7. Революционная эпоха.

В самом конце прошлого столетия в Германии шел горячий спор вокруг вопроса о влиянии индустриализации страны на ее военную силу. Реакционно-аграрные политики и писатели, как Зеринг, Карл Баллод, Георг Ганзен и др. доказывали, что быстрый рост городского населения за счет сельского подкапывается под самые основы военной мощи государства, и делали отсюда, разумеется, патриотические выводы в духе аграрного протекционизма. Луйо Брентано и его школа отстаивали прямо-противоположную точку зрения. Они доказывали, что индустриализация хозяйства создает не только новые финансовые и материально-технические ресурсы, но и воспитывает в лице пролетариата ту живую силу, которая способна привести все новые средства обороны и нападения в действие. Уже по отношению к опыту 1870-1871 гг. Брентано приводит авторитетные отзывы, что «полки из уроженцев по преимуществу промышленной Вестфалии принадлежат к числу лучших», и совершенно правильно объясняет этот факт более высокой способностью рабочего ориентироваться в обстановке и приспособляться к ней.

Сейчас нет уже надобности спрашивать, кто в этом споре оказался прав. Нынешняя война показывает, что именно Германия — страна, сделавшая наибольшие успехи на пути капитализма, — оказалась способной развить наивысшую военную силу. Вместе с тем эта война по отношению ко всем вовлеченным в нее странам показывает, какую колоссальную и притом квалифицированную энергию развивает пролетариат в военном действии.

Это не пассивный сплошной «героизм» крестьянской массы, спаянной фаталистической покорностью и суевериями религии, это индивидуализированный героизм, вырастающий из внутренней активности и сознательно становящийся под знамя идеи.

Идея, под знаменем которой стоит сейчас вооруженный пролетариат, есть идея воинствующего национализма, смертельно враждебная действительным интересам пролетариата.

Господствующие классы оказались достаточно могущественны, чтобы навязать пролетариату свою идею, — и пролетариат сознательно поставил свою интеллигентность, страсть, способность к жертвам на службу делу своих классовых врагов. В этом факте запечатлено страшное поражение социализма. Но в нем же раскрываются и возможности его окончательной победы. Невозможно сомневаться в том, что класс, способный развернуть такую выдержку и самоотверженность в войне, которую он признал «справедливой», окажется тем более способным развернуть свои качества, когда дальнейший ход событий поставит его перед задачами, действительно достойными его исторической миссии.

Эпоха пробуждения, просвещения и организации пролетариата вскрыла в нем огромные источники революционной энергии, которые в повседневной борьбе не находили себе достаточного применения. Социал-демократия не только пробуждала передовые слои пролетариата, но сдерживала их революционную энергию, придавая по необходимости своей тактике выжидательный характер. Реакционно-затяжной характер эпохи не позволял ставить пролетариату такие задачи, которые требовали бы его всего, целиком — всей его самоотверженности, всего героизма. Такие требования предъявил сейчас пролетариату империализм.

Он достиг своей цели тем, что выдвинул пролетариат на позиции «национальной самообороны», причем для самих рабочих это не могло не означать обороны всего того, что они создали своими руками: не только колоссальных национальных богатств, но и их собственных классовых организаций, касс, прессы, — всего, чего рабочие достигли в неутомимой и кропотливой борьбе десятилетий. Империализм насильственно выбил общество из состояния неустойчивого равновесия и, взорвав шлюзы, воздвигнутые социал-демократией пред потоком революционной энергии пролетариата, направил этот поток по своему пути.

Этот колоссальный исторический эксперимент, одним ударом разбивший социалистическому Интернационалу хребет, таит, однако, в себе смертельную опасность для самого буржуазного общества. Из рабочих рук выбит молот, и место молота заняло ружье. Рабочий, по рукам и по ногам связанный автоматизмом капиталистического хозяйства, сразу выбрасывается из его недр и приучается выше житейских благ и выше самой жизни ставить коллективные цели. С ружьем, которое он сам создал, в руках, рабочий ставится в такое положение, при котором непосредственная политическая судьба государства зависит от него. Те, которые в обычное время угнетали и презирали его, теперь льстят ему и заискивают пред ним. А в то же время он приходит в интимную близость с теми самыми пушками, которые — по Лассалю — составляют одну из важнейших частей конституции. Он переступает границы, участвует в насильственных реквизициях, при его участии города переходят из рук в руки. Происходят перемены, каких не бывало на глазах живущего теперь поколения. Если передовой рабочий и знал теоретически, что сила есть мать права, то политическое мышление его оставалось все же насквозь проникнуто духом поссибилизма, приспособления к буржуазной закономерности. Теперь он действенно учится презирать эту закономерность и насильственно нарушать ее. В его психологии статические моменты уступают место динамическим. Мерзеры вбивают в его голову мысль, что если препятствие нельзя обойти, его можно сокрушить,, Почти все взрослое мужское население проводится чрез эту страшную своим реализмом школу войны, которая формирует новый человеческий тип. Над всеми нормами буржуазного общества — с его правом, моралью и религией — воздвигается теперь кулак железной необходимости. «Not kennt kein Gebot!» — сказал немецкий канцлер 4 августа. — «Нужда не знает закона!» — Монархи выходят на площадь и языком уличных торговок обвиняют друг друга во лжи; правительства нарушают торжественно признанные обязательства, национальная церковь приковывает своего бога, как каторжника, к национальной пушке.

