Хозяин. Сталин и утверждение сталинской диктатуры.

The article below may be copied and circulated but proper attribution of authorship is required.

Прочитанная недавно книга известного в России историка-архивиста Олега Хлевнюка вызывает у меня сложную оценку.

Автор, доктор исторических наук и главный научный сотрудник Государственного Архива Российской Федерации, давно работает в главных постсоветских архивах и часто выступает за расширение общественного доступа во все архивы, за открытие Президентского архива, спецхранов КГБ-ФСБ и т.д. Он принял участие в публикации сборников документов истории советского режима. В своих других монографиях и в этой книге автор проделал огромную работу изучения советских архивов РГАСПИ, ГАРФ, он вводит в научное обсуждение множество фондов и коллекций этих документальных хранилищ. Уже в Введении автор пишет: «Изучение архивов, их сопоставление с известными опубликованными материалами составляет одну из главных целей книги» (стр. 15).

Доктор Хлевнюк не первое десятилетие занимается темой Сталина, его режима, политической истории СССР, и выпустил ряд книг об эволюции правящей элиты. Автор справедливо замечает, что «Как одно из ключевых явлений новейшей мировой истории сталинская диктатура вызывает огромный интерес и многочисленные не только научные, но и политические споры» (5). В своих выступлениях по радио и телевидению Д-р Хлевнюк заметил, что очень часто о Сталине его современные идолопоклонники рассказывают совершенные небылицы и воссоздают мифологию 1930-х годов.

Автор с самого начала говорит читателю, что он не собирается создавать мифы, выдумывать новые версии и интерпретации. Факты, и только факты направляют его пером. Автор даже несколько гордится тем, что его изложение может показаться «банальным и скучным» (стр. 12). Он продолжает: «Столь же скучными и старомодными кому-то, несомненно, покажутся и те главы книги, в которых анализируются причины и механизмы кампании окончательного уничтожения бывших оппозиционеров, массовых кадровых чисток и репрессивных акций 1935—1938 гг.» (Там же.)

Замечательно! Мы тоже против мифов и небылиц. И, все же, мы снова и снова возращаемся к биографии Сталина и истории его режима именно потому, что факты были сногсшибательными, события — драматичными. Подъем к власти малообразованного, неяркого, почти неизвестного в партии даже тогда, когда он был кооптирован в ЦК, провинциального кавказского большевика, его победа над харизматичными организаторами масс, блестящими публицистами, зажигательными ораторами, глубокими теоретиками продолжает удивлять. Постепенное превращение и подъём Сталина: из неизвестного автора хорошей статьи, кооптированного Лениным в ЦК в 1912 году, но не избранного каким-то съездом или конференцией; в «скромного кавказца» 1917 года, не очень яркого члена редакции «Правды»; в коллегиального товарища Сталина, в 1925 г.; «первого среди равных» в 1930 году; «Хозяина» Политбюро, в 1932 году; и, наконец, во всемогущего и грозного властелина, казнящего и милующего других вождей, в 1937 году, — все это поражает нас и продолжает ставить перед нами следующие вопросы.

Был ли Сталин позитивным фактором в центральном хозяйственном планировании СССР, или, наоборот, зигзаги, безалаберность и волюнтаризм его руководства расстроили и замедлили движение вперед? Раскулачивание и голодомор на Украине и в Казахстане, убившие миллионы крестьян в 1929-33 гг.: обеспечили ли эти жестокие меры снабжение городов и строек продовольствием, фабрик — сельскохозяйственным сырьем; освободили ли они излишки рабочей силы в деревне и продвинули сельское хозяйство к эффективному производству; иначе говоря, помогли ли они в укреплении Советской власти, или, наоборот, ввергли всю страну в голодное и барачное существование, создали миллионы внутренних врагов режима? Преследование и убийство сотен тысяч убежденных коммунистов: зачем и к каким последствиям это привело? Внутренняя политика Сталина, подорвавшая репутацию коммунизма в Европе, его идиотские указания германской компартии в 1929-1932 гг. раскололи германский пролетариат и привели к победе Гитлера, а последующие шаги Кремля открыли дорогу ко Второй Мировой войне. Наконец, «большой террор», — избиение и расстрел почти всех соратников Ленина, бóльшую часть партийного актива первого десятилетия Октября, бóльшую и лучшую часть высшего и среднего командного состава Красной армии, уничтожение ведущих кадров Коминтерна, разгром целых партий (Западной Украины и Западной Белоруссии, Польши и др.), убийство активистов компартий в Прибалтике и Бессарабии в 1940-41 гг. Все эти действия расстроили и подорвали силы союзников Сталина в западных областях СССР и в Восточной Европе. Зигзаги Сталина во внутренней и внешней политике расстроили и ослабили коммунистические партии Европы и во всем мире, разрушили надежды на социализм, отбросили рабочие массы к пассивности и непротивлению фашизму.

Как же оценить Сталина?

Биография.

К сожалению, Хлевнюк не уделяет внимания первому полустолетию жизни Сталина. Сделаем это за него. В революцию 1905 года Сталин был мало известен даже на Кавказе, где в целом преобладали меньшевики. Он был кооптирован в ЦК в 1912 году, в период организационного упадка большевиков (равно как и других революционных партий), до начала нового подъема рабочего движения. Его единственная теоретическая работа, статья «Марксизм и национальный вопрос», была написана под идейным влиянием Ленина, и под диктовку Бухарина. Эта статья после победы послужит Сталину «пропуском» в высшие эшелоны партии и государства, в частности, на пост наркома по национальностям. Во весь этот период партия ценит теоретическую работу гораздо выше, чем организационную. Во время Первой Мировой войны он был в ссылке, где, в отличие от других ссыльных, никак себя не проявил литературной или эпистолярной работой. В ключевой 1917-й год Сталин работал в Петрограде, в ЦК большевиков и в редакции «Правды», но тоже ничем не выделяясь: «тусклое пятно», по едкому выражению меньшевика Суханова. В Гражданскую войну, как и все другие ведущие партийцы, он ездил по фронтам по поручению ЦК, но закулисно поощрял партизанщину и склоки с центром, неподчинение наркому обороны — Троцкому. В августе 1920 года такое неподчинение стоило Советской власти поражения под Варшавой и неудачного окончания войны с Польшей.

Сталин до 1921 года работал в тени Ленина, и пользовался поддержкой вождя партии. Он стал секретарем ЦК в апреле 1922 года, тогда, когда этот пост считался подчиненным и административным. Подъем Сталина в рядах ЦК совпал с болезнью Ленина, задержкой мировой революции, изоляцией нового режима и пассивностью российского пролетариата. Троцкий вспоминает:

«После заболевания Ленина … Зиновьев взял на себя инициативу открытой борьбы против меня. Он рассчитывал, что тяжеловесный Сталин останется его начальником штаба. Генеральный секретарь продвигался в те дни очень осторожно» («Сталин», Политиздат, Москва, 1990, т. 2, стр. 189).

Используя механику аппарата власти, Сталин занял место посредника между разными идейными и политическими группами в высших кабинетах партии. Он организовал заговор всех против Троцкого в период последней болезни Ленина. Более видные и авторитетные руководители партии — Зиновьев, Каменев, Бухарин, Рыков и др. — полагали, что, изолировав и подавив Троцкого и левую оппозицию, они выдвинутся в вожди, а скромный Сталин был и останется играть вторые роли.

