Успехи социализма и опасности авантюризма.
О всемирно-историческом значении хозяйственных опытов и успехов в СССР нам на этих страницах повторяться нет надобности. Ничто так не обнаруживает сейчас ужасающего растления мировой социал-демократии, как ее открыто заявляемые стремления вернуть СССР на путь капитализма, как ее активная политическая солидарность с империалистскими заговорщиками и буржуазными вредителями. Ничто так не характеризует подлости и низости правящих классов буржуазного общества, включая и социал-демократию, как их общие «протесты» против принудительного труда в СССР, в то самое время как приказчик потомственных рабовладельцев Макдональд, при соучастии Второго Интернационала, душит трехсотмиллионный народ Индии, не давая ему выйти из колониального рабства. Можно ли хоть на минуту сопоставить мышиную возню «коалиционной» или «оппозиционной» социал-демократии с той гигантской работой, которую совершает народ, пробужденный к новой жизни Октябрьской революцией?
Но именно поэтому мы, марксисты, обязаны с особой силой и настойчивостью предупреждать мировой рабочий класс о тех опасностях, которые сгущаются над диктатурой пролетариата в результате ложной политики, проводимой потерявшим голову руководством.
1. «Догнать и перегнать»
Официальные вожди, печать, хозяйственники, все признают, что работа над пятилеткой, в четырехлетку, ведется с исключительным напряжением. Административные методы «соревнования» свидетельствуют, что темпы достигаются в огромной степени за счет человеческих мускулов и нервов. Мы ни на минуту не сомневаемся в том, что известная прослойка рабочих, особенно коммунистов, вносит в работу неподдельный энтузиазм, как в том, что более широкая масса рабочих в отдельные моменты или периоды, на отдельных предприятиях, захватывается этим энтузиазмом. Но нужно было бы ничего не понимать в человеческой психологии и даже физиологии, чтобы допустить возможность массового трудового «энтузиазма» в течение ряда лет.
В сущности работа сейчас ведется теми же методами, какими велась война. Наше умение и наше снаряжение во время войны были, как известно, далеко не на высоте. Прорехи заполняла масса своей численностью, своим натиском, своим энтузиазмом. И во время войны этот энтузиазм совсем не был всеобщим, особенно в крестьянстве. Уклоняющиеся и дезертиры играли тогда ту же роль, какую теперь играют прогульщики и «летуны». Но в известные периоды, под непосредственным нажимом белых, не только рабочие, но и крестьяне охватывались подлинным революционным порывом. Этим мы победили.
Гражданская война длилась три года. К концу ее напряжение достигло последнего предела. От второго польского похода мы отказались, несмотря на тяжелые условия рижского мира. В крестьянских и в рабочих массах началась глубокая реакция против напряжения и лишений трех лет гражданской войны. В крестьянстве дело дошло до восстаний, захвативших часть флота и армии. В рабочих кругах шли стачки и так называемые «волынки». В партии приобрела большое распространение «рабочая оппозиция». Сила ее была, конечно, не в полусиндикалистских наивностях ее вождей — да и вообще спор тогда шел вовсе не о профессиональных союзах, как учат глупые казенные учебники, — а в протесте масс против дальнейшего напряжения, в требовании — дать оглядеться, размяться, отдохнуть.
В знаменитой дискуссии 1920-1921 г. главным и наиболее действовавшим на массы аргументом против тогдашних «троцкистов» являлась формула: «они хотят-де вести работу хозяйственного строительства теми же методами, какими вели войну»*.
* На самом деле при низком уровне производительных сил, вернее, при нищете, — без новой экономической политики, т.-е. без введения личной заинтересованности на основах рынка, — других методов, кроме методов военного коммунизма, не было и быть не могло. Спор велся — вокруг да около — до перехода к НЭП'у. Переход к НЭП'у снял самый объект спора. Только Зиновьев да отчасти Томский продолжали еще жевать азбучные профсоюзные вопросы, так и не поняв до конца, о чем шел спор.
В атмосфере реакции против периода гражданской войны и военного коммунизма и сложилась хозяйственная философия большинства нынешней сталинской фракции: «тише едешь, дальше будешь». Преклонение перед индивидуальным крестьянским хозяйством, издевательство над плановыми методами, защита минимальных темпов, поплевывание на международную революцию — все это составляло самую суть сталинизма, в течение 1923-1928 гг. Но опора и надежда, — мощный середняк, — силой вещей превратился в кулака и взял за горло диктатуру пролетариата, промышленная база которой оказалась ужасающе отсталой. Период самодовольной обломовщины сменился периодом панической суетливости. Выдвинут был лозунг «догнать и перегнать в кратчайший срок». Минималистская пятилетка Сталина — Кржижановского, принципиально одобренная 15-ым съездом, сменилась новой пятилеткой, основные элементы которой были целиком заимствованы из платформы оппозиции. Этим определялся характер декларации тов. Раковского и др. к 16 съезду: вы провозгласили план, который может стать серьезнейшим шагом на единственно правильном пути, и мы готовы оказать вам самую лояльную поддержку, ни от чего не отказываясь и сохраняя за собой право отстаивать свои взгляды по всем спорным вопросам.
Когда оппозиция защищала, сперва — самую необходимость выработки пятилетнего плана, затем — определенные темпы (действительность достаточно показала, что выдвигавшиеся нами темпы отнюдь не были фантастическими, как вопили тогда все без исключения члены нынешнего Политбюро), — словом, когда оппозиция боролась за ускоренную индустриализацию и коллективизацию, против курса 1923-1928 гг., она рассматривала пятилетний план не как догму, а как рабочую гипотезу. Коллективная проверка плана должна происходить в процессе работы, причем элементами этой проверки являются не только цифры социалистической бухгалтерии, но и мускулы и нервы рабочих и политическое самочувствие крестьян. Все это партия должна прощупывать, проверять, суммировать, обобщать.
На деле, хозяйственный поворот в сторону индустриализации и коллективизации совершился под кнутом административной паники. Она господствует и сейчас. Достаточно посмотреть первые страницы всех нынешних советских газет: сплошная подделка под лозунги, формулы и призывы гражданской войны: фронт, мобилизация, прорывы, кавалерия и пр., иногда с прибавкой спортивного снобизма: старт, финиш и т.д. Как это должно раздражать серьезных рабочих, и как это должно опротиветь всем! В то время, как в ужасающих условиях гражданской войны мы ввели, после колебаний, как временную меру, орден Красного Знамени (Ленин был сперва вообще против этого, затем согласился, но именно, как на временную меру), сейчас на 13-м г. революции, введено 4 или сколько-там орденов. Но гораздо важнее введение непрерывной недели, прикрепление рабочих к предприятиям, чрезвычайное повышение интенсивности труда. Если проведение этих исключительных мер оказалось возможным, то только потому, что в сознании передового слоя они имеют временный характер, в неразрывной связи с идеей пятилетки. Как в гражданской войне рабочие и крестьяне выбивались из последних сил, чтоб раздавить врага и обеспечить себе право на труд и на отдых, так теперь наиболее передовые элементы рабочего класса искренно рассчитывают в течение двух ближайших лет «догнать и перегнать» передовые капиталистические страны и тем оградить себя от экономических и военных опасностей. Теоретически, политически и психологически задача пятилетки превратилась для масс в задачу построения бронированной стены вокруг социализма в отдельной стране. В этом рабочие находят единственное оправдание тому страшному напряжению, в котором их держит партийный аппарат.
К 12-ой годовщине Сталин, в связи с перспективами пятилетки, писал: «Мы еще посмотрим, какие из стран можно будет тогда определить в отсталые и какие в передовые». Такие и еще более категорические заявления перепечатывались и повторялись без числа. Они составляют основной мотив всей политической работы в связи с пятилеткой. Во всей постановке вопросов перед массами есть элемент отчасти сознательного, отчасти бессознательного обмана масс бюрократией насчет того, будто выполнение пятилетки поставит СССР впереди капиталистического мира. Ведь считает же аппаратный Каутский — Варга, что теория социализма в отдельной стране, хоть и вздорна, но необходима для воодушевления рабочих: поповский обман во спасение.
К докладу на 16-ом съезде Сталин, в числе других цифр, заказал себе и статистическое доказательство того, что к концу пятилетки СССР «обгонит и перегонит» капиталистический мир. Следы этого заказа видны в речи Сталина. Дойдя до центрального пункта о соотношении сил советского и мирового хозяйства, докладчик неожиданно ограничился следующей фразой: «мы дьявольски отстали в смысле уровня и развития нашей промышленности от передовых капиталистических стран». И тут же прибавил: «только дальнейшее ускорение темпа развития нашей промышленности даст нам возможность догнать и перегнать в технико-экономическом отношении передовые капиталистические страны». Говорится ли здесь о пятилетке или о долгом ряде пятилеток — неизвестно.
В своей теоретической первобытности Сталин попросту испугался неожиданной для него справки, и вместо того, чтобы предъявить партии точные показатели нашей отсталости и показать подлинный объем задачи «догнать и перегнать», Сталин ограничился маленькой контрабандной фразой о «дьявольской отсталости» (дабы в случае чего, сослаться на нее в свое оправдание: к этому ведь и сводится все его искусство). Массовая же агитация ведется в прежнем духе.
Но дело идет не об одном только Советском Союзе. Официальные органы всех партий Коминтерна не устают повторять, что к концу пятилетки Союз станет в переднем ряду индустриальных стран. Если б это было верно, то задача социализма была тем самым решена в мировом масштабе. Догнав передовые страны, Советский Союз, с населением в 160 миллионов, со своими необъятными пространствами и богатствами, уже на протяжении второй пятилетки — т.-е. через три-четыре года — должен был бы занять по отношению ко всему капиталистическому миру неизмеримо более господствующее положение, чем то, какое ныне занимают Соединенные Штаты. Пролетариат всего мира убедился бы на опыте, что социализм в одной из наиболее отсталых стран создал в течение нынешних лет неизмеримо более высокий жизненный уровень народа, чем в самых передовых капиталистических странах. Буржуазия не могла бы и одного лишнего дня противостоять натиску трудящихся масс. Такой путь ликвидации капитализма был бы самым простым, самым экономным, самым «гуманным» и самым верным, если бы… он был верным. На самом деле он фантастичен.
2. Некоторые сравнительные коэффициенты
Выполнение пятилетнего плана началось в 1928-1929 г. с уровня, очень близкого к тому, какой был в России до войны, т.-е. с уровня отсталости, нищеты, варварства. В течение 1924-1930 гг. достигнуты были крупнейшие успехи. Тем не менее по своим производительным силам Советский Союз стоит еще и сегодня, в третьем году пятилетки, неизмеримо ближе к царской России, чем к передовым капиталистическим странам. Вот некоторые факты и цифры.
4/5 всего самодеятельного населения занято у нас в сельском хозяйстве. В Соединенных Штатах на 1 занятого в сельском хозяйстве приходится 2,7 занятых в промышленности.
Промышленный труд у нас в 5 раз производительнее сельскохозяйственного. В Америке сельскохозяйственный труд производительнее в 2 раза, чем у нас, а промышленный — в 31⁄2 раза. В результате этого чистая продукция на душу населения в Соединенных Штатах примерно в 10 раз выше, чем у нас.
В Соединенных Штатах мощность первичных механических установок в промышленности составляет 35,8 миллионов лошадиных сил. В СССР — 4,6 милл. т.-е. почти в 8 раз меньше. Если приравнять лошадиную силу к десяти человеческим, то можно сказать, что в Соединенных Штатах на каждого жителя работают в промышленности 3 стальных раба, тогда как в СССР на трех жителей работает в промышленности один стальной раб. Если же взять механические двигатели не только в промышленности, но также в транспорте и сельском хозяйстве, то соотношение окажется еще несравненно менее благоприятным для нас. А между тем механические двигатели ближе всего измеряют власть человека над природой.
К концу пятилетки Советский Союз будет, в случае осуществления намеченной программы электрификации, располагать 1⁄4 американской электромощности, 1⁄6, если внести поправку на народонаселение, еще меньшей дробью, если внести поправку на территорию; причем этот коэффициент исходит из предположения, что советский план будет осуществлен полностью, а Соединенные Штаты не продвинутся ни на шаг вперед.
В 1928 году Соединенные Штаты произвели 38 миллионов тонн чугуна, Германия — 12 миллионов, Советский Союз — 31⁄3 милл. тонн. Стали: Соединенные Штаты — 52 милл., Германия — 14 милл., Советский Союз — 4 милл. В первом году пятилетки мы, по массе выпускаемого металла были равны Соединенным Штатам 1880 года: ровно полстолетия тому назад Соединенные Штаты выплавляли 4,3 миллиона тонн металла, при населении, составлявшем приблизительно треть нынешнего населения СССР. В 1929 году СССР выработал около 5 миллионов тонн черного металла. Это значит, что обеспеченность металлом каждого гражданина советской республики сейчас примерно в три раза ниже той, какой пользовался гражданин Соединенных Штатов полстолетия тому назад.
Нынешняя продукция металлургии в Соединенных Штатах на 28% выше, чем вся продукция сельского хозяйства; у нас продукция металлургии почти в 18 раз меньше продукции сельского хозяйства. К концу пятилетки это соотношение должно составить 1 : 8. Значение металлургии для индустриализации так же, как и для коллективизации сельского хозяйства, не требует пояснений.
К концу пятилетки на душу населения в СССР придется в 8 раз меньше угля, чем в Соединенных Штатах. Советская продукция нефти составляет менее 7% мировой продукции; Соединенные Штаты производят нефти свыше 68%, т.-е. в 10 раз больше.
Более благоприятное соотношение наблюдается в области хлопчатобумажной промышленности, но и здесь отставание громадно: Соединенные Штаты имеют 22,3% наличных в мире веретен, Англия — 34,8%, Советский Союз — 4,2%. Отставание предстанет гораздо разительнее, если перевести число веретен на число душ населения.
Советская железнодорожная сеть увеличится за пятилетие на 18.000 — 20.000 километров, дойдя таким образом до 80.000 километров против 400.000 километров американских железных дорог. На 100 кв. килом. площади в Соединенных Штатах приходится 51,5 километра путей, в Бельгии — 370 кил., в европейской части СССР — 13,7 кил., а в азиатской части — 1 кил.
Еще менее благоприятны цифры торгового флота. На долю Англии приходится почти 30% мирового торгового флота, на долю Соединенных Штатов — 22,5%, на долю Советского Союза — 0,5%.
Из мировой наличности автомобилей в 1927 году, на Соединенные Штаты приходилось почти 80%, доля же Советского Союза не выражалась даже в десятых процента. К концу пятилетия намечено 158.000 автомобилей в стране. Это значит: одна машина на тысячу с лишним человек (сейчас машина приходится на 7.000 человек). По словам Осинского, к концу пятилетки мы «несколько обгоним только Польшу» (если она останется на нынешнем уровне).
Золотые запасы важнейших стран: в Соединенных Штатах — 36,2% мирового золота, во Франции — 11%, у 10 важнейших капиталистических стран вместе — 83%. Весь остальной мир, в том числе СССР — менее 17%.
В области газетной и издательской достигнуты серьезнейшие успехи по сравнению с дореволюционным положением. Но как раз здесь отставание особенно велико. Норма потребления бумаги у нас — около 3,5 килогр. на душу в то время, как даже в самых отсталых европейских странах она значительно выше: 6-7 клгр. в Югославии, Болгарии, Испании, Венгрии, Польше и т.д. В Соединенных Штатах потребляется на душу 80 килогр. бумаги, т.-е. в 23 раза больше, чем в СССР. Вообще в передовых капиталистических странах душевое потребление бумаги в несколько десятков раз превосходит не только ныне существующие у нас душевые нормы потребления, но и нормы, намеченные к концу пятилетки. Следовательно, даже в этой легкой отрасли промышленности, более доступной и вместе с тем исключительно важной не только экономически, но и политически и культурно, задача разрешается вовсе не так просто, как изображают дело крикуны и хвастуны.
3. «Вступили в социализм»
Ложная теория неизбежно означает фальшь в политике. Из учения о социализме в отдельной стране вытекает не только искаженная общая перспектива, но и преступное подкрашивание сегодняшней советской действительности.
Второй год пятилетки характеризуется во всех речах и статьях тем, что «народное хозяйство страны вступило в период социализма». Социализм объявляется «в основном» уже осуществленным. Казалось бы, социалистическим, хотя бы только «в основном», может почитаться лишь такое производство, которое ведется для непосредственного обслуживания человеческих потребностей. Между тем, у нас, при ужасающем товарном голоде в стране тяжелая промышленность дала за последний год прирост на 28,1%, легкая же — только на 13,1%, не довыполнив и основной программы. Даже, если признать осуществленные пропорции идеально правильными, — чего нет и в помине, — окажется все же, что в интересах своего рода «первоначального социалистического накопления» населению СССР приходится туже и туже подтягивать кушак. Но это и значит, что социализм невозможен на низком уровне производства, а возможны только подготовительные шаги к нему.
Не чудовищно ли: страна не выходит из товарного голода, перебои снабжения на каждом шагу, детям не хватает молока, — а официальные филистеры провозглашают: «страна вступила в период социализма». Разве можно более злостно компрометировать социализм?
Несмотря на все хозяйственные успехи и в промышленности, и в сельском хозяйстве, хлебозаготовки представляют сейчас не столько экономическую операцию, сколько «политическую кампанию», другими словами, проводятся в порядке государственного принуждения. За годы эпигонства слово «смычка» трепалось на все лады и во всех смыслах, кроме единственно правильного: смычка означает создание таких экономических взаимоотношений между городом и деревней, при которых деревня будет с возрастающей выгодой и охотой обменивать свои продукты на промышленные. Таким образом успех смычки тождественен с ослаблением «политических» методов хлебозаготовок, т.-е. принуждения. Достигнуть этого нельзя иначе, как путем сжимания ножниц городских и деревенских цен. Но Сталин на 13-ом году после Октября объявил ножницы «буржуазным предрассудком». Другими словами, признал, что они размыкаются, вместо того, чтобы смыкаться. Не мудрено, что самое слово «смычка» совсем сейчас исчезло из официального словаря.
Один из хлебозаготовителей, объясняя медленный ход хлебозаготовок недостаточным нажимом местных органов на кулака, приводит такое соображение: «Маневренный расчет кулака вовсе не сложен. Если он имел задание в 3 тонны, то штраф для него выражается в 400 рублей. Ему достаточно продать на спекулятивный рынок полтонны, чтобы с лихвой покрыть штраф и оставить для себя еще две с половиной тонны хлеба». Этот поразительный расчет означает, что на спекулятивном рынке цена на хлеб, по крайней мере, в шесть раз выше государственной, а может быть в восемь и десять раз, ибо мы не знаем, что значит «с лихвой». Таким образом ножницы, объявленные Сталиным буржуазным предрассудком, проткнули «Правду» и показали два своих острых конца.
Сведения о ходе хлебозаготовок печатаются в «Правде» изо дня в день под ленинским эпиграфом: «борьба за хлеб — борьба за социализм». Но когда Ленин говорил эту фразу, он был далек от мысли, что страна «вступила» в период социализма. То обстоятельство, что за хлеб, за голый хлеб, надо бороться — да, бороться! — и означает, что страна еще чрезвычайно далека от социалистического режима.
Нельзя безнаказанно попирать основы теории. Нельзя ограничиваться общественными формами производственных отношений, — притом формами незрелыми, зачаточными, в земледелии крайне неустойчивыми и противоречивыми, — и отвлекаться при этом от основного фактора человеческого развития: от производительных сил. Сами общественные формы получают или могут получить существенно иное социальное содержание в зависимости от уровня техники. Советские общественные формы на американской производственной основе — это уже социализм, по крайней мере первая его стадия. Советские формы на русской технике означают только первые шаги в борьбе за социализм.
Если взять нынешний советский быт, повседневную жизнь трудящихся масс, уровень культуры, значит и уровень безграмотности, — и если не врать, не обманывать, не морочить головы ни себе ни другим, не предаваться разврату бюрократической демагогии, — то надо честно признать, что в условиях повседневной жизни, в нравах и быте подавляющего большинства населения страны наследство буржуазно-царской России составляет 95%, а элементы социализма не более 5%. И это вовсе не противоречит фактам диктатуры пролетариата, советского строя и крупнейших успехов в хозяйстве. Это все леса вокруг будущего здания, или вернее, вокруг одного из углов будущего здания. Сказать рабочим-строителям, которые карабкаются по лесам с кирпичами и цементом, часто полуголодные и нередко срываются вниз, что они уже могут обосновываться в здании, — «вступили в социализм!» — значит издеваться над строителями и над социализмом.
4. Четыре или пять лет?
Мы решительно возражали против легкомысленного перехода от непроверенной пятилетки к четырехлетке. Что же говорят на этот счет факты?
За второй год официальная цифра прироста промышленной продукции составляет 24%. Прирост, намеченный для второго года пятилетки (21,5%) превышен таким образом на 2,7%, но отстает от четырехлетки почти на 6%. Если принять во внимание, что в отношении качества и себестоимости имеется значительное отставание, и что бухгалтерский коэффициент 24,2% получен под кнутом, то станет совершенно ясно, что фактически второй год прошел в лучшем случае в темпах пятилетки и ни в каком случае не в темпах четырех лет.
В области капитального строительства задание 1929-1930 года оказалось невыполнено почти на 20%, причем, наибольшее отставание имеет место в строительстве новых металлургических гигантов, коксовых установок, основной химии и электростроительства, т.-е. в той области, которая является базой всей индустриализации. В то же время, вместо намеченного по плану снижения стоимости строительства на 14%, достигнуто снижение всего на 4%. Что означают эти натянутые зубами бухгалтерские 4%, ясно без комментариев: хорошо, если стоимость строительства не повысилась. Комбинированный коэффициент отставания против плана будет, следовательно, не 20%, а значительно выше 30%. Такое наследство получает третий год в области капитального строительства.
«Прорывы» плана нельзя заполнить за счет легкой промышленности, как делалось до известной степени в первые два года, ибо наибольшее отставание от плана накопилось именно в области изготовления готовых изделий. По пятилетнему плану легкая индустрия должна была в 1929-1930 году подняться на 18%; по четырехлетнему — на 23%. В действительности же она поднялась только на 11% (по другим данным — на 13%). Между тем, товарный голод требует чрезвычайных усилий именно в области легкой промышленности.
Одной из задач особого квартала, вставленного между вторым и «третьим» годом, объявлено «всемерное укрепление денежного обращения и всей финансовой системы». Этим впервые официально признано, что финансовая система расшатана в результате эмпирического и беспланового руководства в течение первых двух лет пятилетки. Денежная инфляция означает не что иное, как то, что первые два года совершили необеспеченный заем у будущего, и что по этому займу придется расплачиваться следующим годам. Призыв к укреплению денежного обращения показывает, что хотя «мы вошли в период социализма», но червонец приходится не ликвидировать, а, наоборот, еще ставить на ноги. Теоретический смысл при этом совершенно опрокидывается на голову.
В болезненном состоянии червонца резюмируются все ошибки и просчеты, все метания, диспропорции, прорывы, загибы и головокружения центристского хозяйственного руководства. Больной червонец переходит, как наследство первых 2-х лет пятилетки, к 3-му году. Преодолеть инфляционную инерцию совсем не так просто. Об этом свидетельствует уже ход выполнения финансового плана в первом месяце особого квартала. Но, главное, надо не забывать, что успех в восстановлении червонца (что абсолютно необходимо) несет в себе больший или меньший дефляционный кризис для промышленности и всего хозяйства. Необеспеченные, тем более скрытые займы у будущего никогда не проходят безнаказанно.
Что касается общего роста продукции планируемой промышленности за два истекших года, то он составляет около 52% против 47,5% по пятилетнему плану, т.-е. показывает бухгалтерское превышение всего на 4,5%. Если учесть отставание качественных достижений, то можно с полной уверенностью сказать, что за первые два года в самом лучшем случае достигнуто приближение к наметкам основного пятилетнего плана, и то лишь «в общем и целом», т.-е. если отвлечься от ряда внутренних диспропорций.
Данная нами выше характеристика отягощенного наследства первых двух лет пятилетки нисколько не уменьшает значения достигнутых успехов. Они огромны, и исторический смысл их тем значительнее, что они достигнуты, несмотря на непрерывные ошибки руководства. В то же время фактические достижения не только не оправдывают легкомысленного скачка от пятилетки к четырем годам, но и совсем еще не дают гарантии выполнения намеченного плана в пять лет, ибо расплата за диспропорции и «прорывы» первых двух лет предстоит в последние три года. Эта расплата будет тем тяжелее, чем менее руководство способно предвидеть или прислушиваться к предостерегающим голосам.
Проверять пятилетку на ходу, подтягивать одни отрасли, осаживать другие, — не на основании априорных, по необходимости условных, неточных заданий, а на основании добросовестного учета опыта — такова основная задача хозяйственного руководства. Но именно эта задача предполагает наличие партийной, профсоюзной и советской демократии. Регулированию социалистического строительства препятствует смехотворный и в то же время чудовищный принцип непогрешимости «генерального» руководства, которое представляет собою на деле генеральную несостоятельность и генеральную опасность.
* * *
Сама «Правда» от 27 октября вынуждена констатировать:
«Мы испытываем затруднения в снабжении населения продовольствием и промышленными товарами широкого потребления».
«Мы испытываем пока еще большую нехватку металла, угля, электроэнергии и строй-материалов для полного обеспечения взятых темпов социалистического строительства».
«Далеко неудовлетворительно обеспечиваются перевозки продукции промышленности и сельского хозяйства со стороны нашего транспорта».
«Народное хозяйство испытывает острый недостаток в рабочей силе и в квалифицированных кадрах специалистов».
Не вытекает ли отсюда, что переход на четыре года был явно авантюристским шагом? Для «Правды» не вытекает. «Невыполнение капитального строительства в 1929-1930 г., — пишет «Правда», — несмотря на отсутствие объективных причин, дало повод кулацкой агентуре в партии — правым оппортунистам — снова поднять визг о непосильности взятых партией темпов» (3 ноября 1930 года). Таким путем сталинцы как нельзя лучше расчищают почву для правых, сводя свои разногласия с ними к дилемме: четыре года или пять лет? Но этот вопрос может быть разрешен не «принципиально», а лишь эмпирически. В этом разногласии — на двенадцать месяцев — никаких двух линий еще нет. Зато такая бюрократическая постановка вопроса дает нам великолепнейшее измерение разногласий между правыми и центристами, в оценке самих центристов. Они относятся друг к другу, как 4 : 5, итого — 20% расхождения. А что если опыт все-таки покажет, что в четыре года никак не увлечься? Значит правыми окажутся правые? Так, что ли?
Между вторым годом и третьим вставлен, тем временем, так называемый особый квартал (октябрь-ноябрь-декабрь 1930 г.). Третий год пятилетки теперь официально считается с первого января 1931 года, так что особый квартал не принимается в расчет. Разногласие с правыми таким образом уже снизилось с 20 до 15%. Кому нужны эти недостойные приемы? «Престижу», но уж никак не социализму.
Прорывы, которые уже пришлось затыкать особым кварталом, произошли, по мнению «Правды» «несмотря на отсутствие объективных причин». Очень утешительное объяснение, но оно не заменяет ни недостроенных заводов, ни недоделанных товаров. Беда ведь в том и состоит, что такие субъективные факторы, как «неумелость», «недостаток инициативы» и пр. лишь в известных пределах поддаются субъективному, т.-е. вернее сказать аппаратно-бюрократическому воздействию, а за этими пределами превращаются в объективные препятствия, ибо определяются, в последнем счете уровнем техники и культуры. Наконец, и такие «прорывы», которые действительно вызваны субъективными причинами, например, близорукостью «генерального» руководства, сами становятся объективными фактами, ограничивая дальнейшие возможности. Если для оппортунизма характерно пассивное приспособление к объективным условиям («хвостизм»), то для его братского антипода, авантюризма, столь же характерно залихватски-презрительное отношение к объективным факторам. Паролем советской печати является сейчас «для русского человека невозможного нет».
Статьи «Правды» (сам Сталин осторожно помалкивает) означают, что предусмотрительность, коллективный учет, гибкое регулирование хозяйства и впредь будут заменены «генеральным» кнутом. «Правда» признает в ряде случаев, что «прорыв был ликвидирован не столько на основе технологической перестройки всего производственного процесса, сколько на основе революционного напора масс» (1-го ноября). Смысл этого признания совершенно ясен.
Конечно, если б дело действительно шло о том, чтоб в течение двух-трех ближайших годов обогнать передовые капиталистические страны, и тем обеспечить незыблемость социалистического хозяйства, тогда временный, хотя бы и тяжкий нажим на мускулы и нервы трудящихся можно было бы не только понять, но и оправдать. Но мы видели выше, как двусмысленно, ложно, демагогически преподносится рабочим самая задача. Непрерывная игра на нервах грозит, поэтому, вызвать в массах реакцию, несравненно более грозную, чем та, которая обнаружилась в конце гражданской войны. Эта опасность тем острее, что не только задача «догнать и перегнать» не будет разрешена при самом счастливом выполнении пятилетки, но и сама пятилетка не может быть выполнена в четыре года при самом чудовищном напряжении. Более того, административный авантюризм руководства делает все менее вероятным выполнение плана и в пять лет. Тупое и слепое упорство на букве плана во имя «генерального» престижа делает неизбежной целую полосу кризисов, которые могут задержать хозяйственный рост и превратиться в открытый политический кризис.
5. СССР и мировой рынок
Итак, суммарные итоги роста промышленности, исключительные по-своему размаху, не дают реальной картины положения, ибо не характеризуют тех неблагоприятных условий, экономических и политических, при которых открылся (1 октября 1930 года) третий год пятилетки. Более конкретный экономический анализ показывает, что огульная статистика успехов прикрывает ряд глубоких противоречий: а) между городом и деревней (ножницы цен; недостаток продовольствия и сырья; недостаток промышленных товаров в деревне); б) между тяжелой промышленностью и легкой (необеспеченные сырьем предприятия и товарный голод); в) между номинальной и реальной покупательной силой червонца (инфляция); г) между партией и рабочим классом; д) между аппаратом и партией; е) внутри аппарата.
Но кроме этих, так сказать, «домашних» противоречий, есть одно, которое, логикой вещей, приобретает все большее значение: это противоречие между советским хозяйством и внешним рынком.
Реакционная утопия замкнутого социалистического хозяйства, гармонически развивающегося на внутренних основах под охраной монополии внешней торговли, составляла исходную позицию всего планирования. Идя охотно навстречу начальству и сочетая с его предрассудками свои вредительские цели*, специалисты Госплана составили первый проект пятилетки не только с потухающей кривой промышленных темпов, но и с потухающей кривой внешней торговли: предполагалось, что в течение ближайших десяти-пятнадцати лет СССР совершенно прекратит импорт. А так как, с другой стороны, тот же план намечал рост урожайности, а, следовательно, и возможностей экспорта, то оставалось совершенно неизвестным, какое назначение должны получить хлебные, как и всякие иные излишки страны? Не сваливать же их в океан? Прежде еще, однако, чем первый проект пятилетки подвергся, под давлением оппозиции, принципиальному пересмотру, самый ход развития пробил ряд брешей в теории и практике изолированного хозяйства. Мировой рынок представляет собою для хозяйства каждой страны, не только капиталистической, но и социалистической, огромные, практически неисчерпаемые резервы. Рост советской промышленности порождает, с одной стороны, технические и культурные потребности, а с другой, все новые противоречия и тем вынуждает все в большем размере обращаться к резервам внешней торговли. Одновременно с этим развитие промышленности, непропорционально уже в силу природных условий, вызывает в отдельных отраслях острую необходимость экспорта (например, нефти, леса) задолго до того, как промышленность в целом начала удовлетворять элементарные потребности собственной страны. Возрождение экономической жизни СССР ведет, таким образом, с разных концов не к хозяйственной изоляции страны, а, наоборот, к росту ее связей с мировым хозяйством, а, следовательно, и к росту зависимости от него. Характер этой зависимости определяется, с одной стороны, удельным весом советского хозяйства в мировом, а более непосредственно, — соотношением внутренней себестоимости и себестоимости передовых капиталистических стран.
