Немецкая революция и сталинская бюрократия

Жизненные вопросы немецкого пролетариата

От Редакции: Между социалистической революцией и Гитлером

Авторское предисловие

I. Социал-демократия

II. Демократия и фашизм

III. Бюрократический ультиматизм

IV. Зигзаги сталинцев в вопросе об едином фронте

V. Историческая справка об едином фронте

VI. Уроки русского опыта

VII. Уроки итальянского опыта

VIII. Через единый фронт — к советам, как высшим органам единого фронта

IX. САП (Социалистическая рабочая партия).

X. Центризм "вообще" и центризм сталинской бюрократии

XI. Противоречие между экономическими успехами СССР и бюрократизацией режима

XII. Брандлерианцы (КПО) и сталинская бюрократия

XIII. Стачечная стратегия

XIV. Рабочий контроль и сотрудничество с СССР

XV. Безнадежно ли положение?

Выводы

Приложение: Итоги выборов в рейхстаг и составы кабинетов министров Веймарской Германии.


IX. САП (Социалистическая рабочая партия).

Называть САП «социал-фашистской» или «контр-революционной» партией могут только взбесившиеся чиновники, считающие, что им все позволено, или глупые попугаи, которые повторяют ругательства, не понимая их смысла. Но отдавать авансом свое доверие организации, которая, порвав с социал-демократией, находится пока еще на пути между реформизмом и коммунизмом под руководством, более близким к реформизму, чем к коммунизму, — было бы непростительным легкомыслием и дешевым оптимизмом. Левая оппозиция и в этом вопросе не несет ни малейшей ответственности за политику Урбанса.

САП не имеет программы. Дело идет не о формальном документе: программа крепка лишь в том случае, если текст ее связан с революционным опытом партии, с уроками боев, вошедшими в плоть и кровь ее кадров. Ничего этого у САП нет. Русская революция, отдельные ее этапы, бои ее фракций; немецкий кризис 1923 года; гражданская война в Болгарии; события китайской революции; бои английского пролетариата (1926 г.); испанский революционный кризис — все эти события, которые в сознании революционера должны жить, как яркие вехи политического пути, для кадров САП — лишь смутные газетные воспоминания, а не проработанный революционный опыт.

Что рабочая партия вынуждена проводить политику единого фронта, — бесспорно. Но политика единого фронта имеет свои опасности. Проводить с успехом эту политику может только закаленная революционная партия. Во всяком случае, политика единого фронта не может быть программой революционной партии. Между тем на этом строится сейчас вся деятельность САП. В результате, политика единого фронта переносится внутрь партии, т. е. служит для смазывания противоречий между разными тенденциями. А это и есть основная функция центризма.

Ежедневная газета САП пропитана духом половинчатости. Несмотря на уход Штребеля, газета остается полупацифистской, а не марксистской. Отдельные революционные статьи не меняют ее физиономии, наоборот, только делают ее еще выпуклее. Газета приходит в восторг от безвкусного, насквозь мелкобуржуазного по духу письма Кюстера Брюнингу по поводу милитаризма. Она аплодирует датскому «социалисту», бывшему министру своего короля, за отказ принять участие в правительственной делегации на слишком унизительных условиях. Центризм удовлетворяется малым. А революция требует многого. Революция требует всего, полностью.

САП осуждает профессиональную политику КПГ: раскол профсоюзов и образование РГО (Красной Проф. Оппоз.). Несомненно, политика КПГ и в области профсоюзов глубоко ошибочна: руководство Лозовского не дешево обходится международному пролетарскому авангарду. Но критика САП не менее ложна. Дело вовсе не в том, что КП «раскалывает» ряды пролетариата и «ослабляет» социал-демократические союзы. Это не революционный критерий, ибо при нынешнем руководстве союзы служат не рабочим, а капиталистам. Преступление КП не в том, что она «ослабляет» организацию Лейпарта, а в том, что она ослабляет себя. Участие коммунистов в реакционных союзах диктуется не абстрактным принципом единства, а необходимостью борьбы за очищение организаций от агентов капитала. У САП этот активный, революционный, наступательный элемент политики отступает перед голым принципом единства союзов, руководимых агентами капитала.

