от своего консерватизма, создание фракций будет неизбежно, как необходимая и благотворная для партии реакция, вызванная стремлением не дать ей погрязнуть в болоте пассивности.

В то время, как развивался этот неизбежный процесс внутри партии, надо было дать партии возможность проявить свою деятельность извне. Фракция Рено-Дюре проводила тогда самую крайнюю оппозицию единому фронту. Нельзя было приступить к сотрудничеству с этой фракцией, хотя в Исполкоме знали, что в ее состав входили превосходные рабочие элементы; эти элементы решительно восставали против парламентаризма и парламентских комбинаций с диссидентами, с реформистами, эти рабочие элементы были вполне революционны, но плохо информированы. Мы заняли выжидательную и критическую позицию по отношению к этому течению.

В то же время мы никогда не упускали из виду того факта, что, несмотря на ту или иную ошибку, совершенную левой, только она одна представляла в партии передовую тенденцию, направленную против консерватизма и пассивности.

С другой стороны, мы не игнорировали центра, несмотря на его ошибки, угрожавшие самым основам партии. Эта фракция имеет много превосходных рабочих элементов, которые завтра или послезавтра объединятся на платформе общего революционного выступления. Поэтому мы предложили блок между двумя наиболее крупными группировками: между центром и левой, чтобы облегчить работу парижского съезда, задача которого заключалась исключительно в том, чтобы уточнить, формулировать руководящие идеи партии и создать центральные органы для руководства ею. Фракционная борьба завела партию в тупик. Нужно было предложить комбинацию, которая, может быть, не была совершенной, но все же давала более или менее подходящее разрешение вопросов, хотя бы в будущем году. Этот блок должен был быть заострен против правой и работать на основе резолюций, диктуемых коммунистическим духом и подготовленных левой. Переговоры по поводу этого блока начались в Москве с тов. Луи Селье, Люси Лесьяг и Фроссаром, как представителями центра.

Мы всегда настаивали на проведении этого блока на революционной основе.

Этот блок должен был энергично бороться против правой для того, чтобы окончательно разрешить этот вопрос политически, и при таких условиях мы имели бы возможность активно работать, и партия могла бы предстать пред IV конгрессом гораздо более дисциплинированной и подготовленной к действию.

Мы неоднократно повторяли: если центр будет противиться, если он даст увлечь себя консервативным и реакционным элементам, если он предастся пассивности и будет выигрывать время, то он станет разлагаться, а разложение центра вызовет самый тяжелый кризис во всей партии в целом.

Я не буду рассказывать здесь историю переговоров в Париже по поводу центральных органов.

Фракции наталкивались на затруднения и не находили выхода. Когда идут переговоры между двумя борющимися фракциями, организационные вопросы всегда трудно разрешимы: были недоразумения, чрезвычайные претензии с обоих сторон. Иначе и невозможно, но разрыв произошел из-за совершенно определенных предложений не из-за чрезмерных претензий левой, как это утверждают, он произошел из-за предложений представителей Исполкома о паритетном представительстве.

Центр предпочел прервать переговоры. Он отверг паритет, даже временно, до конгресса. Тов. Кер произнес большую речь по этому вопросу 17-го октября. Он поставил вопрос таким образом: «надо знать, вольна ли французская партия сама назначать людей, которые должны руководить еюа. Я цитирую по отчету «L’Humanité» от 18-го октября (заседание 17-ое).

В тот момент, когда переговоры срываются по инициативе центра, провинциальным делегатам, еще незнакомым с предложениями Интернационала, заявляют: надо знать, вольна ли французская партия сама назначать людей, которые должны руководить ею.

Что это означает? Ведь центр, а не кто иной вел переговоры с левым крылом о составе центральных органов; ведь центр решил, что эти переговоры не могут привести к цели; ведь центр нашел вмешательство Исполкома необоснованным и опасным, но вместо того, чтобы сказать: мы несогласны с другой фракцией относительно состава центральных органов, допускают распространение ложных слухов о переговорах, и заявляют: надо знать, вольна ли французская партия сама назначать людей, которые должны руководить ею.

Другими словами, обвиняют, с одной стороны, левое крыло, а с другой стороны, представителей Интернационала в намерении лишить французскую партию ее свободы, ее права распоряжаться собой, ее партийной автономии. Это обвинение совершенно несправедливо и крайне опасно в смысле национальных и анти-интернационалистских тенденций.

