Письмо Х.Г. Раковскому.

Троцкий пронумеровал эту статью, как «Циркулярное письмо №25». Печатается по копии, хранящейся в Архиве Троцкого в Гарвардском университете, папка bMs Russ 13 Т-1943 — /И-R/

Дорогой Христиан Георгиевич,

я не писал тебе, как другим друзьям, уже целую вечность, ограничиваясь рассылкой кое-каких материалов при помощи Левы, на которого за этот период легла двойная работа. После возвращения с Или, где я впервые получил весть о тяжелом положении Нины, мы сейчас-же переехали на дачу. Здесь, через несколько дней получилась весть о смерти Нины. В то же время нужно было, не теряя времени готовиться к 6-му Конгрессу, т.е. писать необходимые документы. Но прежде всего я хочу немного рассказать тебе об условиях здешнего летнего существования. Мы живем в саду небольшого частного собственника, сад в две десятины, местность предгорная. За спиной у нас солончаковая степь с городом Алма-Ата, а перед нами — холмы, переходящие в снежные горы. Климат здесь очень своеобразный, резко отличается от алма-атинского, несмотря на то, что расстояние всего 8 верст. Какой бы ни был жаркий день, к заходу солнца дует с гор прохладный ветерок, всегда переходящий в порывистый ветер, приносящий дождь. Затем наступает тихая и прохладная погода, иногда прямо холодная, так что ночью, несмотря на июль, приходится иной раз накрываться теплым одеялом. А наутро глядишь — ближайшие холмы покрыты снегом.

Вообще в этом году лето везде более дождливое и холодное, чем обычно. Здесь же дожди очень часты, я имею в виду именно предгорный дачный район. Благодаря прохладным ночам здесь совершенно нет комаров. Много мух и пауков. Скорпионы, фа(неразборчиво) , гадюки в районе сада не попадаются. Сейчас деревья покрыты яблоками и грушами, малинник весь в ягоде. На крыше нашего жилья могучие ветки, прямо таки усыпанные грушами дюшес, сейчас еще зелеными и твердыми, как камень. Крыша им не вредит, ибо она сделана из бардана: сперва я думал, что бардан делается из древесной дранки, а затем присмотрелся и увидел, что это просто камышовая плетушка. Во время дождя эти крыши протекают как решето, и спасение состоит в том, что на чердаке стоят вплотную всяческие сосуды. Тем не менее веранда у нас всегда наполняется водой во время дождя; в комнатах же и в пристройках (бараках) появляются только мокрые пятна на стенах. Для того, чтобы мы могли в этом доме поселиться, хозяин пристроил в течение нескольких недель третью комнату, которую я и занимаю. На днях я с изумлением увидел, что сквозь щель пола в углу под столом пророс порядочный кустик, в полметра вышиною. Несмотря на этот эфемерный характер постройки жить здесь совсем не плохо, неизмеримо лучше, чем в пыльном, грязном, насквозь зараженном городе. Недели две-три тому назад здесь прошла ужасающая эпидемия собачьего бешенства. В амбулаторию являлось в день пятьдесят, шестьдесят человек для прививок. Необходимые меры были приняты, как полагается, с достаточным запозданием. На собак открылась гонка. Сюда к нам на дачу врывались днем и ночью преследуемые собаки, иногда раненые и полуразлагающиеся. Все это создавало тревожное положение. У хозяина сада взбесилась собака. Моя собака Майя тоже оказалась искусанной, неизвестно когда и как. Пришлось Леве отвозить Майю и свою собаку на прививки. Все это здесь связано конечно со всякими затруднениями. Но сейчас уже собачья эпидемия вошла в берега, и на даче мы живем вполне спокойно.

Климат здесь, повторяю, несравненно более здоровый, чем в городе. Наталью Ивановну и меня за все время, что мы здесь, лихорадило только один раз. Сергей оказался вынужден уехать отсюда 21-го июня (у него зачеты и пр.).

Аня с малышем еще здесь: ей по нездоровью вероятно продлят отпуск. Малыш очень забавен и вошел во вкус сельских условий (корова, лошадь, куры и пр.).

Мы ждали сюда в течение июля приезда Зинушки. Но, увы, от этого пришлось отказаться. Гетье потребовал категорически, чтобы она поместилась в санаторию для туберкулезных. Процесс у нее уже давно, а уход за Нинушкой в течение тех трех месяцев, когда Нинушка была уже врачами приговорена к смерти, сильно подломил здоровье Зины.