САП обвиняет компартию в склонности к путчизму. Такое обвинение тоже имеет опору в известных фактах и методах; но прежде, чем получить право предъявлять это обвинение, САП должна точно формулировать и показать на деле, как она сама относится к основным вопросам пролетарской революции. Меньшевики всегда обвиняли большевиков в бланкизме и авантюризме, т. е. в путчизме. Между тем ленинская стратегия была далека от путчизма, как небо от земли. Но Ленин понимал и других учил понимать значение «искусства восстания» в пролетарской борьбе.

Критика САП в этой части получает тем более подозрительный характер, чем больше она опирается на Павла Леви, который испугался детских болезней компартии и предпочел им старческий маразм социал-демократии. На тесных совещаниях по поводу мартовских событий 1921 г. в Германии Ленин говорил про Леви: «человек окончательно потерял голову». Правда, Ленин тут же лукаво прибавлял: «у него, по крайней мере, было, что терять, а о других и этого сказать нельзя». Под видом «других» фигурировали: Бела Кун, Тальгеймер и пр. Что у Павла Леви была на плечах голова, этого нельзя отрицать. Но человек, потерявший голову и в этом виде совершивший скачок из рядов коммунизма в ряды реформизма, вряд ли годится в учителя для пролетарской партии. Трагический конец Леви: скачок из окна в состоянии беспамятства, как бы символизирует его политическую орбиту.

Если для масс центризм — только переход от одного этапа к другому, то для отдельных политиков центризм может стать второй натурой. Во главе САП стоит группа отчаявшихся социал-демократических чиновников, адвокатов, журналистов, — людей в таком возрасте, когда политическое воспитание надо считать законченным. Отчаявшийся социал-демократ еще не значит революционер.

Представителем этого типа — лучшим его представителем — является Георг Ледебур. Только недавно мне довелось прочитать протоколы его судебного процесса 1919 года. И не раз во время чтения я мысленно аплодировал старому борцу, его искренности, темпераменту, благородству его натуры. Но за пределы центризма Ледебур все же не перешагнул. Где дело идет о массовых действиях, о высших формах классовой борьбы, о подготовке их, о взятии на партию открытой ответственности за руководство массовыми боями, — там Ледебур остается только лучшим представителем центризма. Это отделяло его от Либкнехта и Розы Люксембург. Это отделяет его сейчас от нас.

Возмущаясь тем, что Сталин обвиняет радикальное крыло старой немецкой социал-демократии в пассивном отношении к борьбе угнетенных наций, Ледебур ссылается на то, что именно в национальном вопросе он проявлял всегда большую инициативу. Это совершенно бесспорно. Лично Ледебур всегда с большой страстью откликался на ноты шовинизма в старой немецкой социал-демократии, отнюдь не скрывая при этом сильно развитого в нем самом немецкого национального чувства. Ледебур был всегда лучшим другом русских, польских и иных революционных эмигрантов, и многие из них сохранили теплое воспоминание о старом революционере, которого в рядах социал-демократической бюрократии со снисходительной иронией называли то «Ледебуров», то «Ледебурский».

И тем не менее Сталин, который не знает ни фактов, ни литературы того времени, прав в этом вопросе, по крайней мере, поскольку он повторяет общую оценку Ленина. Пытаясь возразить, Ледебур только подтверждает эту оценку. Он ссылается на то, что в своих статьях не раз выражал возмущение партиями II-го Интернационала, которые с полным спокойствием взирали, например, на работу своего сочлена Рамсая Макдональда, разрешающего национальную проблему Индии при помощи бомбометания с аэропланов. В этом возмущении и протесте бесспорное и почетное отличие Ледебура от какого-нибудь Отто Бауэра, не говоря о Гильфердинге или Вельсе: этим господам для демократического бомбометания не хватает только Индии.

Тем не менее позиция Ледебура и в этом вопросе не выходит за пределы центризма. Ледебур требует борьбы против колониального угнетения; он будет голосовать в парламенте против колониальных кредитов; он возьмет на себя смелую защиту жертв раздавленного колониального восстания. Но Ледебур не примет участия в подготовке колониального восстания. Такую работу он сочтет путчизмом, авантюризмом, большевизмом. А в этом — вся суть.