Это обвинение повторяется также в воззвании нового Центрального Комитета, состоящего из представителей центра. Непосредственно после парижского съезда в воззвании говорится:

«IV всемирный конгресс рассмотрит положение партии. В ней произошел конфликт, который сводится, главным образом, к выяснению вопроса: может ли съезд партии быть лишен права избирать людей, которых он хочет облечь своим доверием и которые должны представлять его в руководящих органах партии».

Товарищи, если бы речь шла о том, чтоб формулировать линию поведения каждой партии в том или ином выступлении, давать советы организационного характера, следить за их течениями, то партии могли бы поставить вопрос имеют ли они право распоряжаться собой?

Но в чем заключается право партии распоряжаться своей судьбой? В данном случае оно заключалось в том, чтобы две фракции, которые вместе составляют подавляющее большинство партии, по взаимному соглашению выработали общий список, совместно наметили состав центральных органов и, представив этот список съезду, заявили: вот что мы вам предлагаем, вот что мы вам советуем принять, так как это лучший выход из создавшегося положения, которое угрожает разложением партии.

Но вопрос был представлен не в такой форме. После переговоров с левым крылом и с представителями Интернационала, как с органами и лицами, якобы угрожающими достоинству и самостоятельности французской партии, после съезда со всей его суматохой и нервозностью, выпускается за подписью Центрального Комитета воззвание, в котором говорится следующее:

«Этим вопросом должен будет заняться всемирный конгресс. Нужно выяснить, имеет ли национальный конгресс право самостоятельно избирать свой Центральный Комитет».

Но этого права никто не оспаривает. Мы видим, как это право проведено в жизнь. Мы видим, что те же товарищи не осмелились — я считаю это выражение уместным — предложить партийному съезду, который они повергли в такое состояние, полностью подчеркнуть и проявить свою самостоятельность, создав нормальный Центральный Комитет. Они сами предложили создать временный Центральный Комитет. Почему? Потому что они сами парализовали самостоятельность съезда, потому что, парализовав эту самостоятельность, они при существующем положении французской партии не могли предложить съезду выбрать Центральный Комитет двумя пятыми всех голосов. После этого оставалось обратиться только к международному конгрессу для восстановления связи, порванной по вине центра.

Товарищи, я уже сказал, что не могу излагать вам историю парижского съезда. Однако, на этом съезде имел место инцидент, который я считаю необходимым довести до вашего сведения. Это тот самый инцидент, который был разъяснен в большой комиссии нашим товарищем Кларой Цеткин. Речь идет о крайне прискорбном случае, ибо он связан с именем Жана Жореса. Я считаю необходимым сказать об этом несколько слов не для того, чтобы воспроизвести здесь сцену парижского съезда, а исключительно для того, чтобы выдвинуть серьезный принципиальный вопрос. Конфликтной комиссией, секретарем которой, по моим сведениям, состоял товарищ из левого крыла, была представлена резолюция. В этой резолюции предлагалось исключить Анри Селье, — вопрос вполне назревший, — причем указывалось, что Анри Селье в своей демократической концепции исходил из жоресистских традиций.

Однако, всякий согласится, что в резолюции об исключении не было никакой надобности упоминать о Жоресе, хотя бы даже косвенно. Эта бестактность была раздута в политический инцидент, и не только на съезде, но и после него — в партийной печати.

Резолюция была составлена наспех, а из нее сделали принципиальный вопрос: стоим ли мы за, или против традиций Жореса? Идем ли мы с Жоресом или против него? Вот как был поставлен этот вопрос. Я не думаю, чтобы это принесло пользу как памяти Жореса, так и самой партии.

Мы все знали Жореса, если не лично, то как политического деятеля. Нам всем знакома эта величественная монументальная историческая фигура, которая переросла его взгляды и остается и останется в истории, как один из прекраснейших представителей человечества. И мы смело можем сказать, как теперь, так и завтра, что всякая революционная партия, всякий притесняемый народ, всякий притесняемый класс и, прежде всего, авангард притесняемых народов и классов — Коммунистический Интернационал — могут гордиться Жоресом, его памятью, его образом, его личностью. Жорес является нашим общим достоянием: он принадлежит всем революционным партиям, всем притесняемым классам и народам.

Но Жорес играл известную роль, в известную эпоху, в известной стране, в известной партии, в известном течении этой партии. В этом заключается другая сторона Жореса.

История его политической деятельности известна нашему товарищу Марселю Кашену лучше, чем мне.