* * *

Теперь о работах к Конгрессу. Сперва я думал ограничиться одним мотивированным заявлением в духе разосланной мною конспективной схемы. Но тут пришел проект программы. Весь вопрос сразу передвинулся, ибо вопрос о программе стоит над всеми другими вопросами. Тогда я решил начать с критики проекта программы, в связи со всеми вопросами Коминтерна. В результате у меня получилась работа в 11 печатных листов. Я бы с этой работой не совладал в течение двух недель, если бы Лева не оказывал мне содействие по розыску старых газет, по подбору и проверке цитат, и пр., и пр.

Аня помогала перепиской на машинке. Эту работу в незаконченном виде (первую и третью главу) я отправил в Москву через Сережу, а затем, через неделю отправил через редакцию «Правды» для дискуссионного листка и для Конгресса полный текст. — Вопросы, которые должны были составлять непосредственную тему заявления, особенно внутренние вопросы ВКП, я выделил и занялся ими после отсылки первой работы. Так как мне хотелось дать работу достаточно документированную, то получилось опять несколько печатных листов, т.е. слишком много для заявления. Тогда я выделил из этой работы отдельную главу, заключающую в себе основные выводы, округлил ее и превратил в Заявление. Всю же работу в целом я превратил в комментарий к этому Заявлению, придав комментарию заголовок «Что же дальше?» — Кроме того, в качестве приложения к этому комментарию я послал Конгрессу справку о происхождении легенды о троцкизме: это та самая справка, для которой ты, Преображенский, Радек, Эльцин и покойник Пятаков дали свои «показания». — Таким образом, я послал Конгрессу четыре документа. — Оглавление своих работ я при сем прилагаю, чтоб дать хоть некоторые представления об их содержании.

Разумеется, писать мне приходилось за собственной ответственностью, ввиду невозможности совместно проредактировать всю эту большую работу. Но в общем я в ней лишь подытожил то, что было плодом нашей коллективной работы за последнее пятилетие, когда Ленин отошел от руководства партией, и когда воцарилось бесшабашное эпигонство жившее сперва на проценты старого капитала, но скоро пустившее в оборот и самый капитал.

Наиболее ответственным, вернее сказать, наиболее актуально ответственным, является Заявление. Я из него совершенно устранил рассмотрение спорных вопросов по существу, как и подробный анализ внутреннего состояния партии и методов руководства вообще. Эту часть я перенес в комментарий «Что же дальше».

Туда вошла значительная часть твоего письма на тему о режиме. В Заявлении же я старался дать только сухую и отчетливую формулировку нашего отношения к нынешнему левому зигзагу.

Копию Заявления пошлю тебе с этим письмом или со следующим. Пришлось со всей резкостью выяснить, что значит со стороны оппозиции поддержка центристского сдвига влево. Некоторые товарищи оказались склонны понимать эту поддержку совсем не по-ленински. Слово «поддержка» я сам употреблял в письмах, полагая, что насчет содержания его у нас разногласий выйти не может. Поддержка со стороны марксистов центризму, передвигающемуся в данный период влево, состоит: во-первых, в удвоенной борьбе марксистов за марксистскую постановку актуальных вопросов; во-вторых, в беспощадной критике половинчатости центристской левизны, с таким рассчетом, чтоб помочь лучшей части центристов, а главное, идущим за ними рабочим, передвинуться поскорее на большевистскую позицию. Никакой другой поддержки быть не может, но зато эта поддержка очень серьезна. Не только брать на себя ответственность перед партией за лево-центристскую линию (эта нота была у Преображенского) совершенно недопустимо, но столь же недопустимо пытаться превратиться во вкрадчивых уговорщиков, как это сквозит у Радека: «Вы, мол, уже совсем почти выровнялись, только у вас остались кое-какие «хвосты». Припрячьте, пожалуйста, хвосты — и все будет в порядке»… Ну, а как же быть с марксизмом? Как обезьяна с отрубленным хвостом еще не человек, так и центрист, припрятавший, по доброму совету хвост еще не марксист.