Что характеризует большевизм в национальном вопросе, это то, что он относится к угнетенным нациям, хотя бы и самым отсталым, не только как к объекту, но и как к субъекту политики. Большевизм не ограничивается признанием за ними «права» на самоопределение и парламентскими протестами против попрания этого права. Большевизм проникает в среду угнетенных наций, поднимает их против угнетателей, связывает их борьбу с борьбой пролетариата капиталистических стран, учит угнетенных китайцев, индусов или арабов искусству восстания и берет на себя полноту ответственности за эту работу перед лицом цивилизованных палачей. Здесь только и начинается большевизм, т. е. революционный марксизм в действии. Все, что не доходит до этого предела, остается центризмом.

* * *

Политику пролетарской партии никогда нельзя правильно оценить на основании только национальных критериев. Для марксиста это аксиома. Каковы же международные связи и симпатии САП? Норвежские, шведские, голландские центристы, организации, группы или отдельные лица, которым их пассивный и провинциальный характер позволяет держаться между реформизмом и коммунизмом, — таковы ближайшие друзья. Анжелика Балабанова является символической фигурой для международных связей САП: она и сейчас пытается связать новую партию с осколками Интернационала 212.

Леон Блюм, защитник репараций, социалистический кум банкира Устрика, именуется на страницах газеты Зейдевица «товарищем». Что это: вежливость? Нет, беспринципность, бесхарактерность, бесхребетность. «Придирка к мелочам!» скажет какой-нибудь кабинетный мудрец. Нет, в этих мелочах политическая подоплека сказывается гораздо вернее и честнее, чем в абстрактном признании Советов, не подкрепленном революционным опытом. Нет смысла называть Блюма «фашистом», делая себя самого смешным. Но кто не чувствует презрения и ненависти к этой политической породе, тот не революционер.

САП отмежевывается от «товарища» Отто Бауэра в тех пределах, в каких от него отмежевывается Макс Адлер. Для Розенфельда и Зейдевица Бауэр только идейный противник, может быть лишь временный, тогда как для нас это — непримиримый враг, заведший пролетариат Австрии в ужасающую трясину.

Макс Адлер — довольно чувствительный центристский барометр. Отрицать пользу такого прибора нельзя, но надо твердо знать, что, регистрируя перемену погоды, он неспособен влиять на нее. Под давлением капиталистической безвыходности, Макс Адлер сейчас снова, не без философской скорби, готов признать неизбежность революции. Но что это за признание! Сколько оговорок и вздохов! Самое лучшее было бы, если бы II и III-й Интернационалы объединились. Выгоднее всего было бы ввести социализм демократическим путем. Но, увы, этот способ, по-видимому, неосуществим. Очевидно, и в цивилизованных странах, не только в варварских, рабочим придется, увы, увы, совершить революцию. Но и это меланхолическое признание революции — только литературный факт. Таких условий, при которых Макс Адлер мог бы сказать: «час пробил!», не было в истории и никогда не будет. Люди типа Адлера способны оправдать революцию в прошлом, признать ее неизбежность в будущем, но они никогда не могут призвать к ней в настоящем. Всю эту группу старых левых социал-демократов, которых не переделала ни империалистская война, ни русская революция, приходится признать безнадежными. Как барометрические приборы, — пожалуй. Как революционные вожди, — нет!

* * *

В конце декабря САП обратилась ко всем рабочим организациям с призывом организовать во всей стране собрания, на которых ораторы всех направлений располагали бы одинаковым временем. Ясно: на этом пути ничего достигнуть нельзя. Какой, в самом деле, смысл коммунистической партии или социал-демократической делить на равных правах трибуну с Брандлером, Урбансом и др. представителями организаций и групп, слишком незначительных, чтоб претендовать на особое место в движении? Единство фронта есть единство коммунистических и социал-демократических рабочих масс, а не сделка политических групп, лишенных масс.

Нам скажут: блок Розенфельда — Брандлера — Урбанса есть лишь блок пропаганды за единый фронт. Но как раз в области пропаганды блок недопустим. Пропаганда должна опираться на ясные принципы, на определенную программу. Врозь итти, вместе бить. Блок только для практических массовых действий. Верхушечные сделки без принципиальной основы ничего кроме путаницы не внесут.

