Политический диалог № 2.
Троцкий оставил после себя несколько набросков для будущих статей. Все они были написаны на русском языке, но эти несколько папок с черновыми набросками были переданы в штаб-квартиру Социалистической Рабочей партии в США и потом оказались в архиве Library of Social History. В 1991 г. эти архивы были проданы Гуверовскому институту. Нам пришлось сделать обратный перевод уже переведенных и опубликованных на английском языке статей на русский язык. Документ многократно публиковался в собраниях сочинений Троцкого на английском и других языках. На русском он появляется впервые в нашем переводе.
— Искра-Research.
Этот диалог продолжает «Политический диалог», опубликованный в «Бюллетене Оппозиции» за март-апрель 1939 г. Автор замечает:
(Беседа происходит в Париже, но могла бы происходить и в Брюсселе. А. — один из тех «социалистов», которые чувствуют себя твердо на ногах, когда могут прислониться к какой-либо власти. А., конечно, «друг СССР». Он, конечно, сторонник Народного фронта. Характеризовать Б. автор затрудняется, так как Б. является его другом и единомышленником).
А. Разве вас не пугают успехи фашизма?
Б. Страх — не есть политическая реакция. В состоянии страха невозможно сказать или сделать что-то разумное. Нужно понимать причины и находить в них метод действия. В развитых капиталистических странах, которые сейчас являются странами империализма, демократия окончательно и бесповоротно исчерпала себя, или, другими словами, империализм развил социальные противоречия до такой ступени, что они не входят в демократические рамки; вот почему демократия, которая казалась вечной, неизменной и высшей формой государственного управления, рушится сейчас в одной стране за другой.
А. Означает ли это, что вы, со своей стороны, хотите помочь фашистам разрушить демократию?
Б. Здесь вы впадаете в грубую софистику, ища козла отпущения для своей собственной политики. Не забывайте, что в Италии, Германии, Австрии и так далее господство демократии было полным; были тщательно использованы все возможные виды коалиций, блоков, Народных фронтов; течение, которое я представляю, есть очень незначительное меньшинство и не может оказать влияния на судьбу этих стран. То же самое относится и к Испании, а теперь еще к Франции и Чехословакии. В этих условиях требовать, чтобы критики слева сложили оружие, закрыли рот и позволили вам продолжать политику блоков, Народных фронтов и так далее, и тому подобное, означает, по сути, оказать услугу фашизму.
А. Но разве вы не признаете, что рабочие обязаны поддерживать буржуазную демократию, когда ей угрожает неминуемый фашистский переворот?
Б. Я, конечно, признаю, что рабочие должны дать отпор и сокрушить фашизм, даже тогда, когда он угрожает империалистической буржуазной демократии. Но рабочие должны делать это своими собственными силами и своим собственным методом. В этой связи существует старая марксистская формула: «Врозь идти, вместе бить». Во Франции социалисты и коммунисты в течение нескольких лет шли вместе с радикалами. Но когда пришло время нанести удар по реакции, они разорвали отношения и начали бить друг друга. Кто-то может спросить, какой смысл был идти вместе? Французский пролетариат, несомненно, был бы в первых рядах борьбы против любой угрозы со стороны фашизма или других сил реакции; но для этого нет необходимости участвовать в маскараде Народного фронта рука об руку со своими худшими эксплуататорами и угнетателями, радикальными социалистами. Для рабочего класса было достаточно оставаться в своих собственных организациях и проводить свою собственную политику, ибо тогда предательство радикалов, по крайней мере, не застало бы французских рабочих врасплох. Признаюсь, что я чувствую неловкость, когда я должен объяснять вам такую простую вещь.
А. А сейчас в Китае, во время войны с Японией?
Б. Если вы желаете, мы можем провести отдельную дискуссию о Китае. Но я был бы плохим марксистом, если бы попытался установить общее правило для империалистической Франции и колониального Китая. Не различать между странами-угнетателями и угнетенными странами — это то же самое, что не проводить различия между эксплуататором и эксплуатируемым. Те, кто ставит империалистические и колониальные страны на один уровень, независимо от того, какими демократическими фразами они скрывают этот факт, являются не чем иным, как агентами империализма.
А. Но вы выступаете в журнале Liberty?
Б. Да, я посылаю статьи в Liberty. То есть время от времени я пользуюсь этим журналом, как и рядом других, чтобы иметь возможность донести свои идеи до читателей. Но ни один здравомыслящий человек не приравнивает меня к политике Liberty и не возлагает на меня ответственность за этот журнал. Любой вдумчивый и честный человек поймет и скажет, что я пользуюсь Liberty в нынешних исключительных условиях так же, как я пользуюсь железнодорожным вагоном, не больше и не меньше.
Но принять участие в какой-либо совместной акции против войны и фашизма с господином Жуо и ему подобными я бы счел предательством. Жуо, агент империализма, несет полную ответственность за подавление французским империализмом Алжира, Туниса, Индокитая и других колоний. Тысячи революционных студентов, рабочих и интеллигентов сидят в тюрьмах французского империализма, и Жуо — один из их тюремных надзирателей. Заниматься той или иной политической деятельностью рука об руку с ним означало бы взять на себя ответственность за него в глазах угнетенных масс. Это предательство, это измена.
A. Что вы думаете о судьбе демократии?
Б. Старая демократия, какую мы знаем из истории Великобритании, Франции и Соединенных Штатов, обречена. Вопрос о том, верю я в нее или нет, не имеет значения. Важно то, что демократия не верит в саму себя. Я не могу удержаться от того, чтобы не привести одну маленькую, но ясную иллюстрацию, несмотря на ее личный характер. Разве не удивительно, что правительство самой могущественной демократии в мире не осмеливается позволить одному человеку провести несколько месяцев в Соединенных Штатах, чтобы поработать в американских библиотеках?
А. Кто этот человек?
Б. Я.