До войны во французской социалистической партии имелись два течения, причем духовным и политическим отцом второго течения был Жюль Гэд — тоже великий и прекрасный образ в истории французского и международного рабочего класса. Между Жоресом и Гэдом происходила великая борьба, и в этой борьбе был прав Гэд, а не Жорес.

Мы этого никогда не забудем.

Нам говорят, что мы порываем с традицией Жореса. Но из этого не следует, что мы вверяем личность и память Жореса грязным рукам диссидентов и реформистов. Из этого следует только, что в нашей политике наступила большая перемена.

Мы будем бороться против пережитков и предрассудков так называемой жоресистской традиции во французском рабочем движении.

Плохую услугу оказывают французскому рабочему классу те, которые хотят раздуть этот инцидент в борьбу принципов, как-будто коммунисты действительно могут хвататься за демократические и социалистические традиции Жореса.

Перечитывая книги Жореса, — его социалистическую историю Великой революции, его книгу о новой армии, его речи, — мы не можем не поддаться обаянию этого великого ума и его великой веры. Но в то же время мы не можем не замечать великих слабостей, которые привели к крушению II Интернационала. Ведь мы не являемся хранителями слабостей и предрассудков II Интернационала, того II Интернационала, который в самой гениальной своей форме был представлен Жоресом. Мы не являемся хранителями этих предрассудков, напротив, мы боремся против этой традиции, мы должны против нее бороться и вытеснять ее коммунистической идеологией.

Товарищи, назначенная вами большая комиссия — после долгих и подчас бурных прений, выделила подкомиссию, на которую были возложены организационные вопросы, и составление проекта политической резолюции. Вы получили наше предложение в письменной форме. При составлении его мы руководствовались двумя соображениями.

Необходимо осудить ошибки и политические промахи, совершенные главной руководящей фракцией Французской Коммунистической Партии, т.-е. центром.

Необходимо подчеркнуть ошибки, совершенные группой Даниэль Рену — Дюре — Дондиколь.

Наконец, необходимо признать, что каковы бы ни были ошибки, допущенные левой фракцией, все же эта левая фракция правильно представляла Интернационал, его идеи и его требования в важнейших для жизни и для борьбы французского рабочего класса вопросах.

Это мы и выразили в нашей политической резолюции.

Что же касается нашего предложения об организации и составе центральных органов партии, то мы пытались оценить соотношение сил различных течений и согласовать состав этих центральных органов с нынешним положением партии. Обычно мы, конечно, поступаем не так. Мы категорически отвергаем принцип пропорционального представительства, потому что этот принцип грозит сделать из партии федерацию различных течений. Он поощряет каждую группу к образованию самостоятельного течения. Такой порядок гибельно отражается на партии и на ее деятельности.

Но мы находимся в состоянии, обусловленном предшествовавшими событиями, а я вам уже говорил о них, надеюсь, достаточно, чтобы вы поняли нашу политику.

Итак, при данном положении, для данного Центрального Комитета и других центральных органов партии мы потребовали пропорционального представительства. Подкомиссия, выработавшая это предложение, состоит из следующих товарищей: Цеткин, Бордига, Коларов, Эмбер-Дро, Катаяма, Мануильский, Троцкий.

Большая комиссия, которой мы представили этот проект, выработанный после длительного обсуждения, единодушно одобрила все предложения политического и организационного характера. Мы просим конгресс последовать ее примеру и единодушно согласиться с принятыми резолюциями.

Франк-масонство.

Во время прений большой комиссии пред нами встал новый вопрос — вопрос о франк-масонстве, который до сих пор не поднимался в жизни партии. Он ни разу не вызвал ни одной полемической статьи. В печати никогда не упоминалось, что в коммунистической партии, как, впрочем, и в профсоюзах, революционных и реформистских, имеется не мало товарищей, принадлежащих одновременно к масонской ложе. Когда этот факт дошел до сведения комиссии, в ней воцарилось немалое изумление, ибо ни один из иностранных товарищей не мог предположить, что через два года после Тура во Французской Коммунистической Партии еще могли остаться товарищи, принадлежащие к организациям, характер которых излишне определять на конгрессе Коммунистического Интернационала.

Я пытался это сделать сначала в статье напечатанной в органе конгресса — в «Большевике». Чтобы написать эту статью, я должен был найти в своей памяти давно уже забытые, покрытые пылью, аргументы против франк-масонства; я совершенно забыл о нем, как о существующей силе.