Мысль выдвинуть кандидата в президенты от единого рабочего фронта есть в корне ложная мысль. Кандидата можно выдвигать только на почве определенной программы. Партия не имеет права отказываться во время выборов от мобилизации своих сторонников и подсчета своих сил. Партийная кандидатура, противостоящая всем другим кандидатурам, ни в каком случае не может мешать соглашению с другими организациями для непосредственных боевых целей. Коммунисты, входят ли они в официальную партию или нет, всеми силами поддержат кандидатуру Тельмана. Речь идет не о Тельмане, а о знамени коммунизма. Его мы будем защищать против всех других партий. Разрушая предубеждения, привитые сталинской бюрократией рядовым коммунистам, левая оппозиция проложит себе дорогу к их сознанию *.

* К сожалению, в «Permanente Revolution» появилась статья, правда, не редакционная, в защиту единого рабочего кандидата. Не может быть сомнения в том, что немецкие большевики-ленинцы отвергнут такую позицию.

* * *

Какова была политика большевиков по отношению к рабочим организациям и «партиям», развивавшимся влево, от реформизма или от центризма к коммунизму?

В Петрограде в 1917 году существовала организация межрайонцев, охватывавшая около 4.000 рабочих. Большевистская организация включала в Петрограде десятки тысяч рабочих. Тем не менее петроградский комитет большевиков по всем вопросам вступал в соглашение с межрайонцами, предупреждал их о всех своих планах и этим облегчил полное слияние.

Можно возразить, что межрайонцы были политически близки большевикам. Но дело не ограничивалось межрайонцами. Когда меньшевики-интернационалисты (группа Мартова) противопоставили себя социал-патриотам, большевики делали решительно все, чтоб добиться совместных с мартовцами действий, и если достигнуть этого в большинстве случаев не удавалось, то отнюдь не по вине большевиков. Надо прибавить, что меньшевики-интернационалисты формально оставались в рамках общей партии с Церетели и Даном.

Та же тактика, но в несравненно более широком масштабе, была повторена по отношению к левым социалистам-революционерам. Большевики вовлекли часть левых эсеров даже в Военно-революционный комитет, т. е. орган переворота, хотя в это время левые эсеры все еще принадлежали к одной партии с Керенским, против которого непосредственно направлялся переворот. Конечно, это было не очень логично со стороны левых эсеров и показывало, что в головах у них не все в порядке. Но если бы дожидаться того часа, когда во всех головах все будет в порядке, то на свете никогда бы не было победоносных революций. Большевики заключили затем с партией левых эсеров (левых «корниловцев» или левых «фашистов», по нынешней терминологии) правительственный блок, который продержался несколько месяцев и закончился лишь после восстания левых эсеров.

Вот как Ленин резюмировал опыт большевиков по отношению к лево-устремленным центристам: «Правильная тактика коммунистов должна состоять в использовании этих колебаний, отнюдь не в игнорировании их; использование требует уступок тем элементам, тогда и постольку, какие, когда и поскольку поворачивают к пролетариату — наряду с борьбой против тех, кои поворачивают к буржуазии… Скоропалительным решением: «никаких компромиссов, никакого лавирования» можно только повредить делу усиления революционного пролетариата»… Тактика большевиков и в этом вопросе не имела ничего общего с бюрократическим ультиматизмом!

Тельман и Реммеле не так уж давно сами были в независимой партии. Если они сделают усилие памяти, то им удастся, может быть, восстановить свое политическое самочувствие в те годы, когда они, порвав с социал-демократией, вступили в независимую партию и толкали ее влево. Что если бы им кто-нибудь сказал тогда, что они представляют собою лишь «левое крыло монархической контр-революции?» Они, вероятно, решили бы, что их обвинитель пьян или безумен. А между тем теперь они сами так именно определяют САП!