* См. в этом номере Бюллетеня статью «Чему учит процесс вредителей».
Выход советского хозяйства на мировой рынок произошел, таким образом, не в порядке планового предвидения, с широкой перспективой, а, наоборот, наперекор всем предвидениям, под давлением жестокой необходимости, когда обнаружилось, что импорт машин и необходимых видов сырья и вспомогательных материалов является тем «узким местом», по которому вынуждены равняться планы всех отраслей промышленности. Расширить импорт нельзя иначе, как увеличив экспорт.
Советское государство вывозит потому, что не может не вывозить и продает по тем ценам, какие обусловлены сегодня мировым хозяйством. Этим советское хозяйство не только становится во все возрастающей степени под контроль мирового рынка, но и втягивается, — конечно, в преломленном и измененном виде — в сферу действия конъюнктурных колебаний капиталистического мира. Экспортный план на 1929-1930 г., далеко не выполненный в намеченном объеме, значительно пострадал в отношении финансовых результатов вследствие мирового кризиса. Так находит свое разрешение один из многих споров между левой оппозицией и центристами. Уже в борьбе за необходимость построения пятилетнего плана мы выдвинули в свое время ту мысль, что пятилетка есть только первый этап, что от нее возможно скорее надо будет перейти к восьми-десятилетнему перспективному плану, чтоб охватить средний период обновления оборудования и тем самым, в частности, приспособиться к мировой конъюнктуре. Сколько-нибудь длительная стабилизация послевоенного капитализма, — говорили представители оппозиции, — приведет неизбежно к возрождению торгово-промышленных циклов, нарушенных войной, и нам, надо будет строить наши планы не на мнимой независимости от мировой конъюнктуры, а на разумном приспособлении к ней, т.-е. так, чтобы как можно больше выигрывать от подъема и как можно меньше терять от кризиса. Нет надобности припоминать здесь все те национал-социалистические пошлости, которые официальные вожди, и в первую голову Сталин и Бухарин, противопоставляли этим предвидениям, сегодня становящимся фактом. Нынешний экспорт приобретает тем более хаотический характер, чем менее руководители хозяйства предвидели простейшую логику вещей.
Из краткой истории советской внешней торговли и из трудностей, которые встречает форсированный, но все еще крайне незначительный по объему экспорт последнего года, вытекают простые, но крайне важные выводы для будущего. Чем успешнее будет развиваться советское хозяйство в дальнейшем, тем больше должна будет расширяться область внешних экономических связей. Обратная теорема еще важнее: только при возможности все больше расширять экспорт и импорт советское хозяйство сможет своевременно преодолевать частные кризисы, ослаблять частные диспропорции, выравнивать динамическое равновесие разных отраслей и обеспечивать таким образом высокие темпы развития.
Именно здесь, однако, мы идем навстречу главным, в последнем счете, решающим проблемам и трудностям. Возможность пользоваться для развития социалистического хозяйства резервами мирового рынка непосредственно определяется, как уже сказано, соотношением внутренней и мировой себестоимостей на единицу товара определенного, стандартного качества. Бюрократическая гонка темпов не позволила, однако, до сих пор не только достигнуть каких-нибудь успехов в этой решающей области, но даже и поставить, как следует, самый вопрос.
В докладе на 16-ом съезде Сталин говорил, что качество нашей продукции бывает «иногда» (такими оговорками бюрократия затыкает все дыры) «безобразным». Это полная параллель к «дьявольской» отсталости. Вместо точных показателей, нам преподносят словечки, которые выглядят очень крепкими, но на самом деле трусливо маскируют действительность: отсталость — «дьявольская», качество — «безобразное». Между тем, две цифры, два средне взвешенных сравнительных коэффициента, дали бы партии и рабочему классу неизмеримо более ценную ориентировку, чем горы дешевой газетной статистики, которыми нынешние мудрецы заваливают свои десятичасовые доклады, пытаясь и в этом отношении возместить количеством недостаток качества.
Продажа советских продуктов даже по ценам, ниже себестоимости — в интересах импорта — в известных пределах неизбежна и с общехозяйственной точки зрения оправдывается полностью. Но только в известных пределах. Рост экспорта будет в дальнейшем встречать тем большие препятствия, чем значительнее разница внутренних и мировых себестоимостей. Здесь с особенной яркостью и практической остротой выступает проблема качественно-количественных сравнительных коэффициентов внутренней промышленности и мировой. Судьба советского хозяйства экономически решается в узле внешней торговли, как политически — в узле, который связывает ВКП с Коминтерном.
* * *
Что мировая капиталистическая печать изобразила рост советского экспорта, как дэмпинг с целью ниспровержения основ цивилизации, и что компрадорская русско-эмигрантская буржуазия и прикомпрадорская «демократия» подхватили этот лозунг, это в порядке вещей, как и тот факт, что эмигрантски-компрадорская печать, под видом фельетонов, печатает разоблачение тайн государственной обороны СССР в интересах Румынии, Польши и более крупных хищников. Не подлость удивительна в вопросе о дэмпинге, а глупость, которая, впрочем, тоже неудивительна: где компрадорской буржуазии набраться ума? Изображая советский «дэмпинг», как угрозу мировому хозяйству, либералы и демократы тем самым признают, что советская промышленность достигла такой мощности, которая позволяет ей потрясти мировой рынок. К несчастью, это не так.
Достаточно сказать, что советский экспорт, в нынешнем своем значительно выросшем объеме, составляет лишь полтора процента мирового экспорта. Как ни гнил капитализм, но этим его свалить нельзя. Приписывать советскому правительству намерение при помощи 11⁄2-процентного экспорта вызвать мировую революцию могут только заведомые болваны, не перестающие от этого, однако, быть прохвостами.
То, что называют советским вторжением в мировое хозяйство является в неизмеримо большей мере вторжением мирового рынка в советское хозяйство. Этот процесс будет расти, превращаясь во все большей степени в экономическое единоборство двух систем. Каким ребячеством оказывается, в свете этой перспективы, доморощенная философия, согласно которой построение социализма обеспечивается победой над буржуазией собственной страны, после чего отношение к внешнему миру исчерпывается борьбой против военных интервенций.
Уже в самом начале мирового кризиса оппозиция предлагала открыть международную пролетарскую кампанию за усиление хозяйственного сотрудничества с СССР. Несмотря на то, что кризис и безработица делали эту кампанию безотлагательной, она была отвергнута с нелепейшими мотивировками, на деле же потому, что инициатива исходила от оппозиции. Теперь, в связи с мировой травлей советского «дэмпинга» секциям Коминтерна все-таки приходится вести предложенную нами в свое время кампанию в защиту экономического сотрудничества с СССР. Но что это за жалкая, эклектическая кампания, без ясной мысли и перспективы, кампания беспорядочной обороны, вместо планомерного наступления. Так и на этом примере мы видим, что за бюрократической крикливостью скрывается все тот же хвостизм, все та же неспособность взять на себя хоть в одном вопросе политическую инициативу.
Выводы
1. Открыто признать, что перестройка пятилетки на четыре года была ошибочным шагом.
2. Опыт двух первых лет и текущего квартала сделать предметом всестороннего и свободного изучения и обсуждения партии.
3. Критерии при обсуждении: а) оптимальные (наиболее разумные) темпы, т.-е. такие, которые обеспечивают не только выполнение сегодняшнего приказа, но и динамическое равновесие быстрого роста в течение дальнейшего ряда лет; б) систематическое повышение реальной заработной платы; в) сжимание ножниц промышленных и сельскохозяйственных цен, т.-е. обеспечение смычки с крестьянством.
4. Ни в каком случае не отождествлять колхозы с социализмом. Внимательно следить за неизбежными процессами дифференциации, как внутри колхозов, так и между разными колхозами.
5. Проблему оздоровления денежной системы поставить открыто и в плановом порядке, иначе паническая бюрократическая дефляция грозит не меньшими опасностями, чем инфляция.
6. Проблему внешней торговли поставить в перспективе растущих связей с мировым хозяйством, как узловую проблему.
7. Выработать систему сравнительных коэффициентов советской продукции и продукции передовых капиталистических стран, не только в качестве путеводителя к практическим задачам экспорта и импорта, но и в качестве единственно правильного критерия в отношении задачи «догнать и перегнать».
8. Перестать руководствоваться в хозяйстве соображениями бюрократического престижа. Не прикрашивать, не замалчивать, не обманывать. Не называть социализмом нынешнее советское переходное хозяйство, которое по уровню своему несравненно ближе к царско-буржуазному хозяйству, чем к передовому капитализму.
9. Отказаться от ложной национальной и международной перспективы хозяйственного развития, неизбежно вытекающей из теории социализма в отдельной стране.
10. Покончить навсегда с практически гибельным, а для революционной партии унизительным и насквозь глупым римско-католическим догматом о «генеральной» непогрешимости.
11. Возродить партию, сломив диктатуру бюрократического аппарата.
12. Осудить сталинизм. Вернуться к теории Маркса и революционной методологии Ленина.
Заявление тов. Раковского и других
С запозданием на несколько месяцев мы получили, наконец, Заявление, с которым т.т. Раковский, Муралов, Коссиор, Каспарова обратились к партии незадолго до 16-го съезда. Вследствие роковой случайности, экземпляры Заявления, посланные нам своевременно, были перехвачены. Несмотря на большое запоздание, печатаемый документ сохраняет полностью свое значение. При всей сжатости формулировок он дает отчетливые оценки экономических и политических процессов, происходящих в стране, называет по имени все опасности, уже не в отдаленном будущем, а в самой непосредственной близости.
Заявление это самым непосредственным образом примыкает к тому Заявлению, которое тов. Раковский сделал в августе прошлого года, в момент, когда левый поворот центризма сохранял еще всю свою свежесть и не был достаточно проверен на опыте. И в то же время эти два документа отличаются друг от друга, как две вехи на разных этапах одного и того же пути. Первое Заявление регистрировало поворот руководства в том направлении, которое оппозиция защищала в течение ряда предшествующих лет. В то же время оно предупреждало о возможных опасностях на новом пути, требовало активности партии для преодоления этих опасностей и предоставляло в распоряжение партии силы оппозиции.
Кое-кому эта постановка вопроса — в духе политики единого фронта — показалась капитулянтской, или по крайней мере полукапитулянтской. Разумеется, такого рода обвинения исходили не из очень серьезного источника*. Мы уже тогда указывали на то, что политика не состоит в голом повторении формул, пригодных на все случаи жизни. Раковский не делал себе ни малейших иллюзий насчет политической линии центризма в момент левого поворота. Он ясно и отчетливо изложил свою оценку центризма в тезисах, написанных одновременно с первым Заявлением.
* Несерьезность этой критики подчеркивается особенно тем, что во главе ее шел Паз, которому обвинение Раковского в капитулянтских тенденциях нужно было только для того, чтобы покинуть ряды революционного движения, в котором он был только случайным гостем. Мы не можем, однако, забыть того, что в блоке с Пазом против Раковского выступал и тов. Трэн, который при всех совершавшихся и совершаемых им ошибках, все же, как мы хотим надеяться, не является случайной фигурой на арене революционной борьбы.
Но задача была не в том, чтобы просто повторить в Заявлении то, что сказано в тезисах, а в том, чтобы помочь партии, хотя бы небольшой ее части, усвоить то, или хотя бы небольшую часть того, что изложено в тезисах. При задушенности ВКП(б) очень трудно проверить, каково было непосредственное воздействие первого Заявления на низы партии. Можно, однако, не сомневаться в том, что рецидив бешеной борьбы против левой оппозиции перед съездом и несомненное оживление левой оппозиции во время предсъездовской дискуссии имели одной из своих причин Заявление Раковского, пробивавшее брешь в воздвигнутой сталинцами стене лжи и клеветы. Мы имеем, однако, очень яркую проверку интересующего нас вопроса вне СССР. Тов. Ферочи, один из руководителей новой итальянской оппозиции, рассказал в статье «Веритэ» № 50 о том, какое большое впечатление произвело Заявление Раковского даже на Центральный Комитет итальянской компартии, особенно, конечно, на его левую часть. Заявление Раковского, таким образом, не только никого не склонило к капитуляции, но, наоборот, послужило одним из толчков к возникновению новой итальянской оппозиции.
Новое Заявление, публикуемое теперь впервые, подводило итоги политике поворота влево в момент нового полуповорота вправо. Все эти обстоятельства подвергнуты в документе ясной оценке, к которой не многое можно прибавить и сегодня. Мы считаем необходимым подчеркнуть лишь два момента.
В Заявлении упоминается, что, противодействуя созданию союза бедноты, сталинское руководство терпит, однако, эту организацию на Украине. Нужно лишь прибавить, что, если попытка Сталина-Бухарина-Рыкова-Каменева и др. в 1924-1925 гг. упразднить организацию украинской бедноты не была доведена до конца, то только благодаря решительному сопротивлению революционного крыла украинской партии, под руководством тов. Раковского.
Второй момент, который мы хотим здесь выделить, касается капитулянтов. Заявление беспощадно и в то же время совершенно правильно устанавливает, что эти люди потеряли «право на какое бы то ни было доверие со стороны партии и рабочего класса». В естественной связи с этим Заявление повторяет, что никакие гонения не помешают ленинской оппозиции выполнить свой долг до конца.
22 октября 1930 г.
Обращение оппозиции Большевиков-Ленинцев в ЦК, ЦКК ВКП(б) и ко всем членам ВКП(б)
К предстоящей дискуссии
«В своем заявлении ЦК и ЦКК от 4 октября прошлого года оппозиция большевиков-ленинцев предупреждала против чрезвычайных административных мер в деревне, потому, что они влекут за собой отрицательные политические последствия.
Мы предупреждали также против вреднейшей теории о возможности построения социалистического общества в одной стране, теории, которая могла возникнуть лишь в воображении бюрократии, верящей во всемогущество аппарата, теории, выдвинутой Сталиным-Бухариным после смерти Ленина. Мы писали, что эта теория создает вреднейшие иллюзии, ведет к недооценке величайших трудностей, которые стоят на пути социалистического строительства и тем самым оставляет партию и пролетариат неподготовленными к их преодолению. В нашем Заявлении мы указывали также, что правильные принципиальные положения, каковыми являлись постановления 16-ой партконференции об индустриализации и коллективизации, в условиях бюрократического управления, когда класс подменяется чиновниками, превратившимися в обособленное правящее сословие, приводят не к развитию, а к срыву социалистического строительства.
Мы указывали, что восстановление и укрепление партийной и рабочей демократии является первым условием, чтобы устранить рвачество, безответственность, самодурство, произвол аппарата, обратной стороной которых является забитость, приниженность и бесправие трудящихся масс.
Правильность этой критики, подкрепленной опытом прошлого, нашла новое подтверждение в том хозяйственном и политическом кризисе, последствия которого еще впереди и который был вызван политикой сплошной коллективизации и ее шумным и печальным провалом. Статьей Сталина от 3 марта и своим обращением от 15 марта ЦК сам подписался под нашими обвинениями. Попытка взвалить на беспринципность и политическое убожество аппарата провал сплошной коллективизации есть тоже признание собственного провала, поскольку ответственность за качество аппарата ложится на руководство. Возникает вопрос, почему ЦК не обмолвился ни одним словом в своей ноябрьской резолюции о колхозах против применения насилия над середняком и бедняком? Почему он этого не сделал позже, когда со всех сторон стали доносить о безобразиях и насилиях, и ждал, чтоб их осудить, намечающийся уже срыв посевной кампании?
ЦК обвиняет аппарат в том, что он строил коммуны, а не артели, что обобществлял все средства производства, а не только имеющие отношение к продукции хлеба и зерна. Опять-таки, почему ЦК в своей ноябрьской резолюции не дал эту директиву, а требовал создавать колхозы-гиганты, против которых теперь протестует союзный наркомзем, и давал понять, что нужно строить коммуны? То же, что было только намеком в резолюции ЦК, превратилось в отчетливую директиву в первом колхозном уставе, выработанном колхозцентром. Отсюда вытекает, что, если бы сплошная коллективизация удалась, тогда не было бы ни статьи от 3 марта, ни обращения от 15 марта. Прав один из исполнителей, когда он заявляет: «Мы правильно выполняли задания партии, и мы совсем не виноваты, что партия меняет курс». («Красный Алтай», 31 марта).
Все вышеуказанное относится к вопросу о формальной ответственности ЦК. Но он отвечает и политически. ЦК дал директиву, которая сама по себе является грубейшим отклонением от социализма. Лозунг сплошной коллективизации — безразлично, назначается ли для этого срок в 15 лет, как это было вначале, или в 1 год, как сделали потом, — является сам по себе величайшей экономической нелепостью. Мы — марксисты, и мы знаем, что новые формы собственности могут создаваться на основе новых производственных отношений. Но этих новых производственных отношений еще пока нет.
На всей территории Союза имеется всего 50 тысяч тракторов (чтобы не говорить о других машинах). Большая часть тракторов принадлежит совхозам, и они все вместе не в состоянии поднять даже 5% существующей посевной площади. Без создания высокой технической базы, даже организованные главным образом за счет госкредита колхозы, несмотря на свой высокий классовый бедняцкий характер, подвержены легкому распаду.
Экономической нелепостью являлось также декретное упразднение кулака, как класса, и упразднение НЭП'а. — Колхозы в их самой законченной форме (коммуны) остаются все-таки переходной формой от индивидуального хозяйства к социализму. От колхоза можно подняться выше к социалистической форме, но от колхоза можно спуститься обратно вниз, как часто случается, к индивидуальной форме хозяйства. — Никакие уставы и декреты не в состоянии устранить противоречия, продолжающие существовать, в виде экономических факторов и бытовых пережитков, которые окружают колхозы или переносятся внутрь их. Игнорирование этой экономической истины привело: 1) к применению насилия и 2) к срыву колхозного строительства. Обращение ЦК от 15 марта является поражением бедноты и батрачества, поражением социалистического строительства, поражением партии и коммунизма. Партия и коммунизм за это поражение не несут никакой ответственности, ибо сплошная коллективизация была предпринята в нарушение программы партии, в нарушение самых элементарных принципов марксизма, в пренебрежение к самым элементарным предостережениям Ленина в вопросе о коллективизации, и о середнячестве, и о НЭПе. Тем не менее и партия, и коммунизм получили жесточайший урок в результате центристской ультра-левизны.
Перед партией стоит вопрос: что нужно делать, чтобы отступление не превратилось в беспорядочное бегство, в катастрофу. Серьезность положения становится такой, какой она не была с периода гражданской войны. Это чувствует каждый член партии, но это отрицается партийным руководством. Партийная печать убаюкивает партию ничем не оправдываемым оптимизмом. Величайшая опасность, против которой мы предостерегаем партию, заключается в том, что партруководство, чтобы скрыть совершенные тяжелые ошибки, сведет выборы на партсъезд и сам съезд к обычному бюрократическому смотру. Съезд должен послужить руководству только, как подкрепление, а решение важнейших проблем будет происходить тем методом, который Ленин называл «келейно-цекистски-идиотским». Это означает, что для заметания старых ошибок, будут наделаны новые ошибки. Партия не должна больше допускать, чтобы ее устраняли от решения таких вопросов, которые касаются судьбы самой пролетарской диктатуры. Пора положить конец «келейной» политике. Партия должна потребовать, чтобы все программные вопросы были поставлены на обсуждение.
Остается открытым только один путь — путь мобилизации партии, рабочего класса и бедноты вокруг четкой ленинской линии. Аппарат не в силах удержать растущую, как лавина, мелко-буржуазную стихию. В руках деревенской мелкой буржуазии такое верное средство воздействия на партруководство, как сокращение посевной площади, имеющее объективное оправдание, поскольку половина рабочего скота погибла. Как всегда аппарат будет плестись в хвосте стихии и как всегда будет тащить за собой партруководство.
Мобилизация партии немыслима без того, чтобы она не знала, какие причины вызвали теперешний кризис. Она должна знать точно, какая доля ответственности за него лежит на теперешнем руководстве, какая на право-центристском блоке.
Центристское руководство старается создать для себя то, что в судебной терминологии называется «алиби». В своем выступлении перед аграрниками-марксистами Сталин утверждает, что политика, рекомендуемая оппозицией (большевиками-ленинцами), вела также к ликвидации кулачества, как класса, но без тех предохранительных мер, которые приняло центристское руководство. Это абсолютно неверно. Как в этом, так и в других вопросах, наши линии расходятся стратегически. Ведя борьбу за ограничение кулацкой эксплуатации при помощи союза бедноты и целого ряда экономических мероприятий, оппозиция (большевики-ленинцы), в то же время не менее решительно боролась против оппортунистической и бюрократической теории о возможности построения социалистического общества в одной стране. Эта теория в зародыше содержала идею сплошной коллективизации.
Как только в печать проникли сведения о сплошной коллективизации, мы — большевики-ленинцы, и в том числе Л. Д. Троцкий, указывали еще в декабре и январе на гнилость и вредность этого лозунга. Мы видели в нем лишь ультра-левый прыжок в правое болото. События и здесь оправдали наш прогноз, и скорее, чем мы могли ожидать.
Каким путем центристское руководство пришло к ультра-левой авантюре сплошной коллективизации? В защиту этого нового этапа центризм выдвигает два объяснения, одно исключающее другое. Одно утверждает, что сплошная коллективизация это нормальное перерастание частичной коллективизации во всеобщую, победа планового начала над мелко-буржуазной стихией. Такова оценка ноябрьской резолюции ЦК. Из этой резолюции вытекало, что сплошная коллективизация — вполне добровольный акт партруководства. В течение 4-х месяцев это был лейтмотив партийной и советской печати. Но наряду с этим появилось и другое объяснение: сплошная коллективизация — вынужденная обстоятельствами попытка выйти из теперешних и будущих продовольственных затруднений. «Мы вошли в нее («антикулацкую революцию») — писал Бухарин, — через ворота чрезвычайных мер и быстро развернувшегося кризиса зернового хозяйства». Или сплошная коллективизация, или аграрный капитализм. Третьего пути нет. Такова, примерно, эта вторая точка зрения.
Мы, большевики-оппозиционеры, отвергали обе установки, как теоретически неверные и практически гибельные. О несостоятельности первой точки зрения мы уже говорили. Несостоятельность второй становится очевидной, если постараться ее расшифровать. Из этой точки зрения вытекает, что теперь, после провала сплошной коллективизации, остается открытым лишь один путь — аграрного капитализма. При этом, оказывается, — особенно вследствие экономического и политического ухудшения положения страны, — что весь ультра-левый зигзаг послужил только для того, чтобы лучше обеспечить победу аграрного капитализма. «Полный» социализм был нужен только для того, чтобы открыть дорогу полному капитализму.
Нужно сказать, что бухаринский подход, к которому присоединилась редакция «Правды», совпадает с эсэро-меньшевистской-кадетско-сменовеховской «эволюцией». Совсем недавно в советской экономической печати приводилась следующая схема нашей хозяйственной системы: 1) провал хлебозаготовок, 2) применение чрезвычайных мер в области обмена, 3) сокращение посевной площади с обострением зернового кризиса, 4) чрезвычайные меры в области производства (сплошная принудительная коллективизация). Остается вернуться к исходному пункту: расширение НЭП'а — преддверие к откровенному капитализму. Партия не должна допускать, чтоб ее ставили перед альтернативой, которая в последнем счете навязывается нам классовым врагом.
Сплошная коллективизация не являлась необходимой, точно так же не является необходимым и расширение НЭП'а. Политически «сплошная» коллективизация была возможна лишь при наличии у власти правых и центристов, как НЭОНЭП может стать неизбежным, если продолжится оппортунистическая политика. В этом вопросе разница между центристами и правыми в темпах: правые предлагают последовательную правую политику. Центристы — с ультра-левыми интервалами.
Особенность хозяйственного кризиса в прошлом заключалась в том, что промышленность не могла удовлетворить выросший спрос сельского хозяйства; особенность теперешнего кризиса — в быстро снижающемся спросе сельского хозяйства и в уменьшении — не только относительно, но и абсолютно — количества сельскохозяйственных продуктов. Имеющийся хлеб — тем более недостаточен, что он теперь должен заменить отсутствующие: мясо, жиры, овощи, молочные продукты, фрукты, сахар. Восстановление рабочего, молочного и мелкого скота потребует нескольких лет. По сведениям, в некоторых районах Казахстана истреблено 50% скота, в том числе и в совхозах. В некоторых сибирских округах на вошедшие в колхозы хозяйства падает 0,1 свиньи и 0,8 коровы. Идет речь о сибирском хозяйстве, известном своим молочным скотом. Обострение продовольственного кризиса еще впереди. Вероятно он даст себя почувствовать в ближайшие недели и месяцы; годами он не будет сходить с порядка дня.
Уменьшение продовольственных продуктов на рынке и быстрый рост цен на них отражается на снижении реальной зарплаты. К великому негодованию «Правды» (пропуск по вине переписчика)и снабжение рабочих ухудшается. Зарплата кое-где снижается. По сведениям газет, многие ЦРК повысили цены на мясо и молоко на 38% и 30%. Центросоюз дал директиву снизить цены, но эта директива, при отсутствии продуктов, все равно, что пластырь на деревянные ноги.
Надвигающийся на промышленность уже с февраля продовольственный кризис осязается на показателях промышленности в больших центрах, как Ленинград. Он надвигается на промышленность в такой момент, когда последняя исчерпала все возможные и позволительные средства для поднятия интенсивности и производительности труда и снижения себестоимости, и пришла в положение неустойчивого равновесия. Это самый опасный момент, когда продовольственный кризис может свести на нет все достижения и показатели промышленности за 1-й год пятилетки.
Подтверждается правильность предостережений, которые оппозиция большевиков-ленинцев сделала в заявлении от 4 октября 1929 года, высказываясь против применения — для поднятия трудовой дисциплины и рационализации — приемов, отвергнутых Октябрьской революцией, как проведение декретов о дисциплине, которые являются прямым нарушением резолюции партсъезда от 1921 года о профсоюзах, как проведение непрерывки с сомнительной экономической выгодой и с несомненным политическим минусом, как проведение, притом не в качестве исключительной меры и без согласия рабочих, социалистического соревнования, (методами, подобными тем, которым в деревне проводится сплошная коллективизация); как снижение расценок, повышение норм выработки, дальнейшее обезличение профсоюзов, и сокращение круга безработных, пользующихся страхованием. Ухудшение правового и материального положения рабочего класса. — Все это ведет, после временного подъема производительных сил, к их срыву. Вместо официальных 400 млн. рублей от снижения себестоимости за первый квартал получено было всего 180 млн. рублей. Другими словами, задание выполнено лишь на 45%. За два месяца (январь-февраль) 2-го квартала «в движении себестоимости заметных уменьшений нет» («Правда»). Вероятно есть ухудшение, если судить по цифрам украинской металлургической промышленности. Вместо предположенного снижения себестоимости на 11,35%, она снижена лишь на 2,76% — план выполнен на 20%. Следует отметить, что поставленный в тяжелые условия рабочий класс дал максимальное напряжение сил. В феврале, по сравнению с январем, зарплата на человеко-день увеличилась всего на 18%, а производительность труда на 4,7%. Задание по увеличению продукции за 5 месяцев второго года пятилетки по легкой промышленности выполнено целиком, а по тяжелой — на 34,7%, при задании в 40,7% и при распространении непрерывки на 54% рабочих. По замечанию самих газет, «скверное качество создает количественные достижения». За январь и февраль вошли в обиход новые термины для характеристики ухудшения качества, например, «чума стекла». В какой степени количественные балансы являются дутыми можно судить по следующему официально установленному факту: продукция галош в 1928 году была на 48% больше, чем в 1913 году (41,5 млн. пар вместо 28 млн. пар). Если учесть ухудшение качества, то реальная продукция составляет 74% довоенной («Экономическое Обозрение», октябрь 1929 г.). Как бы подготовляя к невыполнению плана по капитальным вложениям, «Правда» в связи с отчетом промышленности за истекшие месяцы пишет: «Внушает тревогу то обстоятельство, что в борьбе за выполнение текущего задания не уделяется достаточно внимания подготовке дальнейшего развертывания производства».
За первый квартал второго года пятилетки в нашей печати напечатан ряд сообщений, свидетельствующих об обострении отношений на заводах между заводоуправлениями и рабочими (вредительство, отдельные террористические акты, итальянские забастовки). За последнее время такого рода сообщений больше нет. Следует ли отсюда заключить, что вызывающие их причины устранены, или они не сообщаются, чтобы не было темных пятен на картине общего благополучия? На это могут ответить лишь те, которые знакомы с внутренней жизнью нашей промышленности.
Следует обратить внимание на колдоговорную кампанию этого года. Она свелась к чистейшей формальности включением Промфинплана в колдоговора. Мы должны обратить внимание на исключительное положение рабочих в совхозах. Это самый беспризорный элемент. Обследование Нижне-Волжской рабоче-крестьянской инспекцией совхоза «Овцевод» показывает, что там создались отношения, которые напоминают скорее помещичьи усадьбы, чем совхоз. «Рабочие прямо так и говорят: мы помещичьи». («Правда», 28 марта).
Параллельно с ростом цен на продукты растут косвенные налоги. Сметой этого года принято новое увеличение акцизов на табак, спички, сахар, мануфактуру, водку, пиво и пр. Увеличение доли рабочих в подписках на госзаймы с лишением их права перепродавать облигации в течение 5 лет, действует в том же направлении. Увеличение «добровольных» пожертвований на колхозное строительство и пр. привело к тому, что во многих местах с пятидневки перешли на шестидневку, а на Урале некоторые заводы с 8-часового рабочего дня на десятичасовой. Эти нарушения закона очевидно стали так распространены, что наркомтруд издал специальный циркуляр, их отменяющий.
Вскрытие скандальных «гнойников» во всех городах Союза и во всех областях хозяйственного, административного и общественного аппарата — с одной стороны, и пятилетка, с другой стороны, поставили остро вопрос о социалистических кадрах. Еще большую остроту этот вопрос приобретает теперь, после скандального провала сплошной коллективизации…использует Но вопрос о кадрах в нашей печати ставится неправильно. Партруководство ставило его в формально-статистическом разрезе, или подходит к нему с точки зрения внутренней бюрократической механики — удобства управления. Так называемая коммунистическая наука, превратившаяся в служанку партчиновников, ставит тот же вопрос абстрактно-метафизически, вроде того, какое количество витаминов нужно проглотить, чтобы быть хорошим кадровиком. Важнейшая же сторона вопроса о кадрах и следовательно об аппарате, который вербуется из них, абсолютно игнорируется. Понятно, почему: иначе пришлось бы установить ту элементарную истину, что вопрос о кадрах неразрывно связан с вопросом о политическом контроле масс, с вопросом об их политическом уравнении, с вопросом о партийной и рабочей демократии.