*) См. Статью «Коммунизм… и франк-масонство на странице 317.

Я не буду вас задерживать повторением этих аргументов. Факт тот, что либеральничающая буржуазия Франции, располагающая лишь весьма посредственными вождями и весьма скудной печатью, пользуется тайными организациями, прежде всего, франк-масонством, для прикрытия своих реакционных начинаний и вожделений, своего вероломства в области идей, направлений и программ. Франк-масонство является одной из этих организаций, одним из этих орудий буржуазии.

Полтора года тому назад мы заявили французской партии: мы не замечаем той пропасти, которую наша печать и наши устные выступления должны создать между коммунистической партией и всем буржуазным обществом.

Теперь мы видим, что не только этой пропасти не существует, но что имеются мосты, отлично построенные, немного замаскированные и прикрытые, и что эти мосты ведут к франк-масонству, к «Лиге прав человека и гражданина», и т. д. Через эти мосты установлена связь между Лигой и франк-масонством, с одной стороны, и органами партии — редакцией газеты, Центральным Комитетом и Федеральным Комитетом — с другой.

Правда, наши товарищи во Франции говорят и пишут, что необходимо раздавить это развращенное общество посредством классовой борьбы пролетариата. И что эта борьба должна вестись пролетариатом под руководством партии, безусловно независимой от буржуазного общества. И вот эти последовательные революционеры бросаются в масонских ложах в объятия старших братьев, представителей буржуазных классов.

Такая психология и такой образ действий совершенно непонятны. Некоторые товарищи говорят: да, мы тоже придерживаемся мнения, что коммунист должен посвятить партии все свои силы, что он не должен уделять, хотя бы их часть другим занятиям, другим начинаниям, другим организациям… Но дело не в этом одном. Если коммунист в то же время музыкант и посещает концерты и театры, мы не можем требовать чтобы он от них отказался, если только отказ этот не диктуется особыми обстоятельствами; если он отец семейства и хочет посвятить своим детям часть своей жизни, то мы, конечно, можем от него требовать многого, но не можем требовать, чтобы он перестал интересоваться своими детьми. Но дело вовсе не в этом: речь идет не о распределении интересов и всей жизни коммуниста между двумя различными занятиями. Нет!

Если вы поставите этот вопрос пред рабочим классом в такой форме, рабочий класс никогда не поймет, почему Интернационал этим заинтересовался. Необходимо указать на полную, безусловную и абсолютную несовместимость революционного духа с духом масонствующей мелкой буржуазии — этого орудия крупной буржуазии (аплодисменты).

К сожалению, этот вопрос не был поднят непосредственно после турского съезда. Он дошел до нашей комиссии, исключительно благодаря борьбе фракций. Как только комиссия узнала о таком положении вещей, она немедленно учла его громадное значение, включив его в порядок дня своей работы.

Нам говорят: вы преувеличиваете.

Опять старая история. Это повторение дела Фабра. Фабр бессмертен. Он однажды уже был убит Коммунистическим Интернационалом. Но он постоянно возрождается под другим именем, под другой маской и даже под маской тайного франк-масонства.

Нам говорят: вы преувеличиваете. Но мы, напротив, считаем, что возникший вопрос может послужить рычагом, при помощи которого удастся внести во французскую партию некоторые весьма реальные и немедленные перемены.

Пред нами крупные вопросы: о профсоюзах, о едином фронте, — они основа, на которой развивается рабочее движение. Но парламентские традиции французской партии повели к образованию в ней верхов из журналистов, адвокатов, интеллигентов; они в известной мере образовали государство в государстве.

Дух оппортунизма преобладает, главным образом, среди интеллигентских элементов, ибо их умы подчас затуманены расплывчатыми воспоминаниями о различных пережитых ими ситуациях прошлого.

Здесь необходима некоторая встряска. Именно среди верхов встряска будет целительна и не только для партии, — что важнее всего, — но и для тех ценных элементов, которые, несомненно, существуют в этом руководящем слое, с его несколько традиционной и слишком консервативной психикой, постоянно оглядывающейся на вчерашний день, вместо того, чтобы смотреть в будущее.

Да, это будет великая встряска. Здесь речь идет ме о постоянной линии рабочего класса, а исключительно об отношениях, привычках и личных нравах товарищей из верхов партии.