Поражение Германской революции осенью 1923 года стало важнейшим фактором в изоляции левого крыла в ВКП(б) и росте влияния аппарата и главного аппаратчика — Сталина. В течение 1923 года, особенно летом и осенью, ряды партии бурлили ожиданием германского Октября, когда Советская Россия наконец вырвется из изоляции и, поддержанная европейской революцией, возобновит движение к социализму. Октябрьский провал в Германии ушатом холодной воды охладил революционные настроения, изолировал левое крыло, прибавил к прагматизму и цинизму в высших и средних эшелонах партии, усилил аппарат.

«Ленинский призыв», после смерти вождя в январе 1924 года, и механически организованная партийным аппаратом запись рабочих масс в партию разводнили ВКП(б) аполитичной массой и еще больше усилили влияние номенклатуры над рядовыми партийцами. Сменилась полностью идеология партии. Вступавший в РСДРП — в любую фракцию — в 1903, 1905 или 1912 году верил и стремился к мировой революции. В мировую революцию верили и сотни тысяч, записавшиеся в ВКП(б) в 1917—1921 годах, в годы, когда эта партия боролась за власть в кровавой борьбе, но и Европа, казалось, стоит накануне революции. Но в 1925 году и позже партия власти начертала построение социализма в СССР на своем знамени; постепенно, мировая революция стала курьезным воспоминанием. Несмотря на неудачи европейской революции и стабилизацию капитализма, ВКП(б) продолжала расти. В таблице дается численность партии к концу года:

1917	350 т.
1923	386 т.
1924	735 т.
1927	1 236 т.
1930	1 971 т.
1934	2 809 т.
1937	1 454 т.

(Источник: https://ru.wikipedia.org/wiki/Коммунистическая_партия_Советского_Союза).

Отметим падение числа членов между 1934 и 1937 годами. Причина: аресты и убийства сотен тысяч, которые продолжались до начала войны.

Победа Сталина над оппозициями и бывшими союзниками.

«Триумвират» Зиновьева-Каменева-Сталина в 1923-25 годах достиг своей цели, вытеснил Троцкого с поста наркома обороны и председателя Реввоенсовета, вывел его из Исполкома Коминтерна, и распался вскоре после этого. Сталин, опираясь на правое крыло партии, повел политику умиротворения зажиточных крестьян и нэпманов, снижая налоги на более зажиточные слои города и деревни за счет сокращения бюджетных ассигнований на развитие большой государственной промышленности. Режим бюджетной экономии вел к замедлению развития тяжелой промышленности, давлению на заработки рабочих и росту безработицы в городах. Бывшие партнеры Сталина в «триумвирате», Зиновьев и Каменев, опирались в основном на старый слой профессиональных большевиков, связанный с рабочими-партийцами ведущих городов. Обеспокоенная ухудшающимся положением рабочего класса по сравнению с расширением и обогащением мелкой и средней буржуазией, «ленинградская оппозиция», оформившаяся осенью 1925 года, в преддверии XIV Съезда, восстает против примиренческой политики Сталина-Бухарина и по частям повторяет критику оппозиции 1923 года. Весной 1926 года Троцкий и Зиновьев организуют Объединенную оппозицию, основанную на интернационалистической пролетарской критике правого крыла. Эта оппозиция объединила большинство старых дореволюционных кадров большевизма. Несмотря на это, партия, разводненная массовым рекрутированием политически незрелых рабочих и крестьян, а также переполненная карьеристами, подвизавшимися к правящей партии, находится в руках центрального аппарата и центрального аппаратчика — Сталина. Те же процессы идут в аппарате Коминтерна и во всех компартиях мира: сознательные революционеры изгоняются, а их место занимают продажные аппаратчики и лизоблюды.

В ноябре 1927 года руководителей оппозиции исключают из ЦК и из партии; вслед за ними изгоняются тысячи наиболее активных и сознательных членов — оппозиционеров.

Чтобы понять победу Сталина над оппозициями надо иметь в виду международное положение СССР и ВКП(б). В 1923—25 годах Исполнительный Комитет КИ был в руках Зиновьева, а после поражения Зиновьева, Коминтерном руководил новый главный союзник Сталина — Бухарин. Ошибки коминтерновского руководства привели к следующим поражениям европейской и мировой революции: осенью 1923 года, несмотря на исключительно благоприятные политические условия, была упущена революционная ситуация в Германии; в 1924 г. — провалы в Эстонии и Болгарии; в 1926 г. — провал Генеральной стачки в Англии благодаря политике Англо-Русского комитета; преступный нейтралитет сильной Польской компартии во время путча Пилсудского в мае 1926 г.; в 1927 г. — политика Сталина-Бухарина привела к кровавому разгрому Китайской компартии и провалу Китайской революции. Троцкий справедливо назвал Сталина «организатором поражений».

Эти поражения продлили стабилизацию капитализма и изолировали Советский Союз. В партии, серия поражений вызывала чувства апатии и цинизма, такие настроения помогали правому крылу изолировать, заглушить и победить критику левой оппозиции. Исключив вождей оппозиции, аппаратный блок центристов (Сталин и его ближайшие друзья) и правых (Бухарин, Томский, Рыков) в декабре 1927 г. наконец созвал долго откладывавшийся XV съезд. Съезд открылся 2-го декабря и сразу же превратился в театральный спектакль, где все роли расписаны и отрепетированы. Несколько руководителей оппозиции, еще не исключенные из ЦК или ЦКК, получили совещательные голоса, пытались выступить, но их выступления грубо заглушались и подавлялись.

Съезд санкционировал полицейские меры преследования против партийной оппозиции.

«В декабре 1927 года, даже до окончания XV Съезда ВКП(б), начинается следующая стадия советского Термидора. Победа правящего блока — аппаратчики вокруг Сталина и правое крыло Бухарина, Рыкова и Томского — кажется абсолютной. Все три оппозиционные группы (троцкисты, зиновьевцы и децисты) исключены из партии; руководители и активисты под надзором ГПУ высылаются в глухие концы Союза. Группа Зиновьева-Каменева встала на колени перед Сталиным и с ними обходятся помягче, высылают поближе, даже обещают помиловать, если зиновьевцы будут хорошо себя вести. Группы вокруг Троцкого, Раковского и других вождей оппозиции 1923 года, и группы сторонников ДЦ вокруг Сапронова и В. Смирнова не сдаются, ведут себя по-боевому.

«В январе 1928 г. Сталин выслал Троцкого в Алма-Ату, куда в то время не доходила железная дорога; Раковского — в Астрахань; Радека — в Тобольск; И.Н. Смирнова — в Новобаязет в Армении; Муралова — в Тару в Сибири; Преображенского — в Уральск. Рассылая руководителей оппозиции поодиночке в отдаленные, глухие уголки Союза, зачастую вредные для здоровья, бюрократический аппарат надеялся заглушить и задавить оппозицию.» (См. Сочинения: 1928).