В нашем заявлении от 4 октября мы писали, что бесхозяйственность, рвачество, головотяпство, самодурство и произвол — обратная сторона медали приниженности, забитости и бесправия трудящихся масс. Как рабочие совхоза «Овцевод» говорили «мы помещичьи», так рабочие Орехово-Зуевских фабрик заявляли: «мы должны войти в колхозы, иначе нас выкинут с фабрики». («Правда»).
Когда середняки и бедняки в стране, где произошла величайшая революция, говорят: «власть так хочет, а против власти не пойдешь» («Правда») это показывает такое состояние масс, которое во много раз опаснее, чем воровство и насилия аппаратчиков. Термидоры и брюмеры вторгаются через двери политического безразличия масс. — Мы всегда делали ставку на революционную инициативу масс, а не на аппарат. — Мы так же не верим в так называемую просвещенную бюрократию, как наши буржуазные предшественники — революционеры конца 18-го столетия в так называемый «просвещенный абсолютизм».
Вся политическая мудрость центристского и право-центристского руководства заключалась в подавлении в массах чувства политической самостоятельности, чувства человеческого достоинства и человеческой гордости, в поощрении и организации аппаратного самодержавия. На поощрение последнего пошла и идет вся недюжинная изобретательность центристского руководства и в особенности Генсека. Сила партийного руководства в партаппарате, но в нем же источник его слабости. Тот самый аппаратчик, который смотрел в глаза партийному «начальству», чтобы предугадать его желания, тащил это самое «начальство» туда, куда оно само не хочет. Аппаратчик сообщает по телеграфу, что он уже обобществил 4146 лошадей, а практически оказывается — ни одной, а ЦК, накачивая себя фиктивными данными, объявляет о «перерастании частичной коллективизации в сплошную». Аппаратчик, в свою очередь, находится на поводу у кулака. Лозунгом кулака было: всем входить в колхозы, чтобы взорвать их изнутри. Когда аппаратчик насиловал середняка, чтоб записать его в колхоз, он, как теперь утверждает официальная печать, действовал «по прямому наущению кулака». Поскольку руководство само руководимо аппаратчиком, оно, этого не желая, действовало по косвенному наущению кулака.
Секретари, предисполкомы, заготовители, кооператоры, совхозники, партийные и беспартийные директора предприятий, спецы, мастера, которые, идя по линии наименьшего сопротивления, водворяют в нашу промышленность потогонную систему и фабричный деспотизм — вот реальная власть в переживаемый нами период пролетарской диктатуры! Этот этап может быть охарактеризован, как владычество и междоусобная борьба корпоративных интересов различных категорий бюрократии.
От рабочего государства с бюрократическими извращениями — как определял Ленин нашу форму правления — мы развиваемся к бюрократическому государству с пролетарско-коммунистическими пережитками.
На наших глазах оформился и дальше оформляется большой класс правящих, имеющий свои внутренние подразделения, растущий путем расчетливой кооптации, через прямое и косвенное назначенчество (путем бюрократического выдвиженчества или фиктивной выборной системы). Объединяющим моментом этого своеобразного класса является та же своеобразная форма частной собственности, а именно государственная власть. «Бюрократия имеет в своем обладании — писал Маркс — на правах частной собственности государство». («Критика государственного права Гегеля»).
Нужна была мимолетная ссора между партийными и профессиональными бюрократами, чтобы читатели газеты «Труд» узнали, что бюджет профсоюзов равняется 400 млн. рублей, из которых 80 млн. рублей идут лишь на содержание персонала. Сколько идет на содержание партийного, кооперативного, колхозного, совхозного, промышленного, административного, со всеми их разветвлениями, аппаратов? Об этом мы точных и даже предположительных сведений не имеем. Какой соблазн представляет для бюрократии сплошная коллективизация и самые большие темпы индустриализации, нетрудно догадаться. Она расширила бы армию бюрократии, увеличила бы ее долю в национальном доходе, укрепила бы ее власть над массами.
Центристское руководство приписывает себе особые заслуги в национальной политике. Это легенда. Лучшее ее опровержение заключается в том факте, что до сих пор держатся в тайне от партии статьи Ленина по национальному вопросу, писанные в начале 1922 года. Это потому, что они являются критикой взглядов по национальному вопросу как раз тех лиц, которые стоят теперь во главе партии. Истина заключается в том, что создание Советского Союза и его конституция были отвоеваны в упорной борьбе с центристами и правыми, которые выдвигали автономизацию независимых советских республик и их включение в пределы РСФСР.
Исключая отдельные правильные, как с международной, так и внутренней точки зрения, тактические моменты, как, например, образование независимой Таджикистанской республики — стратегическая линия партруководства в национальном вопросе остается та же самая, старая, оппортунистическая и великодержавническая, прикрывающаяся левыми фразами. Она характеризуется обезличением национальных республик, лишением их самостоятельности, инициативы, усилением бюрократического централизма, воспитанием такого типа бюрократов-националов, которые с коммунистической позиции будут без труда перескакивать на самую махровую националистическую. К национальному вопросу, как и ко всем другим вопросам, бюрократия подходит с точки зрения удобства управления и регулирования.
Мы считаем неправильной внешнюю политику центристского руководства, исключая отдельные тактически правильные моменты, как поведение в конфликте с китайскими реакционерами. Отсутствие предусмотрительности, отсутствие плана, инициативы, активности, на ряду с отсутствием увязки с внутренней политикой и совершенно случайный подбор в НКИД и НКТорге — являются характерными моментами для внешней политики партруководства. Каждый член партии дает себе отчет, что провал сплошной коллективизации и антирелигиозного похода являются не только победой внутренней, но и международной контр-революции.
Искусственно вызываются расколы внутри партии и вытеснения людей, которые в состоянии противостоять центристскому руководству (отправка оппозиции в ссылку, изоляторы, изгнание Л. Д. Троцкого).
Вся партийная политика центристского руководства, как и качанье и беспомощность его экономической политики, одинаково способствуют изоляции Советского Союза, падение его авторитета и влияния. Нужно решительно отвергнуть нелепую теорию о том, что «успехи» социалистического строительства не только вскружили голову партчиновникам, но и разнуздали империалистов. Буржуазная контр-революция использует против нас всякие аргументы, в том числе и не в меру большую хвастливость партруководства. Но практика контр-революции определяется не гадательными перспективами, а фактами. Картина нашего разложения усиливает империалистские аппетиты, разбуженные острым хозяйственным кризисом, переживаемым капитализмом.
Перенесение в Коминтерн центристского оппортунизма, с присущими ему перегибами вправо и влево, с его бюрократическими методами руководства, должно было неизбежно повести к разложению Коминтерна и растущему падению его влияния на рабочий класс.
Количество комсомольцев в заграничных секциях КИМ'а упало за год с 1 августа 1928 года до октября 1929 года на 20%. В конце прошлого года, по официальным данным, которые несомненно выше действительных, во всех странах (кроме СССР) всего-навсего организовано молодежи 83.063 человек. Один из секретарей КИМ'а ответил докладчику ИККИ, сообщившему вышеприведенные безотрадные цифры: «В Коминтерне то же самое». Действительно, мы узнаем из отчета о последней партконференции в Париже, что число членов партии и комсомольцев вместе едва превышает 35.000, и что партия и комсомол потеряли за полтора года одну треть своего состава. Перенесение в Коминтерн методов сплошной коллективизации с назначенными сроками; превращение подготовки революции в словесные упражнения насчет «перерастания»; применение системы, знакомой со времен революционного синдикализма: календарные программы, революционные выступления по заказу и пр., — все это дискредитирует Коминтерн, давая в то же время буржуазным правительствам предлог для усиления гонений против рабочего класса.
Таковы результаты оппортунистической идеологии и бюрократических методов во всех областях, куда распространяется влияние или руководство нашей партии.
Поворот, происшедший в партийной политике, свидетельством которого явились постановления 16-ой партконференции, был словесным и поверхностным. Ко всей этой полосе центристской политики можно применить оценку роста промпродукции. «Качественные ухудшения создают количественные достижения». Но качество не может в известный момент не отразиться на количестве. С провалом сплошной коллективизации начинается целая серия количественных провалов.
Дальнейшее развитие событий зависит от соотношения сил, которые сложатся в партии и в стране. Эти два фактора, хотя и находятся в известном взаимоотношении, действуют самостоятельно. Партия революционного авангарда пролетариата и трудящихся масс должна преодолевать мелко-буржуазную стихию и должна направлять массовую борьбу в русло пролетарской диктатуры.
Какие взаимоотношения сложатся в предстоящий период между правыми и центристами? Не позволяя открытой дискуссии вокруг правой опасности в партии и в стране, центристы этим ограждали не только себя, но и правых. На них вместе ложится одинаковая ответственность за целую полосу аппаратной политики. Их разногласия были не глубоки. Они — две разновидности одной и той же аппаратной линии. Но новый блок — блок отступления, если и осуществился бы, то удержался бы ненадолго. При растущей неустойчивости положения власть переходила бы в руки все более и более правых элементов. Это означало бы постепенный отсев теперешнего руководства.
Все внимание центристского руководства за последние годы сосредоточено на разгроме оппозиции (большевиков-ленинцев). Для этой цели были пущены в ход все средства, которыми располагает власть: насилие, клевета, коррупция. Изгнание Л. Д. Троцкого — самого популярного и любимого после Ленина вождя пролетариата — явилось увенчанием этой политики, прокладывающей путь мелко-буржуазной стихии.
Часть оппозиции дрогнула. Одни, у которых обывательщина и бюрократическое перерождение убили революционное классовое чутье, другие, поддавшись центристским обманчивым лозунгам об индустриализации и коллективизации, позорно отреклись от своих коммунистических взглядов. Этим самым они потеряли право на какое-бы то ни было доверие со стороны партии и рабочего класса. Никакие гонения и никакие соблазны не могли помешать оставшимся верными ленинским взглядам оппозиционерам выполнить свой долг по отношению к партии и революции.
В своем Заявлении в ЦК и ЦКК от 4 октября оппозиция большевиков-ленинцев указывала на необходимость объединения всех коммунистических революционных сил вокруг пятилетки в промышленности, борьбы с аграрным капитализмом и с правыми. Такое объединение, включая и децистов, на основе признания единой партии, еще более необходимым является теперь, когда нужно противопоставить стойкие пролетарские ряды наступающему термидору. Поскольку, однако, проведение лозунга объединения всех коммунистических сил означает конец полосы монополии центризма, против него будет выступать центристская бюрократия с таким же ожесточением, как и в прошлом. Лозунг объединения всех революционных коммунистов может быть проведен лишь партийной массой в борьбе с центристской бюрократией.
Каково соотношение классов в стране? Политическое положение характеризуется недоверием со стороны партии — вполне заслуженным — к своему руководству, и незаслуженным ростом недоверия рабочего класса, бедноты и середнячества к партии и пролетарской диктатуре. Руководство себя дискредитировало, выдав с материальной очевидностью беспринципность своей политики, которая менялась несколько раз в течение нескольких недель. (Иллюстрация: постановление МК об отмене НЭП'а, которое само было отменено через неделю, как оказывается, явилось ошибкой… переписчика). В глазах рабочих масс партруководство дискредитировало партию и профсоюзы. Ни первая, ни вторые не смогли дать пролетариату защиту против бюрократа. Наоборот, и партия и профсоюзы как бы помогали бюрократу против рабочих. Беднота отнеслась с большим недоверием к сплошной коллективизации. Об этом свидетельствуют факты. В ней она видела, с одной стороны, лишение ее тех налоговых льгот, которые она получала до сих пор, а, с другой стороны, — опасность подчинения середнячеству и вросшему в колхозы кулачеству. (Факты свидетельствуют о том, что даже в коммунах идет ставка на «хозяина» -мужика). Так называемые группы бедноты — такая же фикция, какой являются для рабочих самокритика, чистка, шефство и другие тощие бюрократические суррогаты партийной и рабочей демократии.
Батраки волей-неволей должны были входить в колхозы, ибо другого исхода для них не было.
Особую роль будет играть в предстоящий период середняк. Он становится опять центральной фигурой классовой борьбы. Середняколюбие центристов (и правых) было чистой демагогией, средством для того, чтобы травить оппозицию большевиков-ленинцев. На деле центристы (и правые) дали середнячеству тот аппарат, из уст которого сыплется больше угроз, чем слов, который действует при помощи насилия и произвола, и по поводу которого еще Ленин говорил, что он унижает советских граждан, которым приходится с ним иметь дело.
В сплошной коллективизации середняк усмотрел прежде всего средство выколачивания хлеба и других продуктов и средство облагодетельствования бедноты при помощи середняцкого инвентаря, живого и мертвого. Вместо того примера, о котором говорил Ленин, и о котором говорит программа партии, — живого примера, который должен был-бы убедить середняка в выгодности колхоза, ему преподносят мышеловку. На такую коллективизацию он ответил своими обычными способами: забастовкой, активной и пассивной или же вхождением в колхоз, чтобы взорвать его изнутри техническим саморазоружением (уничтожение скота и пр.).
Политическая задача, которая стоит теперь перед партией состоит в восстановлении доверия, отсутствие которого облегчает работу подспудным термидорианским силам. Никакая серьезная борьба с наступающим капитализмом немыслима, если не будут предварительно укреплены главные позиции партии, пролетариата и бедноты.
Теоретически эта проблема решается сравнительно легко, поскольку речь идет о рабочем классе и батраке. Труднее обстоит дело с середняком. Удовлетворится ли он восстановлением НЭП'а и революционной законности, или потребует НЭОНЕП'а и выдвинет дополнительные требования, несовместимые с существованием пролетарской диктатуры? Как удовлетворить середнячество не прекращая борьбы с кулаком? Это уже вопрос, который может с определенностью решиться на практике; мы можем с определенностью утверждать лишь, что установление партийной и рабочей демократии и союзов бедноты, против которых восстает бюрократия — является тем средством, которое может удержать требования середнячества в пределах совместимых с основами пролетарской диктатуры.
Демократия в партии, как и советская демократия в деревне явится щитом против чиновничьего произвола. Без восстановления свободного режима внутри партии, середнячество не поверит, что революционная законность действительно восстановлена. Период политически обманчивых слов прошел. Пролетарскую диктатуру может спасти только честная и добросовестная коммунистическая политика 16-й съезд партии приобретает исключительно важное значение. Более вероятно, однако, что центристское руководство постарается сделать из него самый бледный из всех съездов. Хотя съезд уже на пороге, но о какой-либо партийной дискуссии нет и намека. Партия не может допустить такого пренебрежения к ее правам. Она не должна этого допускать, в особенности в такой чрезвычайно ответственный момент.
Весь мир видел право-центристскую и центристскую бюрократию на деле. Результаты налицо. Каждый партиец видит их вокруг себя. Мы требуем свободной партийной дискуссии и свободных выборов на съезд. В дискуссии и в выборах должны участвовать все оттенки оппозиции, признающие принципы единой партии и путь реформы.
Мы требуем освобождения заключенных оппозиционеров и снятия 58 статьи. Мы требуем возвращения Л. Д. Троцкого из изгнания и его восстановления в партии.
Мы требуем, чтобы ЦК издал существующие документы оппозиции за период 1927—1930 гг., а также статьи Ленина по национальному вопросу и его политическое Завещание. Эти требования лишь являются предварительными. Вопрос о партийной и рабочей демократии должен стать во весь рост перед самим съездом.
Без партийной и рабочей демократии всякие исправления неизбежно превратятся в искривления. Лишь революционный контроль масс в состоянии держать в подчинении аппарат. Мы считаем необходимым реорганизовать ЦК и ЦКК и возвратить съездам и партии те права, которые были у них отняты, формально или фактически, и переданы ЦК и ЦКК.
Мы считаем необходимым упразднение поста Генсека, сведение роли партсекретарей к выполнению технических функций, с передачей политических функций Политбюро в целом.
Мы считаем необходимым изменение теперешнего способа распределения членов партии на работу, и требуем полной реорганизации Оргбюро, являющегося ныне главной опорой аппаратной диктатуры.
Мы требуем распространения на все партийные выборные учреждения системы, существующей при выборах в ЦК и ЦКК, т.-е. тайного голосования.
Мы требуем значительного сокращения как партаппарата, так и всех других — профсоюзных, кооперативных и государственных, — аппаратов, с тем, чтобы освобожденные таким путем средства направить на дополнительные ассигнования на строительство совхозов, колхозов и капитальные вложения в промышленность.
Мы повторяем наше требования от 4 октября прошлого года: всесторонняя увязка пятилетнего плана, как между его различными частями, так и с потребностями рабочего класса. — Пересмотр колдоговоров в сторону улучшения материального положения рабочего класса. — Тщательная проработка результатов непрерывки, объявление ее мерой временной, исключительной, допустимой лишь с согласия рабочих. Установление связи номинальной зарплаты с ростом бюджетного набора. Восстановление подлинной деятельности профсоюзов.
Политика партии в деревне: формальная отмена сплошной коллективизации. Приостановление массового раскулачивания и выселения кулаков из деревни, исключая отдельные, предусмотренные законом случаи, но без возвращения на старые места уже выселенных кулаков.
Исключительное внимание государства к колхозному движению, с оказанием нужной финансовой и технической помощи. Создание союзов бедноты. Эта мера необходима для создания политической основы для колхозного движения и как политическая опора для налоговой, культурной и социальной политики в деревне*.
* Между прочим, центристское руководство, которое не допускает союзов бедноты на одной части территории Союза, вынуждено их признать на Украине и возлагать на них всю работу по коллективизации. Украинские Комнезамы сохранились потому, что постояли за себя и не позволили ликвидаторской попытке 1924-1925 гг. пойти дальше их превращения из организаций полупринудительного типа в организации вольные.
Перед партией стоит решение вопроса о снабжении страны продовольственным и сельскохозяйственным сырьем, путем усиления строительства совхозов, с сохранением темпа промышленности. Задача несомненно трудная, но задача эта превращается в практическую, даже в техническую, если будут созданы политические предпосылки для ее разрешения.
Мы не предлагаем партии никакой новой программы, мы боремся лишь за восстановление испытанной в тяжелых боях и славных победах старой программы и тактической линии партии коммунистов-большевиков.
Х. Раковский.
В. Коссиор
Н. Муралов
В. Каспарова.
Апрель 1930 г.
Гибель тов. Бориса Зелиниченко в сталинской ссылке
Большевик-ленинец тов. Зелиниченко отбывал ссылку в Самарканде, где заболел горловой чахоткой. Здоровье его ухудшалось с каждым днем. Когда состояние его стало критическим сталинцы вместо того, чтоб перевести его в лучшие условия, перевели его на верную гибель в город Ош. Он находится в Киргизии, в степях, вдали от железной дороги, где отсутствует какое бы то ни было клиническое лечение. По приезде тов. Зелиниченко в Ош, местные ссыльные оппозиционеры обратились в ЦК, ЦКК и ГПУ с рядом телеграмм, требуя перевода тов. Зелиниченко в другие климатические условия и указывая, что ему в Оше грозит неминуемая и быстрая гибель. Ответа не последовало. Тогда ошские ссыльные решили отправить тов. Зелиниченко явочным порядком в Ташкент, несмотря на то, что ГПУ могло это подвести под «побег». Но нельзя было больше ждать и дня. Поставленное перед фактом ГПУ, вынуждено было из Ташкента направить тов. Зелиниченко в Крым. Но в Крыму началась новая полоса издевательств над стойким большевиком: ему не давали бесплатного лечения и т.д. Сталинское ГПУ добилось своего: тов. Зелиниченко не пережил и нескольких недель в Крыму, тов. Зелиниченко погиб.
Новая жертва Сталина
Товарищ Котэ Цинцадзе при смерти
Нами получено следующее сообщение:
Уже месяц как товарищ Котэ Цинцадзе при смерти. Два раза было сильное кровохарканье; кровь лилась фонтаном: потерял около пяти чайных стаканов чистой крови. Кровоизлияния сопровождались сердечными припадками; больной чуть не задохнулся. Врачи почти отчаялись в спасении. Единственная надежда, по их мнению, это немедленный переезд в Сухум. Крымский климат для тов. Котэ — гибелен. Товарищи хлопочут о переводе. Орджоникидзе обещал устроить перевод уже два месяца тому назад, но до сих пор разрешения нет… Видимо оно придет тогда, когда тов. Котэ Цинцадзе уже погибнет.
Котэ Цинцадзе — старейший член большевистской партии, в которую он вступил в 1903 году и в рядах которой он боролся бессменно. Ныне, в качестве опоры сталинизма, господствует тип «старого большевика», который после поражения революции 1905 года вплоть до революции 1917 года оставался вне революционного движения, который боролся против Октября и примкнул к нему лишь после победы. Таких «старых большевиков» Ленин в свое время предлагал сдавать «в архив». В отличие от этих господ тов. Котэ — настоящий большевик-революционер. С юношеских лет он был боевиком партии, действуя там, где обстоятельства этого требовали, с такой же уверенностью и смелостью бомбой и револьвером, как в других условиях — листовкой и пропагандистским словом. Котэ прошел через царскую тюрьму и ссылку. Во время революции боролся против классового врага на родном Кавказе, где в самый героический период был председателем закавказской ЧК. С 1923 года тов. Котэ в оппозиции и один из ее руководителей на Кавказе. С 1928 года — в ссылке, на этот раз сталинской. Здоровье тов. Котэ, подточенное тюрьмой, ссылкой и боевой партийной работой — становилось все хуже. У тов. Котэ острая форма туберкулеза легких. Условия сталинской ссылки резко обострили его тяжелое положение. С весны этого года положение Котэ стало угрожающим: непрерывные кровохарканья; он потерял за это время 30 кило в весе; много месяцев, как он прикован к постели. Друзья и близкие тов. Котэ Цинцадзе в течение долгих месяцев безрезультатно поднимают вопрос о переводе его в Сухум. Последнее, приведенное выше сообщение говорит о критическом состоянии тов. Котэ. И несмотря на это ему не разрешают переехать в Сухум. Клика Сталиных и Орджоникидзе добивается гибели товарища Котэ. Под ее покровительством проходимцы и карьеристы играют жизнью старого и безупречного революционера. Они знают, что тов. Котэ железный большевик, что тов. Котэ не сдаст. Они знают, что тов. Котэ, и тяжело больной, в постели, письмом и словом продолжает бороться за ленинские идеи против сталинщины, против капитулянства. За это они его ненавидят, за это Сталин обрекает Котэ на верную гибель.
Мы получили в последнюю минуту, при верстке номера, страшную весть о смерти тов. Котэ Цинцадзе. К длинному списку жертв сталинщины прибавилось еще одно славное имя стойкой большевистской гвардии. Мы преклоняемся перед свежей могилой героя-революционера.
Чему учит процесс вредителей?
Обвинительный акт по делу вредительского центра («Промышленной партии») представляет исключительный интерес не только по прямому своему политическому значению, но и с точки зрения борьбы течений внутри ВКП. Оппозиция утверждала и повторяла это во всех своих документах, что минималистские установки 1923-1928 гг. в области индустриализации и коллективизации диктовались, с одной стороны, кулачеством, с другой — иностранной буржуазией, через посредство советской бюрократии. Привлеченные к ответственности, руководящие советские специалисты показывают, какую напряженную борьбу они развивали в прошлом за минимальные программы в области пятилетки. Так, в частности, Рамзин указывает, что важнейшей мерой вредителей в отношении всех основных отраслей промышленности являлось «замедление темпа развертывания, что особенно ясно из старой пятилетки, составленной под влиянием центра» (т.-е. центра вредителей). Старую пятилетку оппозиция подвергла в свое время уничтожающей критике. Достаточно привести из платформы общую оценку первой пятилетки Сталина-Рамзина: «Гигантские преимущества национализации земли, средств производства, банков и централизованного управления, т.-е. преимущества социалистической революции, на пятилетке почти не отразились» (стр. 30). ЦК объявил нашу критику пятилетки антипартийной. 15-ый съезд объявил нас маловерами, так как мы «испугались» неизбежного будто-бы снижения темпов в реконструктивный период. Другими словами, в течение 1923-1928 гг., т.-е. в период развернутой борьбы против левой оппозиции, ЦК являлся бессознательным политическим рупором специалистов-вредителей, которые, в свою очередь, являлись наемными агентами иностранных империалистов и русско-эмигрантских компрадоров. Но разве же мы не утверждали всегда, что в своей борьбе против левой оппозиции Сталин выполняет социальный заказ мировой буржуазии, разбронировывая пролетарский авангард? То, что раньше было социологическим обобщением, подкреплено сейчас неоспоримыми юридическими доказательствами обвинительного акта.
Энергетика является сердцем пятилетки. От биения сердца зависит темп жизни всего организма. Кто же определял ритм самого сердца? На это точно отвечает Рамзин:
«Осуществление основных установок Промышленной партии (т.-е. партии вредителей) в области энергетики обеспечивалось тем, что основные органы, решающие данные вопросы, целиком находились в руках Промпартии».
Вот кто руководил в течение ряда лет сталинской борьбой против «сверх-индустриализаторов»!
Не ясно ли, что обвинительный акт Крыленко против Промышленной партии является вместе с тем обвинительным актом против сталинской верхушки, которая в своей борьбе против большевиков-ленинцев являлась на деле политическим орудием мирового капитала?
Но на старой пятилетке дело не закончилось. Те же обвиняемые показывают, что «со второй половины 1928 года» — обратите внимание на точность в разграничении двух периодов! — дальнейшая ставка на замедление темпов стала невозможной, «вследствие, как говорит Рамзин, энергичного проведения в жизнь генеральной линии ВКП». Вторая половина 1928 года — это и есть время отказа ЦК от той пятилетки, за критику которой оппозиционеров ссылали в Сибирь. Прекратилось ли, однако, вредительство специалистов с 1928 года? Нет, с этого времени оно особенно усилилось, ввиду ожидания интервенции, но, по словам того же Рамзина, приняло другой характер: «основные мероприятия в области промышленности, — показывает он, — должны были идти в сторону углубления и без того неизбежных экономических затруднений».
Здесь Рамзин немножко не договаривает, или же Крыленко не цитирует до конца показания Рамзина. Несмотря на это, вопрос совершенно ясен. Метод специалистов, работавших под руководством Кржижановского, состоял в «углублении экономических затруднений», т.-е. в усилении диспропорций между разными отраслями промышленности и хозяйства вообще. Так как со второй половины 1928 года этой цели нельзя было уже достигать путем замедления темпов, то оставался противоположный путь: чрезмерного разгона темпов отдельных отраслей промышленности. Совершенно очевидно, что один метод так же действителен, как и другой.
Мы получаем, таким образом, как будто неожиданное, но на самом деле вполне естественное объяснение того, как и почему Госплан, в котором вредители составляли основное ядро и без труда водили за нос своего «руководителя» Кржижановского, почему этот Госплан так легко перешел от минималистских темпов к максималистским и без всякого сопротивления благословил превращение еще непроверенной пятилетки в четырехлетку. Специалисты прекрасно понимали, что безудержный разгон отдельных отраслей промышленности, без проверки, без предвидения, без умелого регулирования порождает, с одной стороны, диспропорции, снижает, с другой стороны, качество продукции и тем подготовляет взрыв пятилетки на следующем этапе.
Из обвинительного акта, таким образом, с полной несомненностью вытекает, что как в период своего экономического хвостизма — до 1928 года, — так и в период своего экономического авантюризма, — со второй половины 1928 года — сталинское хозяйственное руководство действовало под диктовку центра вредителей, т.-е. шайки агентов международного капитала. За борьбу против этого «руководства» большевиков-ленинцев сажали в тюрьмы, ссылали и даже расстреливали. Вот голая истина, которой не опровергнут никакие хитросплетения!
Обвинительный акт, раскрывающий картину хозяйничанья вредителей в Госплане и в ВСНХ, напечатан в «Правде» от 11 ноября. А за день до этого та же газета, в фельетоне под чрезвычайно свежим заглавием: «Беспощадный огонь по право-левацкому блоку», пишет по поводу козней оппозиции следующее:
«А это означает обычный фракционный трюк: нападая, скажем, на Госплан и контрольные цифры, на «Бюрократизм хозяйственных органов» — вести атаку на ЦК, на политику партии, на партийное руководство».
Эта цитата кажется совершенно невероятной. Критику Госплана, являвшегося в течение ряда лет игрушкой в руках буржуазных вредителей, сама «Правда» отождествляет с критикой ЦК и объявляет ее тем самым святотатством. Не сыграл ли кто-то здесь «трюк» над самой «Правдой»? А при ближайшем кризисе мы узнаем из второго обвинительного акта, что сталинские сверх-темпы, от которых мы своевременно предостерегали, были заказаны вредителями компрадорами. Такова логика сталинского режима!
Что дальше?
К кампании против правых
К тому времени, когда этот номер Бюллетеня выйдет из печати, кампания против правых будет уж, вероятно, завершена решительным организационным выводом: удалением Рыкова, Томского и Бухарина из Центрального Комитета (может быть, впрочем, Рыкова только из Политбюро). Дойдет ли дело до исключения правых лидеров из партии и до административной расправы над ними на ближайшем этапе, зависит отчасти от поведения правых лидеров*, главным же образом от того, в какой мере остро сталинский штаб почувствует необходимость совершить поворот направо. Ибо к этому сейчас сводится дело на верхушке. Как разгром левой оппозиции на 15-ом съезде, в декабре 1927 года, непосредственно предшествовал левому повороту, официально открывшемуся уже 15 февраля 1928 года, так неизбежному повороту направо должен предшествовать организационный разгром правой оппозиции. Почему должен предшествовать? Потому что, если бы поворот произошел при наличии правых в Центральном Комитете, то последние заявили бы о своей солидарности с поворотом и тем не только затруднили бы исключение их из партии, но и нанесли бы вообще дополнительный ущерб великолепию генеральной линии. Но это только одна сторона дела. Есть другая, не менее важная.
* Бухарин совершил повторительный обряд покаяния. За ним последуют, вероятно, и другие. В природе вещей от этого изменится немногое. Но характер и порядок административной расправы может оказаться иным. Незачем говорить, что наша политика от этих колебаний в рамках общего аппаратного автоматизма нисколько не зависит.
Задолго до окончательного организационного разгрома левой оппозиции в недрах тогдашнего правящего большинства подготовлялся новый раскол, без которого немыслим был бы самый поворот влево, не говоря уже о том, что не на кого было бы свалить ответственность за вчерашний правый курс. И сейчас, когда на горизонте вырисовывается неизбежный поворот генеральной линии вправо, следует уже априорно предположить, что в правящей группе должен был наметиться новый раскол, который объявится открыто после поворота вправо. Иначе не может быть. Ибо, с одной стороны, не только в партии, — об этом нечего и говорить, — но и в самом аппарате имеются элементы, которые серьезно принимали ультра-левый зигзаг за систематический левый курс: известный отпор надвигающемуся повороту вправо эти элементы должны будут дать. А с другой стороны, кто-нибудь должен же понести ответственность за головокружения и за перегибы в общегосударственном масштабе. И можно даже «теоретически» предугадать, по какой линии пойдет, вернее, уже пошел раскол, применив метод исключения. Приписать Ворошилову или Калинину ответственность за преувеличения коллективизации и индустриализации нет никакой возможности, ибо все знают достаточно хорошо, в какую сторону направлены действительные симпатии этих двух временных пленников левого зигзага. Приписать ответственность за политическое головокружение Куйбышеву, Рудзутаку или Микояну нет никакой возможности, ибо, опять-таки, никто не поверит: для политического головокружения нужно некоторое подобие политической головы. Остается, таким образом, один лишь Молотов.