Многие из должностных лид партии посещают масонские ложи. Несомненно, что они там не скрывают своего коммунизма, подобно тому, как они скрывают в нашей среде свое франк-масонство. Но, во всяком случае, они приспособляют свой коммунизм к требованиям буржуазных «братьев» и к нравам этого столь деликатного общества со столь чувствительными нервами. Поэт Метерлинк однажды сказал, что, витая в надзвездных сферах, мы перестаем находить самих себя. Точно так же, когда вращаешься в подобной среде, когда приноравливаешь свои взгляды к изысканным вкусам этих «братьев», изощренных в радикальной политике, то, в конце-концов, перестаешь находить свою истинную физиономию коммуниста-революционера.

Вот почему мы считаем, что этот вопрос имеет колоссальное значение для руководящих кругов партии. Несомненно, что когда Центральный Комитет выполнит свою задачу, которую мы ему предлагаем выполнить, то против него восстанет девять десятых официального общественного мнения Франции. Мы уже с некоторым революционным злорадством предвидим, как эти реакционные католические и франк-масонские круги типа Леона Додэ или оттенка друзей Эррио и вся их пресса набросятся на Интернационал и на Французскую Коммунистическую Партию. Если вы начнете приводить извинения и смягчающие обстоятельства, если вы скажете, что франк-масонство само по себе не является чем-то безусловно предосудительным, но, что нельзя делить свое сердце между партией и франк-масонством, потому, что партия требует отдать ей все свои помыслы, тогда, товарищи из Центрального Комитета, у вас создастся невыносимое положение. Напротив, партия должна энергично ударить кулаком по столу и заявить: да, мы совершили ошибку, допустив, чтобы ценные товарищи по злополучной инерции принадлежали к масонской ложе. Но, поняв эту ошибку, мы провозглашаем беспощадную борьбу против этого орудия обхода революции. Лига прав человека и франк-масонство являются буржуазными орудиями, усыпляющими сознание представителей французского пролетариата. Мы объявляем этим методам беспощадную борьбу, ибо они представляют собой тайный и коварный рычаг буржуазного механизма.

Если Центральный Комитет с беспощадной энергией приступит к борьбе, то против него естественно восстанут диссиденты, союзники Леона Блюма. Католики будут защищать масонов. Масоны будут исключать коммунистов по образцу католической церкви. Против партии восстанет буржуазия во всей ее пестроте, во всех ее оттенках. Но коммунистическая партия останется твердой против всей этой политиканствующей камарильи, всего обмана буржуазного общества; она противопоставит им революционный блок, отстаивающий высшие интересы пролетариата. Я уверен, что если вы приступите к этой целительной встряске, то через месяц или два, три вы увидите нашу партию в совершенно ином состоянии, чем то, в котором она предстала пред IV всемирным конгрессом.

Будет немало криков против «приказов» Москвы. Раздадутся новые призывы к свободе мнений, но мнений франк-масонских. Опять те же товарищи будут требовать свободы мысли и критики. Но считаются ли эти товарищи, выступающие за свободу мысли и взглядов, с неизбежными расхождениями в рядах коммунистов? — Нет. Они хотят дать место в своих рядах и пацифистам, и франк-масонам, и проповедникам святой католической веры, и реформистам, анархистам и синдикалистам. Вот что они подразумевают под свободой мысли.

Эти люди — в большинстве случаев интеллигенты — проводят девять десятых своего времени в буржуазной среде. Они имеют профессии, которые отделяют их от рабочего класса. Их психология поддается воздействию этой среды в течение шести дней, которые они в ней проводят. По воскресеньям они возвращаются в свою партию. Они уже успели забыть ее принципы и должны начать сызнова, — с критики, прежде всего, с сомнений. Они говорят: мы требуем для нас свободы мнений. Тогда выносится против них новая резолюция. После этого они возвращаются в свою среду и начинают все сначала. Это любители, дилетанты, среди них находится также немало карьеристов.

Необходимо их исключить. Необходимо освободить партию от элементов, для которых она является лишь открытой дверью к должности или мандату.

Вот почему мы предлагаем принять следующую неукоснительную линию: девять десятых находящихся в распоряжении партии мандатов должны быть предоставлены рабочим, и притом не рабочим, которые сами стали должностными лицами партии, а тем, которые еще продолжают работать у станка или за плугом.