В стране между тем нарастали хозяйственные проблемы. В книге «Что такое СССР и куда он идет» Троцкий вспоминает:

«Первый официальный набросок пятилетнего плана, изготовленный (под руководством Рыкова — Ф.К.), наконец, в 1927 году, был полностью проникнут духом крохоборчества. Прирост промышленной продукции намечался с убывающей из года в год скоростью, от 9 до 4%. Личное потребление должно было за 5 лет возрасти всего на 12%. Невероятная робость замысла ярче всего выступает из того факта, что государственный бюджет должен был составить к концу пятилетки всего 16% народного дохода, тогда как бюджет царской России, не собиравшейся строить социалистическое общество, поглощал до 18%». ( см. главу «Что достигнуто»).

От крохоборчества, Сталин через несколько месяцев перескочил к авантюризму «сплошной коллективизации» и «пятилетки в четыре года». Не потому, что темпы пятилетнего плана оказались медленными — да, они были медленными, — а потому, что партию надо было ошеломить и задавить все возражения правых. В решении Сталина и его центристского болота в верхушке партии — аппаратчиков, вроде Молотова, Кагановича, Орджоникидзе, Куйбышева, Кирова и др. — соответствие с целью «построения социализма» всегда уступало соображениям минутно-политического характера: как ослабить и расстроить противников в партии, как использовать обще-партийное сочувствие к побежденным и сосланным левым вождям, чтобы разгромить правое крыло, не прекращая, в то же время, полицейского преследования левых активистов.

Несмотря на полицейские преследования и продолжающиеся аресты и высылку, в стране

«расширялась идейная, политическая работа оппозиции, умножалась переписка ссыльных, политические выступления подпольных групп сторонников оппозиции в разных городах Советского Союза. В некоторых промышленных центрах, например в Харькове, начали выходить подпольные журналы оппозиции, стенгазеты на заводах и в школах.

«Руководство бюрократического аппарата, неспособное ответить идейными аргументами, усилило полицейские меры: аресты, исключения из партии и Комсомола, высылка новых сотен и тысяч инакомыслящих. В самом аппарате продолжались и углубились трения и скрытая, но ожесточенная борьба между беспринципными и безыдейными центристами (Сталин, Молотов, Каганович) и правыми (Бухарин, Рыков, Томский). За правым крылом в партийных и советских органах все более открыто выступали реформистские круги — бывшие меньшевики, эсеры и кадеты, сотни и тысячи которых в течение нескольких лет работали в экономических органах, — а в целом правое крыло выражало давление мирового капитализма на изолированное рабочее государство.

«В мае-июле 1928 года ГПУ объявило о раскрытии антисоветского вредительского центра на шахтах Донбасса, так называемого Шахтинского дела. В 1930-м году ГПУ провело похожий процесс Промпартии. Троцкий пока что доверял ГПУ и признаниям известных техников и инженеров на открытом суде, но некоторые оппозиционеры, например, Лев Сосновский, указали на нетипичные и неправдоподобные обстоятельства этого «заговора». Теперь мы знаем, что Сталин использовал ГПУ для касательного удара по своим коллегам-соперникам справа.

«Между тем, тандем Сталина-Бухарина распадался. За кулисами единогласных постановлений Центрального Комитета, различных конференций ВКП(б), профсоюзов и Исполкома Коминтерна шла отчаянная борьба за преобладание рычагами власти, аппаратом партии, государства, прессы. Полицейское преследование левых активистов вызвало в низах партии чувство презрения и ненависти к главным идеологам правого крыла — Бухарину, Рыкову, Угланову — и сыграло на руку Сталину, который умело притворялся «умеренным», а теперь начал вытеснять правых из влиятельных постов в аппарате.

«VI Конгресс Коммунистического Интернационала закрепил перевес фракции Сталина в партиях бюрократизированного и развращенного Коминтерна. Сталин не появлялся на длинных и нудных сессиях; вводное слово и основные доклады и резолюции читал Бухарин, но за кулисами всю организационную технику съезда и машину управления Москвой и страной вели люди Сталина. Большинство чиновников и назначенных Москвой «вождей» Коминтерна, воспитанные пятилетием поражений (Германия, Англия, Китай и т.д.), бюрократического всесилия в Москве, вкусившие материальные блага от доступа к кормушке правящей партии, поняли куда дует ветер и, по окончании Конгресса, вернулись домой сторонниками правящей фракции Сталина-Молотова-Кагановича и ГПУ. С другой стороны, за кулисами торжественных собраний и банкетов получили хождение несколько копий Заявления Троцкого и его «Критики проекта программы».

«Критика со стороны левой оппозиции становилась все более нетерпимой для бюрократического руководства. Между ссыльными ширилась сеть циркулярных писем-статей, которые прорывались в городские центры и получали широкое хождение. Несмотря на продолжающиеся аресты левых активистов, по стране продолжали появляться бичующие центризм и полицейщину листовки, в партии и в комсомоле кипело брожение и недовольство… Между тем в Москве Политбюро не могло согласиться, что делать с этим опасным ссыльным [Львом Троцким]. Наконец, Сталин подавил возражения правых и было принято решение выслать его из Советского Союза. 22 января 1929 года Троцкого, Наталью Ивановну и Льва Седова под большим конвоем вывезли из Алма-Аты к железной дороге и дальше, в иностранную ссылку» (См. Сочинения: 1928).

Вернемся к книге.

Мы описали механику победы фракции Сталина над Троцким, Объединенной оппозицией 1926-27 гг. и подготовку его последующей победы над правым крылом в партии в 1929-30 гг. Этого объяснения нет в книге Хлевнюка. Сам автор в книге «Хозяин» ставит себе цель описать «утверждение сталинской диктатуры», начиная с 1929 года и до начала Великой Отечественной войны в 1941 году.

Впрочем, мы не совсем справедливы к автору. Некоторого вида объяснение у него есть:

«В результате устранения от власти группы советских вождей первого уровня Сталин оказался самой сильной фигурой в Политбюро и взял в свои руки определение «генеральной линии» партийной политики. Это обстоятельство было главным признаком сталинизации Политбюро. Сохраняя ряд традиций и процедур «коллективного» руководства, Политбюро приобрело лидера, который сосредоточивал в своих руках все большую власть, превращаясь в диктатора.

«Ключевым механизмом сталинизации высших эшелонов власти и аппарата в целом было их втягивание в реализацию левацкой политики «великого перелома», второй большевистской революции — насильственной коллективизации, сверхфорсированной индустриализации и массового террора. Пример Сталина еще раз подтвердил универсальное правило: каждый диктатор становится диктатором в результате своей собственной революции. Повязанные коллективной ответственностью за эту революцию, втягивая страну в порочный круг насилия и кризисов, которые порождали очередной цикл эскалации насилия и соответствующего усиление кризисов, партийные функционеры разных уровней становились заложниками сталинского курса и быстро укреплявшейся единоличной диктатуры» (стр. 24).

Итак, Хлевнюк видит «порочный круг»: насилие-кризис-насилие. Первичный грех большевизма, очевидно, в насильственном захвате власти в 1917 году. Это, абсолютно анти-историчная концепция. В 1917 году Россия переживала экзистенциальный кризис вовсе независимо от большевиков. Прогнивший насквозь режим Николая II-го рухнул на третьем году войны, — которая на четвертом году разрушила еще две прогнившие империи: Австро-Венгерскую и Турецкую, а чуть спустя война-революция, изнурив ее до конца, победила и могучую империю Гогенцоллернов. В 1917 году на Западном фронте Франция, Великобритания и Германия продолжали бесконечную бойню, в которую готовился ввязаться новый империалистический хищник, США. Победа Ленина и Троцкого в октябре 1917 года повела человечество в новую сторону: от мировой бойни к мировой социалистической революции. Большинство населения бывшей Российской империи встретило Советскую власть в октябре-ноябре 1917 года с радостью и надеждами.