Полученный, методом исключения, вывод подтверждается из нескольких московских источников. Нам пишут, что Сталин в течение уже значительного времени тщательно пускает по разным каналам слух о том, что Молотов зазнался, что он не всегда слушается и мешает ему, Сталину, вести совершенно безошибочную «генеральную линию», подталкивая его слева под руку. Механика нового зигзага таким образом ясна заранее, ибо она воспроизводит знакомое прошлое. Но есть и разница, которая состоит в обнажении механики и в ускорении ее темпа. Все большее число лиц знает, как это делается, и какими фразами это прикрывается. Все более широким кругам партии становится ясно, что основным источником двурушничества является генеральный секретариат, который систематически обманывает партию: говорит одно, а делает другое. Все большее число лиц приходит к выводу, что руководство Сталина слишком дорого обходится партии. Таким образом в механике центристских зигзагов и аппаратных разгромов надвинулся момент, когда количество должно перейти в качество.
Советская и партийная бюрократия подняла Сталина на волне реакции против Октябрьской революции, против военного коммунизма, против потрясений и опасностей, коренящихся в политике международной революции. В этом весь секрет победы Сталина. Начиная с 1924 года новые поколения воспитывались, а старые перевоспитывались в духе теоретической и политической реакции национально-реформистского характера. Сталинские «левые» оговорки — оговорки осторожного центриста, — никого не интересовали. То, что входило в сознание это: потихоньку-полегоньку построим социализм без всяких революций на Западе; не надо перепрыгивать через этапы: тише едешь — дальше будешь; почему не заключить блока с Чан-Кай-Ши, Перселем, Радичем? Почему не подписать пакт Келлога? — и веревочка в дороге пригодится; а главное — долой «перманентную революцию», — не теорию, до которой большинству бюрократов дела нет, а международную революционную политику, с ее беспокойством и риском, когда тут, в СССР, в руках верное дело. Вот философия, на которой воспитывался сталинский аппарат, насчитывающий миллионы людей. Большинство подлинной сталинской бюрократии чувствует себя с 1928 года обманутым своим вождем. «Мирного перерастания» октябрьского режима в национальный гос-капитализм не вышло, — да и не могло выйти. Подойдя к краю капиталистической пропасти Сталин — хоть и не любитель скачков, — совершил головоломный скачок влево. Экономические противоречия, недовольство масс, неутомимая критика левой оппозиции заставили Сталина совершить этот поворот, несмотря на, отчасти активное, а главным образом пассивное, сопротивление большинства аппарата. Поворот совершался большинством бюрократов со скрежетом зубов. Это наиболее непосредственная причина того, почему новая ступень «монолитности» сопровождалась открытым и циничным установлением плебисцитарно-личного режима. Только использовав его последнюю инерцию, Сталин может еще провести разгром правых и открыть новый поворот, который обойдется ему неизменно дороже всех предшествующих.
* * *
Около года тому назад мы говорили, что в аппарате послышался новый скрип. С того времени скрип превратился в треск. Чего стоит тот факт, что Сырцов, посаженный на высокий пост для вытеснения Рыкова, оказался главой так называемых «двурушников», т.-е. людей, которые официально голосуют за Сталина, но думают, а если могут, то и действуют, по иному. Сколько таких Сырцовых в аппарате? Увы, эта статистика Сталину недоступна, она может обнаружиться только в действии. Официальная печать характеризует Сырцова, как правого. Это весьма вероятно. Тот факт, что Сырцов искал блока с лево-центристами, типа Ломинадзе и Шацкина, не только характеризует чрезвычайную растерянность в аппаратных рядах, но и показывает, что Сырцов принадлежит к тем дезориентированным правым аппаратчикам, которые испугались, однако, термидора.
Есть и другие. Это те, которые голосуют против Сырцова и Ломинадзе, требуют исключения Рыкова и Бухарина, клянутся в верности единственному и любимому вождю, а в то же время думают глубокую думу: как бы предать с наибольшей выгодой? Это Беседовские, Агабековы и проч. приживалы революции, ее бюрократические холуи достаточно успели себя показать за границей. Перескочив через забор, они сейчас же продаются новому хозяину. Сколько их в советском аппарате внутри страны? Подвести им счет еще труднее, чем перепуганным правым и честно-запутавшимся центристам. Но их много. Успехи Сталина при всех его зигзагах систематически отлагались в аппарате, в виде фракции приживал, остающихся «без лести преданными» еще за пять минут до полного предательства. На какую-либо самостоятельную политическую, тем более историческую роль эта мразь человеческая совершенно неспособна. Но она вполне может сыграть роль апельсинной корки, о которую споткнется плебисцитарное великолепие Сталина.
Споткнувшись сталинский аппарат прежнего равновесия уж не найдет. Собственной опоры у него под ногами нет. Найдет ли он опору справа? Нет. Там два сектора: растерянных и даже отчаявшихся оппортунистов, неспособных ни на какую инициативу, и бюрократических холуев, способных лишь на инициативу предательства. Справа центристские элементы поддержки не найдут.
А слева? Только отсюда, с левого крыла и возможен отпор термидорианско-бонапартистской опасности, усугубленной политикой центристов. Значит блок со Сталиным? Борьба большевиков против Корнилова, непосредственно наступавшего на Временное правительство, была ли блоком с Керенским? перед лицом прямой контр-революционной опасности сама собою диктуется совместная борьба с той частью сталинцев, которая не окажется по другую сторону баррикады.
Но не в этом главный вопрос. В момент, когда аппарат, разъединенный противоречиями и фальшью, начинает шататься, спасти положение могут не части и частицы самого аппарата, а партия, авангард пролетариата. Здесь задача! Между тем, партии, как организованного целого, сейчас нет. Насаждение холуизма в аппарате означало разрушение большевизма, как партии. В этом историческое преступление Сталина. Но элементы большевистской партии чрезвычайно многочисленны, живучи, неистребимы. Как ни стремился аппарат вывихнуть им мозги, но рабочие большевики делают из тяжелых уроков свои собственные выводы. Десятки тысяч старых большевиков, сотни тысяч молодых, потенциальных большевиков поднимутся в минуту опасности. Буржуазная реставрация, которая попытается протянуть руки к власти, останется без рук.
Левая оппозиция есть авангард авангарда. По отношению к официальной партии от нее требуются ныне те же качества и методы, какие в нормальных условиях требуются от партии по отношении к классу: неколебимая принципиальная твердость и в то же время готовность проделать вместе с массой хотя бы маленький шаг вперед.
В партии должны в ближайшее время со всех сторон подняться голоса тревоги. Партия должна начать искать самое себя. Это неизбежно, это вытекает из всей обстановки. Какими путями пойдет этот процесс? Предсказать нельзя. Но дело сведется к глубокому внутреннему размежеванию, т.-е. к отбору и сплочению подлинно-революционной пролетарской партии из человеческой пыли, утрамбованной аппаратом.
Перед лицом острых потрясений и резких перемен обстановки было бы доктринерством связывать себя заранее какими-либо частными, непринципиальными, организационно-техническими лозунгами, к которым относится, в частности, и лозунг коалиционного центрального комитета. Мы писали на эту тему несколько недель тому назад, накануне последней кампании против правых. С того момента многое изменилось. Но мы думаем и сейчас, что лозунг коалиционного центрального комитета может оказаться для самых широких кругов партии единственным способом найти выход из хаоса. Разумеется, коалиционный центральный комитет сам по себе ничего не разрешал бы; но он мог бы облегчить партии разрешение стоящих перед ней задач, дав ей возможность с наименьшими потрясениями найти себя самое. Без глубокой внутренней борьбы это уже невозможно; но надо сделать все, чтобы оградить эту внутреннюю борьбу от элементов гражданской войны. Соглашение на этой основе может оказать в наиболее критический момент большую услугу партии. Не большевики-ленинцы будут противиться такому соглашению. Но идя на него, они сейчас меньше, чем когда-либо, могли бы отказываться от своих традиций и своей платформы. Надо сказать прямо: другого знамени сейчас нет!
Блок левых и правых
Разоблачая действительный или мнимый блок Сырцова с Ломинадзе, как блок правых и «левых» (?) элементов, «Правда» повторяет: «Мы были уже много раз свидетелями подобных беспринципных блоков, начиная с августовского». Что августовский блок, рассчитанный на примирение большевиков и меньшевиков, был ошибкой, это бесспорно, но это дело происходило в 1913 году, длилось оно два-три месяца, — с того времени много воды утекло.
Но вот Сталин в марте 1917 году, накануне приезда Ленина, проповедывал слияние партии большевиков с партией Церетели. Под влиянием Сталина и ему подобных большинство социал-демократических организаций во время февральской революции имели объединенный характер, т.-е. состояло из большевиков и меньшевиков. В таких рабочих центрах, как Екатеринбург, Пермь, Тула, Нижний-Новгород, Сормово, Коломна, Юзовка, большевики отделились от меньшевиков только в конце мая 1917 года. В Одессе, Николаеве, Елизаветграде, Полтаве и в других пунктах Украины большевики еще в середине июня не имели самостоятельных организаций. В Баку, Златоусте, Беженке, Костроме большевики окончательно отделились от меньшевиков только к концу июня. Уместно ли тут вспоминать об августовском блоке 1913 года?
Но незачем оглядываться на позицию Сталина в 1917 году. Мнимых левых (Ломинадзе, Шацкина и пр.), на деле отчаявшихся центристов, обвиняют за блок с Бухариным, Рыковым, Томским. Главную вину Бухарина видят — и справедливо — в проповеди его о врастании кулака в социализм. Но ведь именно за разоблачение этой теории и вытекавшей из нее практики, оппозиция исключалась из партии. А Сталин находился в блоке с Бухариным и Рыковым против левой оппозиции — не два-три месяца, а восемь лет — именно в то время, когда Бухарин развернул теорию врастания кулака в социализм, а Рыков, ссылаясь на отсталую деревню, противился индустриализации. На чьей же стороне в таком случае блок с правыми?
В качестве левых, «троцкистов» и «полутроцкистов», выдвигаются Ломинадзе, Шацкин, Стэн и проч. Однако же, все они, в блоке со Сталиным, вписали не очень славную, но чрезвычайно яркую страницу в историю борьбы с троцкизмом. Состоят ли они действительно в блоке с правыми? В чем этот блок выражается? Какова его программа? Партия об этом ничего не знает. Бесстыдство «Правды» во внутрипартийных фальсификациях беспримерно и ведет свое происхождение еще с бухаринских времен. «Правда» наряжает одних — в левые, других — в правые, одних с другими сочетает, — на все ее вольная (увы, малограмотная!) рука. Партия ничего этого проверить не может.
Попытка опереть легенду о блоке левой оппозиции и правой на идейные соображения, а не только на новые открытия ГПУ, имеет совсем уже жалкий и неумный вид.
Во-первых, говорит сталинская печать, правые, как и «троцкисты» недовольны режимом, обвиняя его в бюрократизме. Как будто, к слову сказать, кто-либо на свете может быть доволен режимом фальшивых плебисцитов и неизбежного двурушничества, которое растет с такой же непреодолимой силой, как и изоляция сталинской верхушки от партии и рабочего класса. Что касается нас, большевиков-ленинцев, то мы никогда не рассматривали партийную демократию, как свободу для термидорианских взглядов и тенденций. Партийная демократия была, наоборот, растоптана сталинцами в защиту этих последних. Под восстановлением партийной демократии мы понимаем завоевание действительно революционным пролетарским ядром партии возможности держать в узде бюрократию и действительно очистить партию, как от принципиальных термидорианцев, так и от беспринципной и карьеристской братии, голосующей по команде сверху; не только от тенденций хвостизма, но и от многочисленной фракции холуизма, наименования которой надо производить не от какого-либо греческого или латинского, а от истинно-русского слова холуй, в его современной бюрократической и сталинизированной форме. Вот для чего нам нужна демократия!
Правым демократия внезапно понадобилась для того, чтоб иметь возможность вести последовательную оппортунистическую политику, без зигзагов, раздражающих все классы и дезорганизующих партию. Но последовательно-правая политика, каковы бы ни были намерения Бухарина, Рыкова, Томского и др., есть политика термидора. Где же тут почва для блока или хотя бы для его тени?
Но, говорит сталинская печать, левая оппозиция «против» пятилетки в четыре года и «против» сплошной коллективизации.
Да, левая оппозиция не испытывала головокружения, неизбежного для центристской бюрократии, описавшей дугу в 180°. Когда партийная печать, весною этого года, трубила о 60% коллективизированного крестьянства, мы обличали этот вздор, самообман и обман, — прежде чем головокружение было засвидетельствовано ответственным режиссером зигзага. Сталин сделал вскоре скидку в 20%, выразив надежду, что в колхозах останется 40% крестьян. «Правда» самых последних дней пишет, что индивидуальные хозяйства охватывают три четверти крестьянства, так что на долю колхозов вместе с совхозами отводится уже лишь 25%. Мы видим, как шатки все эти данные, и как одним росчерком пера десятки миллионов крестьян перебрасываются из лагеря социализма в лагерь мелко-буржуазных товаропроизводителей, являющийся питомником капитализма.
Если перегиб по отношению к генеральной линии составляет 140% (25% значащихся сейчас в колхозах есть остаток от 60% загнанных в коллективизации!), то ясно, что на этом пространстве 140-процентного перегиба может уместиться и левая и правая, не считая самого Сталина, который тоже ведь задним числом выступил против максимализма собственной фракции.
Но сколько бы сейчас ни было в действительности коллективизировано крестьян, 20, 25 или 30%, мы не считаем этот сектор огульно «социалистическим», ибо колхозы, без необходимой индустриальной основы, неизбежно будут выделять из себя кулачество. Выдавать сплошную коллективизацию на крестьянском инвентаре за социализм, значит возрождать бухаринскую теорию врастания кулака в социализм, только в административно-замаскированной и потому еще более злокачественной форме.
Мы за индустриализацию и за коллективизацию. Мы против бюрократического шарлатанства, против реакционных утопий, как в их откровенно-термидорианской, так и в замаскированно-центристской форме. Где же тут почва для блока с правыми?
Но мы и против безобразных, произвольных, беспринципных, бюрократических, чисто-сталинских методов расправы над правыми, ибо мы хотим генерального размежевания по всей линии партии, а не аппаратных подножек, силков и петель. Именно для генерального размежевания и нужна в первую голову демократия. Где же тут почва для блока с правыми?
Но даже если б оказалось — чего нет — тактическое совпадение или эпизодическое пересечение двух различных, непримиримо-враждебных стратегических линий, разве это сближало бы самые линии? Когда Ленин на конференции 1907 года голосовал с меньшевиками — против всех большевиков, включая, разумеется, и Сталина, — за участие в 3-й Думе, разве это сближало Ленина с меньшевиками?
Наконец, разве спорные вопросы исчерпываются темпом индустриализации и коллективизации в ближайший год? Какая жалкая административно-национальная ограниченность! Мы, марксисты, не строим социализма в отдельной стране, как Бухарин и Сталин. Мы стоим на позиции международного социализма. Где же у нас тут общая почва с правыми?
Американская организация правых (Лавстон и Кº) заявила недавно в принципиальной резолюции, что с Коминтерном, т.-е. со Сталиным и Молотовым, у нее лишь тактические разногласия, а с левой оппозицией — не только тактические, но и программные. Это совершенно правильно. На той же позиции стоят брандлерианцы в Германии, неизменно защищавшие против нас экономическую политику Сталина-Бухарина, как единственно возможную. Или может быть «пописты» во Франции, голосовавшие за резолюции 6-го конгресса, стоят к нам ближе, чем к официальной политике Коминтерна, которую они против нас поддерживали до вчерашнего дня. Правая оппозиция в Чехословакии солидарна во всем основном с брандлерианцами и объявляет левую оппозицию «карикатурой Коминтерна», т.-е. ухудшенным его изданием.
Все эти правые организации стоят на почве нынешней программы Коминтерна, выработанной блоком Сталина и Бухарина, т.-е. центристов и правых. Мы эту программу отвергаем, потому, что в самых основных пунктах она изменяет марксизму и большевизму. Это программа национал-социализма, а не марксистского интернационализма, из-под которого она вырывает научную и практическую основу своей теорией социализма в отдельной стране. В вопросе о колониальных революциях и роли в них буржуазии эта программа освящает предательскую политику, проводившуюся в Китае блоком Сталина и Бухарина, включая сюда и их союз с Чан-Кай-Ши. Под вероломным лозунгом «демократической диктатуры», противопоставленной диктатуре пролетариата, программа Коминтерна подготовляет новые поражения молодого пролетариата колоний. За эту программу ответственен блок центристов и правых. Этот блок нельзя назвать «августовским», потому, что он длился не в течение одного-двух месяцев, как в 1913 году, а в течение восьми лет (1923-1930) и даже после формального полуразвала все еще живет в самом авторитетном документе: в программе Коминтерна. И эти люди, растерявшие в беспринципных сделках основные принципы марксизма, еще осмеливаются говорить о нашем блоке с правыми!
Борьба против войны не терпит иллюзий
Процесс вредителей с чрезвычайной конкретностью и близостью обнаружил опасность военной интервенции. Использовать это разоблачение для пробуждения масс, для сплочения международного революционного авангарда, для конкретной постановки вопросов борьбы с военной опасностью, есть сейчас важнейшая задача. Но первое условие ее выполнения состоит в беспощадной борьбе с иллюзиями, и особенно с бахвальством. Вместо этого «Правда», забыв все, чему учил Ленин, сеет иллюзии. В номере от 21 ноября в особой рамке, крупным шрифтом, напечатано следующее извлечение из письма чехословацких рабочих:
«В случае войны вы можете твердо надеяться на сознательных рабочих Чехословакии, первый день объявления войны Советскому Союзу будет сигналом к гражданской войне».
Подобные же выдержки печатаются из писем рабочих других стран. Что авторы этих писем в большинстве своем вполне искренни, и что часть их действительно готова к борьбе, в этом сомнений быть не может. Но когда они обещают, что день объявления войны Советскому Союзу станет в буржуазных странах днем гражданской войны, они этим показывают, что не знают, что такое война, что такое ее первый день, и что такое гражданская война. Так легкомысленно, хотя в большинстве случаев тоже вполне искренне, ставили вопрос до войны французские анархо-синдикалисты. Никакой гражданской войны они, конечно, не вызвали, а большинство их, растерявшись, превратилось в патриотов.
Задачей «Правды» является не вводить советских рабочих в заблуждение при помощи иллюзий молодых чехословацких рабочих, а, наоборот, вскрыть эти иллюзии ланцетом большевизма и разъяснить, как надо действительно готовиться к революционной борьбе против военной интервенции империалистов.
6-ой Партийный съезд в августе 1917 г. «На этом съезде не присутствовали ни тов. Ленин, ни тов. Троцкий, ни тов. Зиновьев, ни тов. Каменев. Это был первый съезд (не считая первого съезда РСДРП), на котором не присутствовал тов. Ленин. Было грустно, но вынужденное отсутствие наших вождей еще больше сплотило всех делегатов съезда… Хотя вопрос о программе партии был снят с порядка дня, все же съезд прошел без вождей партии деловито и хорошо…». Пятницкий «Из моей работы в Московском Комитете». Сборник «От февраля к Октябрю», стр. 54-55. Как без вождей? Но ведь на этом съезде был Сталин!
|
Отступление в беспорядке
Мануильский о «демократической диктатуре»
В юбилейном номере «Правды» (7 ноября) Мануильский еще раз показывает, чего стоит нынешнее руководство Коминтерна. Мы кратко разберем ту часть его юбилейных размышлений, которая посвящена Китаю и означает, по существу дела, трусливую, сознательно запутанную и тем более опасную полукапитуляцию перед теорией перманентной революции.
1. «Революционно-демократическая диктатура крестьянства и пролетариата в Китае — пишет Мануильский, — будет существенно отличаться от демократической диктатуры, намечавшейся (!) большевиками в революции 1905-6 года».
Демократическая диктатура «намечалась» большевиками не только в 1905, но и в 1907 году и во все годы между двумя революциями. Но только намечалась. События принесли проверку. Мануильский, как и его учитель Сталин, рассуждает не о том, чем китайская революция похожа на одну из трех русских революций, и чем отличается от них, — нет, при таком сравнении нельзя было б сохранить фикцию демократической диктатуры, а вместе с фикцией и свою теоретическую репутацию. Поэтому эти господа сравнивают китайскую революцию не с действительной русской революцией, а с той, которая «намечалась». Так гораздо легче путать и пускать пыль в глаза.
2. В чем же отличие происходящей в Китае революции от «намечавшейся» в России? В том, поучает Мануильский, что китайская революция направлена против «всей системы мирового империализма». Правда, на этом самом основании Мануильский вчера надеялся на революционную роль китайской буржуазии — в противоположность большевистской позиции, «намечавшейся в 1905 году». Сегодня, однако, выводы у Мануильского другие: «Трудности китайской революции огромны; поэтому и приостановилось у Чанша победоносное движение китайской красной армии на промышленные центры Китая». Проще и честнее было бы сказать, что крестьянские партизанские отряды, при отсутствии революционных восстаний в городах, оказались бессильны овладеть промышленными и политическими центрами страны. Разве для марксистов это не было ясно заранее?
Но Мануильский должен спасать речь Сталина на XVI съезде. Вот как он выполняет эту задачу: «Китайская революция располагает красной армией, держит в своих руках значительные территории, создает уже и сейчас на этой территории (на этих территориях?) советскую систему рабоче-крестьянской власти, в правительстве которой коммунисты составляют большинство. А это обстоятельство позволяет пролетариату осуществлять не только идейную, но и государственную гегемонию над крестьянством». (курс. наш).
То обстоятельство, что коммунисты, как наиболее революционные и самоотверженные элементы, оказываются во главе крестьянского движения и крестьянских вооруженных отрядов, само по себе вполне естественно и, вместе с тем, чрезвычайно важно в симптоматическом отношении. Но это не меняет того положения, что китайские рабочие находятся на пространстве всей страны под пятой китайской буржуазии и иностранного империализма. Каким же образом пролетариат может осуществлять «государственную гегемонию» над крестьянством, не имея в руках государственной власти? Этого понять совершенно невозможно. Руководящая роль отдельных коммунистов и отдельных коммунистических групп в крестьянской войне не решает вопроса о власти. Решают классы, а не партии. Крестьянская же война может подпереть диктатуру пролетариата, если они совпадают во времени, но ни в каком случае не может заменить диктатуры пролетариата. Ужели «вожди» Коминтерна даже этому не научились из всего опыта трех русских революций?
3. Послушаем Мануильского дальше:
«Все эти (?) условия ведут к тому, что революционно-демократическая диктатура в Китае будет стоять перед необходимостью последовательной конфискации предприятий, принадлежащих иностранному и китайскому капиталу». (курс. наш).
«Все эти условия» есть общее место, имеющее задачей заткнуть дыру, образовавшуюся в старой позиции. Центр приведенной фразы не во «всех этих условиях», а в одном единственном «условии»: Мануильскому поручено маневренно отодвинуться от демократической диктатуры и замести следы. Вот почему Мануильский прилежно, но неискусно вертит хвостом.
Демократическая диктатура может противопоставляться лишь пролетарской, социалистической диктатуре. Одна от другой отличается характером класса, который держит власть, и социальным содержанием его исторической работы. Если демократическая диктатура должна заняться не расчисткой пути для капиталистического развития, как гласила большевистская схема, «намечавшаяся в 1905 году», а наоборот, «последовательной конфискацией предприятий, принадлежащих иностранному и китайскому капиталу», как «намечает» Мануильский, то мы спрашиваем: чем же эта демократическая диктатура отличается от социалистической? Ничем. Но тогда ведь выходит, что Мануильский вторично, после промежутка в 12 лет, вкусил от яблока «перманентной» теории? Вкусил, не вкушая: это еще видно будет.
4. Читаем дальше, фразу за фразой. «Наличие социалистических элементов будет являться специфической (!) особенностью революционно-демократической диктатуры пролетариата и крестьянства в Китае». Недурная «специфическая» особенность!
Демократическая диктатура мыслилась большевиками всегда, как буржуазно-демократическая диктатура, а не сверх-классовая, и в этом единственно возможном смысле противопоставлялась социалистической диктатуре. Теперь оказывается, что в Китае будет «демократическая диктатура с социалистическими элементами». Между буржуазным режимом и социалистическим классовая пропасть, таким образом, исчезает, все растворяется в чистой демократии, а эта чистая демократия заполняется постепенно и планомерно «социалистическими элементами».
У кого эти люди учились? У Виктора Чернова. Именно он «намечал» в 1905-1906 году такую русскую революцию, которая будет не буржуазной и не социалистической, но демократической, и будет постепенно заполняться социалистическими элементами. Нет, от яблока познанья Мануильский не очень попользовался!
5. Дальше:
«Китайская революция при переходе от капитализма к социализму будет иметь больше промежуточных ступеней, чем наша Октябрьская революция; но сроки перерастания ее в социалистическую революцию будут значительно короче тех сроков, которые намечались (!) большевиками для демократической диктатуры в 1905 году».
Все подсчитал наш звездочет заранее: и этапы, и сроки, и длину сроков. Только азбуку марксизма забыл. Выходит, что при демократии капитализм будет перерастать в социализм в ряде этапов. А власть при этом будет одна и та же, или будет сменяться? Какой класс будет у власти при демократической диктатуре и какой — при социалистической? Если разные классы, тогда они могут сменить друг друга только путем новой революции, а не путем «перерастания» власти одного класса во власть другого. Если же в обоих периодах предполагается господство одного и того же класса, т.-е. пролетариата, то что тогда означает демократическая диктатура в противовес пролетарской? На это ответа нет. И не будет. Мануильскому дано поручение не выяснить вопрос, а замести следы.
В Октябрьской революции демократические задачи перерастали в социалистические — при неизменном господстве пролетариата. Можно поэтому отличать (разумеется, лишь относительно) демократический период Октябрьской революции от социалистического периода; но нельзя отличать демократическую диктатуру от пролетарской диктатуры, ибо демократической — не было.
От Мануильского мы слышали, к тому же, что в Китае демократическая диктатура будет с самого начала стоять перед необходимостью последовательной конфискации капиталистических предприятий, что означает экспроприацию буржуазии. Значит тут не выйдет даже демократического этапа пролетарской диктатуры. Где же при этих условиях добыть еще демократическую диктатуру?
Неумная постройка Мануильского была бы вообще невозможна, если б он сравнивал китайскую революцию с русской, как она развивалась на деле, а не с той, которая «намечалась», путая и искажая при этом наметку. И все это для чего? Чтобы отступить, не отступая; чтоб отказаться от реакционной формулы демократической диктатуры, сохраняя, как говорят в Китае, лицо. Но ведь на лице Сталина-Мануильского расписался сперва Чан-Кай-Ши, а потом Ван-Тин-Вей. Довольно! Слишком расписное лицо. Сохранить его не удастся. Теоретические плутни Мануильского направлены против основных интересов китайской революции. Китайские большевики-ленинцы это разоблачат!
Петроградская общегородская конференция Заседание первое (14 апреля 1917 г.) Сафаров. «…Требование национализации земли неосуществимо без поддержки европейского пролетариата. Об этом тов. Ленин указал на Стокгольмском конгрессе». Протоколы, стр. 13. Заседание первое (24 апреля утром) Ленин. «…Для нас Советы важны не как форма, нам важно, какие классы эти Советы представляют». «Петрогр. общегор. и всерос. конфер. РСДРП (больш.) в апреле 1917 г.», стр. 46.
|
О термидорианстве и бонапартизме
С историческими аналогиями надо обращаться умеючи, иначе они легко превращаются в метафизические абстракции, и не помогают ориентировке, а, наоборот, сбивают с пути.
Некоторые товарищи из рядов иностранной оппозиции усматривают противоречие в том, что мы говорим то о термидорианских тенденциях и силах в СССР, то о бонапартистских чертах режима ВКП, и даже делают отсюда вывод о пересмотре нами основной оценки советского государства. Это ошибка. Проистекает она из того, что означенные товарищи понимают исторические термины (термидорианство, бонапартизм) как абстрактные категории, а не как живые, т.-е. противоречивые процессы.
В СССР развертывается успешное социалистическое строительство. Но процесс этот происходит крайне противоречиво: и благодаря капиталистическому окружению, и благодаря противодействию внутренних антипролетарских сил, и благодаря неправильной политике руководства, подпадающего под влияние враждебных сил.
Могут ли, вообще говоря, противоречия социалистического строительства достигнуть такого напряжения, при котором они должны взорвать основы социалистического строительства, заложенные Октябрьской революцией и укрепленные дальнейшими хозяйственными успехами, в частности успехами пятилетки? Могут.
Что пришло бы в таком случае на смену нынешнему советскому обществу, взятому в его целом (экономика, классы, государство, партия)?
Нынешний режим, переходный от капитализма к социализму, мог бы, в указанном выше случае, уступить свое место только капитализму. Это был бы капитализм особого типа: по существу колониальный, с компрадорской буржуазией, капитализм, насыщенный противоречиями, исключающими возможность его прогрессивного развития. Ибо все те противоречия, которые, согласно нашей гипотезе, могли бы привести ко взрыву советского режима, немедленно перевоплотились бы во внутренние противоречия капиталистического режима и приобрели бы вскоре еще большую остроту. Это значит, что в капиталистической контр-революции была бы заложена новая Октябрьская революция.
Государство есть надстройка. Рассматривать его независимо от характера производственных отношений и от форм собственности (как поступает, например, Урбанс по отношению к советскому государству) значит покидать почву марксизма. Но государство, как и партия, не есть пассивная надстройка. Под действием толчков, исходящих из классовой базы общества, в государственной и партийной надстройке происходят новые процессы, которые имеют — в известных пределах — самостоятельный характер, и которые, сомкнувшись с процессами в самой экономической базе, могут получить решающее значение для классовой природы всего режима, повернув надолго развитие в ту или другую сторону.
Было бы худшим видом доктринерства, вывороченным наизнанку «урбансизмом», считать, что факт национализации промышленности, дополненный фактом высоких темпов развития, сам по себе обеспечивает непрерывное развитие к социализму, независимо от процессов в партии и в государстве. Рассуждать так, значит не понимать функции партии, ее двойной и тройной функции, в единственной стране пролетарской диктатуры, притом в стране экономически отсталой. Если допустить на минуту, что хозяйственники, с одной стороны, руководящий слой рабочих, с другой, вырываются совершенно из-под партийной дисциплины, которая сливается с государственной, то путь к социализму окажется забаррикадирован: национализованная промышленность начнет дифференцироваться на борющиеся группы, конфликты между администрацией трестом и рабочими начнут принимать открытый характер, тресты будут приобретать все большую самостоятельность, плановое начало естественно при этом будет сходить на нет, увлекая за собою монополию внешней торговли. Все эти процессы, ведущие к капитализму, означали бы неизбежно крушение диктатуры пролетариата. Грозит ли нынешний партийный режим, несмотря на экономические успехи, распадом партийной связи и дисциплины? Безусловно. Недооценивать опасность перерождения партийных и государственных тканей, на базе экономических успехов, было бы преступно. Партия, как партия, уже и сегодня не существует. Ее задушил центристский аппарат. Но существует левая оппозиция, которой центристский аппарат боится, как огня, и под кнутом которой совершает свои зигзаги. Уже это соотношение между левой оппозицией и центристским аппаратом является суррогатом партии и держит в узде правых. Даже при полном и открытом разрыве официальных партийных связей партия не изсчезнет. Не потому, что есть аппарат: он первый станет жертвой своих преступлений, — а потому, что есть левая оппозиция. Кто этого не понял, тот не понял ничего.