Надо показать рабочему классу, что до сих пор его обманывали и что различные партии пользовались им, как ступенькой для прыжка, как средством сделать карьеру; наша же партия считает свою парламентскую деятельность лишь частью своей революционной деятельности. Здесь действует рабочий класс, в парламент надо вводить его чистейших и совершеннейших представителей, наиболее ярко выражающих его волю; разумеется, в дополнение к ним надо посылать и преданных надежных товарищей, обладающих некоторой эрудицией. Но подавляющее большинство наших парламентских, муниципальных, кантональных и прочих фракций должно вербоваться в гуще рабочего класса; так должно быть, в особенности, во Франции, ввиду господствующих в ней нравов, обычаев и взглядов.

Печать.

Надо раз навсегда покончить с представлением о печати, как о поприще для упражнения таланта журналистов. Очень хорошо, когда тот или иной журналист обладает талантом, но печать есть не что иное, как орудие борьбы, которое должно быть по возможности автономным, коллективным, отражающим руководящую идею рабочего класса, а не частные взгляды того или иного индивидуума.

С этой точки зрения «Le Populaire» прекрасно отражает традиции парламентской партии.

У меня в руках передовица «Le Populaire» с примечанием от редакции. Главный редактор пишет: «Считаю своим долгом отметить, что ответственность за руководящие статьи газеты несут лишь их авторы».

Вот так нравы: ответственность за статьи несет лишь их автор. Рабочих призывают жертвовать трудовые су на газету, объявляющую себя социалистической, и тут же заявляется в качестве общего правила, что ответственность за передовицы несет лишь их автор.

У нас ответственность за статьи несет партия. Журналист, поступая в распоряжение партии, становится безыменным. Если господа журналисты — я тоже отчасти принадлежу к этой касте — заявят, что это — покушение на их личное достоинство — мы ответим, что наивысшая честь для журналиста-коммуниста — служить вернейшим, по возможности, безличным, орудием духа, политики, борьбы рабочего класса.

Работа среди крестьянства.

Я должен остановиться еще на двух вопросах. В первую очередь — на нашей деятельности среди крестьянства.

На парижском конгрессе этот вопрос был обсужден более поспешно, чем все другие принципиальные вопросы. Выдвинул его тов. Жюль Блан, заявивший, что письма крестьян свидетельствуют о присущем им революционном инстинкте и что наличие его дает право протестовать против слишком поспешно применяемого к крестьянству эпитета «мелко-буржуазное»; далее, что распространять брошюры, где крестьянство трактуется, как мелкая буржуазия, — значит оказывать плохую услугу партийной пропаганде.

То же возражение было сделано тов. Рено Жан, и я считаю необходимым сказать несколько слов по поводу нашей работы среди крестьянства.

Термин «мелкая буржуазия». отнюдь не ругательство. Это научный термин, и в основе его лежит тот факт, что производитель является собственником своих средств производства, не совсем еще оторван от средств производства и не является наемным рабочим.

Вот, что означает термин «мелкая буржуазия».

Если в пропагандистской речи, — а не научной лекции — крестьянин меня спросит: разве я мелкий буржуа? — я ему дам объяснения, которые, полагаю, его не обидят. Многие крестьяне отличают себя от пролетариев, у которых нет ничего, тогда как они — владельцы средств производства. Отсюда проистекает их индивидуалистическая идеология по сравнению с пролетарской.

Этот термин правилен и необходим, дабы мы не обманывались сами и не вводили в заблуждение рабочих насчет истинных свойств крестьянства. Но разница в жизни и взглядах этих двух классов отнюдь не может мешать нашей работе среди крестьянства.

Колониальный вопрос.

Другой вопрос — колониальный. Не помню, цитировали ли здесь резолюцию алжирской секции Сиди-Бель-Абес. Эта резолюция группы, претендующей на звание коммунистической, — крупный скандал, хотя она и принята мелкой группой. В ней говорится:

«В колониальном вопросе она (секция) совершенно не согласна с московскими тезисами… Право устанавливать тактику для местных коммунистических выступлений принадлежит исключительно туземным коммунистическим федерациям. Коммунистические алжирские федерации ни в коем случае не могут допустить опубликования в Алжире воззваний, за которые они должны нести ответственность, не будучи согласны ни с духом, ни с текстом их».