Неясно, что думает Хлевнюк о падении царизма в феврале 1917 года. Могло ли правительство князя Львова и профессора Милюкова продолжать войну? Анти-историчная круговая концепция автора не дает почвы для настоящего понимания истории. В конце книги автор повторяет концепцию о вредности Октябрьской революции. Несмотря на то, что

«большевикам, а затем и Сталину противостояла значительная часть населения страны», экстремисты-большевики захватили власть в ходе революции 1917 года и трехлетней Гражданской войны. «Утверждение большевистской и сталинской власти посредством невероятно жестокого насилия и террора является прямым доказательством того, что новый режим в разных его модификациях был, скорее, навязан стране, чем принят ею». (стр. 445)

Концепция Хлевнюка возвращает нас к теории о «монолитном коммунизме» эпохи разгара Холодной войны.

Белые пятна книги.

Концепция Хлевнюка вынуждает его оставить вне поля зрения многочисленные факты из жизни Сталина в эти 12 лет, не входящие в схему цикла насилия и неизменно кровожадного злодея. Вот вещи, не упомянутые в этой книге: Семейная жизнь, в частности, жена и дети, самоубийство Надежды Аллилуевой 9 ноября 1932 г., родственные отношения с многочисленным кланом Аллилуевых в Ленинграде и Москве; отношения со старыми партийными друзьями; застолье в Кремле и на дачах, и так далее. Не рассматривается тайна убийства Кирова, то есть, единственное подлинное убийство в долгой серии вымышленных: Куйбышева и Горького, в смерти которых обвинили «врачей-вредителей»; Фрунзе, в смерти которого видна рука Сталина и Ягоды; а до него, Ленина (эту версию после долгих колебаний выдвинул Троцкий, когда писал биографию тирана и заново осмысливал его поведение в течение 20 лет). Убийством Кирова Сталин оправдывал круги репрессий, которые, начиная с нескольких сотен друзей Николаева и «бывших людей» в декабре 1934 года, охватили сотни тысяч наиболее выдвинувшихся и знаменитых строителей и воинов советского государства.

О личной жизни, основные факты известны и повторяться не стоит. Но стоит иметь в виду, что в эти годы имела место постепенная самоизоляция Сталина от партийных и народных масс. Многочисленный клан Аллилуевых, потомственных питерских рабочих-большевиков, до гибели Надежды, в некоторой степени связывал вождя с массой. После смерти Надежды Аллилуевой, вождь-диктатор общался только с другими чиновниками, видел народ с трибуны Мавзолея и из парадного президиума дворцовых залов.

Рассказ Хлевнюка почти всегда ограничивается стенами Кремля. Автор уделяет массу времени обсуждению делопроизводства в канцеляриях Сталина, Молотова и других чиновников. Десятки страниц посвящены описанию того, как постепенно было упразднено коллективное руководство, снижена и уничтожена роль Съездов партии, Пленумов Центрального Комитета, заседаний Политбюро, совещаний Совнаркома. Сталин создавал и перекраивал узкие комиссии своих советников: пятерки, четверки и т.д. Два документальных приложения в конце книги иллюстрируют эту миопию: 1-е дает читателю состав Политбюро в эти годы; 2-е, детально подсчитывает количество и качество посещений кабинета Сталина другими членами Политбюро, то есть, пытается выяснить степень влияния на Сталина других чиновников.

Обращу внимание на редкие исключения из правила ограничиваться СССР и Кремлем. В главе «Сталин и большой террор», в подзаголовке «Призрак пятой колонны» Хлевнюк дает очень странное обсуждение Гражданской войны в Испании, оправдывающее кампанию шпиономании внутри СССР. Пытаясь обосновать подозрительность Сталина, по всей книге рассыпаны ссылки на враждебность Польши, Румынии, Японии и фашистской Германии. К сожалению, настоящего анализа советской внешней политики нет. Такой анализ показал бы, что внешняя политика Сталина была не только провальной, но и глубоко реакционной. Если успехи политики Ленина-Троцкого в 1917—1922 годах опирались на концепцию международной пролетарской революции, то при Сталине Кремль уже давно примирился с перманентным существованием капитализма и его ориентиры в эти годы состояли из обеспечения военной безопасности бюрократического режима. Бюрократия, поэтому, противодействовала пролетарской революции в Европе (в Испании и Франции в 1936 году), заключала сделки с Даладье и Гитлером, и, в целом, расстраивала и саботировала международную революцию.

Убийство Кирова.

Удивителен тот факт, что автор решил обойти стороной убийство С.М.Кирова 1 декабря 1934 года. Согласно автору, «Убийство Кирова было использовано Сталиным, прежде всего, для расправы с бывшими оппозиционерами». (285). Мы полагаем, что за убийством стояла более общая причина: запугать коллег в Политбюро возможностью подобной расправы. Сталин, формально, один из равных им членов ЦК и Политбюро, отныне держал их судьбу и саму жизнь в своих руках. Несмотря на это, Хлевнюк петитом замечает: «Подробности убийства Кирова и версии причастности к нему Сталина в данной книге не рассматривается». (sic) (с. 233). Пользуясь сообщениями советской прессы, 28 декабря 1934 г. Троцкий написал статью, обвиняющую Сталина в организации «грандиозной амальгамы», направленной на заметание собственных следов и сваливание вины на бывших оппозиционеров («Бюллетень Оппозиции» №41, январь 1935 г.). Через два дня, Троцкий продолжил свой анализ:

«Приведенная нами версия, неотразимо вытекающая из самого обвинительного акта, если уметь его читать, предполагает следовательно, что само ГПУ, через действительного или мнимого консула, финансировало Николаева и пыталось связать его с Троцким. Эта версия находит косвенное, но весьма действительное подтверждение в том факте, что все ответственные представители ГПУ в Ленинграде были немедленно после покушения прогнаны, а следствие долго топталось на месте в явном затруднении: какой выбрать вариант для объяснения того, что случилось. Мы не хотим сказать, что ГПУ, в лице своих ленинградских агентов, преднамеренно убило Кирова: для такого допущения у нас нет никаких данных. Но агенты ГПУ знали о готовящемся террористическом акте, следили за Николаевым, вступали с ним в сношения через подставных консулов с двойной целью: захватить как можно больше причастных к делу лиц, а попутно попытаться скомпрометировать политических противников Сталина при помощи сложной амальгамы. Увы, слишком сложной, как показал дальнейший ход событий: прежде чем «консул» успел подготовить политический выстрел против Троцкого, Николаев спустил затвор против Кирова. Организаторы наблюдения и провокации полетели после этого со своих мест. А при составлении обвинительного акта пришлось тщательно обходить мели и подводные рифы, оставлять в тени «консула», замазывать следы работы ГПУ и в то же время спасать все, что можно, из провалившейся амальгамы. Загадочное промедление со следствием находит таким образом вполне естественное объяснение.» (См. «Бюллетень Оппозиции» №41).