Но мы рассуждаем сейчас не о том, как и какими путями оппозиция может выполнить свою основную задачу: помочь пролетарскому авангарду оградить социалистическое развитие от контр-революции. Мы гипотетически исходим из того, что это не удалось, чтоб конкретнее представить себе исторические последствия такой неудачи.
Крушение диктатуры пролетариата, как уже сказано, не могло бы означать ничего, кроме реставрации капитализма. Но в каких политических формах происходила бы эта реставрация, как эти формы чередовались бы, и как они комбинировались бы — это вопрос самостоятельный и очень сложный.
Разумеется, только слепцы могут думать, что возрождение компрадорского капитализма совместимо с «демократией». Для зрячего ясно, что демократическая контр-революция совершенно исключена. Конкретный же вопрос о возможных политических формах контр-революции допускает только условный ответ.
Когда оппозиция говорила о термидорианской опасности, она имела в виду прежде всего очень важный и значительный процесс в партии: рост слоя отделившихся от массы, обеспеченных, связавшихся с непролетарскими кругами и довольных своим социальным положением большевиков, аналогичных слою расжиревших якобинцев, которые стали отчасти опорой, а главным образом исполнительным аппаратом термидорианского переворота 1794 года, проложив тем самым дорогу бонапартизму. Анализируя процессы термидорианского перерождения внутри партии, оппозиция вовсе этим не говорила, что контр-революционный переворот, если б он произошел, должен был бы непременно принять форму термидора, т.-е. более или менее длительного господства обуржуазившихся большевиков с формальным сохранением советской системы, — подобно тому, как термидорианцы сохраняли конвент. История никогда не повторяется, особенно же при таком глубоком различии классовых основ.
Французский термидор был заложен в противоречиях якобинского режима. Но в этих же противоречиях был заложен и бонапартизм, т.-е. режим военно-бюрократической диктатуры, которую буржуазия терпела над собою, чтоб тем вернее прибрать, под ее прикрытием, к рукам господство над обществом. В якобинской диктатуре заключены уже все элементы бонапартизма, хотя бы и находим их там в неразвернутом виде, притом в борьбе с санкюлотскими элементами режима. Термидор стал необходимым подготовительным этапом к бонапартизму, и только. Не случайно же Бонапарт из якобинской бюрократии создал бюрократию империи.
Открывая в нынешнем сталинском режиме элементы термидора и элементы бонапартизма, мы вовсе не впадаем в противоречие, как думают те, для кого термидорианство и бонапартизм представляют собою абстракции, а не живые тенденции, перерастающие одна в другую.
Какую государственную форму принял бы контр-революционный переворот в России, если б он удался (а это совсем-совсем не так просто), это зависит от сочетания ряда конкретных факторов, прежде всего от того, какой остроты достигли бы к тому времени экономические противоречия, каково было бы соотношение капиталистических и социалистических тенденций хозяйства; далее — от соотношения между пролетарскими большевиками и буржуазными «большевиками», от группировки сил внутри армии, наконец, от удельного веса и характера иностранной интервенции. Во всяком случае было бы чистейшей несообразностью думать, будто контр-революционный режим должен непременно проходить через стадии директории, консулата и империи, чтоб завершиться реставрацией царизма. Но каков бы ни был контр-революционный режим, в нем во всяком случае найдут свое место элементы термидорианства и бонапартизма, т.-е. большую или меньшую роль будет играть большевистско-советская бюрократия, гражданская и военная, и в то же время самый режим будет диктатурой сабли над обществом в интересах буржуазии против народа. Вот почему так важно следить сейчас за тем, как эти элементы и тенденции формируются в недрах официальной партии, которая во всех случаях остается лабораторией будущего, т.-е. и в случае непрерывного социалистического развития и в случае контр-революционного прорыва.
Значит ли все сказанное, что сталинский режим мы отождествляем с режимом Робеспьера? Нет, мы так же далеки от вульгарных аналогий в отношении настоящего, как и в отношении вероятного или возможного будущего. Под углом зрения интересующего нас вопроса суть политики Робеспьера состояла во все более обострявшейся борьбе его на два фронта: против санкюлотов, т.-е. неимущих, как и против «гнилых», «развращенных», т.-е. якобинской буржуазии. Робеспьер вел политику мелкого буржуа, пытающегося возвести себя в абсолют. Отсюда борьба направо и налево. Пролетарский революционер тоже может оказаться вынужден вести борьбу на два фронта, но только эпизодически. Основная его борьба есть борьба против буржуазии: класс против класса. Мелко-буржуазные же революционеры, даже в эпоху своей исторической кульминации, вынуждены были всегда и неизменно вести борьбу на два фронта. Это и приводило к постепенному удушению якобинской партии, к умерщвлению якобинских клубов, к бюрократизации революционного террора, т.-е. к самоизоляции Робеспьера, которая позволила так легко снять его блоку правых и левых его противников.
Черты сходства со сталинским режимом здесь бросаются в глаза. Но различия глубже, чем сходство. Историческая заслуга Робеспьера состояла в беспощадной чистке общества от феодального хлама; но перед лицом будущего общества Робеспьер был бессилен. Пролетариата, как класса, не существовало, социализм мог иметь лишь утопический характер. Единственно реальной перспективой была перспектива буржуазного развития. Падение якобинского режима было неизбежно.
Тогдашние левые, опиравшиеся на санкюлотов, неимущих, плебс — очень неустойчивая опора! — не могли иметь самостоятельного пути. Этим и был предопределен их блок с правыми, как в конце концов и сторонники Робеспьера в большинстве своем поддержали в дальнейшем правых. В этом политически и выразилась победа буржуазного развития над утопическими претензиями мелкой буржуазии и революционными спазмами плебса.
Незачем говорить, что Сталин не имеет никаких оснований претендовать на заслуги Робеспьера: очистка России от феодального хлама и разгром реставраторских попыток были полностью завершены в ленинский период. Сталинизм вырос путем разрыва с ленинизмом. Но этот разрыв никогда не был окончательным, не является таковым и сейчас. Сталин ведет не эпизодическую, а перманентную, систематическую, органическую борьбу на два фронта. Это коренная черта мелко-буржуазной политики. Справа от Сталина — бессознательные и сознательные капиталистические реставраторы разных степеней. Слева — пролетарская оппозиция. Это расчленение проверено в огне мировых событий. Удушение партии аппаратом вызывается не необходимостью борьбы с буржуазной реставрацией, — наоборот, эта борьба требует величайшей активности и самодеятельности партии, — а борьбой против левой; точнее сказать, необходимостью для аппарата обеспечить за собой свободу постоянного маневрирования между правыми и левыми. Здесь сходство с Робеспьером. Здесь та почва, которой питались бонапартистские черты робеспьеровского режима, приведшие к его гибели. Но у Робеспьера не было выбора. Зигзаги Робеспьера означали судороги якобинского режима.
Мыслима ли сейчас или немыслима в СССР последовательная революционная политика — на пролетарской основе, которой не было у Робеспьера? И если мыслима, то можно ли рассчитывать на то, что эта политика будет достаточно рано поддержана революцией в других странах? От ответов на эти два вопроса зависит перспективная оценка борьбы враждебных тенденций как в экономике, так и в политике Советского Союза. На оба эти вопроса мы, большевики-ленинцы, отвечаем утвердительно и будем отвечать утвердительно — до тех пор, пока история фактами, событиями, т.-е. через беспощадную борьбу, не на жизнь, а на смерть, — не докажет нам противного.
Так и только так может стоять проблема для революционеров, которые чувствуют себя живой силой процесса в отличие от доктринеров, которые наблюдают процесс со стороны и разлагают его на безжизненные категории.
К этому вопросу мы, в другой связи, рассчитываем вернуться в ближайшем номере Бюллетеня. Здесь мы хотели только рассеять наиболее грубые и опасные недоразумения. Левой оппозиции во всяком случае незачем пересматривать свои основы, пока пересмотр их не поставлен в порядок дня большими историческими событиями.
Л. Троцкий.
26 ноября 1930 г.
Заметки журналиста
Рыцари анти-троцкизма
«Правда» обвиняет Рютина — Рютина! в троцкизме, и партия все это должна слушать и терпеть. Вот до чего дожили! Давайте кратко оглянемся назад. Инициаторами борьбы против троцкизма были Зиновьев и Каменев, — через некоторое время они сами перешли под знамя троцкизма; тот факт, что они из-под этого знамени дезертировали, не меняет дела. Главным, вернее сказать, единственным теоретиком анти-троцкизма был Бухарин, питавший всю кампанию. Он оказался — Бухарин, автор программы Коминтерна! — «буржуазным либералом» и «агентом вредителей внутри партии». Двойное покаяние не отменяет этого факта. Московская организация была отдана в руки Угланова специально для борьбы с троцкизмом. Его заслуги в этой области не раз признавались официально. Но едва ли он одолел московский троцкизм, как оказался сам кулацко-нэпмановским подголоском. Во главе московской ЦКК, исключавшей троцкистов, стоял небезызвестный Мороз. Едва он закончил работу исключений, как на объединенном заседании МК и МКК признано было, под руководством Сталина, что Мороз, олицетворявший в московском масштабе «совесть партии», на деле сам лишен всякой совести (буквальной!). Во главе Краснопресненского района, главного пролетарского района Москвы, стоял Рютин, опора и надежда Угланова, главный теоретик анти-троцкизма в московской организации. Теперь он объявлен бывшим меньшевиком, ренегатом, вредителем и исключен из партии. Но все же между своим меньшевизмом в 1917 году и вредительством в 1930 году он успел выполнить главную работу в Москве по борьбе с троцкизмом.
Этот перечень мы могли бы продолжить без конца, отнюдь не ограничивая его пределами СССР. Во всех секциях Коминтерна большинство руководителей борьбы с троцкизмом оказались правыми, контр-революционерами и ренегатами. Не в том ли, собственно, приходится спросить, и состояло их ренегатство, что они повели истребительную борьбу против единственно марксистской, единственно ленинской фракции в современном коммунизме?
Геккерт учит Либкнехта
Фриц Геккерт пишет в юбилейной статье «Правды» по поводу поражения германской революции 1918-1919 годов: «Большой ошибкой было то, что спартаковский союз рассматривал себя лишь, как пропагандистскую группу в рядах социал-демократической партии». Карлу Либкнехту, Розе Люксембург и Лео Иогихесу вменяется, далее, в вину то, что они «не понимали роли революционной партии».
В этом суждении есть доля истины, хотя и выраженной педантски, вне конкретной исторической обстановки. Но дело сейчас не в этом. Если ошибкой Розы Люксембург и Карла Либкнехта считать то, что они чересчур долго задержали спартаковский союз на положении революционной фракции в социал-демократической партии, и тем затруднили победу германской революции, то что сказать о тех господах, которые молодую китайскую компартию насильственно принудили войти в состав чисто-буржуазной партии, подчиняться ее дисциплине и даже отказаться от противопоставления марксизма сун-ят-сенизму?
А ведь именно это преступление было совершено в течение 1923-1928 годов руководством Коминтерна, причем Фриц Геккерт неизменно защищал преступную политику право-центристского блока против левой оппозиции. Не ясно ли, что Геккерту следовало бы быть немножко более осторожным в отношении Карла Либкнехта и Розы Люксембург?
Сталинский призыв
Газеты из номера в номер печатают:
«Мы, беспартийные рабочие, в ответ на двурушничество оппортунистов, заявляем о своем вступлении в партию». После этого следует каждый раз список рабочих с отметками при каждом: 20 лет производственного стажа, 25 лет, 29 и даже 33 года. Таким образом, дело идет о рабочих от 40 до 50 лет. Все они уже взрослыми встречали Октябрьскую революцию и гражданскую войну. Это не мешало им оставаться беспартийными. Только двурушничество двух предсовнаркомов — Рыкова и Сырцова — побудило их вступить в партию.
Что же это за рабочие, которым удалось до революции провести на заводе, чаще всего на одном и том же, 15-20 лет? Это наиболее смирные, покорные, нередко прямо рабски-крепостнические элементы, участники крестных ходов, подносители подарков директору ко дню ангела и проч. В первые годы революции они и думать не смели о вступлении в партию. Но раз начальство приказывает, они отказать не могут. Вот те элементы и слои внутри рабочего класса, на которые все больше опирается центризм, зажимающий рот передовым рабочим.
Тягчайшее из преступлений
«Правда» формулировала теперь новый род преступления: «троцкистские приемы дискредитации лучшего ученика Ленина и признанного вождя партии тов. Сталина». К сожалению, серьезное начало троцкистским приемам положено в Завещании Ленина, где «лучший ученик» обвинен в грубости, недостатке лояльности, склонности к злоупотреблению властью, и где партии порекомендовано снять его с поста.
«Все помнят»
Газета «За индустриализацию», кстати очень несерьезно ведущаяся, пишет:
«Все помнят идею, выдвинутую в свое время вредителями из южной металлургии, насчет того, что станцию (Днепрострой) нужно строить только тогда, когда уже готовы потребители для нее. Иначе говоря, когда заводы уже требуют энергии, только тогда начинать строить в этом месте станцию. Это было тогда направлено против Днепростроя» (3 ноября 1930 г.).
«Все помнят». Но кое-кто помнит сверх того, что все эти доводы были основными доводами Политбюро еще в 1926-1927 гг. Сталин, Молотов, Ворошилов, Калинин, Рыков — все были против Днепростроя, кроме украинцев, которые были за Днепрострой по украинским соображениям. Сталин заявлял, что строить Днепрострой то же, что мужику, вместо коровы, покупать граммофон. Ворошилов вопил, что бессмысленно строить силовую станцию для несуществующих еще заводов.
Все это застенографировано в красных тетрадках протоколов ЦК.
Оппозиционные зады
В «Правде» (21 ноября) критикуются в огромной статье ошибки А. П. Смирнова, бывшего наркомзема, и его заместителя, Ю. И. Теодоровича (в 1926-1927 гг.) и разоблачается их единомыслие с Кондратьевым и другими. Статья представляет собою, в основном, переложение тех письменных заявлений, которые оппозиция вносила в ЦК в течение 1926-1927 годов и которые встречали негодующий отпор Сталина, Молотова и др. Так бедная «Правда» твердит оппозиционные зады.
Таинство покаяния
«Советская Сибирь» сообщает, что в Калачинске «за последнее время с каким-то особенным удовольствием и легкостью признают ошибки, занимаются самобичеванием, словно в этом и состоят главные работы и заботы коммунистов».
Только ли в Калачинске?
Каются ныне так же просто, как и сморкаются. Небезызвестный Богушевский, который в течение ряда месяцев был притчей во языцех, в качестве крайнего правого (на самом то деле он правым не был, а просто не уловил в известный момент сигнал и продолжал вертеть старую пластинку), ныне не только является ответственным редактором органа «За индустриализацию», но и ведет бешеную кампанию против правых. Что нужно было ему для столь высокого поста? Ничего особенного: постричься, вымыться в бане и покаяться. И человек снова хорош к употреблению — впредь до нового зигзага.
Друзья, нам должно всем идти — и мы пойдем
Одним путем!
И этот путь — к народоправью!
Демьян Бедный
«Правда», №4, 9(22) марта 1917 г.
Ленин еще не успел приехать.
* * *
Эти строки были написаны, как московские газеты принесли последнюю новость: Богушевский получил выговор за то, что назвал двурушничеством последнее покаяние своего вчерашнего учителя, Бухарина. Опять не схватил вовремя сигнал и — перестарался. Профессиональный риск, ничего не поделаешь!
Плешивый комсомолец
Что же ты молчишь,
Николай Иваныч?
… … … … …
Строчки вам с Рыковым
Дать мы готовы.
Это из нескончаемых виршей Безыменского, обличителя тех, которые не могут защищаться. Исключенный из партии Нусинов называется им «мерзейший Гнусинов». Вот какой храбрый и остроумный поэт! Дальше говорится о «мерзкой падали всех оппозиций», хотя сам именитый Безыменский принадлежал к одной из них. И все это в стиле плешивого комсомольства. Как не повторить: «и авербашисто, и тошно»…
Молчальники и Молчалины
Из бесчисленных резолюций по поводу так называемого молчания правых вождей приведем харьковскую: «Собрание считает молчальническую тактику тов. Бухарина и других абсолютно недопустимой». Недопустима лишь молчальническая тактика. Зато молчалинская весьма рекомендуется.
Отчего повелось двурушничество?
В партийной ячейке Института Стали студент Онегин заявил, что не может решить, правильно ли исключен Рютин, так как ячейку не информируют. По приказу сверху ячейка исключила Онегина за эту «вылазку». Студент Соловьев заявил, что Онегин «хороший парень, делающий ошибки лишь по молодости». Соловьева тоже исключили за эту контр-революционную «вылазку». Мы излагаем ход событий дословно по «Правде», от 30 октября.
В том же номере небезызвестный Авербах пишет: «двурушничество — реакция на непримиримость, с которой партия ставит принципиальные вопросы». А мы так и не могли догадаться, с чего это завелось двурушничество. Хорошо, что Авербах разъяснил.
Зазорно!
Советская печать, которая состоит сейчас из сталинских изречений в разных комбинациях, ежедневно повторяет, в числе прочего, фразу Сталина о том, что ныне труд превращается «из зазорного (!) и тяжелого бремени, как (?) он считался раньше, в дело чести, в дело славы пр.». Неужели же сталинские журналисты не понимают, что фраза эта безграмотна, ибо слово «зазорный» употреблено здесь совсем не по назначению: у Сталина это вообще очень часто бывает, не только с иностранными, но и с русскими словами. Неужели же никто этого не замечает? Конечно, замечают, но никто не смеет указать королю, что он ходит голым, и ни один из этих, с позволения сказать, журналистов не считает зазорным — вот где слово это уместно! — цитировать неграмотную фразу в качестве высшего образца мудрости.
Вниманию ликбеза
Рост сталинской монолитности в печати выражается вообще ростом ужасающей безграмотности, не только экономической, но литературной. В номере «Правды» от 28 октября подвергается разносу тифлисская «Заря Востока» в качестве «полу-троцкистского» (кто бы мог подумать!) органа. Вот какие обвинения предъявляются самому Ломинадзе:
«Так ставить вопрос — значит выхолащивать все ленинское большевистское нутро из обращения, значит советовать организациям утерять партийную перспективу».
«Выхолащивать большевистское нутро» — это превосходный образ. Лучше не сказал бы и сам Микоян, даже при поддержке известного стилиста Крумина. Недурна также формула «советовать утерять перспективу». Непосредственно после этого следует фраза: «но может быть это досадная ошибка по недосмотру»? Вот именно: «ошибка по недосмотру», и притом досадная.
Та же статья цитирует из обращения ЦК такой перл, как «всякого рода примиренцы к правым и троцкистам». Очевидно должно означать примиренцы по отношению к правым. Стиль явно рационализируется. Это и есть, должно быть, тот самый «американский стил при русском размахе», о котором — стиле! — говорят знаменитые «Вопросы ленинизма», тоже написанные в микояно-американском стиле.
«Заря Востока» обвиняется далее в том, что в ее статье о промфинплане от 6 сентября «нет ни звука о троцкизме». В самом деле: разве можно говорить о промфинплане, да еще 6 сентября, без «звука» о троцкизме?
Вся статья с начала до конца наполнена звуками безграмотности. И такие статьи — изо дня в день.
Микоян, как стилист
В брошюре, специально предназначенной для массового распространения, Микоян изъясняется следующим языком: «Поэтому, имея задачу обеспечить намеченное количество рабочих мясным снабжением, мы не можем пойти путем форсированной выбраковки скота, которая бы уменьшила, или стабилизовала наличное стадо».
Микоян имеет «задачу» обеспечить рабочих «мясным снабжением (!)», — рабочие предпочли бы, чтоб Микоян обеспечил их просто мясом. Но, увы, Микоян не может пойти «путем форсированной выбраковки», дабы не «стабилизовать» наличных коров и быков. Это язык сталинской канцелярии. Невежество в сочетании и с административной резвостью образует особый стиль, претенциозный, чванный, невразумительный и — безобразный.
«Довлеют над клубами»
«Аполитичность и развлекательство довлеют над клубами». («Правда»). Снова извиняемся за микояно-круминский стиль: «довлеют над клубами». Но мы привели цитату не ради стиля. «Вопросы внутри-партийной жизни прошли мимо наших клубов» и т.д. Если в рабочих клубах нет жизни, то это, отнюдь, не потому, что рабочие ни в одной из организаций не смеют при сталинском режиме сказать вслух то, что думают, а потому, что «культ-работники еще живут традициями старого (?) оппортунистического руководства». Откуда взялось в 1930 г. оппортунистическое руководство? Ведь большевизация партии проведена была как-раз в год смерти Ленина?
Альфа.
Письма Ф. Энгельса к Э. Бернштейну
Лондон, 27 февраля 1883 г.
Мы едва ли являемся больше членами германской партии, чем французской и американской или русской, и мы так же мало можем связывать себя немецкой программой, как и французской. Мы очень дорожим этой нашей исключительной позицией представителей интернационального социализма.
«Арх. Маркса и Энгельса», стр. 340-341, кн. 1-ая.
О больших вопросах и больших перспективах
Размышления изъятого о бонапартизме и прочем
Так как я, волею судеб, демобилизован, а в то же время представляется случай снестись с вами, то я и хочу посвятить это письмо некоторым основным вопросам. Последнее ваше письмо вызвало у нас особое удовлетворение, ибо целиком шло по линии нашего собственного хода мыслей. Вообще мы извлекали известную пользу из того, что получали некоторые письма с таким запозданием. Это давало проверку нашим собственным мыслям и линии, самостоятельно вырабатываемой. И мы неоднократно имели удовольствие констатировать, что в Н. и на Принцевых островах не только думают одинаково, но иногда единообразно выражаются об одних и тех же новых явлениях жизни. Это является для нас доказательством прочности тех идейных нитей, которые нас связывают на расстоянии и жизненности нашей идейной базы.
В частности о теме последнего письма. Я полагаю, что вариант, — «бонапартистский», — который, в качестве возможного, был выдвинут в вашем письме от 21 октября 1928 г. является наиболее вероятным: контр-революция идет к тому, чтобы, — в случае победы, — перепрыгнуть прямо к бонапартизму через термидор, который вряд ли уже возможен у нас, в качестве особого этапа. Эта опасность бонапартизма вырастает из господствующего режима и найдет себе проводников, по всей вероятности, в новом слое бюрократии, ныне составляющей часть центристской фракции. Ибо, поражение правой фракции в 1928-1929 г. есть, разумеется, не поражение лиц, группы, а целого слоя советской («штатской») бюрократии, оказавшегося неспособным в условиях этих лет объединить и централизовать усилия мелкой буржуазии к совершению термидора. Это дело должно будет поискать и найдет себе других проводников и «возглавляющих». Будут ли то чисто устряловские элементы, которые ведь обещали молчать только, пока Бухарин говорит? А когда последний замолчал должны заговорить они? Движение зимы 1930 г. содержало намек на такую возможность развития. — Движение перерастало через голову правых и направлялось уже против всей партии. Но именно крушение этого движения и положение в партии и в стране побуждает думать, что движение пройдет через дальнейшее дробление господствующей фракции и выделение из нее непосредственно-бонапартистского крыла (скорее всего в лице военно-репрессивной части центристского аппарата и фракции), которое могло бы объединить предстоящее более широкое, чем в 1928-1930 гг. движение мелкой буржуазии.
Последнее обстоятельство мне представляется необходимым подчеркнуть больше всего, в качестве основного классового источника бонапартизма. Мне кажется у нас недостаточно осознали смысл тех социальных перемен, которые произошли в деревне за истекшие 2 года, а также в области взаимоотношений с деревней. Прежде всего, деревня снова стоит перед нами в качестве, в значительной степени осередняченной. Я не имею сейчас возможности цитировать источники, но если вы читаете журнал «На аграрном фронте», то вы и там найдете материалы обследований, свидетельствующих об этом. Если этим данным нельзя поверить насчет подъема бедноты до середняцкого уровня (хотя эти данные согласно свидетельствуют о весьма небольшом проценте, 1-2 бедноты, вступивший в колхозы), то в отношении опускания кулаков до середняцкого уровня они правдоподобны. Ведь кулак для того и пошел в колхоз, чтобы избежать грозившего ему отрыва от широких масс середнячества. Этот маневр ему вначале удался. Молотов объяснял (на ноябрьском пленуме ЦК 1929 г.) успех коллективизации в зажиточных районах (Сев. Кавказ, Нижняя Волга) усвоенными казачеством еще при царизме общинными навыками. Но потом кулаку пришлось все же раскулачиваться, или он был раскулачен. Общий уровень деревни также снизился. (Об уменьшении наполовину скота, путем поголовного вырезывания и т.п. вы, конечно, знаете).
К чему это ведет политически? Тов. — п — недавно формулировал, как мне кажется, правильную мысль, что революция одерживала победы, опираясь на социальные низы расслоенной деревни и терпела поражения от осередняченной. Если это и не следует принимать за закон революции, то это мне кажется правильным во всяком случае для данного момента, который характеризуется перерастанием противоречий с кулачеством в противоречия с середнячеством.
В 1928-1929 гг. практическая цель административных мер была — восполнить хлебный дефицит в 100-200 миллионов пудов. При тогдашнем распределении хлебных излишков среди разных слоев деревни, — это давало возможность основные удары направлять против кулака, сводя к «перегибам» удары по середняку, которые к тому же торопились исправить. Положение изменилось. Теперь уже нет никакой возможности, даже для фасона, объявлять «перегибом» принудительное изъятие хлеба у середняка. Хлебозаготовки целиком и с самого начала идут в принудительно-разверсточном порядке и всей своей тяжестью ложатся на середнячество, как раз в момент, когда оно уже, по оценке аппарата, прочно повернуло к социализму. Товарный голод достиг таких форм, которые мне, человеку ушедшему от мира «обывательской» жизни год с лишним тому назад и перешедшему на «натуральное снабжение» (если верить теперешним «денежным» теоретикам переходного периода, в частности Гатовскому, это и есть решающий признак социалистического общежития!), трудно было себе представить.
Помимо общих причин и призовых гонок индустриализации этому немало способствует принятое за последние 2-3 года построение внешне-торгового баланса. Мировая буржуазия подняла сейчас вой и с деланным страхом кричит об угрозе «советского демпинга». На самом деле, если кому наш убыточный вывоз и вредит — то только жизненнейшим интересам народного хозяйства и трудящихся масс СССР, принося пользу соответствующим группам иностранной буржуазии. Что весь наш вывоз убыточен с коммерческой точки зрения, давно известно. Не приходится также доказывать, что убыточность его катастрофически возрастает. Достаточно посмотреть в последнем из вышедших номеров «Экономического обозрения» (№ 3 за 1930 г.) соответствующую статью, где дан анализ внешней торговли за истекшие 3 года и первые месяцы текущего года. В этой статье рассказывается, что резко уменьшается вывоз товаров, цены на которые подымаются на мировом рынке и, за этот счет, еще более резко возрастает вывоз тех товаров, цены на которые падают в такой мере, что возрастающий вывоз либо вовсе не сопровождается ростом выручки в червонцах, либо в размере несравненно меньшем, чем рост вывоза. Излишне говорить, насколько это, в обстановке бешеного оборота роста цен внутри страны, затрудняет возможность повторения этих циклов внешнего оборота и ставит на весьма зыбкую почву внешне торговые связи.
Еще хуже выглядит, если посмотреть на дело не с коммерческой, а с народно-хозяйственной точки зрения. Наш экспорт в возрастающей степени держится на промышленном и сельскохозяйственном сырье. Мы вывозим главным образом лесоматериалы, а уже в этом году для строительства не могут заготовить потребного количества строительного леса; каменный уголь, производство которого настолько резко упало за последние месяцы, что пришлось Молотова мобилизовать для ударной работы; нефти — производство которого тоже вошло в полосу прорыва; льна, пеньки, кожи, — когда текстильная и кожевенная промышленность весь текущий год работает с неполной (почти половинной) нагрузкой за отсутствием сырья. Этот подрывающий сырьевую базу промышленности хищнический вывоз сопровождается таким же построением импорта: рост во ввозе доли машин вдвое по плану на текущий год запроектирован за счет уменьшения вдвое установившейся в последние годы доли ввоза сырья для промышленности.
В результате дикое положение: призовые гонки строительства новых предприятий при недогрузке и приостановке работы старых и только что построенных. Текстильная промышленность первая перешла в прошлом году на непрерывную работу, а в этом году непрерывно бездействовала, по уверению Калинина, только 10 дней. Дальнейшее ухудшение качества, рекорд которого дал завод «Красный Треугольник», работающий главным образом на ввозном сырье. Ускоренная амортизация старых предприятий путем непрерывки и увеличения сменности, свыше довоенного коэффициента — при непоспевающем за этим темпом амортизации — темпом строительства и введения в работу нового — дополняется непроизводительной амортизацией и избытком от простоя. С двух концов обостряется товарный голод со всеми его последствиями для хозяйства и трудящихся масс. Такова опытная проверка построения социализма в кратчайший срок в рамках одной страны и подчинение этой задаче промышленности и внешнеторговой политики.
Глубочайший кризис уже ворвался в промышленность. Его источником служит изношенность старого оборудования, за отмиранием которого не поспевает строительство нового, как это прекрасно показал в одной своей статье тов. — л — Но главная его причина — несоответствие промышленной политики интересам основных классов: крестьянин не дает сырья, рабочий бежит с производства. Поэтому останавливаются и работают неполной нагрузкой частично переоборудованные текстильные предприятия, падает добыча угля при росте механизации ее в Донбассе. Но кризис еще не развернулся во всю ширь. Он еще только в самом начале. Объявленный «особый квартал» действительно является критическим: он должен определить пути дальнейшей политики.
Пока что эти пути остаются прежними. Поэтому делается неизбежным глубокий откат назад: приведет ли этот откат к дальнейшему упадку политической энергии рабочих масс? В этом весь гвоздь положения. Но я не думаю, чтобы таковы были последствия начавшегося экономического кризиса. Рабочий почувствовал уже и знает, что он нужен, что в рабочей силе громадная нужда. Квалифицированная безработица исчерпана; ощущается недостаток и других видов труда. От злобного бросания стамески под вертящийся вал машины, он перешел пока что еще к пассивно-обходному, но более «экономическому» методу борьбы за улучшение условий труда: он меняет место работы, чтоб использовать более выгодную конъюнктуру на рынке труда.
Бюрократия отвечает на это прикреплением всех рабочих и служащих к предприятиям. Обращение ЦК от 3 сентября — это настоящий манифест Юрьева дня для советского пролетариата — узаконивает эти тенденции хозяйственной бюрократии. Но это побудит рабочих и научит бороться за лучшие условия труда, не уходя с предприятия.
Вся обстановка подготовляет подъем движения масс, насколько глубокий и широкий, сказать трудно. Но это во всяком случае даст толчок к новой существенной перегруппировке в партии. Рост недовольства в середнячестве даст толчок формированию бонапартистского крыла господствующей фракции; борьба рабочих приведет к росту реакционных тенденций хозяйственной бюрократии, которая из всех слоев советской бюрократии отличалась наибольшей «левизной» тогда, когда последняя измерялась темпами накопления и ассигнования на промышленность. Но сформируется и выкристаллизуется настоящее левое крыло партии вместо теперешнего конгломерата, подбирающего обрывки и слова оппозиционной платформы, благополучно их приспосабливая к потребностям межклассовой центристской диктатуры, подготовляющей условия для настоящего классового бонапартизма. Кризис партии уже не может опередить кризиса в стране, который уже начался. Оба кризиса совпадут и приведут к новому расколу партии, в процессе которого сольемся мы с действительным левым крылом партии. Никто не может знать, произойдет ли это слияние у власти или в оппозиции, на арене широкой борьбы или в подполье. Но вся наша тактика в ближайшее время должна быть подчинена тому, чтобы в процессе борьбы против нового вала мелко-буржуазной бонапартистской контр-революции, который идет на смену оттесненному, но не разбитому термидорианскому валу 1928-1929 г. обеспечить наше слияние с пролетарским крылом партии. Мы должны суметь также убедить партию в реальности бонапартистской опасности, вырастающей из нынешнего режима, как мы сумели в 1927—1928 гг. убедить партию в реальности термидорианской опасности, выраставшей из тогдашней экономической политики.