Кроме того, статьи Сталина показывают, что на добрые советы спроса нет. Значит и тон должен быть другой. Неправильно называть товарищами тех, которые тебя называют контрреволюционером и осыпают градом площадных ругательств. По поводу обращения к Конгрессу я получил несколько десятков писем и телеграмм. Статистика голосов еще, к сожалению, не подведена. Во всяком случае из доброй сотни голосов только три человека высказались за тезисы Преображенского. Все остальные поправки идут слева, в смысле требования максимальной ясности и отчетливости постановке всех вопросов.

Подсчет мнений и голосов Лева собирался произвести, и результаты мы затем сообщим. — Несколько слов по вопросу о предполагаемом нашем совещании для выработки коллективного заявления. Разумеется в ходатайстве о таком совещании нет ничего зазорного, несмотря на полную его безнадежность. Но вся суть в том, что мысль об этом совещании была с самого начала пущена очень широко в связи с ложной, маниловской оценкой положения. Лозунг совещания сам по себе нейтральный, получил тенденциозную окраску. Все такого рода документы и лозунги пользуются в Москве и других местах очень широко и вносят величайшее смущение. Вообще маниловщина, проявленная некоторыми товарищами в переписке, причинила нам крупнейший вред. До получения твоей последней телеграммы я уже послал целый ряд телеграмм и писем, в которых высказывался категорическим образом против утопической и запоздалой идеи совещания, к тому же — это главное — скомпрометированной в глазах большинства наших товарищей неправильной политической установкой автора этой идеи. Вот почему Лева совершенно правильно изложил тебе мое отношение к делу, когда ему пришлось отвечать тебе на телеграфе, т.е. в 8-ми верстах отсюда.

Твои замечания по поводу проекта программы были мною получены к сожалению слишком поздно, т.е. когда работа моя была уже в переписке. Основные твои замечания совершенно совпадают с моим разбором проекта программы. Другая группа твоих замечаний касается ряда вопросов, которые я сознательно оставил в стороне, чтоб не слишком разбрасываться. Наконец, третья группа замечаний касается пунктов, которые я, при спешности работы, просто упустил. Может быть я пошлю еще вдогонку небольшую дополнительную главу, в которой мне удастся использовать ряд твоих замечаний а также остановиться над вопросом о переходных требованиях: Радек совершенно справедливо указывает на полную несостоятельность той части проекта, которая посвящена переходным требованиям. — Кроме того, что Конгресс открывается в середине июля, т.е. завтра, послезавтра, у меня никаких других сведений нет.

Весьма вероятно, что блок центра и правой сохранит еще на этом Конгрессе видимость единства, чтобы сделать последнюю безнадежную попытку прикрыть нас самой авторитетной могильной плитой. Но именно это последнее усилие и неизбежная его безуспешность могут чрезвычайно ускорить процесс дифференциации, ибо после Конгресса, проведенного блоком центра и правой еще обнаженнее встанет на другой же день вопрос «что же дальше». Какой же ответ будет дан на этот вопрос? Вариантов тут много, основных — три.

После хвостистского упущения революционная ситуации в Германии в 1923 году мы имели, затем, очень глубокий ультра-левый зигзаг 1924—25 годов. Этот ультра-левый зигзаг развернулся на правых дрожжах: борьба с индустриализаторами, Радич, Ляфолет, Крестинтерн, Гоминьдан и пр. Когда ультра-левизна расшибла себе лоб, на правых дрожжах поднялся правый курс. Отнюдь не исключено расширенное воспроизведение этого на новом этапе, т.е. ультра-левизна, опирающаяся на оппортунистические предпосылки. Подспудные экономические силы могут, однако, оборвать эту ультра-левизну на первых же порах и сразу же придать всему курсу решительный крен направо.

Здесь такой переплет обстоятельств и сил, что попытаться заранее учесть равнодействующую — на основании весенней посевной кампании, как пытался Е.А., — дело совсем безнадежное. Руководящая линия есть пассивно-центристское отражение открытых или подспудных социальных толчков. Как оценит обстановку марксист, можно всегда предвидеть. Как оценит ее центрист, можно только иногда догадаться. Но даже и на счастливой догадке нельзя построить политической линии, и во всяком случае нельзя ломать стратегической линии из-за сомнительных тактических комбинаций.

Вот кажись и все на этот раз. Получил от Ивана Никитича открытку, с сердцем у него неладно (а мы его считали всегда таким здоровым человеком). Настроен он, разумеется, прекрасно.

Л. Троцкий

14/VII 1928