Киров никоим образом не представлял политической альтернативы Сталину. В статье «Их мораль и наша» Троцкий охарактеризиризовал ленинградского наместника Сталина как «грубого сатрапа», (см. «Бюллетень Оппозиции» №68). Сталин послал его в Ленинград в январе 1926 года, после разгрома «ленинградской оппозиции» на XIV съезде, чтобы сломить политическую машину Зиновьева, снять с постов его самых близких сторонников, сместить или перетянуть на сторону блока Сталина-Бухарина секретарей второго ранга, подавить брожение партийных масс. Хлевнюк отмечает, что Киров не питал особой вражды к побежденным оппозиционерам, бывшим зиновьевцам или троцкистам, предоставлял им возможность работать по способностям и т.д. Эта «оттепель» вовсе не была местной, присущей Ленинграду и Кирову. Она распространялась на Москву и другие столицы и продолжалась до начала «большого террора», когда всех бывших членов всех оппозиций подвергли тюрьме или расстрелу.

Тайна убийства Кирова продолжала волновать советское общество до такой степени, что и двадцать лет спустя, развенчав «культ Сталина» в 1956 году, Хрущев расхваливал «Мироныча» как настоящего ленинца. Кремлинологи продолжают до наших дней обсуждать различные версии убийства. В конце концов, победила версия Николаевского-Конквеста-Найт (Robert Conquest, Amy Knight) о трениях в Политбюро между фракциями «умеренных» и «радикалов». Согласно различным вариантам этой версии, Сталин хотел запугать Политбюро и ЦК призраком покушений и убийств. Хотел он смерти Кирова, или не хотел, не очень важно. Цель, создать предлог для произвольного расширения террора, срубить все головы, которые высовываются слишком высоко.

Хлевнюк не способен полностью избежать обсуждения убийства Кирова: оно имело слишком широкие последствия. Автор отвергает версию известного историка-эмигранта Б. Николаевского, поддержанную впоследствии в Мемуарах Хрущева. Бывший меньшевик Николаевский имел массу связей внутри СССР и в эмигрантских кругах Европы и Америки. Он в 1935 году выдвинул версию, согласно которой Киров представлял собой либерально настроенные круги руководства, которые пытались устранить Сталина и предотвратить бешеный массовый террор 1936-39 годов. Эту версию двадцать лет спустя повторил Н. Хрущев, пытавшийся свалить всю вину за кровавые чистки лично на Сталина и его ближайших друзей. В интересах спасительного мифа о «культе личности» Хрущев доказывал, что Сталин правильно победил оппозиции 1920-х годов, но зарвался и напрасно уничтожил сотни тысяч командиров Красной армии и руководителей партии и страны в 1936-39 годах. Хлевнюк отмахивается от мифа Хрущева. Но эту же версию об «умеренном» Кирове разделяет известный историк Р. Конквест в книге «Сталин и убийство Кирова», изданной в 1989 году. Хлевнюк состоит в союзе с Конквестом и предпочитает молчать об этой работе.

Так или иначе, Хлевнюк не находит и грана каких-то политических или идеологических разногласий в сталинском Политбюро 1930-х годов. В этом мы согласны с исследователем: эти чиновники были воспитаны Сталиным пренебрегать теорией и принципами, унаследованными от Ленина. Политические решения принимались в зависимости от немедленной выгоды бюрократической клики в Кремле. Если Киров был убит Сталиным, то не из-за каких-то несуществующих разногласий в политических вопросах.

Как видим, Троцкий был полностью прав в своем анализе убийства. Впрочем, Хлевнюк не приводит в книге рассуждений главного врага Сталина. Вообще, Хлевнюк в этой книге умудряется не цитировать работы Троцкого. Единственная ссылка не приводит слова Троцкого, а наоборот, вводит читателя в недоразумение: «Противники Сталина, например Троцкий, открыто призывали его к изменению политики» (179). Вовсе не апеллируя к Сталину, отнюдь не «призывая его» изменить свое поведение, на самом деле, Троцкий, открыто критикуя бешеный авантюризм и слепую эклектику сталинского руководства, призывал советские массы убрать это негодное руководство и полностью сменить ориентацию советского режима.

Террор, террор, и снова террор.

Вернемся к книге «Хозяин». Автор разбивает свой рассказ на хронологически выстроенные главы: Гл. 1, «Начало сталинской революции. 1929-1930»; Гл. 2, «Власть в условиях кризиса. 1931-1932»; Гл. 3, «Голод. 1932-1933», и т.д.

И все же настоящего рассказа, живой истории, которую можно осмыслить и понять, не получается. Есть масса свидетельств; есть отрывки официальных документов, постановлений и газетных статей; есть записи допросов в застенках ГПУ; есть иногда поразительные свидетельства бесчинств сталинского режима, например, рассказ о тысячах несчастных жертв, ранней весной 1933 года выгруженных на северном необитаемом острове Назино, большая часть которых вскоре погибла от холода и голода (стр. 172-175).

Хлевнюк обсуждает различные версии Голодомора украинского крестьянства. Он на десятках страниц описывает ужасы голода, число жертв, возможности смягчить его и спасти сотни тысяч людей, жестокость сталинских сатрапов. Он замечает, что украинский голод не был исключением: «По количеству жертв в процентном отношении к численности населения голод в этой республике [Казахстан] был самым значительным на территории СССР». (131). Но тщетно мы искали бы в книге объяснение пропасти, образовавшейся между верхушкой в Кремле и средними и низшими звеньями партии, между партией в целом, и рабочими и крестьянскими массами.

Предыдущий удар Сталина по левому крылу партии и воспитание за предыдущие годы бездумного и безыдейного партийца сделали этот левый зигзаг неэффективным в достижении цели построения социализма. Наоборот, индустриализация сверху была проведена в разрушительной, жестокой и антинародной форме. На местах, в районах, не знали, чего Москва от них хочет. Каждый новый приказ противоречил предыдущей политике, объяснял неудачу неправильным исполнением, происками врагов. На местах, в районах, злополучные секретари и активисты искали козлов отпущения. Хлевнюк описывает эти дергания вправо и влево, но неспособен их объяснить.

Объясним за него. В партии удар по левому крылу, исключения, аресты и высылка оппозиционеров были непопулярными и вызвали замешательство и враждебность к правым, на которых раньше опирался Сталин. Но большевики-ленинцы (троцкисты), — которые с 1923 года предлагали альтернативную программу планомерной индустриализации и создания материальных и политических условий для коллективизации, — уже прохлаждались на Соловках, в Уральском политизоляторе, в Алма-Ате и других глухих уголках Союза ССР.

Хлевнюк не объясняет, что Сталин демагогически воспользовался враждебностью партийных рядов к предшествующему подавлению левого крыла ВКП(б), чтобы организовать военный поход против крестьянства. То, что осталось от партии — карьеристы и выдвиженцы наверху, сырая, серая и отученная думать масса, внизу — были мобилизованы в серию акций и кампаний, и направлены в села «выбивать хлеб».

Отсюда вышел директивный «большой перелом». Политика Сталина и его клики заключалась в том, чтобы мобилизовать партию по-военному, командировать активистов-«двадцатипятитысячников» из городов в деревню, сделать крестьян козлом отпущения за недостатки продовольствия в городах, настроить рабочих против крестьян авантюрной «сплошной коллективизацией» и, таким образом, укрепить бонапартистский контроль над всем обществом.