На этом вынужден пока остановиться.
Ваш — к —
Н., 16 октября 1930 г.
Письма из СССР
Письма из Москвы
Конец августа.
Сообщу вам кратко и бегло — чтоб не упустить оказии, — впечатления своей поездки, наблюдений и встреч. Об успехах говорить не буду. Они несомненны и выражаются цифрами, хотя и не всегда точными. Буду говорить только о минусах, ибо они замалчиваются. А между тем они слагаются во все большую опасность. Долг революционера сейчас не в том, чтоб дудеть в казенную дуду, а в том, чтоб — против течения — говорить правду, и даже не говорить, а кричать об ней.
…Говорили о близком закрытии многих больших машиностроительных заводов из-за отсутствия сырья. Это сообщение мне подтвердил Н. Н. который, как вы знаете, работает в этой области. Разруха в транспорте была невыразимой.
Положение в Донбассе было очень критическим. Вы это видели, впрочем, по отражениям в «Правде». Шахтеры массой покидали работу. Их называют теперь «летунами». Ничего удивительного в этом положении нет. Один мой друг, техник, работающий в Донбассе, — честный беспартийный, полностью советский — говорил мне, что положение было катастрофическим и, что если б не улучшили условия материального существования рабочих, нельзя было бы и говорить о возможности реализации производственного плана. В самом деле — по словам того же друга, — половина горнорабочих получает среднюю зарплату 50 рублей в месяц… Кооперативы, естественно, ничего не имеют, а цены товаров, которые находятся на свободном рынке чрезвычайно высоки.
Такое же положение, как и в Донбассе замечалось в других местах. В этих условиях говорить о «производственном энтузиазме» есть, мягко выражаясь, преувеличение. «Когда говоришь шахтеру об увеличении производства, — говорил мне техник, — они единодушно отвечают, что прежде всего нужно, чтоб их накормили. Производственные совещания, как и профессиональные собрания почти совсем не посещаются. В текстильной промышленности положение не лучше. Я не знаю, известно ли вам, что летом хлопчатобумажные фабрики были почти все закрыты в течение двух месяцев вследствие той же причины: отсутствия сырья? Лишний раз с очевидностью был доказан авантюризм руководства, которое установило непрерывную неделю и работу в три смены без предварительного учета наличия сырья. Как обычно, ответственность сбросили на исполнителей. Я хорошо представляю себе судьбу, которая постигла бы этих исполнителей, если б они, в момент увлечения непрерывной неделей, сказали бы, что нет достаточного количества сырья. Подобное же положение мы имеем в кожевенной и табачной промышленности. В кооперативах не было до последнего времени никакой возможности купить хотя бы одну папиросу или щепотку табака. Разносчики исчезли полностью. Нормированные папиросы продавали только на заводах и в учреждениях. На частном рынке папиросы продавались по фантастическим ценам.
Хвосты у магазинов стояли за мясом (женщины ждали у дверей кооперативов с 8-9 час. вечера до утра следующего дня) за бисквитами, карамелями и… за починкой обуви. Для остальных товаров вопрос о «хвостах» был просто разрешен тем, что этих товаров вообще не было.
Мануфактуры нитяной, бумажной и шелковой — не было даже на вольном рынке. В кооперативах обуви совершенно нет. Ее начали распределять рабочим по заводам, но в совершенно недостаточном количестве. На рынке обувь продается по баснословным ценам: 70 рублей как минимум, 200 — как максимум.
Кризис разменной монеты принял катастрофические размеры. Не было возможности разменять деньги. Нужно было видеть, какие это вызывало инциденты. Люди покупали совершенно ненужные вещи для того лишь, чтоб догнать плату до рубля или трех. В последнее время бумажный рубль также отсутствовал. Возбуждение было крайнее. Наверху закрывали глаза на общую причину этого архи-знакомого явления, вызванного инфляцией…
На заводах кампания по займу «пятилетка в четыре года» проводилась с большими трудностями. На многих заводах, и особенно на текстильных фабриках было очень трудно организовать собрания в пользу займа. В некоторых местах для собраний пользовались обеденным перерывом, но рабочие не хотели ничего слушать. Вообще текстильные рабочие наиболее недовольны: из-за крайне низкой зарплаты и интенсификации труда. Один товарищ, хорошая текстильная работница, член партии, говорила мне, что коммунисты фабрики, где она работает (речь идет об одной из фабрик «Москвошвей») не имели больше возможности вносить свои предложения на собраниях фабрики, и что когда нужно было предложить что-нибудь, искали беспартийных, ибо рабочие их лучше слушают.
Из-за отсутствии съестных припасов серьезный кризис личного состава в ленинградском порту.
Рабочие, которых я имел возможность расспросить по вопросу об отсутствии продуктов говорили мне, что считают свое нынешнее положение хуже, чем в 1919 году. Эта точка зрения меня очень поразила. На мои сомнения они ответили, что в ту эпоху им был обеспечен паек, которого не существует теперь. Они также говорили, что лично питаются более или менее сносно в заводских столовых, но что это не разрешает проблемы питания семьи. Кроме того, на заводах едят только один раз в день, между тем, как нужно питаться по меньшей мере три раза в день, и на остающиеся два раза нельзя найти ничего или почти ничего из продуктов.
Некоторые рабочие, с которыми я говорил, рассказали мне очень интересную вещь по поводу «ударных бригад». В эти знаменитые бригады входят далеко не всегда лучшие элементы. На каждом заводе стараются создать группу привилегированных рабочих, выше остальных оплачиваемых, некоторый вид аристократии, на которую может опираться центристская бюрократия. Превосходные рабочие, действительно способные на производственный энтузиазм, должны нередко оставаться сложа руки, потому что материалы дают прежде всего бригадам. Это к тому, же создает антагонизм внутри заводов, и ударные бригады становятся нередко объектом растущей враждебности со стороны рабочих.
За последнее лето имела место забастовка рабочих одесского порта. Заменить бастующих послали комсомольцев. Они были избиты рабочими, которые в то же время оскорбляли их, называя штрейкбрехерами и т.п.
В Новороссийске вследствие отсутствия продуктов произошли серьезные беспорядки. По улицам проходили демонстрации женщин. В помещение местного Совета бросались камни.
Хочу так же передать вам впечатления одного товарища, который был в Сибири, по поручению партии, в начале апреля, и где он оставался до конца июля. Нужно вам сказать, что дело идет о товарище которого я знаю, как «стопроцентного», который не рисковал никогда критиковать, который не имел никакого сочувствия к нам. Не был он также и правым. Когда я его встретил, я несколько моментов колебался даже поздороваться ли с ним, ибо я полагал, что он не захочет даже подвергнуться риску разговора со мной. К моему же большому удивлению, он сам пошел ко мне навстречу. Вот приблизительно наш диалог:
— Как живете? — спрашиваю я его. — Вы плохо выглядите, у вас усталый вид.
— Еще бы. Вы бы тоже плохо выглядели, если б побывали, как я, в течение ряда месяцев в деревне… Скажу вам напрямик: если б буржуазия нас послала в качестве вредителей, она бы действовала не лучше Сталина. Можно подумать, что мы находимся перед колоссальной провокацией…
И он начал рассказывать мне о подвигах, совершенных в течение знаменитого периода «головокружений». Я этого не повторяю, потому что картина была одна и та же повсюду… Сталин восстановил против партии не только середняков, но и бедняков-коммунистов, бывших партизан и пр.
Тот же товарищ рассказал мне, кстати, что не мог найти ни одного фунта масла в течение путешествия, которое он сделал, проехав через всю Сибирь.
В конце июля я беседовал с одним украинским рабочим, который провел отпуск у себя в деревне. Это член партии с 1918 года, участник гражданской войны, превосходный товарищ, несколько симпатизирующий нам. Его деревня находится близь Б. В некоторые из колхозов вошли худшие элементы деревни, наименее сознательные… В известных ему колхозах нет никакой трудовой дисциплины; кризис продуктов. Чтоб успокоить колхозников роздали им муки, количество которой достаточно на два-три дня. Транспорт с зерном для киевских рабочих был взят приступом группой колхозников.
Все товарищи, бывшие в деревне констатируют наличие большого недовольства, но в то же время утверждают категорически, что крестьяне остаются советскими, т.-е. глубоко связанными с режимом. Любопытно, что во многих местах, в частности на Украине, крестьяне в самые острые моменты не обнаруживали никакого недоброжелательства по отношению к местным представителям партии. Они смотрят на них, как на жертв политики сверху. Надо думать, впрочем, что сами эти члены партии делают все возможное, чтоб представить себя, как простых исполнителей приказов Центрального Комитета. Подобное положение, как вы понимаете, чревато опасностями.
Все те, кто были в деревне, констатируют большой прогресс в сознательности крестьянства. Крестьяне говорят более твердым голосом. Они видят яснее, чем видели раньше. «Мы, говорил мне один крестьянин, — ясно видим, что колхоз лучше. Но мы хотим колхозы для себя, а не по указке сверху». Это тоже знаменательно.
* * *
Начало сентября.
В последнее время в некоторых местах довольно острый характер принял антагонизм между русскими и иностранными рабочими. Эти последние, как известно, пользуются более благоприятными условиями, а именно получают специальный паек, что обеспечивает им жизненный минимум, которого кооперативы не могут дать русским рабочим.
Ко всему этому и иностранные рабочие также далеко не всегда довольны. Хотя их материальное положение значительно превосходит положение русских рабочих, но оно значительно уступает тому положению, которое им рисовала коммунистическая печать, изображая СССР как страну, в которой социализм, якобы, осуществлен процентов на 90. Нелепые казенные преувеличения вызывают неизбежную реакцию. Усердие не по разуму приносит, как всегда, не пользу, а вред.
Настойчиво говорят о неизбежности разрыва между Сталиным и… Молотовым. Передают, что Сталин свалил на этого последнего всю ответственность за «перегибы» политики партии в деревне, и что, хотя и против своего желания, Молотов видит себя вынужденным перейти в «оппозицию». Это был бы спектакль, достойный богов. Факт во всяком случае таков, что в почетных президиумах и иных перечислениях Молотов, фигурирует уже не на втором, а на третьем и четвертом месте, красные профессора совсем перестали цитировать Молотова, зато начинают цитировать полное собрание сочинений Кагановича.
* * *
Ноябрь.
В аппарате в связи с «двурушничеством» Сырцова и Ломинадзе и др. большое замешательство. Близкие к Орджоникидзе круги сообщают, что на него особенно влияет «двурушничество». Жалуется, что никому нельзя довериться, даже друзьям и помощникам и проявляет большую беспомощность.
В Сырцова Сталин верил до последней минуты и поддерживал его. Ломинадзе и Стэн (?) выпустили на Кавказе воззвание. Их вызвали в Москву. Во время переговоров со Сталиным заявили, что это было «ошибкой» с их стороны. (Покаяние теперь стоит дешево). Но сейчас же после этого пошли к Сырцову заседать. При обыске у Сырцова нашли протоколы заседаний, благодаря которым удалось вскрыть блок. Сырцов будто бы под «домашним арестом». Также передают, что Зиновьев играет в оппозицию после того, как ему не дали слова на съезде для самого искреннего и уже окончательного покаяния.
…В ссылке, под надзором, в тюрьмах и пр. находится свыше 7 тысяч большевиков-ленинцев (левой оппозиции). Число их растет, ибо аресты и высылки продолжаются.
В то же время советская печать изо дня в день твердит об активизации «троцкистов», — все тех же, разумеется, остатков и осколков.
На заводах, при каждой встряске, оказываются «троцкисты» и «полутроцкисты», которые требуют более правильных связей и более систематической работы. Они безусловно правы. Оппозиция оправится от непрерывных организационных погромов, только на основе заводских ячеек, хотя бы из двух-трех рабочих каждая.
Официальной клевете на левую оппозицию никто не верит. Все знают, что — ложь. Но одни думают, что это «полезно», а другие думают, что это гнусно. В этом вся разница.
Н. Н.
Заявление группы ссыльных
В Президиум 16-го съезда ВКП(б)
В дополнение к обращению, адресованному оппозицией большевиков-ленинцев «К предстоящей дискуссии», Канская группа ссыльных-оппозиционеров обращается к 16-ому съезду ВКП(б) с нижеследующим протестом. — Два с половиной года творится жестокая расправа над передовым отрядом большевистской партии. За это время в борьбе с оппозицией испробованы все средства репрессий: от клеветы и провокации, обысков и арестов, ссылок и изоляторов вплоть до преступных убийств. В союзе с ГПУ при явном сочувствии внутренней и международной контр-революции, аппарат загнал в сибирскую тайгу, в степи Центральной Азии, в сырые казематы Верхнеуральска, Челябинска, Томска, Суздаля многие сотни большевиков. Начиная с 15-го съезда, втайне от партии, за спиной рабочего класса, самочинно действует особое совещание по делам оппозиции при ГПУ. Расправа с оппозицией не прошла бесследно для советской страны. Отныне слежка, провокации, обыски стали частым и бытовым явлением в рабочих районах и вузовских общежитиях, даже на производстве. Аресты и высылки старых большевиков, рабочих-партийцев и коммунистической молодежи угнетающе действуют на партию, деморализуют рабочий класс и разнуздывают бюрократию. Это наглядный результат истекшего двухлетия. В своих узко-фракционных целях аппарат окружил партию системой шпионажа, при которой тайный донос или секретная сводка решают больше, чем постановление целой партийной организации. На оппозицию возводились и возводятся самые чудовищнейшие и нелепейшие обвинения, не подкрепленные никакими фактами. Так называемая «идейная» борьба с оппозицией, никогда не поднимавшаяся выше мошеннических подтасовок, перешла сейчас в ни с чем несравнимую травлю. Эта травля поджигает дикие репрессии, давно утратившие всякую фикцию законности и всецело направленные к ликвидации оппозиции, не останавливаясь даже перед физическим уничтожением ее кадров.
В сознании своей полной ответственности за дело оппозиции перед партией и рабочим классом Канская группа большевиков-ленинцев доводит до сведения съезда: 1) В старых каторжных тюрьмах, служивших в годы царизма местом заключения революционеров, томятся многие большевики-ленинцы. Первоначально центральным пунктом изоляции ленинского крыла партии был избран Тобольский каторжный централ, но когда он переполнился сверх меры, в систему изоляции большевиков дополнительно включили Верхнеуральскую тюрьму, совершенно не приспособленную для содержания политических заключенных. В настоящее время заключенные оппозиционеры разбросаны по разным тюрьмам во всех концах СССР. В одном только Верхне-Уральском изоляторе свыше 150 человек. Многие большевики отбывают заключение в штрафном челябинском изоляторе, куда раньше переводили только беглых и повторно-судившихся уголовных. В Томской пересыльной тюрьме, в Вятском, Суздальском и Свердловском изоляторах также находятся большевики-ленинцы. Наконец, в самое последнее время оппозиционеров направляют в Александровский централ, в Уральский изолятор, т.-е. тюрьмы, служащие исключительно для уголовных, где нет особого режима для политических. Сроки заключения для всех товарищей устанавливаются произвольно, как правило — 3 года, в отдельных случаях — свыше 5-6 лет. В политических изоляторах господствует старый каторжный порядок, отдающий тюремной администрации монополию на неограниченное самоуправство. Известны случаи, когда заявления и жалобы, направляемые ЦКК и коллегии ГПУ задерживались и не доставлялись по назначению или возвращались обратно с вычеркнутым адресом ЦКК (Уральск). По отношению к арестованным неоднократно применялись избиения (Верхнеуральск, Свердловск и т.д.), пытки холодной водой (Верхнеуральск), угрозы вооруженной расправой, к счастью не доведенные до конца благодаря революционной сознательности красноармейцев (Тобольск), отказ тяжелобольным во врачебной помощи. (Томск, Верхнеуральск, Уральск и т.д.), содержание в условиях, обрекающих на полную утрату здоровья и вырождение (например, Верхнеуральск, где на заключенного приходится клочок жилой площади, равной площади гроба), повальные обыски, применявшиеся исключительно к большевикам-ленинцам, но обходившие меньшевиков, эсэров и белогвардейцев до появления наших товарищей в изоляторе (Суздаль).
Ко времени 16-го съезда десятки старых большевиков тянут тюремную лямку, обрекая свое здоровье, подорванное дореволюционным подпольем и гражданской войной, на верную гибель. В томской тюрьме, в условиях смертной изоляции, запрятан тов. Сосновский, больной диабетом в острой форме; предварительно он отбывал заключение в Челябинске, куда был посажен вторично (первый раз — накануне империалистической войны). Сосновский не имеет возможности нормально питаться (запрещено администрацией тюрьмы) и попал в руки отъявленных жандармов, лишенных какого-либо чувства ответственности перед рабочим классом. Это начальник секретного отдела томского ГПУ — Рощин и старший уполномоченный Шестаков. В Верхнеуральске сидит Мдивани, отбывающий заключение уже свыше полутора года. В Свердловске — Грюнштейн, старый большевик, бывший член Политбюро ЦК КП(б), тяжело больной, избитый дважды тюремной администрацией. В Вятке — Кавтарадзе, в Суздале — В. М. Смирнов, побывавший уже в трех изоляторах и двух местах ссылки, начиная с 1927 года. Б. Эльцин, Сапронов и многие другие изолированы настолько, что даже не известно, в какой каторжной яме они находятся.
2) От ссылки и заключения в изоляторы, по-видимому, не производящих должного действия, аппарат перешел к еще более преступным репрессиям. Уже продолжительное время в Соловецком концентрационном лагере находится группа оппозиционеров. В прямом противоречии с постановлением СНК СССР от 1926 года, воспрещающим отправку политических на Соловки, ГПУ еще в конце 1927 года бросило туда оппозиционера Питерского. В протесте, отправленном от имени томской колонии ссыльных оппозиционеров, указаны следующие факты: «На Соловках заключены несколько наших товарищей. Один из них произвел длительную голодовку с требованием применения к нему политического режима. Его бросили в карцер. По выходе оттуда он попытался переслать протест в центр, где разоблачил весь чудовищный произвол изолятора. Этот протест был перехвачен. Через некоторое время этот товарищ был выведен и больше не возвращался. Официальная версия администрации Соловков такова: «убит при попытке к бегству». Акты физической расправы над большевиками-ленинцами особенно тщательно скрываются ГПУ, тем не менее, оппозиции еще весной 1928 года удалось разоблачить обстоятельства, повлекшие за собой смерть тов. Бутова, умершего после длительной голодовки. Смерть Бутова явилась героическим протестом против провокации, состряпанной ГПУ с целью оклеветания оппозиции. В ноябре 1928 года в стенах ленинградского ГПУ был зверски умерщвлен рабочий «Красного Треугольника» тов. Генрихсон, причем врачебным актом установлены рваные раны на теле и симуляция повешения. В январе 30 года коллегия ГПУ СССР, основываясь на предательском сообщении ренегата Карла Радека, приговорила к высшей мере наказания тов. Блюмкина, члена ВКП до последних дней (см. Бюллетень оппозиции). По обстоятельствам, оставшимся неизвестными, коллегия ГПУ приговорила к расстрелу членов ВКП т.т. Рабиновича и Силова, которым на следствии инкриминировалась принадлежность к оппозиции. В то же время старый большевик Иоселевич осуждается к высшей мере наказания, с заменой 10-летней строгой изоляцией — единственно за то, что он остался верен оппозиции после своего возвращения из ссылки.
3) Остающиеся в ссылке оппозиционеры беспрерывно подвергаются различным репрессиям. Политическая изоляция, материальные и физические лишения являются уделом многих сотен товарищей, загнанных по ту сторону Уральского хребта, за тысячи километров от промышленных центров. Незначительное пособие, выдаваемое часто с опозданием, отсутствие работы обрекает семьи ссыльных на полуголодное существование (Нарым, Приангарский край, Кара-Калпакия, многие районы Казахстана, Северный край, область Коми и пр.). В условиях материальной обеспеченности живут очень немногие, преимущественно в городах. Лишенные всех прав, даже права защиты от бюрократического произвола местных самодуров, ссыльные большевики-ленинцы оказались фактически вне закона. Под тем или иным предлогом предпринимаются самые разнузданные и бессмысленные гонения, переводя на положение уголовных (Щадринск), воспрещают пользоваться библиотеками, посещать избы-читальни, кино (Канский округ), выбрасывают из квартир по прямому предписанию ГПУ (Ходжент), подвергают избиениям при помощи милиции (Ялутаровск, Енисейск), снимают с нормированного снабжения (Нарым, Северный край и др.). Как правило, срок ссылки ни для кого не ограничен, сплошь и рядом, по истечении одного года, полутора, двух лет ссылки вновь прибавляется «трехлетка», причем обвинительным материалом служит личная переписка с товарищами по ссылке. Но самые свирепые преследования обрушиваются на тех, кто и в ссылке продолжает борьбу с бюрократическим засильем в местных советских и партийных организациях. За разоблачение «гнойника» в Чебоксарском ГПУ (Чувашия) колония большевиков-ленинцев подверглась разгрому. Группа товарищей, вскрывшая гнездо колчаковцев в Окротделе ГПУ и местной партийной организации (г. Камень, Сибирь) угодила в Нарым. Их заявления и протесты, направленные в ЦК и ЦКК остались без ответа. Почтовая изоляция лишает ссыльных политического общения, даже переписка с родными и та не застрахована от изъятий. За высокую мзду ГПУ наводняет ссылку платными агентами, которые под видом оппозиционеров провоцируют «амальгамы» (Барнаул, Ишим).
Предпринятые к 16-ому съезду массовые репрессии в ссылке имеют целью завершить расправу с ленинскими кадрами партии. В последние недели один за другим вырываются из ссылки лучшие товарищи, устоявшие от капитулянтского поветрия. В Архангельске, Алма-Ата, Красноярске, Минусинске, Томске, Сарапуле, Славгороде, Уфе, Ходженте, Канске, даже на Ангаре за 500 кил. от железн. дороги — повторились комедии обысков, во время которых вместе с арестованными товарищами забирались, в качестве «крамольного» материала, личные письма, выписки из советских газет, из работ Ленина, Плеханова, Маркса, книги советских изданий и т.д.
Репрессии продолжаются и сейчас, захватывая все более широкий круг жертв. По-видимому к 16-ому съезду затевается какое-то новое преступное мероприятие, по выражению Ленина «острое блюдо», единственное назначение которого замазать и оправдать все гнусные дела, совершенные сталинским руководством против своей собственной партии, еще раз оклеветать оппозицию, ввести в заблуждение партию и рабочий класс.
Провокация служит маскировкой позорным репрессиям; клевета поощряет преступные приемы борьбы. С этой целью накануне 15-го съезда аппарат шантажировал партию при помощи «врангелевского офицера», якобы связанного с оппозицией, в действительности оказавшимся подосланным агентом ГПУ (см. стенограмму пленума ЦК октябрь 1927 года). С этой целью накануне 16-ой конференции готовилась и сорвалась мерзкая провокация «военного заговора», когда агент ГПУ Кулешев направился к воронежским оппозиционерам, но был позорно разоблачен (см. Бюллетень оппозиции). С этой же преступной и шарлатанской целью накануне 16-го съезда Ярославский приписывает оппозиции намерение «возглавлять крестьянские восстания», и арестованным в ссылке большевикам-ленинцам предъявляется лживое обвинение в «создании антисоветской организации во всесоюзном масштабе». (Канск).
Мы предупреждаем 16-ый съезд, что сталинская фракция в борьбе против оппозиции проводит систему все возрастающих репрессий. перед лицом классовых врагов, в условиях жестокого хозяйственного кризиса и перенапряжения всех сил пролетариата, аппарат обратил государственные ресурсы на цели фракционной борьбы; борясь с оппозицией, он отвлекает внимание ГПУ от подлинных врагов революции. Аппарат истребляет партийные кадры своей нетерпимостью к революционной сознательной мысли.
Присоединяясь в основном к общим предложениям оппозиции, изложенным в документе за подписью т.т. Раковского, Муралова, Каспаровой и Коссиора (снятие 58 статьи, возвращение Л. Д. Троцкого из изгнания, восстановление всех большевиков-ленинцев оппозиционеров в партии и т.д.) канская колония выдвигает перед съездом следующие требования:
1) Съезд должен избрать комиссию для расследования всей деятельности ЦКК и ГПУ против большевиков-ленинцев, в частности «особого совещания», затребовать у ГПУ и ЦКК материалы, связанные с репрессиями; поручить комиссии произвести обследование условий ссылки и заключения большевиков-ленинцев; 2) установить персональную виновность лиц, ответственных за убийства т.т. Бутова, Генрихсона, Блюмкина, Рабиновича, Силова. Также, как и за расправу на Соловках; предать виновных партийной и судебной ответственности; 3) в качестве предварительного мероприятия: немедленно освободить оппозиционеров из Соловков, уголовных и штрафных тюрем, прекратить посылку в концлагеря. Впредь до окончательного выяснения перевести их в нормальные условия ссылки и заключения. Освободить полностью больных товарищей; предоставить им возможность немедленного лечения; 4) категорически воспретить вмешательство ГПУ в внутрипартийную борьбу, устранив систему, при которой даже члены Политбюро находятся под полицейской слежкой; 5) передать полной гласности результаты расследования, воспретив тайный суд и тайную расправу над большевиками-ленинцами.
Канская группа ссыльных оппозиционеров: 1) Аграновский; 2) Вардунас; 3) Загорский; 4) Зайчук; 5) Кузьминская; 6) Михайлов; 7) Ромашко; 8) Разоренов; 9) Савицкий; 10) Соркин; 11) Фортушкин; 12) Шильберг; 13) Шмидт.
В республике, президент, сознавая свою ответственность перед избравшей его демократией, будет принужден чутко прислушиваться к голосу рабочего класса и пролетаризованного крестьянства, так как иначе он рискует оказаться невыбранным на следующий срок.
«Правда», номер 6, 11(24)
«Правда» редактировалась в это время Молотовым.
У порога третьего года пятилетки
Письмо из Москвы
Основной стержень, вокруг которого развертывается вся хозяйственная и политическая жизнь Союза — это выполнение и перевыполнение так наз. «контрольных цифр», вытекающих из пятилетнего плана индустриализации.
Если наш пятилетний план в его первоначальном виде нес на себе следы дилетантизма, с одной стороны, и с другой — следы недостаточного осознания творческих возможностей пролетариата, а пожалуй и следы вредительства, то в последующем этот пятилетний план подвергался изо дня в день всяческим частичным «уточнениям», сводившим в конце концов все дело к «плановому» проведению беспланового развития промышленности и сельского хозяйства СССР. Бесплановость, лежащая в основе самого плана, вызывает на различных стадиях его осуществления крупнейшие кризисы и прорывы. В условиях наших действительно героических темпов и колоссального напряжения, когда профсоюзные, партийные и хозяйственные органы делают все для того, чтобы выжать из рабочих зачастую невозможное, — единственный выход из этих кризисов — это вновь и вновь нажать. В конечном итоге вина за прорывы сваливается на отдельных работников, на низовые ячейки, «не осознавшие» и т.д.
В условиях борьбы с основной опасностью — правым уклоном и «троцкизмом», — очевидно, трудно решиться на пересмотр основной линии партии и этим хоть на одну минуту поколебать веру в рабочих массах в правильность генеральной линии ЦК. А между тем новый поворот этой линии ставится в порядок дня самой обстановкой. Если наша пресса и не подводит итоги 2-го года пятилетки, то ни для кого не секрет, что «невыполнение промфинплана» (т.-е. пятилетки в разрезе одного года на участке одного завода) характернейшее явление для 29-30 оперативного года. Там же, где налицо выполнение 100-процентное и более, то в этих процентах не учтено невыполнение снижения себестоимости так же, как не учтено понижение качества продукции.
Чем же объясняется это невыполнение? Оно относится официально только за счет недостаточной активности масс, плохой работы завкома, ячейки, директора и т.д. В конечном итоге этот треугольник, как правило дважды в год сменяется за… 1) невыполнение директив ВЦСПС, за 2) оппортунизм и 3) плохое административное руководство. Смененные тут-же усаживаются на те же посты в других заводах, заменяя там других смененных. Это твердый кадр профсоюзных, партийных и советских бюрократов, у которых есть одна положительная и ценная черта — дисциплинированность. Если они посмеют усомниться в своей «виновности» — они в лучшем случае будут посланы на низовые работы, а в худшем станут без партбилета к станку. Такова одна из сторон строительства социализма в одной стране в условиях «жесточайшей самокритики, не взирая на лица».
Кстати, об этой «самокритике», уничтожившей последние признаки демократии внутри партии. Идеал самокритики это: когда рабочий кроет мастера, мастер инженера, инженер кроет матом общественные организации за недостаточную поддержку, завком кроет директора и директор кроет завкома, а партячейка признает у всех ошибки, недостаточное осознание момента, задач и директив партии отдельными партийцами. Самокритика достигает апогея, когда голосуется резолюция, отмечающая ошибки всех (они же авторы резолюции) и призывающая общими усилиями… и т.д. Все авторы ошибок дружно голосуют за эту резолюцию. Когда же этих методов самокритики уже недостаточно и ими дела не исправишь, тогда, с поддержкой райкома, одна из сторон кроет всех, и тогда, в порядке самокритики, именем партии один или два стержня треугольника за «искривление линии партии» снимаются.
Это своеобразное перпетуум мобиле. Борьба с «болезнями роста» ведется «орудием самокритики», или другими словами: партбюрократия своеобразной методикой самокритики находит стрелочников и бьет по ним во имя авторитета ЦК.
Случаи неугодного верхам понимания «самокритики» почти исключены самими методами борьбы с такими случаями. Аппаратчики достаточно сильны, чтоб непокорных ошельмовать и обезвредить в два счета.
Изо дня в день нас давит тяжелое сознание того, что проблема классовой борьбы, проблема строительства первого пролетарского государства, вопросы мировой революции — в плену у аппаратчиков со всеми последствиями и опасностями, отсюда вытекающими как для СССР, так и для иностранных братских партий.
Когда самого отъявленного оппортуниста, махрового правого, потерявшего всякие революционные перспективы, видишь и слышишь произносящим речь, начиненную готовыми фразами из «Правды», поневоле представляешь себе картину, как вороватый приказчик произносит речь своему хозяину в честь его юбилея, пользуясь специальным справочником с готовыми текстами речей, приветствий, тостов, поздравлений на все случаи жизни.
Положение, к сожалению, таково, что такой сборник («классово-выдержанных» речей на все случаи жизни партийной и профбюрократии) можно уже без труда издать.
Мне кажется, что 3-ий год пятилетки, с одной стороны, явится лишним подтверждением исторической роли пролетариата и его диктатуры, а с другой, послужит поворотным пунктом в судьбе чиновничества, в аппарате штаба мировой революции. Разложение партаппарата, с одной стороны, фашизация Европы, с другой, создадут ту обстановку, в которой революционный актив пролетариата будет вынужден перестроить свой аппарат для целей несколько других, чем те, которые этот аппарат сейчас себе ставит. Я себе мыслю этот поворот в условиях активной революционной борьбы в Европе, а такой момент настанет.