Это равносильно тому, что Интернационал не должен вмешиваться вплотную во внутренние вопросы партии. Эта колониальная секция восстает против партии и Интернационала и говорит: «Нет, нет, там, где речь идет о туземцах, это исключительно наше дело». В резолюции говорится далее:

«Победоносное восстание алжирских мусульманских масс, если ему не будет предшествовать победоносное восстание пролетарских масс в метрополии, роковым образом вернет Алжир в состояние, близкое к феодализму, что отнюдь не может быть целью коммунистического выступления».*

* В моей речи, я упустил необходимое опровержение квази-марксистского аргумента Сиди-Бель-Абесской группы. Пытаются угрожать нам состоянием варварства, в которое неизбежно впали бы туземцы в случае, если их восстание против деспотизма французской буржуазии увенчалось бы успехом. Этот аргумент позаимствован у довоенных правых социал-демократов. Но надо признать, что у этих последних подобное рассуждение имело некоторое оправдание, так как капитализм находился еще на своей восходящей линии. Теперь же, когда европейский капитализм находится в состоянии полного разложения, видеть в нем прогрессивный фактор для развития колоний — является отрицанием самых простых истин исторической науки.

Существует лишь социализм — после того, как он заменит капитализм и распространит свое влияние на колонии, — который в действительности может их вытащить из «варварства», т.-е. из того отсталого положения, в котором они находятся.

Всякое колониальное движение, которое ослабляет капиталистическое господство в метрополии, является прогрессивным, потому что оно облегчает революционную работу пролетариата.

Очевидно, что восстание в колониях не может быть вызвано в произвольно выбранный момент. Необходимы определенные условия, чтобы подобное движение окончилось победой. Но это уже вопрос стратегии: всегда следует выбирать благоприятный момент и подходящие методы. Но это правило стратегии не имеет никакого отношения к той формуле, о которой идет речь: рабы колоний, оставайтесь рабами до того момента, когда мы, высшие существа метрополии, изменим все, потому что если вы заблаговременно освободитесь от защиты воспитательной буржуазии, то вы неизбежно впадете в свое естественное варварство. — Л.Т.

 

Итак, вот в чем дело. Восстание недопустимо, и особенно недопустимо победоносное восстание туземцев в колониях, так как, имея глупость освободиться от ига французской буржуазии, они вернутся к феодализму, а алжирские и французские коммунисты не могут примириться с тем, чтобы путем революционного восстания несчастные туземцы освободились от ига французской буржуазии и вновь впали в феодализм.

Ни единого часу, ни единой минуты нельзя терпеть в своей среде товарищей, проникнутых духом рабовладельцев и жаждущих, чтобы Пуанкаре распространял на них блага капиталистической цивилизации; ведь Пуанкаре действительно осуществляет пожелания этой группы, спасая своим гнетом бедных туземцев от феодализма и варварства.

Предательство на деле всегда прикрывается маской независимости, автономии, свободы действия. Эти люди обыкновенно протестуют против вмешательства Интернационала или даже французской партии. Во французской партии предстоит многое изменить. Мы видим, как радуются диссиденты современному положению партии, заявляя в статьях, за которые ответственен только автор: «Развал коммунистической партии создает благоприятный для нас момент. Теперь предстоит не самооборона, а переход к решительному наступлению и т. д.».

Диссиденты предсказывают крупный расцвет своей партии. Этому пророчеству не суждено сбыться. Наоборот, можно заранее сказать, не боясь стенографического протокола, что, если партии останутся такими, каковы они теперь, когда рабочая масса видит перед собой лишь два оттенка, из которых каждый имеет своих приверженцев, две церкви с их иерархической бюрократией, это может длиться годы и десятилетия; но с того момента, как произойдет коренное изменение внутри компартии и она станет непохожа на другие, с момента, когда рабочие смогут увидеть в ней нечто большее, чем партию, а именно — подготовку пролетарской революции, диссиденты сойдут со сцены, прекратят свое существование точно так же, как и реформисты из Генеральной Конфедерации Труда. С полной уверенностью говорю, что Генеральной Объединительной Конфедерации Труда собственными силами не убить реформистской конфедерации. Только крупная, мощная, подлинно революционная, объединяющая в себе лучшие элементы рабочего класса партия способна раздавить политический и профсоюзный реформизм. Вы это скоро увидите.

В первые недели борьбы с франк-масонством или с «Лигой прав человека» будут моменты слабости, будут дезертиры, переходящие на сторону диссидентов: эти последние сначала выиграют, я в этом уверен, но к ним отойдут лишь отбросы и экскременты коммунистической партии. (Аплодисменты).

Необходимо произвести энергичную мучительную операцию, чтобы ускорить процесс и начать крупное революционное действие. От имени комиссии мы вам предлагаем программу действий, предложенную в комиссии левыми и принятую единогласно, с незначительными поправками.