Подумаем о модернизации и механизации сельского хозяйства. Как происходят они при капитализме? Как могут они быть направлены в социалистическом обществе?

Первоначальное накопление капитала в условиях растущего капитализма было сопряжено с войной правящих элит против примитивного крестьянского населения. Маркс писал в «Капитале», что «…новорожденный капитал источает кровь и грязь из всех своих пор, с головы до пят». В Англии, Голландии, Франции, Германии капитализм поднимался в XVII, XVIII и XIX веках за счет вытеснения миллионов крестьянских семей с их парцелл, высылки их колонизировать новые континенты, через истребление примитивных народов и т.д. Процесс перехода от натурального хозяйства к капиталистическому, рыночному, всегда и везде сопровождался насилием в миллионных и национальных масштабах.

Октябрьская революция победила, потому что дала крестьянству России другую перспективу, чем капиталистическую кабалу по-столыпински. В 1917 году большевики отказались от собственной программы социализации и коллективизации деревни в пользу эсеровско-крестьянского «Черного Передела». Реквизиция помещичьих, церковных и казенных земель привела к некоторой примитивности в сельском хозяйстве: более передовые помещичьи и кулацкие фермы были разграблены крестьянами в пользу миллионов семейных отрезков. В 1936 году Троцкий писал:

«Распыленный характер крестьянского хозяйства, унаследованный от прошлого, обострился еще более в результате октябрьского переворота: число самостоятельных дворов поднялось в течение ближайшего десятилетия с 16 до 25 миллионов, что естественно повело к усилению чисто-потребительского характера большинства крестьянских хозяйств. Такова одна из причин недостатка сельскохозяйственных продуктов» (См. http://iskra-research.org/Trotsky/Predannaia/chapter02.shtml).

25 миллионов самостоятельных дворов, живущих натуральным, нетоварным хозяйством никак не могли стать базой промышленности, капиталистической или социалистической. Капиталистическая Россия должна была стать сельскохозяйственной колонией передовых держав; право-оппортунистическая политика Сталина-Бухарина завела страну в тупик. Несмотря на хороший урожай 1927 года, продажа крестьянами зерна сокращалась из-за отсутствия промышленных товаров, которые они могли бы купить взамен. Зимой 1927-28 года города голодали, но дальнейшие уступки богатым крестьянам и нэпманам, которые проповедало правое крыло партии, грозили взорвать социальную базу режима и поставить социальную контрреволюцию в порядок дня.

В панике, режим Сталина отшатнулся от этой пропасти, и в 1928 году завернул руль власти резко влево, к сплошной коллективизации. Троцкий продолжил свой обзор:

«В настоящее время уже вряд ли кто-либо решится повторять либеральный вздор, будто коллективизация в целом явилась продуктом голого насилия. В борьбе с земельным утеснением в прежние исторические эпохи крестьянство то поднимало восстания против помещиков, то направляло колонизационный поток в девственные районы, то, наконец, бросалось во всякого рода секты, награждавшие мужика небесными пустотами за земельную тесноту. Теперь, после экспроприации крупных владений и предельной парцелляции земельного фонда, сочетание земельных клочков в более крупные участки стало вопросом жизни и смерти дли крестьянства, для сельского хозяйства, для общества в целом» (там-же).

Мы уже указывали, что архивист Хлевнюк предпочитает обходить стороной все обще-исторические вопросы общественного развития. Не то дело Троцкий:

«Этим общим историческим соображением вопрос, однако, еще далеко не решался. Реальные возможности коллективизации определялись не степенью безвыходности деревни и не административной энергией правительства, а прежде всего наличными производственными ресурсами, т.е. способностью промышленности снабжать крупное сельское хозяйство необходимым инвентарем. Этих материальных предпосылок налицо не было. Колхозы строились на инвентаре, пригодном в большинстве только для парцелльного хозяйства. В этих условиях преувеличенно быстрая коллективизация принимала характер экономической авантюры.

«Захваченное само врасплох радикализмом собственного поворота правительство не успело и не сумело провести даже элементарную политическую подготовку нового курса. Не только крестьянские массы, но и местные органы власти не знали, чего от них требуют. Крестьянство было накалено добела слухами о том, что скот и имущество отбираются «в казну». Слух этот оказался не так уж далек от действительности. Осуществлялась на деле та самая карикатура, которую в свое время рисовали на левую оппозицию: бюрократия «грабила деревню». Коллективизация предстала перед крестьянством прежде всего в виде экспроприации всего его достояния. Обобществляли не только лошадей, коров, овец, свиней, но и цыплят, «раскулачивали — как писал заграницу один из наблюдателей — вплоть до валенок, которые стаскивали с ног малых детишек». В результате шла массовая распродажа скота крестьянами за бесценок или убой его на мясо и шкуру» (там-же).

Хлевнюк, к сожалению, предпочитает повторять «либеральный вздор о голом насилии» и обходить стороной материальную и политическую суть террора при режиме Ленина-Троцкого до 1923 года, и режиме Сталина, потом. Сделаем это за него. После окончания Гражданской войны советское правительство быстро сократило масштаб государственных репрессий, применяя их лишь к активным противникам советской власти. Низшая точка кривой государственного насилия пришлась на 1923 год, когда по всей стране было осуждено 4794 человека, 414 — к расстрелу (мы нашли эту таблицу в http://trudoros.narod.ru/teor/repress.htm). Примером политических противников можно назвать Марию Спиридонову, непримиримого вождя левых эсеров, которую гноили в изоляторах и тюрьмах до расстрела в октябре 1941 года.

Начиная с 1924 года, кривая репрессий пошла вверх, но до 1930 года они проводились в ограниченных, целевых масштабах: против шпионов и белогвардейцев, к которым прибавились, начиная с 1927 года, левые критики бюрократии. Первую волну новых врагов кремлевского режима составляли в конце 1927 и в 1928 году сторонники левых оппозиционных групп в партии и комсомоле. Их было вначале немного: сотни, в 1927 году, несколько тысяч в 1928 году, гораздо больше потом. Ударив по левому крылу коммунизма, загнав ее сторонников в подполье или в политизоляторы Урала и Сибири, заглушив ее критику, Сталин сумел представить следующий более массовый удар по миллионам крестьян, как «левый поворот».

Левый зигзаг бюрократии или «революция сверху»?

«Революцией сверху» буржуазные обозреватели, с одной стороны, апологеты Сталина, с другой, называют отчаянный рывок сталинской бюрократии в 1928 году: упразднение НЭПа, возобновление вооруженных реквизиций, насильственную и повальную коллективизацию, индустриализацию «любой ценой» и «в кратчайший срок». Началась эта «революция» под видом «чрезвычайных» мер. Рыков продолжал заведовать Совнаркомом; Томский руководил профсоюзами; Бухарин оставался председателем Коминтерна и главным редактором «Правды». «Чрезвычайные» реквизиции были описаны как «временные меры», которые будут отменены, как только государство получит достаточно зерна в свои закрома.

Вместо упразднения «временных мер», они превратились в бешеную войну с крестьянами: массовое раскулачивание, «Голодомор», сгон сотен тысяч кочевых казахов и киргиз в концлагеря, именуемые «колхозами», высылка сотен тысяч и миллионов «кулаков» в Сибирь, основание ГУЛАГа и так далее.

