Почему этот процесс оказался необходим.

Новый московский процесс вызывает в широких общественных кругах изумление. Между тем уже первый процесс готовил второй. Главные обвиняемые по нынешнему процессу были названы обвиняемыми по процессу 16-ти. Это значит: ГПУ готовило себе резерв. Если бы первый процесс убедил весь мир, не понадобилось бы второго. Но в политическом смысле первый процесс, несмотря на 16 трупов, потерпел жестокое фиаско. Тем самым сделался необходимым второй процесс. Необходимо понять, что недоверие, вызванное первым процессом, распространяется всё шире и шире и проникает неизбежно в СССР. Политическая судьба правящей верхушки и, в частности, личная диктатура Сталина, находятся в прямой зависимости от того вывода, который сделает мировое общественное мнение: верно ли, что Троцкий, Зиновьев, Каменев и другие являются союзниками Гестапо, агентами иностранного империализма и прочее? Или же Сталин, в борьбе за личное господство, прибег к методам, которые набросили бы тень даже на Цезаря Борджиа? Так, и только так стоит сейчас вопрос. Сталин ведёт большую и крайне рискованную игру. Но он уже не свободен в своих действиях. Борьба против оппозиции (всякой оппозиции) основывалась в течение 14 лет на лжи, клевете, травле, подлогах. Этот процесс представлял геометрическую прогрессию. Предпоследним её членом был процесс Зиновьева. Он скомпрометировал Сталина. Тем самым понадобился новый процесс, чтоб перекрыть фиаско.

Процесс 16-ти был сосредоточен на терроризме. Новый процесс, насколько видно по первым телеграммам, отводит первое место уже не терроризму, а соглашению троцкистов с Германией и Японией о дележе СССР, саботаже промышленности и даже попыткам истребления рабочих (!). Нам говорили, что показания Зиновьева, Каменева и др. были добровольны, искренни и отвечали фактам. Зиновьев и Каменев требовали для себя смерти. Зиновьев и Каменев взваливали на меня главное руководство террором. Почему же они ничего не сказали о планах расчленения СССР или разрушения военных заводов? Могли ли они, вожди так называемого троцкистско-зиновьевского центра, не знать того, что знают будто бы нынешние подсудимые, люди второй категории? Здесь перед нами уже из первых телеграмм обнажается ахиллесова пята нового процесса. Для мыслящего человека ясно, что новая амальгама построена в промежутке между первыми откликами мировой печати на расстрел 16-и и 23 января.

По существу, в новом обвинении, как и в старом, нет ни единого слова правды. Гигантский подлог построен по тому же типу, как строятся шахматные задачи. Считаю необходимым ещё раз напомнить, что, начиная с 1927 года, я не переставал предупреждать оппозицию о том, что в борьбе деспотической касты над народом неизбежно приведёт Сталина к кровавым амальгамам. 4 марта 1929 года я писал в органе русской оппозиции: «Сталину остаётся одно: попытаться провести между официальной партией и оппозицией кровавую черту. Ему необходимо до зарезу связать оппозицию с покушениями, подготовкой вооружённого восстания и пр.» В этом смысле московские процессы не застигли меня врасплох.

Я сохраняю за собой право ответить на все «разоблачения» нового процесса детальными опровержениями. В настоящий момент я ещё раз требую — не во имя собственных интересов, а во имя элементарной политической гигиены — создания международной следственной комиссии из безупречных и незаинтересованных общественных деятелей разных стран. Такой комиссии я предоставляю всю свою переписку с 1928 года. В ней нет пробелов. В связи с моими книгами и статьями моя переписка даёт полную картину моей политической мысли и деятельности. 7 ноября прошлого года ГПУ попыталось, правда, ограбить мои архивы. Но ему удалось захватить лишь незначительную часть. У меня имеются копии. Я снова повторяю свой вызов организаторам фальсификации: если у них есть доказательства, пусть они не боятся света, пусть примут бой перед лицом международной следственной комиссии и свободной печати. Я со своей стороны берусь доказать перед этой комиссией, что Сталин является организатором величайших политических преступлений в мировой истории.

Л.Троцкий.

Койоакан, 23 января 1937 г.