Загнивание аппарата тесно связано с лозунгом «социализма в одной стране», т.-е. игры в самодовлеющую «государственность», сводящей революционную борьбу к полуоборонительной позиционной борьбе.
Х.
Москва, октябрь 1930 г.
Жизнь большевиков-ленинцев в изоляторе
Из письма с пути
Вы, вероятно, интересуетесь знать, как они там живут, и как я жил вместе с ними? Вообще условия тамошней жизни не укрепляют ничьего здоровья. Главное зло — жилищная теснота и скученность. Живут по 8-12 и даже 15 человек в «комнате». Пища за самое последнее время стала сносной, до недавнего времени она была причиной массовых и поголовных желудочных заболеваний. Острых конфликтов с хозяевами нам удалось избежать с февраля, когда наши жилища были залиты водою, а ряд товарищей побиты.
Мы получали и отправляли до 10 писем (туда и обратно, т.-е. 5 отправок плюс пять получений) нашим близким родственникам. Но мы, благодаря идущим сюда свежим пополнениям, знакомы за этот год с десятком, примерно, писем обоих стариков. Обычно мы их получали с запозданием месяца на 2-3-4. Всего нас большевиков-ленинцев, в этом доме было 110 человек, кроме того 19 ДЦ и 2 мясниковца. Наша идейная жизнь нашла себе выражение в двух изданиях. Первое, это «Сборники к текущему моменту», коих вышло три, с тремя (примерно) десятками статей по основным вопросам международной и внутренней экономики, политики и тактики. Эти «сборники» были дискуссионным органом коллектива, но только в смысле «самоуяснения проблем эпохи». С капитулянтами мы не дискутировали. Мы их просто исключали из своих рядов и изгоняли из камер. Сия порода в этом году представляла наиболее жалких последышей и совершеннейших идейных пустышек, образец которых нам дали Константинов и Садовский, — последние, очистившие к весне наши ряды. После них у нас не было капитулянтов.
В июне тремя товарищами, теоретически наиболее подготовленными, были сообща выпущены тезисы к итогам дискуссии и оценке положения перед 16-м съездом. Тезисы имели целью провести грань справа, от «примиренческих» тенденций (литературным представителем коих у нас считался тов. — ц — но распространяемые капитулянтами слухи о его капитулянтских тенденциях являются сознательной и рассчитанной ложью; он в течение лета сделал ряд шагов, значительно уменьшивших разногласия с ним и сделавших сотрудничество полностью возможным, и слева от выявившихся ультра-левых тенденций, представленных у нас особым групповым журналом «Воинствующий большевик», резко противопоставленным — полемически и организационно «сборникам», как органу большинства.
Были еще выпущены позднее отдельные тезисы тов. — н — и др. товарищами. Но эти тезисы отличались от «тезисов трех» только в вопросе о кризисе НЭП'а, т.-е. о пределах рыночных отношений и принудительных мер на данном этапе. Дело в том, что если сумасшествием является выкрик «к черту НЭП», то вряд ли правильно было бы на данном этапе ставить себе задачей восстановление чисто рыночных, товарно-денежных отношений с крестьянством без каких либо натурально принудительных изъятий, — размер которых следует, однако, резко сузить и уменьшить по сравнению с теперешним. В этой объективной необходимости вернуться к натуральным изъятиям того или иного размера и заключается тот кризис НЭП'а, к которому привела оппортунистическая политика 1923-1927 гг. и тот срыв НЭП'а, который дала политика 1928-1930 гг. Тов. — н — считал, что следует стремиться и требовать непосредственного восстановления НЭП'а, т.-е. чисто рыночных отношений с крестьянством. Эти расхождения, разумеется, не таковы, чтоб мешать совместной работе, тем более, что тов. — н — затем значительно смягчил и разъяснил свою точку зрения.
Иначе с вышедшими в сентябре тезисами группы «Воинствующий большевик». Эта группа насчитывает в наших рядах около 30 сторонников (по последнему важному голосованию 27; трое ушли к ДЦ). Группа издает с января упомянутый журнал. Главная идея группы: «борьба передвинулась с партии на класс». Задача реформы партии перед нами уже не стоит больше, можно еще только говорить о реформе государства прямым действием масс. Короче, это попытка выработать промежуточную позицию между нами и ДЦ, эклектически соединив идею о совершившемся перерождении партии с нашей идеей реформы и апелляцией к боевой мобилизации масс в теперешнем кризисе. Группа, поэтому, против обращения Х. Г. к партии и съезду. Мы послали телеграмму поддержки обращения Х. Г. за 60 подписями: 47 сгоряча отказались присоединиться. Но затем мы получили изложение обращения и письма от 21 марта и 5 августа с определенным освещением нашего отношения к партии и центристской бюрократии. Это повернуло многих: 20 из 47 отмежевались от группы «Воинствующий большевик». Консолидация идет и по этой линии. Мы выходим из разброда «года блужданий». Шлю горячий привет и крепкое рукопожатие.
Ваш Д.
12 октября 1930 г.
О Х. Г. Раковском
Х. Г. Раковский остался в Барнауле один-одинешенек. Подвергли его таким образом полной изоляции. Кругом Барнаула все колонии разогнали, растыкали в разные края. Х. Г. настроен бодро, но физически чувствует себя скверно. Возможностей лечения в Барнауле нет. За последнее время было 5 сердечных припадков. В переводе на Юг ему отказано. Работает в плановой комиссии. Материально живет неважно; вынужден сам заниматься приобретением продуктов на базаре. Александра Георгиевна готовит сама на примусе и т.д. Пишет много, но письма доходят чрезвычайно редко. В письме в одну из колоний пишет: «самое страшное — не ссылка и не изолятор, а капитуляция». Жену Х. Г. сообщают, также наградили 58 статьей.
Из письма оппозиционера
Лев Семенович Сосновский больной по-прежнему сидит в одиночке томской тюрьмы. Сообщают, что двум его «телохранителям», «за переотправку его письма Старику» дали по три года концентрационного лагеря.
Ладо Думбадзе, один из основоположников большевизма на Кавказе, сидит в одиночке суздальского изолятора.
М. М. Иоффе, вдова А. А. Иоффе, недавно переброшена в Бухару; страдает ревматизмом, работы не дают, в переводе в лучшие климатические условия отказывают.
Перетасовки по колониям продолжаются. Подавляющее большинство арестованных в период «обходов» до и после съезда направлено в изоляторы. Остальные по более глухим местам. По непроверенным сведениям бюрократия готовит в Соловках один общий концлагерь для большевиков. На Соловках наших уже около 50 человек.
К съезду, как вы знаете, подано было заявление «семи»: Х. Г. Раковский, Н. И. Муралов, В. Коссиор, В. Каспарова, Ауссем, Цинцадзе и Грюнштейн. Заявление в основном повторяет апрельское заявление «четырех».
Капитулянтов продолжают арестовывать и отправлять в ссылку, не только смирновцев, но и радекистов. Они прибывают как в Сибирь, так и в Среднюю Азию. Иные едут в ссылку, просидев предварительно в Бутырках или во «внутренней» четыре-пять месяцев.
Кавтарадзе подал заявление, в котором просил, ввиду болезни, разрешить ему вернуться на Кавказ и обещал не заниматься политикой. Подать капитулянтское заявление отказался. На Кавказ его отпустили.
Нам сообщили несколько месяцев тому назад, что Клима (Ворошилова) с Красной Пресни прогнали, не стали слушать, а взамен поехал Зиновьев (?), не известно, о чем этот говорил.
Письмо ссыльного оппозиционера
Октябрь.
Дорогие друзья!
…Характерно, что в кругах капитулировавших начинают вспоминать нас, просят писать о новостях, жалуются на скверное настроение, оправдываются тем, что они будут ближе к событиям (физически) когда они развернутся. «Заявление о восстановлении в партии пока не подавали, да и не думали подавать — пишут они — лучше оставаться честным беспартийным». Люди шли с верой и надеждой на «левый» курс центристов, а напоролись на бюрократическую падаль и начинают просить, нельзя ли у нас напиться живой влаги: марксизма-ленинизма. Что ж, мы не отказываем и охотно даем. Такие настроения имеются главным образом среди молодых. Есть настроения и поактивнее. Что же касается стариков, то они дают два образчика одного и того же процесса, именно гниения. Одни (меньшая часть) повинуясь приказу Наркомторга — свиньям стричься — выползают на страницы «Правды» (Радек, Сафаров) и так неистово чешутся, что только микояновское Политбюро может надеяться найти потребителя и рынок для радековских и сафаровских щетин. Другая часть стариков дремлет плакучими ивами, низко склонясь над центристской мутью, смиренно шамкает губами, в ожидании, когда им приоткроют щель служебных или надворных пристроек.
Всесоюзный бег рабочих от завода к заводу, из деревни в город и обратно продолжается. Лозунгу «пятилетка в четыре года» рабочие все настойчивее начинают противопоставлять вопросы курсака (курсак по узбекски значит желудок). Насколько остро стоит этот вопрос, видно хотя бы из того, что бюрократия вынуждена была опубликовать список контр-революционных вредителей во главе с Кондратьевыми, Чаяновыми, Рязанцевыми, против которых ленинская оппозиция развивала борьбу, и которых «мастер» держал в холе. Жизнь показала (да еще и не раз покажет), что врангелевские офицеры и их идеологи идут с теми, кто ведет борьбу против марксистско-ленинских позиций революционного крыла большевизма. Эта истина стала непреложной, массы скоро усвоят ее, вопреки лжи и клевете бюрократического руководства.
Каковы настроения аппаратной бюрократии? Печально выглядит сталинское поколение. Взводный не знает, что скажет фельдфебель, фельдфебель не знает, одобрит ли его юнкер, юнкер смотрит в рот поручику, поручик ест глазами начальство и т.д., вплоть до главковерха, коронованного в вожди 16-м съездом, который в политической арифметике может досчитать до трех, а дальше — полная политическая прострация. Широкий слой гос-парт-аппаратчиков растерянно задерган и безинициативен; боится попасть в правый или в левый уклон, хоть и продолжает баском аллилуить последнюю шпаргалку: выполнить сверх-перевыполнить, сверхударничать, переобъективить, незабегать, неотставать, генлинить, середнячить, кулачить, беднячить, (так сказал сам Сталин» и т.д. Но у каждого из них на губах трусливое вопрошание: что день грядущий мне готовит?
Вся эта трескотня весь этот приказистый тон прессы вгоняет во внутрь все нарастающее недовольство среди рабочих и партийцев, не разрешая наболевших вопросов. Социализированные колхозники начинают борьбу за свой паек в борьбе с государственной хлебозаготовкой. Трудно сейчас сказать, с каким материальным и политическим балансом закончат этот хозяйственный год колхозник, с одной стороны, и государство, с другой. Над цифрами сидит Яковлев, — как прикажут, так и выведет, ведь ему это не впервые. Вредительские черви не прекращают обнаруживаться… Мы ясно отдаем себе отчет в опасности, которую представляет собою распыленная партия. Оставшийся твердый костяк ленинской оппозиции должен всемерно подготовлять партию и рабочий класс к решающим схваткам с классовым врагом, и возрождая ее на ленинских основах, помочь овладеть событиями… В нашем районе построили электростанцию, убухали 3 млн. рублей, с помпой ее открывали, а заводы, которые рассчитывали получить энергию, вот уже 3 месяца не могут ее получить. Специальная комиссия установила, что через полтора года вся трехмиллионная электростанция вылетит в трубу. Вообще вопросы качества сданы в архив. Весь брак приказано выбрасывать на рынок. Недавно получили приказ торгующих организаций: ко всем прочим надбавкам на промтовары произвести надбавку еще на 25 процентов. Это, конечно, не мешает сталинскому аппарату снова возобновить против нас клевету, будто мы требуем повышения цен на промтовары первой необходимости для трудящихся.
Проблемы международной левой оппозиции
Поворот Коминтерна и положение в Германии
1. Источники последнего поворота
Тактические повороты, и даже очень крупные, совершенно неизбежны в нашу эпоху. Они вызываются крутыми поворотами объективной обстановки (отсутствие устойчивых международных отношений; резкие и неправильные колебания конъюнктуры; резкие отражения экономических колебаний в политике; импульсивность масс под влиянием чувства безвыходности, и пр.). Внимательное наблюдение за изменениями объективной обстановки является сейчас гораздо более важной и в то же время неизмеримо более трудной задачей, чем до войны, в эпоху «органического» развития капитализма. Руководство партии находится теперь в положении шофера, который ведет автомобиль в гору по острым зигзагам дороги. Несвоевременный поворот, неправильно взятая скорость грозят путникам и экипажу величайшими опасностями, если не гибелью.
Руководство Коминтерна давало нам за последние годы образцы очень крутых поворотов. Последний из них мы наблюдали за последние месяцы. Чем вызываются повороты послеленинского Коминтерна? Изменениями объективной обстановки? Нет. Можно сказать с уверенностью: начиная с 1923 года, не было ни одного тактического поворота, который был бы своевременно произведен Коминтерном под влиянием правильно учтенных изменений объективных условий. Наоборот: каждый поворот являлся результатом невыносимого обострения противоречия между линией Коминтерна и объективной обстановкой. То же самое мы наблюдаем и на этот раз.
9-ый пленум ИККИ, 6-ой конгресс и особенно 10-ый пленум взяли курс на крутой и прямолинейный революционный подъем («третий период»), который совершенно исключался в то время объективной обстановкой после величайших поражений в Англии, Китае, ослабления компартий во всем мире, особенно же в условиях торгово-промышленного подъема, охватившего ряд важнейших капиталистических стран. Тактический поворот Коминтерна, начиная с февраля 1928 года, был, таким образом, прямо противоположен реальному повороту исторического пути. Из этого противоречия возникли: тенденции авантюризма, дальнейшая изоляция партий от масс, ослабление организаций и пр. Только после того, как все эти явления приняли явно угрожающий характер, руководство Коминтерна совершило новый поворот, в феврале 1930 года, назад и вправо от тактики «третьего периода».
В силу иронии судьбы, немилосердной ко всякому хвостизму, новый тактический поворот Коминтерна совпал по времени с новым поворотом объективной обстановки. Неслыханной остроты международный кризис несомненно открывает перспективы радикализации масс и социальных потрясений. Именно в этих условиях можно и должно было бы совершить поворот влево, т.-е. взять смелый темп по линии революционного подъема. Это было бы вполне правильно и необходимо, если б за последние три года руководство Коминтерна использовало, как должно, период экономического оживления, при революционном отливе, для укрепления позиций партии в массовых организациях, прежде всего в профессиональных союзах. При этих условиях шофер мог бы и должен был бы в 1930 году перевести машину со второй скорости на третью, или, по крайней мере, подготовиться к такому переводу в ближайшем будущем. На деле же произошел прямо противоположный процесс. Чтоб не сорваться вниз, шоферу пришлось перейти с несвоевременно взятой третьей скорости на вторую и замедлять темп, — когда? — в условиях, которые при правильной стратегической линии сделали бы обязательным его ускорение.
Таково вопиющее противоречие между тактической необходимостью и стратегической перспективой, противоречие, в каком сейчас, логикой ошибок своего руководства, оказались компартии ряда стран.
Ярче и опаснее всего это противоречие предстает перед нами в Германии, где последние выборы вскрыли исключительно своеобразное соотношение сил, сложившееся в результате не только двух периодов германской послевоенной стабилизации, но и трех периодов ошибок Коминтерна.
2. Парламентская победа компартии в свете революционных задач
Сейчас официальная печать Коминтерна изображает результаты германских выборов, как грандиозную победу коммунизма, которая лозунг Советская Германия ставит в порядок дня. Бюрократические оптимисты не хотят вдумываться в смысл того соотношения сил, которое проявилось в избирательной статистике. Цифру прироста коммунистических голосов они рассматривают совершенно независимо от революционных задач, создаваемых обстановкой, и от ею же выдвигаемых препятствий.
Компартия получила около 4.600.000 голосов против 3.300.000 в 1928 г. Приращение в 1.300.000, с точки зрения «нормальной» парламентской механики представляется огромным, даже если учесть повышение общего числа избирателей. Но выигрыш компартии совершенно бледнеет перед скачком фашизма от 800.000 голосов к 6.400.000. Не менее важное значение для оценки выборов имеет тот факт, что социал-демократия, несмотря на значительные потери, сохранила свои основные кадры и все еще собрала значительно больше рабочих голосов, чем компартия.
Между тем, если спросить себя: какая комбинация международных и внутренних условий способна была бы с наибольшей силой повернуть рабочий класс в сторону коммунизма, то нельзя было бы привести примера более благоприятных для такого поворота условий, чем положение нынешней Германии: петля Юнга, экономический кризис, распад правящих, кризис парламентаризма, ужасающее самообнажение социал-демократии у власти. С точки зрения этих конкретных исторических условий удельный вес германской компартии в общественной жизни страны, несмотря на завоевание 1.300.000 голосов, остается непропорционально малым.
Слабость позиций коммунизма, неразрывно связанная с политикой и режимом Коминтерна, вскрывается еще ярче, если мы сегодняшний социальный вес компартии сопоставим с теми конкретными и неотложными задачами, которые ставятся перед нею нынешними историческими условиями.
Правда, сама компартия не ждала такого приращения. Но это показывает, что под ударами ошибок и поражений руководство компартии отвыкло от больших целей и перспектив. Если вчера оно недооценивало своих собственных возможностей, то сегодня оно снова недооценивает трудности. Так одна опасность помножается на другую.
Между тем, первое свойство подлинно революционной партии — уметь глядеть в лицо действительности.
3. Колебания крупной буржуазии
При всяком повороте исторической дороги, при всяком социальном кризисе, надо снова и снова пересматривать вопрос о взаимоотношении трех классов современного общества: крупной буржуазии, руководимой финансовым капиталом; мелкой буржуазии, колеблющейся между основными лагерями; и, наконец, пролетариата.
Крупная буржуазия, составляющая ничтожную часть нации, не может держаться у власти, не имея опоры в мелкой буржуазии города и деревни, т.-е. в остатках старого и в массах нового среднего сословия. Эта опора принимает в нынешнюю эпоху две основные формы, политически антагонистичные друг по отношению к другу, но исторически дополняющие друг друга: социал-демократию и фашизм. В лице социал-демократии мелкая буржуазия, идущая за финансовым капиталом, ведет за собой миллионы рабочих.
Крупная германская буржуазия колеблется сейчас, расщеплена. Ее разногласия исчерпываются вопросом, какой из двух методов лечения социального кризиса применить сейчас? Соц.-демократическ. терапия отталкивает одну часть крупной буржуазии неопределенностью своих результатов и опасностью слишком больших накладных расходов (налоги, социальное законодательство, заработная плата). Фашистское хирургическое вмешательство кажется другой части не вызывающимся обстановкой и слишком рискованным. Другими словами, финансовая буржуазия в целом колеблется в оценке обстановки, не видя еще достаточных оснований провозгласить наступление своего «третьего периода», когда социал-демократия подлежит безусловной замене фашизмом, причем при генеральном расчете социал-демократия, как известно, подвергается за оказанные ею услуги генеральному погрому. Колебания крупной буржуазии — при ослаблении ее основных партий — между социал-демократией и фашизмом представляют чрезвычайно яркий симптом предреволюционного состояния. С наступлением действительно революционных условий эти колебания прекратились бы, разумеется, сразу.
4. Мелкая буржуазия и фашизм
Чтобы социальный кризис мог привести к пролетарской революции, необходим, помимо прочих условий, решительный сдвиг в мелкобуржуазных классах в сторону пролетариата. Это дает возможность пролетариату стать во главе нации, в качестве ее вождя.
Последние выборы обнаруживают — и в этом их главное симптоматическое значение — противоположный сдвиг. Под ударом кризиса мелкая буржуазия качнулась не в сторону пролетарской революции, а в сторону самой крайней империалистской реакции, увлекая за собою значительные слои пролетариата.
Гигантский рост национал-социализма является выражением двух фактов: глубокого социального кризиса, выбивающего мелкобуржуазные массы из равновесия, и отсутствия такой революционной партии, которая уже сегодня являлась бы в глазах народных масс признанным революционным руководителем. Если коммунистическая партия есть партия революционной надежды, то фашизм, как массовое движение, есть партия контр-революционного отчаяния. Когда революционная надежда охватывает весь пролетарский массив, то он неизбежно увлекает за собой на путь революции значительные и возрастающие слои мелкой буржуазии. Как раз в этой области выборы вскрывают противоположную картину: контр-революционное отчаяние охватило мелко-буржуазный массив с такой силой, что он увлек за собой значительные слои пролетариата.
Чем это объяснить? В прошлом мы наблюдали (Италия, Германия) резкое усиление фашизма, победоносное или, по крайней мере, угрожающее, в результате исчерпанной или упущенной революционной ситуации, на исходе революционного кризиса, в течение которого пролетарский авангард обнаруживал свою неспособность встать во главе нации, чтоб изменить судьбу всех ее классов, в том числе и мелкой буржуазии. Именно это и придало фашизму особенную силу в Италии. Но сейчас дело идет в Германии не об исходе революционного кризиса, а только о его приближении. Отсюда руководящие партийные чиновники, оптимисты по должности, делают тот вывод, что фашизм, придя «слишком поздно», обречен на неизбежное и скорое поражение («Die Rote Fahne»). Эти люди ничему не хотят учиться. Фашизм приходит «слишком поздно» по отношению к старым революционным кризисам. Но он является достаточно рано — на заре — по отношению к новому революционному кризису. То, что он получил возможность занять столь могущественную исходную позицию накануне революционного периода, а не на его исходе, составляет не слабую сторону фашизма, а слабую сторону коммунизма. Мелкая буржуазия не ждет, следовательно, новых разочарований в способности компартии улучшить ее судьбу, — она опирается на опыт прошлого, она помнит урок 1923 года, козлиные прыжки ультра-левого курса Маслова-Тельмана, оппортунистическое бессилие того же Тельмана, трескотню «третьего периода» и пр. Наконец, — и это самое главное — ее недоверие к пролетарской революции питается недоверием к компартии со стороны миллионов социал-демократических рабочих. Мелкая буржуазия, даже полностью выбитая событиями из консервативной колеи, может повернуться в сторону социальной революции только в том случае, если на этой стороне имеются симпатии большинства рабочих. Именно это важнейшее условие в Германии еще отсутствует, и отсутствует не случайно.
Программная декларация германской компартии перед выборами была целиком и исключительно посвящена фашизму, как главному врагу. Между тем, фашизм вышел победителем, собрав не только миллионы полупролетарских элементов, но и многие сотни тысяч индустриальных рабочих. В этом и выражается тот факт, что, несмотря на парламентскую победу компартии, пролетарская революция, как целое, потерпела в этих выборах серьезное поражение, разумеется, предварительного, предупредительного, но не решающего характера. Оно может стать решающим и неизбежно станет решающим, если компартия не сумеет свою частную парламентскую победу оценить в связи с указанным «предварительным» поражением революции в целом и сделать отсюда все необходимые выводы.
Фашизм стал в Германии реальной опасностью, как выражение острой безвыходности буржуазного режима, консервативной роли социал-демократии по отношению к этому режиму и накопленной слабости коммунистической партии, чтоб опрокинуть этот режим. Кто это отрицает, тот слепец или фанфарон.
В 1923 году Брандлер, вопреки всем нашим предупреждениям, чудовищно переоценивал силы фашизма. Из ложной оценки соотношения сил выросла выжидательная, уклончивая, оборонительная, трусливая политика. Это погубило революцию. Такие события не проходят бесследно для сознания всех классов нации. Переоценка фашизма со стороны коммунистического руководства создала одно из условий для его дальнейшего усиления. Противоположная ошибка, именно недооценка фашизма со стороны нынешнего руководства компартии может привести революцию к еще более тяжкому крушению на долгий ряд лет.
Опасность приобретает особую остроту в связи с вопросом о темпе развития, который ведь зависит не только от нас. Малярийный характер политической кривой, обнаруженный на выборах, говорит за то, что темп развития национального кризиса может оказаться и очень быстрым. Другими словами, ход событий может уже в ближайшее время возродить в Германии, на новой исторической высоте, старое трагическое противоречие между зрелостью революционной обстановки, с одной стороны, слабостью и стратегической несостоятельностью революционной партии, с другой. Это надо сказать ясно, открыто и, главное, заблаговременно.
5. Компартия и рабочий класс
Было бы чудовищной ошибкой утешать себя тем, например, что большевистская партия в апреле 1917 г., после приезда Ленина, когда партия только и начала готовиться к завоеванию власти, имела менее 80.000 членов и вела за собою даже в Петрограде не более трети рабочих и гораздо меньшую часть солдат. Положение в России было совсем иным. Революционные партии только в марте вышли из подполья, после почти трехлетнего перерыва даже той придушенной политической жизни, которая была до войны. Рабочий класс за время войны обновился приблизительно на 40%. Подавляющая масса пролетариата не знала большевиков, даже не слышала о них. Голосование за меньшевиков и эсеров в марте-июне было просто выражением первых колеблющихся шагов после пробуждения. В этом голосовании не было и тени разочарования в большевиках или накопленного недоверия к ним, которое может сложиться лишь в результате ошибок партии, проверенных массой на опыте. Наоборот, каждый день революционного опыта 1917 года отталкивал массы от соглашателей в сторону большевиков. Отсюда бурный, неудержимый рост рядов партии и особенно ее влияния.
В корне отличный характер имеет в этом отношении, как и во многих других, положение в Германии. Немецкая коммунистическая партия не вчера и не третьего дня выступила на открытую сцену. В 1923 году она имела за себя, открыто или полузамаскированно, большинство рабочего класса. В 1924 году, на падающей волне, она собрала три миллиона шестьсот тысяч голосов, больший процент рабочего класса, чем сейчас. Это значит, что те рабочие, которые остались с социал-демократией, как и те, которые голосовали этот раз за национал-социалистов, действовали так не по простому неведению, не потому, что они только вчера проснулись, не потому, что они еще не успели узнать, что такое коммунистическая партия, а потому, что они не верят ей на основании собственного опыта последних лет.
Не забудем, что в феврале 1928 года 9-ый пленум ИККИ дал сигнал к усиленной, чрезвычайной, непримиримой борьбе с «социал-фашистами». Германская социал-демократия почти все это время находилась у власти, обнаруживая на каждом шагу перед массами свою преступную и постыдную роль. И все это завершилось грандиозным экономическим кризисом. Трудно придумать условия, более благоприятные для ослабления социал-демократии. Между тем, она в основе сохранила свои позиции. Чем же объяснить этот поразительный факт? Только тем, что руководство компартии всей своей политикой помогало социал-демократии, подпирая ее слева.
Это вовсе не значит, что голосуя за социал-демократию, пять-шесть миллионов рабочих и работниц выразили ей полное и неограниченное доверие. Не надо рабочих-социал-демократов считать слепцами. Они не так уж наивны в отношении к своим вождям, но они не видят при данном положении для себя иного выхода. Мы, конечно, говорим не о рабочей аристократии и бюрократии, а о рядовых рабочих. Политика компартии не внушает им доверия не потому, что компартия революционная партия, а потому, что они не верят в ее способность одержать революционную победу, и не хотят зря рисковать головой. Голосуя, скрепя сердце, за социал-демократию, такие рабочие не выражают ей доверия, но зато они выражают недоверие к компартии. В этом огромное отличие нынешнего положения германских коммунистов от положения русских большевиков в 1917 году.
Но этим одним трудности не исчерпываются. Внутри самой коммунистической партии, и особенно в кругу поддерживающих ее или только голосующих за нее рабочих есть большой запас глухого недоверия к руководству партии. Отсюда вырастает то, что называют «диспропорцией» между общим влиянием партии и численностью ее состава, особенно ее ролью в профсоюзах, — в Германии такая диспропорция несомненно существует. Официальное объяснение диспропорции таково, что партия не умеет организованно «закреплять» свое влияние. Здесь масса рассматривается как чисто пассивный материал, который входит или не входит в партию исключительно в зависимости от того, умеет ли секретарь взять каждого рабочего за жабры. Бюрократ не понимает, что у рабочих есть своя мысль, свой опыт, своя воля и своя активная или пассивная политика по отношению к партии. Рабочий голосует за партию, — за ее знамя, за Октябрьскую революцию, за свою будущую революцию. Но, отказываясь вступить в компартию, или следовать за нею в профсоюзной борьбе, он говорит этим, что не доверяет ее повседневной политике. «Диспропорция» есть следовательно в последнем счете форма выражения недоверия масс к нынешнему руководству Коминтерна. И это недоверие, созданное и закрепленное ошибками, поражениями, фикциями и прямыми обманами массы в течение 1923-1930 гг., представляет одно из величайших препятствий на пути победы пролетарской революции.
Без внутреннего доверия к себе, партия не овладеет классом. Не овладев пролетариатом, она не оторвет мелко-буржуазных масс от фашизма. Одно неразрывно связано с другим.
Товарищ, едущий в Советский Союз — бери Бюллетень с собою!
6. Назад ко «второму» периоду или снова — навстречу «третьему»?
Если воспользоваться официальной терминологией центризма, то придется проблему формулировать следующим образом. Руководство Коминтерна навязало национальным секциям тактику «третьего периода», т.-е. тактику непосредственного революционного подъема, в такое время (1928 г.), которое заключало в себе наиболее ярко выраженные черты «второго периода», т.-е. стабилизацию буржуазии, отлива и упадка революции. Возникший отсюда поворот 1930 года означал отказ от тактики «третьего периода» в пользу тактики «второго периода». Между тем, этот поворот проложил себе дорогу через бюрократический аппарат в такой момент, когда важнейшие симптомы стали ярко свидетельствовать, по крайней мере, в Германии, о действительном приближении «третьего периода». Не вытекает ли из всего этого необходимость нового тактического поворота, — в сторону только что покинутой тактики «третьего периода»?
Мы пользуемся этими обозначениями для того, чтобы сделать более доступной самую постановку проблемы для тех кругов, сознание которых засорено методологией и терминологией центристской бюрократии. Но мы ни в каком смысле не собираемся усваивать эту терминологию, за которой скрывается сочетание сталинского бюрократизма с бухаринской метафизикой. Мы отвергаем апокалиптическое представление о «третьем» периоде, как о последнем: число периодов до победы пролетариата есть вопрос соотношения сил и изменений обстановки; все это может быть проверено лишь через действие. Но мы отвергаем самую сущность стратегического схематизма, с его нумерованными периодами: нет абстрактной, заранее установленной тактики для «второго» и для «третьего» периода. Разумеется, нельзя прийти к победе и завоеванию власти без вооруженного восстания. Но как прийти к восстанию? Какими методами и каким темпом мобилизовать массы, это зависит не только от объективной обстановки вообще, но прежде всего от того состояния, в котором наступление социального кризиса в стране застает пролетариат, от отношений между партией и классом, между пролетариатом и мелкой буржуазией и пр. Состояние пролетариата у порога «третьего периода» зависит, в свою очередь, от того, какую тактику партия применяла в предшествующий период.