Напомним, какие умозаключения сделал Ленин из возникновения независимой партии: «Почему в Германии такая же, вполне однородная (как в России в 1917 г.) тяга рабочих справа налево привела к усилению не сразу коммунистов, а сначала промежуточной партии «независимцев»… Очевидно, одной из причин была ошибочная тактика немецких коммунистов, которые должны безбоязненно и честно эту ошибку признать и научиться ее исправить… Ошибка состояла в многочисленных проявлениях той «левой» детской болезни, которая теперь вышла наружу и тем лучше, тем скорее, с тем большей пользой для организма будет излечена». Да ведь это же прямо написано для сегодняшнего дня!

Нынешняя германская компартия гораздо сильнее, чем тогдашний союз Спартака. Но если сейчас появляется второе издание независимой партии, отчасти под тем же руководством, тем более тяжкая вина ложится на компартию.

Возникновение САП есть противоречивый факт. Лучше было бы, конечно, если б рабочие прямо вошли в компартию. Но для этого компартия должна была бы иметь другую политику и другое руководство. Исходить в оценке САП надо не из идеальной компартии, а из той, которая есть на деле. Поскольку компартия, оставаясь на позициях бюрократического ультиматизма, противодействует центробежным силам внутри социал-демократии, постольку возникновение САП явилось неизбежным и прогрессивным фактом.

Прогрессивность этого факта, однако, чрезвычайно ослабляется центристским руководством. Если оно упрочится, то погубит САП. Мириться с центризмом САП ради ее общей прогрессивной роли значило бы ликвидировать этим прогрессивную роль.

Стоящие во главе партии соглашательские элементы, искушенные в деле маневрирования, будут всячески замазывать противоречия и оттягивать кризис. Но этих средств хватит только до первого серьезного напора событий. Кризис в партии может развернуться как раз в самый разгар революционного кризиса и парализовать ее пролетарские элементы.

Задача коммунистов — своевременно помочь рабочим САП очистить свои ряды от центризма и освободиться от руководства центристских вождей. Для этого надо ничего не замалчивать, не принимать добрые намерения за дела и называть все вещи своими именами. Но именно своими именами, а не вымышленными. Критиковать, а не клеветать. Искать сближения, а не отталкивать в грудь.

По поводу левого крыла независимой партии Ленин писал: «Бояться «компромисса» с этим крылом партии — прямо смешно. Напротив, обязательно для коммунистов искать и найти подходящую форму компромисса с ними, такого компромисса, который бы, с одной стороны, облегчал и ускорял необходимое полное слияние с этим крылом, а с другой стороны, ни в чем не стеснял коммунистов в их идейно-политической борьбе против оппортунистического правого крыла «независимцев». К этой тактической директиве и сегодня почти ничего прибавить нельзя.

Левым элементам САП мы говорим: «Революционеры закаляются не только в стачках и уличных боях, но прежде всего — в борьбе за правильную политику собственной партии. Возьмите «21 условие», выработанное в свое время для принятия новых партий в Коминтерн. Возьмите работы левой оппозиции, где «21 условие» применены к политическому развитию последних 8 лет. В свете этих «условий» откройте планомерное наступление на центризм в собственных рядах и доведите дело до конца. Иначе вам не останется ничего другого, кроме мало почетной роли левого прикрытия центризма».

А дальше? А дальше — лицом в сторону КПГ. Революционеры вовсе не стоят посредине между с.-д. и компартией, как хотелось бы Розенфельду и Зейдевицу. Нет, социал-демократические вожди представляют агентуру классового врага в пролетариате. Коммунистические вожди — путаные, плохие, неумелые, сбитые с толку революционеры или полуреволюционеры. Это не одно и то же. Социал-демократию надо разрушить. Коммунистическую партию надо исправить. Вы говорите, что это невозможно? А разве вы пробовали серьезно взяться за дело?

Именно теперь, именно сейчас, когда на коммунистическую партию нажимают события, нужно помочь событиям нажимом нашей критики. Коммунистические рабочие тем внимательнее прислушиваются к нам, чем скорее убедятся на деле, что мы ищем не «третьей партии», а искренне стремимся помочь им превратить существующую компартию в подлинного вождя рабочего класса.

— А если не удастся?

— Если не удастся, это почти наверняка означало бы в данной исторической обстановке победу фашизма. Но перед большими боями революционер спрашивает не о том, что будет, если не удастся, а о том, как сделать, чтобы удалось. Это возможно, это осуществимо, следовательно — должно быть сделано.