По существу дела уже сейчас возможен широкий революционный размах деятельности партии, при условии устранения из нее элементов, препятствующих таковой; неправда, будто выдвижение непосредственных требований может положить начало новому реформизму во французском движении. В современную эпоху распада буржуазного общества повседневные требования становятся ключом к подлинно революционному движению. Исходным пунктом этого движения могут быть фабзавкомы, а его необходимым лозунгом — единство фронта; он открывает максимальную возможность выступления и успеха. В качестве другого лозунга, особенно необходимого именно во Франции, мы выдвигаем рабочее правительство. Пора кончить споры по этому вопросу: разыгрывающаяся вокруг него полемика лишь поколеблет сознание рабочих, уже и без того достаточно поколебленное.

Идея правительства Блюм — Фроссар имеет лишь символическое значение: для образования возможного рабочего правительства недостаточно внутри-парламентских комбинаций. Чтобы иметь большинство в парламенте, чтобы держать в руках и диссидентов, и коммунистов, весь рабочий класс должен голосовать за диссидентов и коммунистов, а для этого необходимо, чтобы диссиденты не призывали рабочий класс голосовать за левый блок, чтобы они вышли из этого блока, оторвались от буржуазии. В первую очередь надо доказать французскому рабочему классу необходимость окончательного разрыва с буржуазией. Пред лицом гаврской стачки и убийства рабочих мы говорим пролетариату, что, будь у него рабочее правительство, подобные убийства не имели бы места. Наши представители в парламенте должны заявлять, что для рабочего класса неприемлемо правительство Пуанкаре или левого блока; ему нужно правительство, являющееся представителем рабочего класса, рабочее по составу.

Мы, коммунисты, всеми силами стремимся к рабочему правительству, созданному революционным движением; если же рабочие полагают, что подобное правительство можно создать парламентским путем, мы говорим: попробуйте, но для этого, прежде всего и безоговорочно, вы должны порвать с левым блоком, с буржуазными комбинациями и создать рабочий блок. Если вы резко рвете с буржуазией, но все еще верите в парламентские пути, мы вам говорим: мы не верим в этот метод, но мы поддерживаем ваше выступление, поскольку вы рвете с буржуазией. Если нас спросят: возможно ли коалиционное правительство из партий, именующих себя рабочими, я отвечаю: конечно, но не на основе парламентской комбинации, а лишь на основе крупного движения, охватывающего все области борьбы пролетариата, в том числе и парламент.

Главное в том, что такое движение внедряет в рабочий класс весьма простую идею о возможности создания рабочего правительства самими рабочими и для рабочих.

Если вы спросите: уверены ли мы, что диссиденты нас не предадут, я отвечу: мы никогда в этом не можем быть уверены. Вот почему, собираясь создать вместе с ними революционное рабочее правительство, мы должны следить за ними столь же внимательно и недоверчиво, как следим за наихудшими врагами: в момент их предательства мы должны выкинуть их из правительства, как выкинули у нас левых эсеров, являвшихся представителями крестьянства в созданном нами рабочем правительстве; мы вынуждены были их выкинуть и оставить правительство целиком в руках рабочего класса.

Лозунг рабочего правительства означает в первую очередь абсолютную независимость нашей партии. Эта независимость должна быть достигнута быстро.

В ближайшие же недели французский центр должен взять на себя ответственность за энергичное проведение работы во Французской Компартии. Я убежден, что мучительные объяснения, которые мы имели с французскими товарищами в комиссии и которые вылились в форму моего доклада, не могут больше повториться. Речь Фроссара наглядно иллюстрирует опасность: я ее цитировал и толковал; дело центра — предупредить, окончательно устранить опасность. Я не вижу оснований для раскола; наоборот, я считаю положение крайне благоприятным для нашей коммунистической партии. Перед нами развал национального блока, абсолютная невозможность репарации, затруднительное положение, левого блока, и я полагаю, что будущее Франции, а этим самым — и всего человечества, в руках нашей партии. Мы твердо уверены, что воодушевленный этими величественными и грандиозными перспективами центр до конца выполнит свой долг, и что на ближайшем конгрессе мы увидим партию единой, однородной, революционной, верной своему долгу, вплоть до момента победоносной революции французского пролетариата. (Продолжительные аплодисменты).

Copyright © Искра—Research, 2023. All rights reserved