Разве не ясно, что эта обстановка должна породить глубочайшие перемены в психологии рабочих масс, радикально излечив их от того гипноза легализма, который отражал собою эпоху политической неподвижности? Имущие классы, к ужасу своему, должны будут вскоре убедиться в этом. Пролетариат, прошедший школу войны, неизбежно почувствует при первом серьезном препятствии внутри собственной страны потребность заговорить языком силы. Нужда не знает закона! — ответит он тем, кто попытается остановить его заветами буржуазной легальности.

А нужда, та страшная материальная нужда, которая воцарится во время войны и после ее прекращения, способна будет толкнуть массы на нарушение многих заветов. Всеобщее экономическое истощение Европы непосредственнее и острее всего отразится на пролетариате. Материальные ресурсы государства будут войной истощены, и возможность удовлетворения требований рабочих масс окажется крайне ограниченной. Это должно будет повести к глубочайшим политическим конфликтам, которые, расширяясь и углубляясь, могут принять характер социальной революции, ход и исход которой сейчас никому, разумеется, не дано предопределить.

Но, с другой стороны, война с ее многомиллионными армиями и адскими орудиями истребления может истощить не только материальные ресурсы общества, но и моральные силы самого пролетариата. Эта война не имеет определенной, политически-ограниченной цели, она ни для одного из участников не является в прямом смысле ни наступательной, ни оборонительной, — она для всех участников стала взаимоистребительной. Не встречая внутренних сопротивлений, она может длиться в течение нескольких лет, с переменными успехами на обеих сторонах, до полного истощения главных участников. Вся боевая энергия международного пролетариата, которую империализм вызвал сейчас наружу своим кровавым заклинанием, может целиком уйти на страшную работу взаимоистощения и взаимоистребления. В результате вся наша культура была бы отброшена назад на ряд десятилетий.

Мир, который вырос бы не из воли пробужденных народов, а из взаимного истощения участников, был бы расширенным на всю Европу повторением бухарестского мира, которым закончилась балканская война: при помощи новых заплат он.сохранил бы все противоречия,, антагонизмы и несообразности, которые привели к настоящей войне. Вместе со многим другим, социалистическая работа двух человеческих поколений бесследно утонула бы в реках крови.

Какая из этих перспектив более вероятна? Это нельзя теоретически предрешить. Исход зависит от активности живых сил общества и, в первую голову, — революционной социал-демократии.

«Немедленное прекращение войны!» — вот лозунг, под которым социал-демократия может снова собрать свои рассеянные ряды как в партиях отдельных стран, так и во всем Интернационале. Свою волю к миру пролетариат не может ставить в зависимость от стратегических соображений генеральных штабов, он должен, наоборот, со всей решительностью противопоставить этим соображениям свою волю к миру. То, что воюющие правительства называют борьбой за национальное самосохранение, есть на самом деле взаимное истребление. Истинная национальная самооборона заключается теперь в борьбе за мир.

Это означает для нас не только борьбу за спасение материальных и культурных благ человечества от дальнейшего безрассудного истребления, но прежде всего — борьбу за сохранение революционной энергии пролетариата.

Собрать ряды пролетариев в борьбе за мир — значит противопоставить неистовствующему империализму по всему фронту силы революционного социализма. Условия, на которых может быть заключен мир, — мир самих народов, а не сделка между дипломатами, — должны быть одинаковы для всего Интернационала.

Никаких аннексий!

Никаких контрибуций!

Право каждой нации на самоопределение!

Соединенные Штаты Европы — без монархий, без постоянных армий, без правящих феодальных каст, без тайной дипломатии!

Агитация за мир, которая должна вестись одновременно всеми средствами, которыми сейчас располагает социал-демократия, а также теми, которыми она при желании могла бы овладеть, не только освободит рабочих от гипноза национализма, но вызовет, кроме того, спасительную работу внутреннего очищения в теперешних официальных партиях пролетариата. Национал-ревизионисты и социал-патриоты во Втором Интернационале, эксплуатирующие исторически завоеванное влияние социализма на рабочие массы для национально-милитаристических целей, должны быть отброшены в лагерь классовых врагов пролетариата нашей непримиримой революционной агитацией за мир.

Революционной социал-демократии меньше всего приходится бояться того, что она останется изолированной. Война ведет самую страшную агитацию против самой себя. Каждый день будет приводить под наше знамя все новые массы, если оно будет честным знаменем мира и демократии. Под лозунгом мира революционная социал-демократия вернее всего изолирует воинствующую реакцию в Европе и заставит ее перейти в наступление.