Хлевнюк подводит итог первым волнам террора: «По приблизительным подсчетам, только в 1930-1936 гг. разного рода репрессиям и преследованию (арестам, осуждению, исключениям из партии, отправке в ссылку, раскулачивания и т.д.) подверглись от 15 до 20 млн человек, примерно шестая часть взрослого населения страны» (301). Автор объясняет массовый террор враждебным настроением населения Советской России к большевистской власти. Такое механическое объяснение не объясняет победу в Гражданской войне (террор, ведь, использовали обе стороны) и победу над Гитлером в Отечественную войну.

Непонятно, зачем Сталин направил самые жестокие удары против сторонников Советской власти, ее строителей и воинов. Автор пишет: «Старая кадровая гвардия не устраивала вождя по нескольким причинам» (303). «Несколько причин» сокращаются в одну: старые партийцы знали об ошибках Сталина и о его репутации, или отсутствии таковой, при Ленине. К несчастью, Хлевнюк неспособен объяснить эти политические удары по массовой базе большевизма и социализма в СССР. Меланхолически, он отмечает: «Истинный смысл этих политических маневров не вполне понятен». (с. 318). Чуть дальше он продолжает: «Причины, по которым это произошло, пока точно неизвестны» (там-же).

Имеющий глаза, да увидит! — говорит Евангелие. Хлевнюк приводит отрывок из подпольной листовки, обсуждающей сталинскую чистку:

«Уважаемый товарищ! Вам, наверное, как и всем мыслящим людям, стало безумно тяжело жить. Средневековый террор, сотни тысяч замученных НКВД и расстрелянных безвинных людей, лучших преданных работников Советской власти — это только часть того, что еще предстоит!!! Руководители Политбюро — или психически больные, или наймиты фашизма, стремящиеся восстановить против социализма весь народ. Они не слушают и не знают, что за последние годы от Советской власти из-за методов управления отшатнулись миллионы и друзья стали заклятыми врагами…» (387).

Но Хлевнюк продолжает настаивать, что кровавые избиения сотен тысяч и миллионов «… были вызваны стремлением Сталина ликвидировать потенциальную «пятую колонну», укрепить государственный аппарат и личную власть, насильственно «консолидировать» общество в связи с нарастанием реальной военной опасности (348). То, что меры Сталина привели к ослаблению Советского Союза, остается парадоксом.

Неспособность Хлевнюка понять цели сталинского террора тесно связана с его нежеланием рассмотреть анализ единственного политического течения, которое предвидело террор, анализировало каждую его стадию и предлагало альтернативу сталинизму. Это движение — троцкизм. Мы уже отмечали, что автор молчит о работах Троцкого и его сторонников в ссылках и изоляторах. Между тем, Троцкий уже в июне 1927 года, в выступлении на заседании ЦКК, описал предстоящие репрессии и охарактеризовал их как сползание режима к реставрации капитализма:

«Во время Великой Французской революции гильотинировали много народа. И мы расстреляли немало народа. Но в Великой Французской революции было две больших главы, одна шла так (показывает вверх), а другая шла этак (вниз). Вот это надо понять. Когда глава шла так — вверх, — французские якобинцы, тогдашние большевики, гильотинировали роялистов и жирондистов. И у нас такая большая глава была, когда и мы, оппозиционеры, вместе с вами, были расстрельщиками, — это когда расстреливали белогвардейцев и жирондистов, — мы были с вами расстрельщиками. А потом началась во Франции другая глава, когда французские устряловцы и полуустряловцы — термидорианцы и бонапартисты — из правых якобинцев — стали ссылать и расстреливать левых якобинцев — тогдашних большевиков. Я бы хотел, чтобы тов. Сольц продумал свою аналогию до конца и, прежде всего, себе самому сказал: по какой главе Сольц собирается нас расстреливать? (шум в зале). Тут не надо шутить, революция дело серьезное. Расстрелов никто из нас не пугается. Мы все — старые революционеры. Но надо знать, кого и когда, т.е. по какой «главе» расстреливать. Когда мы расстреливали, то твердо знали, по какой главе. А вот сейчас, — ясно ли вы понимаете, тов. Сольц, по какой главе собираетесь расстреливать, пока что в порядке оргвыводов? Я опасаюсь, тов. Сольц, что вы собираетесь нас расстреливать по устряловской, т.е. термидорианской главе» (см.Первая речь на заседании ЦКК).

В январе 1937 года Троцкий описал Сталина как «вождя Термидора, могильщика партии и революции» (см.«Преступления Сталина», гл. 4). Описывая тирана, Троцкий продолжил: «Сталин систематически развращал аппарат. В ответ аппарат разнуздывал своего вождя. Те черты, которые позволили Сталину организовать величайшие в человеческой истории подлоги и судебные убийства, были конечно, заложены в его природе. Но понадобились годы тоталитарного всемогущества, чтоб придать этим преступным чертам поистине апокалиптические размеры» (там же).

Мы вынуждены констатировать, что, в отличие от Троцкого, Хлевнюк не понимает Сталина.

В замечательных книгах из цикла «Была ли альтернатива?», более честный и вдумчивый автор, В.З. Роговин, описал поведение троцкистов в лагерях, их самоотверженную борьбу против сталинского режима, их героическую смерть во имя революции. В книге «1937» Роговин описывает, например, голодовку воркутинских троцкистов, начавшуюся в октябре 1936 года, в которой принимали участие около тысячи человек, и которая продлилась 132 дня! («1937», Новости, М. 1995, стр. 357-358). Роговин описывает условия их содержания в тюрьмах и лагерях: после 1936 года всех зэков с литерой «Т» (58 статья предусматривала наказание за «контрреволюционные действия» КРД, но особо отмечала КРТД) наметили к уничтожению штрафным режимом, голодом и, в конце, расстрелом.

Описывая «массовые операции» в 1937 и 1938 годах, Хлевнюк осторожно избегает упоминания об участи групп несдавшихся троцкистов в Воркуте и на Колыме (стр. 367-368). Более честный писатель, легендарный разведчик-антифашист Л.Треппер описал эту историю:

«Яркие отблески Октября всё больше угасали в сумеречных тюремных камерах. Выродившаяся революция породила систему террора и страха. Идеалы социализма были осквернены во имя какой-то окаменевшей догмы, которую палачи осмеливались называть марксизмом… Все, кто не восстал против зловещей сталинской машины, ответственны за это, коллективно ответственны. Этот приговор распространяется и на меня.

Но кто протестовал в то время? Кто встал во весь рост, чтобы громко выразить своё отвращение?

На эту роль могут претендовать только троцкисты. По примеру их лидера, получившего за свою несгибаемость роковой удар ледорубом, они, как только могли, боролись против сталинизма, причём были одинокими в этой борьбе. Правда, в годы великих чисток эти крики мятежного протеста слышались только над бескрайними морозными просторами, куда их загнали, чтобы поскорее расправиться с ними. В лагерях они вели себя достойно, даже образцово. Но их голоса терялись в тундре.

Сегодня троцкисты вправе обвинять тех, кто некогда, живя с волками, выли по-волчьи и поощряли палачей. Однако пусть они не забывают, что перед нами у них было огромное преимущество, а именно целостная политическая система, по их мнению, способная заменить сталинизм. В обстановке предательства революции, охваченные глубоким отчаянием, они могли как бы цепляться за эту систему. Они не „признавались“, ибо хорошо понимали, что их „признания“ не сослужат службы ни партии, ни социализму» (Л.Треппер, «Большая игра», стр. 59-60; цит. в «1937» В. Роговина).

Хлевнюк, к сожалению, предпочитает смотреть, но не видеть.

Автор правильно отмечает последствия чистки: «Уже в период террора, после относительно благополучных «трех хороших лет» (1934-1936) начался период нарастания напряженности в советской экономике. Даже по официальным данным, темпы роста объема промышленного производства, составлявшие в 1936 г. 28,7%, снизились в 1937 г. до 11,2, а в 1938 — до 11,8%. По более объективным расчетам некоторых западных экономистов, эти цифры составляли соответственно 10,4, 2,3 и 1,1%. Опасные размеры приобрела дезорганизация армии, вызванная разгромом значительной части ее офицерского корпуса» (396-397). Это правильно, но недостаточно. Кровавые чистки резко ухудшили качество управления экономикой и армией: Пятакова и Орджоникидзе сменили бездарности; места Тухачевского, Якира и Блюхера заняли Мехлис, Буденный и Ворошилов. Образованных и инициативных командиров промышленности и армии заменили лизоблюды.

За деревьями леса не видно

Последняя глава книги «Накануне войны. Новая структура сталинской власти» обсуждает новые перетасовывания Политбюро, ликвидацию Постышева, Эйхе, С. Косиора и других старых приспешников Сталина. Приводятся ссылки на фонды и дела в архивах, на десяти страницах (399-409) обсуждается уничтожение Постышева, в деталях описано принятие Сталиным поста председателя Совнаркома. На долгих страницах Хлевнюк повторяет рассказ об аппаратных действиях в Кремле: «Формальное соединение в руках Сталина руководства высшими партийными и государственными органами» (440); «полная подконтрольность Сталину» (444); «обе высшие партийно-государственные инстанции — Политбюро и Бюро СНК выступали как совещательные комиссии при Сталине» (454).

По поводу чехарды на верхах Хлевнюк пишет: «Эта сверхцентрализация была одной из главных причин катастрофического начала войны.» (444). Он повторяет эту же неглубокую мысль чуть дальше: « Сталинская модель сверхцентрализации высшей власти продемонстрировала свои роковые слабости уже в первые дни войны» (455). Автор продолжает, несколько туманно, «Преступные стратегические просчеты Сталина» вызвали «катастрофические военные поражения» (там же).

Между тем, за окнами Кремля сгущается международное положение СССР. Гитлер рвется на восток: Австрия, Чехословакия, разрушение Малой Антанты и вооружение Вермахта. Книга Хлевнюка акцентирует момент стратегического соглашения между Польшей и Румынией, при поддержке Франции, в течение 1920-х и 1930-х годов. В условиях слабой Германии этот альянс был направлен против СССР. После победы Гитлера альянс ослабел; одно за другим, Гитлер прибирает к своим рукам государства центральной и восточной Европы.

Оставлен молчанием «Пакт о ненападении» между Сталиным и Гитлером. Но это соглашение предоставило Гитлеру возможность захватить две трети Польши и открыло Вторую Мировую войну. Оно сделало Сталина зависимым от доброй воли Фюрера, его «интендантом», по выражению Троцкого (см. «Бюллетень Оппозиции» № 79).

В Финскую войну Красная армия поразила мир степенью своей дезорганизации и утерей прошлой боеспособности из-за чистки командного состава. Хлевнюк обходит молчанием эту войну: нападение на маленькую страну, начальные поражения Красной Армии, плачевные результаты войны. В частности, из нейтрального соседа, Финляндия стала активным врагом и присоединилась к походу Гитлера на СССР.

Хлевнюк избегает описывать Пакт между Сталиным и Гитлером, нанесший серьезный удар по престижу СССР и по чувствам рабочих масс Европы, но заостряет наше внимание на дискредитации Ворошилова и его замене С.К. Тимошенко на посту наркома обороны (стр. 418-419). Он молчит о другом важном последствии Пакта: кремлевская пропаганда в предвоенное время привела в замешательство массы народа по поводу намерений Вермахта. С января 1933 года по август 1939 года советская пресса убеждала народ в агрессивных и жестоких намерениях германского фашизма. В течение следующих 22-х месяцев, до 22 июня 1941 г., газеты и радио сообщали, что агрессорами в новой мировой войне являются Франция и Великобритания, а Гитлер настроен миролюбиво. Рассказы о бесчинствах нацистов в оккупированной Чехословакии исчезли; действительные бесчинства нацистов в западной Польше, в оккупированных Бельгии, Голландии, Франции, Греции и Югославии не отражались в советской прессе. Зато, население присоединенных Пактом к СССР областей — Западные Украина и Белоруссия, Литва, Эстония, Латвия, Бессарабия — наяву испытали прелести барачного «социализма». Офицеры и сержанты Красной армии за пару недель очистили полки магазинов во Львове. В обозе Красной армии во Львов, Вильнюс, Ригу и Черновцы вошли палачи ГПУ; начались аресты и расстрелы: троцкистов и социалистов всех мастей, левых профсоюзных деятелей, священников разных конфессий, националистов, деятелей различных партий, офицеров местных армий и т.д.

Моральное настроение советского народа в предвоенные два года упало еще ниже прежнего. Гитлер многим казался предпочтительней Сталина. Активизировались местные национализмы: украинский, литовский и т.д. Доходило до абсурда: одесские и киевские евреи надеялись, что немецкие войска поведут себя относительно корректно, так, как вели себя германцы и австрийцы в 1918 году (то есть, расстреливать и вешать будут большевиков, а не евреев). Все эти идейно-политические факторы остаются за бортом книги. Главное для автора — график заседаний «секретной пятерки» Политбюро или Бюро Совнаркома, отношения между Сталиным и Молотовым и т.д.

Хлевнюк в этой книге неоднократно дает следующие оправдания «большого террора»: уничтожение инакомыслящих, консолидация советского общества, повышение в чинах новых, преданных Сталину кадров, уничтожение потенциальной «пятой колонны», то есть, усиление Советского Союза перед угрозой войны. Обозрение действительного хода событий — уничтожение про-советских и про-социалистических групп населения, анти-крестьянский и анти-украинский Голодомор и массовый террор вообще, вызвавшие в 1941 году антисоветские настроения в оккупированных Прибалтике и Украине, серия идиотских шагов во внешней политике, открывших дорогу Гитлеру, — свидетельствуют, что режим Сталина являлся главнейшим внутренним врагом советского народа. Бюрократическая диктатура не только мешала построению социализма, но даже подрывала силу и жизнеспособность СССР. Наследники Сталина — Хрущев, Брежнев, Горбачев, Ельцин и пр. — продолжили эту разрушительную работу и через несколько десятков лет разрушили первое рабочее государство и реставрировали капитализм.

В итоге:

Несмотря на красочную обложку, на поразительную историю Сталина и драму этих 12-ти лет (1929—1941), несмотря на присутствие в книге нескольких поражающих воображение рассказов, повествование Хлевнюка остается сумбурным и скучным. Автор — подсчитывает хворостинки в кострах сталинского ада. Его концепция замкнутого круга насилия, уравнение большевистского террора в годы Гражданской войны со сталинистским террором 1930-х годов исключает настоящее понимание советской истории.

Октябрь 2017 г.