* * *

У нас, революционных марксистов, нет никаких оснований отчаиваться. Эпоха, в которую мы вступаем, будет нашей эпохой. Марксизм не побежден. Наоборот: рев пушек во всех концах Европы возвещает не только крах исторических организаций пролетариата, но и теоретическую победу марксизма. Что остается теперь от надежд на «мирное» развитие, на притупление капиталистических противоречий, на планомерное врастание в социализм? Принципиальные реформисты, которые надеялись разрешить социальный вопрос путем тарифных договоров, потребительных обществ и парламентского сотрудничества социал-демократии с буржуазными партиями, теперь все свои надежды переносят на победу «национального» оружия. Они ожидают, что имущие классы охотнее пойдут навстречу нуждам пролетариата, доказавшего свой патриотизм. Эта надежда была бы совершенно тупоумной, если бы под ней не скрывалась другая, менее «идеалистическая» надежда — на то, что победа оружия создаст для национальной буржуазии более широкую империалистическую базу обогащения, за счет буржуазии других стран, и позволит ей делиться частью своей добычи с национальным пролетариатом — за счет пролетариата других стран. Социалистический реформизм фактически превратился в социалистический империализм. На наших глазах произошла сокрушительная ликвидация надежд на мирный рост благосостояния пролетариата; выход из реформистского тупика реформисты принуждены, наперекор своей доктрине, искать в силе — но не в революционной силе народов против правящих классов, а в военной силе своих правящих классов против других народов.

Немецкая буржуазия после 1848 г. отказалась разрешать свои вопросы методами революции. Она поручила своим феодалам разрешать вопросы буржуазного развития методами войны. Общественный процесс последнего полустолетия, исчерпав национальную основу капиталистического развития, поставил немецкий пролетариат перед проблемой революции. Уклоняясь от революции, реформисты вынуждены воспроизвести на себе историческое падение буржуазного либерализма: они поручают своим правящим классам, т.е. все тем же феодалам, разрешать пролетарский вопрос методами войны. Но на этом историческая аналогия кончается. Создание национальных государств действительно разрешило буржуазный вопрос для целой эпохи; а длинный ряд колониальных войн после 1871 г. «дополнял» это решение, расширяя арену развития капиталистических сил. Эпоха колониальных войн, ведшихся национальными государствами, привела к нынешней войне национальных государств — из-за колоний. После того как отсталые части света оказались поделенными между капиталистическими государствами, этим последним не остается ничего другого, как вырывать колонии друг у друга.

«Пусть наконец перестанут говорить, — заявляет уже слышанный нами Георг Ирмер, — что немецкий народ слишком поздно вступил в мировую борьбу из-за мирового хозяйства и мирового могущества, что мир уже поделен. Разве во все эпохи истории земля не переделялась каждый раз заново?»

Но новый передел колоний между капиталистическими странами не расширяет базы капиталистического развития, а только перекраивает ее: выигрыш на одной стороне означает такую же утрату на другой. Временное притупление классовых противоречий в Германии могло бы быть, следовательно, достигнуто в результате этой войны только путем крайнего обострения классовой борьбы во Франции и в Англии — и наоборот.

К этому присоединяется еще один фактор решающего значения: капиталистическое пробуждение самих колоний, которому настоящая война даст могущественный толчок. Дезорганизация мирового хозяйства означает революцию колониального хозяйства, смысл которой состоит в том, что колонии утрачивают свой колониальный характер. Каков бы ни был, следовательно, военный исход настоящей свалки, империалистическая база под европейским капитализмом не расширится в результате ее, а сузится. Война не только не «разрешает» рабочего вопроса на империалистическом фундаменте, наоборот, она обостряет этот вопрос, ставя капиталистический мир перед двумя возможностями: перманентная война, из-за сужающегося империалистического фундамента, или — революция пролетариата.

Если война переросла через голову Второго Интернационала, то уже ближайшие последствия ее перерастут через голову всего буржуазного мира. Мы, революционные социалисты, не хотели войны. Но мы и не пугаемся ее. Мы не впадаем в отчаяние перед тем фактом, что война разбила Интернационал, старую идейно-организационную форму, изношенную историей. Революционная эпоха создаст из неисчерпаемых источников пролетарского социализма новую организационную форму, отвечающую величию новых задач. К этой работе мы приступили сейчас, под бешеный лай мерзеров, треск старых соборов и патриотический вой капиталистических шакалов. В этой адской музыке смерти мы сохраняем ясную мысль, незатемненный взор и чувствуем себя единственной творческой силой будущего. Нас уже сейчас много, гораздо больше, чем кажется. Завтра нас будет несравненно больше, чем сегодня. Послезавтра под наше знамя встанут миллионы, которым и теперь, через 67 лет после выхода «Коммунистического Манифеста», нечего терять, кроме своих цепей.