Нормальным, естественным изменением тактики при нынешнем повороте обстановки в Германии должно было бы быть ускорение темпа, обострение лозунгов и методов борьбы. Но этот тактический поворот был бы нормальным и естественным лишь в том случае, если б темп и лозунги борьбы вчерашнего дня соответствовали условиям предшествующего периода. Но этого не было и в помине. Резкое несоответствие ультра-левой политики и стабилизационной обстановки и является ведь причиной тактического поворота. В результате получилось то, что в момент, когда новый поворот объективной обстановки, наряду с неблагоприятной общей перегруппировкой политических сил, принес коммунизму крупный выигрыш голосов, партия оказывается стратегически и тактически более дезориентирована, запутана и сбита с толку, чем когда бы то ни было.
Для пояснения противоречия, в какое попала германская компартия, как и большинство других секций Коминтерна, но гораздо глубже их, возьмем самое простое сравнение. Чтобы совершить прыжок через барьер, нужен предварительный разбег. Чем выше барьер, тем важнее своевременно начать разбег, не слишком поздно, но и не слишком рано, чтоб приблизиться к препятствию с необходимым запасом сил. Между тем, германская компартия с февраля 1928 года, особенно же с июля 1929 года, только и делала, что брала разбег. Не мудрено, если партия начала задыхаться и волочить ноги. Коминтерн, наконец, скомандовал: «реже шаг!». Но едва начала запыхавшаяся партия переходить на более нормальный шаг, как перед ней стал, по-видимому, вырисовываться не мнимый, а действительный барьер, который может потребовать революционного скачка. Хватит ли дистанции на разбег? отказаться ли от поворота, заменив его контр-поворотом? — вот тактические и стратегические вопросы, которые встают перед германской партией во всей своей остроте.
Чтобы руководящие кадры партии могли найти правильный ответ на эти вопросы, они должны иметь возможность ближайший отрезок пути оценить в связи со всей стратегией последних лет и с ее последствиями, как они обнаружились на этих выборах. Если бы, в противовес этому, бюрократии удалось криками о победе заглушить голос политической самокритики, это неизбежно привело бы пролетариат к катастрофе, более страшной, чем катастрофа 1923 года.
7. Возможные варианты дальнейшего развития
Революционная ситуация, ставящая перед пролетариатом непосредственно проблему завоевания власти, слагается из объективных и субъективных элементов, связанных друг с другом и в значительной мере обусловливающих друг друга. Но эта взаимообусловленность относительна. Закон неравномерного развития распространяется целиком и на факторы революционной ситуации. Недостаточное развитие одного из них может привести к тому, что либо революционная ситуация вообще не придет к взрыву, а рассосется, либо, придя ко взрыву, закончится поражением революционного класса. Каково на этот счет положение в нынешней Германии?
1. Глубокий национальный кризис (хозяйство, международное положение) безусловно налицо. На нормальных путях буржуазно-парламентского режима выхода не видно.
2. Политический кризис господствующего класса и его системы управления совершенно несомненен. Это не парламентский кризис, а кризис классового господства.
3. Революционный класс, однако, еще глубоко расщеплен внутренними противоречиями. Усиление революционной партии за счет реформистской находится в самом начале и происходит пока еще темпом, далеко не соответствующим глубине кризиса.
4. Мелкая буржуазия уже в самом начале кризиса заняла положение, угрожающее нынешней системе господства капитала, но в то же время смертельно враждебное пролетарской революции.
Другими словами: имеются налицо основные объективные условия пролетарской революции; имеется одно из ее политических условий (состояние правящего класса); другое из политических условий (состояние пролетариата) лишь начало изменяться в сторону революции и, уже в силу наследия прошлого, не может изменяться быстро; наконец, третье политическое условие (состояние мелкой буржуазии) направлено не в сторону пролетарской революции, а в сторону буржуазной контр-революции. Изменение этого последнего условия в благоприятную сторону не может быть достигнуто без радикальных изменений в самом пролетариате, т.-е. без политической ликвидации социал-демократии.
Мы имеем, таким образом, глубоко противоречивую обстановку. Одни из ее факторов ставят пролетарскую революцию в порядок дня; другие же исключают возможность ее победы в ближайший период, т.-е. без предварительного глубокого изменения в политическом соотношении сил.
Теоретически мыслимы несколько вариантов дальнейшего развития нынешней обстановки в Германии, в зависимости как от объективных причин, причисляя к последним и политику классовых врагов, так и от поведения самой компартии. Наметим схематически четыре возможных варианта развития.
1. Компартия, напуганная собственной стратегией третьего периода, продвигается вперед ощупью, с крайней осторожностью, избегая рискованных шагов и — без боя упускает революционную ситуацию. Это означало бы видоизмененное повторение политики Брандлера 1921-1923 гг. В этом направлении, отражающем давление социал-демократии, будут толкать брандлерианцы и полубрандлерианцы, вне партии и внутри ее.
2. Под влиянием избирательного успеха партия, наоборот, делает новый резкий поворот влево, в сторону прямой борьбы за власть и, будучи партией активного меньшинства, терпит катастрофическое поражение. В этом направлении толкают: фашизм; крикливая, неумная, ничего не взвешивающая, не просвещающая, а оглушающая агитация аппарата; отчаяние и нетерпение части рабочего класса, особенно безработной молодежи.
3. Возможно, далее, что руководство, ни от чего не отказываясь, будет пытаться эмпирически найти среднюю линию между опасностями двух первых вариантов, совершит при этом ряд новых ошибок и вообще настолько медленно будет преодолевать недоверие пролетариата и полупролетарских масс, что тем временем объективные условия успеют измениться в неблагоприятную для революции сторону, уступив место новой полосе стабилизации. В этом эклектическом направлении, сочетающем общий хвостизм с частными авантюрами, больше всего толкает германскую партию московская сталинская верхушка, боящаяся занять ясную позицию и готовящая для себя заранее алиби, т.-е. возможность перекинуть с себя ответственность на «исполнителей», — направо или налево, смотря по результатам. Это достаточно нам знакомая политика, жертвующая всемирно-историческими интересами пролетариата в интересах «престижа» бюрократической верхушки. Теоретические предпосылки такого курса уже даны в «Правде» от 16 сентября.
4. Наконец, наиболее благоприятный, вернее сказать, единственно благоприятный вариант: германская партия, усилием лучших своих, наиболее сознательных элементов, отдает себе ясный отчет во всех противоречиях нынешней обстановки. Правильной, смелой и гибкой политикой партия успевает еще на основах нынешней ситуации объединить большинство пролетариата и добиться перемены фронта полупролетарских и наиболее угнетенных мелко-буржуазных масс. Пролетарский авангард, как вождь нации трудящихся и угнетенных, приходит к победе. Помочь партии перевести на этот путь свою политику есть задача большевиков-ленинцев (левой оппозиции).
Было бы бесплодно гадать о том, какой из этих вариантов имеет больше шансов на осуществление в ближайший период. Такие вопросы разрешаются не гаданиями, а борьбой.
Необходимым ее элементом является непримиримая идейная борьба с центристским руководством Коминтерна. Из Москвы уже дан сигнал политики бюрократического престижа, которая перекрывает вчерашние ошибки и подготовляет завтрашние фальшивыми криками о новом торжестве линии. Чудовищно преувеличивая победу партии, чудовищно преуменьшая трудности, истолковывая даже успех фашистов, как положительный фактор пролетарской революции, «Правда» делает, однако, маленькую оговорку. «Успехи партии не должны вскружить голову». Вероломная политика сталинского руководства и тут верна себе. Анализ обстановки дается в духе некритической ультра-левизны. Партия этим заведомо толкается на путь авантюризма. В то же время Сталин заранее подготовляет себе алиби при помощи ритуальной фразы о «головокружении». Именно эта политика, близорукая, недобросовестная, может погубить германскую революцию.
8. Где выход?
Мы дали выше, без всяких смягчений и прикрас, анализ трудностей и опасностей, относящихся целиком к политической, субъективной сфере, выросших главным образом из ошибок и преступлений эпигонского руководства и ныне явно угрожающих сорвать новую, на наших глазах слагающуюся революционную ситуацию. Чиновники либо закроют на наш анализ глаза, либо освежат запас ругательств. Но вопрос идет не о безнадежных чиновниках, а о судьбе германского пролетариата. В партии, в том числе и в аппарате ее, есть немало людей, которые наблюдают и мыслят и которых острая обстановка заставит завтра мыслить с удвоенным напряжением. К ним мы и обращаемся с нашим анализом и нашими выводами.
Всякая кризисная обстановка заключает в себе большие источники неопределенности. Настроения, взгляды и силы, враждебные и дружественные, формируются в самом процессе кризиса. Их нельзя заранее математически предвидеть. Их надо измерять в процессе борьбы, через борьбу, и на основе этих живых измерений вносить в свою политику необходимые поправки.
Можно ли учесть заранее силу консервативного сопротивления социал-демократических рабочих? Нельзя. В свете событий последних лет эта сила кажется гигантской. Но ведь вся суть в том, что больше всего содействовала сплочению социал-демократии ложная политика компартии, нашедшая свое высшее обобщение в нелепой теории социал-фашизма. Чтоб измерить действительную сопротивляемость социал-демократических рядов, нужен другой измерительный прибор, т.-е. правильная коммунистическая тактика. При этом условии, — а это не маленькое условие, — может обнаружиться в сравнительно короткий срок, в какой степени социал-демократия изъедена внутри.
В иной форме сказанное выше относится и к фашизму. Он взошел, при прочих наличных условиях, на дрожжах зиновьевско-сталинской стратегии. Какова его наступательная сила? Какова его устойчивость? Достиг ли он кульминации, как уверяют нас оптимисты по должности, или только первой ступени? Этого нельзя механически предсказать. Это можно определить только через действие. Как раз в отношении фашизма, который является бритвой в руках классового врага, ошибочная политика компартии может в очень короткий срок привести к фатальному результату. С другой стороны, правильная политика, правда, не в столь короткий срок, может подкопать позиции фашизма.
Революционная партия во время кризисов режима бывает гораздо сильнее во внепарламентской массовой борьбе, чем в рамках парламентаризма. При одном, опять-таки, условии: если она правильно разбирается в обстановке и умеет практически связать живые потребности масс с задачей завоевания власти. К этому сводится сейчас все.
Было бы, поэтому, величайшей ошибкой видеть в нынешнем положении Германии одни лишь трудности и опасности. Нет, положение открывает и огромные возможности при условии, если оно будет ясно и до конца понято и правильно использовано.
Что для этого нужно?
1. Вынужденный поворот «вправо», в то время как обстановка поворачивается «влево», требует особо внимательного, добросовестного и умелого наблюдения за дальнейшим изменением всех факторов обстановки.
Надо сразу отбросить прочь абстрактное противопоставление методов второго и третьего периода. Надо брать обстановку, как она есть, со всеми ее противоречиями и с живой динамикой ее развития. Надо бдительно равняться по реальным изменениям этой обстановки и воздействовать на нее в направлении ее действительного развития, а не в угоду схемкам Молотова или Куусинена.
Ориентироваться в обстановке — важнейшая и труднейшая часть задачи. Бюрократическими методами она вообще не разрешима. Статистика, как она сама по себе ни важна, для этой цели недостаточна. Нужно каждодневно прощупывать самые глубокие толщи пролетариата и вообще трудящихся. Нужно не только выдвигать жизненные и захватывающие лозунги, но и следить за тем, как они преломляются в массах. Этого можно достигнуть только через активную партию, просовывающую всюду десятки тысяч щупальцев, собирающую их показания, обсуждающую все вопросы и активно вырабатывающую свое коллективное мнение.
2. С этим неразрывно связан вопрос о режиме партии. Люди, назначаемые из Москвы, независимо от доверия или недоверия партии, не смогут вести массы на штурм капиталистического общества. Чем искусственнее нынешний режим, тем глубже будет его кризис в дни и часы решения. Из всех «поворотов» самый необходимый и неотложный касается партийного режима. Это вопрос жизни и смерти.
3. Изменение режима есть предпосылка изменения курса и вместе с тем его последствие. Одно без другого немыслимо. Партия должна вырваться из атмосферы фальши, условностей, замалчивания реальных бед, прославления мнимых ценностей, — словом, из гибельной атмосферы сталинизма, которая создается не идейным и политическим влиянием, а грубой материальной зависимостью аппарата и основанными на этом методами командования.
Одним из необходимых условий освобождения партии из бюрократического пленения является генеральная проверка «генеральной линии» германского руководства, начиная с 1923 года и даже с мартовских дней 1921 года. Левая оппозиция в ряде документов и теоретических работ дала свою оценку всех этапов злосчастной официальной политики Коминтерна. Эта критика должна стать достоянием партии. Обойти и замолчать ее не удастся. Партия не поднимется до уровня своих великих задач, не оценив свободно свое настоящее в свете своего прошлого.
4. Если коммунистическая партия, несмотря на исключительно благоприятные условия, оказалась бессильной серьезно потрясти здание социал-демократии при помощи формулы «социал-фашизма», то реальный фашизм угрожает теперь этому зданию уже не только словесными формулами мнимого радикализма, но и химическими формулами взрывчатых веществ. Как бы ни было верно то положение, что социал-демократия всей своей политикой подготовила расцвет фашизма, не менее верным остается то, что фашизм выступает как смертельная угроза прежде всего для самой социал-демократии, все великолепие которой неразрывно связано с парламентарно-демократически-пацифистскими формами и методами государства.
Что вожди социал-демократии и тонкий слой рабочих-аристократов в крайнем случае предпочтут торжество фашизма революционной диктатуре пролетариата, на этот счет не может быть никаких сомнений. Но именно приближение такого выбора создает для социал-демократического руководства исключительные трудности перед лицом их собственных рабочих. Политика единого фронта рабочих против фашизма вытекает из всей обстановки. Она открывает перед коммунистической партией огромные возможности. Условием успеха является, однако, отказ от теории и практики «социал-фашизма», вредность которой становится в настоящих условиях прямо-таки угрожающей.
Социальный кризис неизбежно вызовет глубокие трещины внутри социал-демократии. Радикализация масс скажется и на рабочих с.-д. задолго до того, как они перестанут быть социал-демократами. Нам неизбежно придется заключать с разными социал-демократическими организациями и фракциями соглашения против фашизма, ставя при этом вождям определенные условия перед лицом масс. Связывать себя заранее формальным обязательством против таких соглашений могут только перепуганные оппортунисты, вчерашние союзники Перселя и Кука, Чан-Кай-Ши и Ван-Тин-Вея. От пустой чиновничьей фразы о едином фронте нужно вернуться к политике единого фронта, как она формулирована была Лениным, и как она применялась большевиками всегда, особенно же в 1917 году.
5. Проблема безработицы является одним из важнейших элементов политического кризиса. Борьба против капиталистической рационализации и за 7-часовой рабочий день остается полностью в порядке дня. Но поднять эту борьбу на высоту революционных задач может только лозунг широкого планового сотрудничества с Советским Союзом. В программной декларации к выборам ЦК германской партии заявляет, что после прихода к власти коммунисты установят хозяйственное сотрудничество с СССР. Это несомненно. Но нельзя противопоставлять историческую перспективу политическим задачам сегодняшнего дня. Рабочих и, в первую голову, безработных, надо уже сегодня мобилизовать под лозунгом широкого хозяйственного сотрудничества с республикой Советов. Госплан СССР должен при участии немецких коммунистов и профессионалистов выработать план экономического сотрудничества, который, исходя из сегодняшней безработицы, развертывается во всестороннее сотрудничество, охватывающее все основные отрасли хозяйства. Задача не в том, чтоб обещать, после прихода к власти, перестроить хозяйство; а в том, чтоб прийти к власти. Задача не в том, чтоб обещать сотрудничество советской Германии и СССР, а в том, чтоб завоевать сегодняшние рабочие массы для этого сотрудничества, связав его тесно с кризисом и безработицей и развернув его в дальнейшем в гигантский план социалистического переустройства обоих стран.
6. Политический кризис в Германии ставит под знак вопроса версальский режим в Европе. ЦК германской компартии говорит, что придя к власти германский пролетариат ликвидирует версальские документы. И это все? Ниспровержение версальского договора, как высшее достижение пролетарской революции! Что же будет поставлено на место этого? Об этом ни слова. Такая негативная постановка вопроса сближает партию с национал-социалистами. Советские Соединенные Штаты Европы — единственно правильный лозунг, указывающий выход из европейской раздробленности, грозящей не только Германии, но и всей Европе полным хозяйственным и культурным упадком.
Лозунг пролетарского объединения Европы является в то же время очень важным орудием в борьбе против гнусностей фашистского шовинизма, травли против Франции и пр. Самая неправильная, самая опасная политика это та, которая состоит в пассивном приспособлении к врагу, в подкрашивании себя под него. Лозунгам национального отчаяния и национального бешенства надо противопоставить лозунги интернационального выхода. А для этого необходимо собственную партию очистить от отравы национал-социализма, главным элементом которого является теория социализма в отдельной стране.
Чтобы свести все сказанное выше к одной простой формуле, поставим вопрос так: должна ли тактика германской компартии в ближайший период вестись под знаком обороны или наступления? Мы отвечаем: обороны.
если б столкновение произошло сегодня, в результате наступления компартии, то пролетарский авангард расшиб бы себе голову о блок государства с фашизмом, при испуганном и недоуменном нейтралитете большинства рабочего класса и при прямой поддержке фашизму со стороны большинства мелкой буржуазии.
Позиция обороны означает политику сближения с большинством германского рабочего класса и единый фронт с социал-демократическими и беспартийными рабочими против фашистской опасности.
Отрицать эту опасность, преуменьшать ее, относиться к ней легкомысленно есть самое большое преступление, которое только можно сегодня совершить по отношению к пролетарской революции в Германии.
Что будет «оборонять» коммунистическая партия? Веймарскую конституцию? Нет, эту задачу мы предоставим Брандлеру. Компартия должна звать к обороне тех материальных и духовных позиций, которые успел завоевать для себя в германском государстве рабочий класс. Дело идет самым непосредственным образом о судьбе его политических организаций, его профессиональных союзов, газет и типографий, клубов и библиотек и проч. Рабочий коммунист должен сказать рабочему социал-демократу: «Политика наших партий непримирима; но если фашисты придут этой ночью громить помещение твоей организации, то я явлюсь к тебе на помощь с оружием в руках. Обещаешь ли ты, в случае, если опасность будет угрожать моей организации, поспешить на помощь?». Вот квинтэссенция политики настоящего периода. Вся агитация должна быть построена по этому камертону.
Чем настойчивее, серьезнее, вдумчивее — без визга и хвастовства, столь быстро приедающихся рабочим, — мы будем вести эту агитацию, чем более дельные организационные меры обороны мы будем предлагать в каждом заводе, в каждом рабочем квартале и районе, тем меньше опасности, что наступление фашистов застигнет нас врасплох, тем больше уверенности, что наступление это сплотит, а не расколет рабочие ряды.
Именно фашисты, благодаря своему головокружительному успеху благодаря мелко-буржуазному, нетерпеливому и не дисциплинированному составу своей армии, склонны будут в ближайший период зарываться по части наступления. Конкурировать с ними сейчас на этом пути было бы не только безнадежно, но и смертельно опасно. Наоборот, чем больше фашисты будут иметь в глазах социал-демократических рабочих и вообще трудящихся масс вид наступающей стороны, а мы — обороняющейся, тем больше у нас будет шансов не только разгромить наступление фашистов, но и перейти самим в успешное наступление. Оборона должна быть бдительной, активной и смелой. Штаб должен обозревать все поле борьбы, учитывая все изменения, чтобы не упустить нового перелома обстановки, когда потребуется дать сигнал генерального штурма.
Есть стратеги, которые всегда и при всяких условиях стоят за оборону. К ним принадлежат, например, брандлерианцы. Смущаться того, что они и сегодня тоже будут говорить об обороне было бы чистейшим ребячеством: они это делают всегда. Брандлерианцы являются одним из рупоров социал-демократии. Наша же задача состоит в том, чтобы, сблизившись с социал-демократическими рабочими на почве обороны, повести их затем в решающее наступление. На это брандлерианцы абсолютно неспособны. В момент, когда соотношение сил радикально изменится в пользу пролетарской революции, брандлерианцы снова окажутся балластом и тормозом ее. Вот почему политика обороны, рассчитанной на сближение с социал-демократическими массами, ни в каком случае не означает смягчения противоречий с брандлерианским штабом, за которым нет и никогда не будет никаких масс.
* * *
В связи с охарактеризованной выше группировкой сил и задачами пролетарского авангарда совершенно особое значение получают методы физической расправы, применяемые сталинской бюрократией в Германии и в других странах по отношению к большевикам-ленинцам. Это есть прямая услуга социал-демократической полиции и ударным бандам фашизма. В корне противореча традициям революционного пролетарского движения, эти методы, как нельзя более, отвечают духу мелко-буржуазных чиновников, сидящих на обеспеченном сверху жалованьи и боящихся его потерять при наступлении партийной демократии. Против гнусностей сталинцев необходима широкая разъяснительная работа, как можно более конкретная, с обличением роли наиболее недостойных чиновников партаппарата. Опыт СССР, как и других стран, свидетельствует, что против левой оппозиции с наибольшим неистовством борются те господа, которым необходимо прикрыть перед высоким начальством свои грехи и преступления: растрату общественных сумм, злоупотребления должностью или просто полную свою непригодность. Совершенно ясно, что разоблачение кулачных подвигов сталинского аппарата против большевиков-ленинцев будет тем успешнее, чем шире мы развернем нашу общую агитацию на основе изложенных выше задач.
* * *
Мы рассмотрели вопрос о тактическом повороте Коминтерна исключительно в свете германской обстановки, так как, во-первых, германский кризис ставит сейчас немецкую компартию снова в центре внимания мирового пролетарского авангарда, и так как в свете этого кризиса все проблемы выступают с наибольшей выпуклостью. Нетрудно, однако, было бы показать, что сказанное здесь относится, в той или другой мере, и к другим странам.
Во Франции, все формы классовой борьбы после войны имеют неизмеримо менее острый и решительный характер, чем в Германии. Но общие тенденции развития те же, не говоря уж о непосредственной зависимости судьбы Франции от судьбы Германии. Повороты Коминтерна имеют во всяком случае универсальный характер. Французская компартия, объявленная Молотовым первой кандидаткой на власть еще в 1928 году, вела совершенно самоубийственную политику в течение последних двух лет. Она проглядела, в частности, экономический подъем. Тактический поворот был объявлен во Франции в момент, когда промышленное оживление явно стало сменяться кризисом. Таким образом те же противоречия, трудности и задачи, о которых мы говорим в отношении Германии, стоят в порядке дня и во Франции.
Поворот Коминтерна в сочетании с поворотом обстановки ставит новые и чрезвычайно важные задачи перед левой коммунистической оппозицией. Ее силы невелики. Но каждое течение растет вместе с ростом своих задач. Ясно понять их значит овладеть одним из важнейших залогов победы.
Л. Троцкий.
Принкипо, 26 сентября 1930 г.
Письмо конференции немецкой левой оппозиции
Дорогие товарищи!
В этих строках горячего приветствия вашей конференции я хочу еще раз и как можно короче высказаться по поводу основной линии немецкой коммунистической оппозиции.
Для всякого из нас ясно, что немецкая левая оппозиция сейчас еще чрезвычайно слаба в сравнении с теми задачами, которые возлагаются на нее обстановкой. Эта слабость унаследована от прошлого и является результатом как объективных исторических условий, так и ложной политики руководства, сперва Маслова-Фишер, затем Урбанса. Эти люди считали и приучали к тому оппозиционных рабочих, что официальная партия вынуждена неизбежно распадаться и терять влияние, и что оппозиция, усиливаясь в борьбе с партией, вырастет на ее развалинах в новую партию. Каждый серьезный рабочий должен был по этому поводу сказать себе: если должно распасться все то, что создавалось в течение последних десяти-двенадцати лет, и если новые люди начнут строить на новом месте, то где же гарантия, что выйдет лучше? Это правильная постановка вопроса. Действительная гарантия только в живом опыте пролетарского авангарда, а опыт накопляется событиями и годами. Широкие круги революционных рабочих только тогда начнут внимательно прислушиваться к оппозиции и верить ей, когда убедятся на опыте, что она не только не отказывается от всего приобретенного коммунизмом опыта в Германии, как и во всем мире, но, наоборот, опирается на этот опыт, чтобы делать из него, вместе с пролетарским авангардом, правильные революционные выводы.
Конечно, и в рабочем классе есть резонеры, голые критики, которые создают небольшие секты, остающиеся годами на периферии рабочего движения и удовлетворяющиеся бессильной критикой, в стороне от больших задач и перспектив. Такие мнимо-левые пустоцветы радуются каждой неудаче коммунистической партии, суеверно надеясь, что из неудач пролетарского авангарда, вырастет каким-то образом их собственная сила.
С этими сектантами, которые в Германии играют всеми цветами радуги, мы не имеем и не можем иметь ничего общего. Победа нашей политики строится нами не на ослаблении, а на укреплении коммунистической партии.
Нет ли здесь противоречия? слышится нам возможное возражение и, — даже двойного противоречия:
Во-первых, мыслимо ли ожидать усиления коммунистической партии при нынешнем руководстве?
Во-вторых, не поведет ли усиление партии к усилению нынешнего руководства, которое, как показал опыт, не способно привести пролетариат к победе?
Оба эти возражения неправильны, ибо не диалектичны.
Что влияние партии может возрастать, несмотря на нынешнее негодное руководство, об этом снова свидетельствуют последние выборы. Правильное руководство есть необходимое условие устойчивых успехов, а тем более — полной победы пролетариата; но приливы влияния партии могут происходить и вопреки негодному руководству, под влиянием объективных причин. Можно сказать с уверенностью, что руководство германской партии, начиная уже с мартовских дней 1921 года, особенно же с октября 1923 года и до сегодняшнего дня, только и делало, что ослабляло партию, революцию, пролетариат. С другой стороны, безвыходное международное положение Германии, жадная и злобная политика германской буржуазии, подлая и вероломная роль социал-демократии толкают огромные массы на путь революции. То обстоятельство, что бюрократическое сталинское руководство, слепое и самонадеянное, глухое и невежественно оппортунистическое и авантюристское, всей своей политикой мешает революционизирующимся массам стать под коммунистическое знамя, это обстоятельство, при наличных условиях, является важнейшим источником растущей силы национал-социализма. Прирост коммунистических голосов на последних выборах кажется сам по себе значительным, если мерять его парламентским масштабом. Но он крайне незначителен с точки зрения революционных возможностей и задач.
Можно сказать, что коммунистическая партия приобрела на последних выборах лишь арифметическую разницу между той массой, которую толкали к ней буржуазия и социал-демократия, и той массой, которую руководство компартии отталкивало прочь. Но мы имеем полное право прибавить, что плюсы германской компартии, как и всех секций Коминтерна, были бы несравненно меньше, а минусы гораздо больше, если бы не голос критики и предостережения левой оппозиции, не ее анализ и прогноз. Как мы ни слабы организационно, но мы уже стали серьезным фактором внутренней жизни всех компартий и притом фактором их усиления.
Но не ведет ли это усиление к упрочению позиций нынешнего руководства? И разве же не является нынешнее руководство главной помехой на пути пролетарской революции? Последнее совершенно правильно. Тельман, Ремеле, Нойман — это сочетание худших черт органического оппортунизма, бюрократической безответственности, филистерского самодовольства, фельдфебельской дисциплины и особого фельдфебельского авантюризма, т.-е. такого, когда авантюры совершаются по приказанию начальства, и когда авантюристы заранее знают, что окажутся безнаказанными. От политического экстремизма, для которого ничего не существует, кроме «завоевания улицы» во имя непосредственной диктатуры пролетариата (на бумаге), такое руководство без труда переходит к поссибилизму, приспособляясь ко всем веяниям, исходящим от мелкой буржуазии, в том числе и к шовинизму. Голова чиновника-центриста устроена так, что в ней всегда свистят все сквозные ветры эклектики. Подобного руководства никогда бы добровольно не потерпели революционные немецкие рабочие. Оно назначается, поддерживается, спасается и навязывается авангарду немецкого пролетариата сталинской фракцией в Москве. Это совершенно бесспорно.
Верно ли, однако, что усиление влияния компартии в рядах немецкого рабочего класса ведет к усилению нынешнего партийного руководства? Нет, это не верно. Это и есть основное и в корне ошибочное суждение всех и всяких видов ультра-левого и мнимо-левого сектантства.
Сталинская бюрократия и в СССР, и в международном масштабе, могла достигнуть нынешней силы лишь благодаря длительному революционному отливу. Первый удар левому крылу сталинская фракция нанесла после того, как брандлеровское руководство столь позорно упустило революционную ситуацию 1923 года. Беспощадному разгрому подвергли сталинцы левую оппозицию после того, как вчерашний союзник Сталина, Чан-Кай-Ши, подверг разгрому китайскую революцию. Годы капиталистической стабилизации были годами упрочения сталинского аппарата. И это совсем не случайно. Понижение активности масс, упадок революционных настроений, рост апатии, только эти процессы и могли сделать возможным за последние годы чудовищный рост партийного бюрократизма, опирающегося на государственный аппарат, его материальные средства и его средства репрессии. Таким образом, поражения международной революции, ослабление компартий, ослабление левого крыла (большевиков-ленинцев) внутри компартий и рост силы сталинского аппарата являются параллельными и взаимно связанными процессами.
Уже это простое и неоспоримое обобщение позволяет нам сделать некоторые прогнозы. Действительная радикализация масс и прилив рабочих под знамя коммунистической партии будут означать не укрепление бюрократического аппарата, а, наоборот, его расшатку, его ослабление. Тельман, Ремеле, Нойман — повторяем — могут сохранять свои руководящие позиции только при ослаблении и застое революционного движения, только при упадке активности рабочих. Рост коммунистических масс означает рост революционных задач и рост требований, предъявляемых к руководству. Опыт последних двенадцати лет не прошел даром. Он осел в головах тысяч и десятков тысяч передовых рабочих, прикрытый коркой формальной дисциплины, но он вскроется во всей своей силе при наступлении предреволюционного периода, когда передовые рабочие будут совсем другими глазами глядеть на руководство, призванное их вести в решающий бой.
Уже нынешний прилив коммунистических голосов наряду с ростом фашистской опасности должен поднять революционное самочувствие пролетарского авангарда, а значит и его критический дух по отношению к собственному руководству. Этим самым улучшаются условия для пропаганды и агитации большевиков-ленинцев.
То, что могло бы погубить оппозицию это дух закоулочной секты, которая живет злорадством, пораженчеством, без надежд и перспектив. Чтоб сыграть свою историческую роль оппозиция должна насквозь проникнуться сознанием неразрывной связи между успехами партии и ее собственными успехами. Только при этом условии оппозиция найдет себе дорогу в ряды пролетарского авангарда, от которого она изолирована соединенными силами капиталистической стабилизации, репрессий аппарата и ошибок собственного руководства.
Из сказанного ясно, какая непроходимая пропасть отделяет нас от брандлерианцев, и насколько правилен и спасителен был разрыв с Урбансбундом. В том и состоит путь нынешнего положения, что в то время, как сталинский аппарат стал глубоко реакционной силой, которая держится капиталистической стабилизацией и политическим застоем, коммунистическая оппозиция, наоборот, может только выиграть от революционного прилива и от притока масс под знамена партии. Дальнейший ход развития, при правильной политике с нашей стороны, будет все яснее обнаруживать, что правящий аппарат пришел в полное противоречие с потребностями партии, тогда как судьба оппозиции, наоборот, целиком сливается с судьбой партии и пролетарской революции.
За последние полгода немецкой оппозицией выполнена важная часть подготовительной работы. Произведено размежевание по основным линиям и создан свой орган «Коммунист», взявший правильный курс в отношении официальной партии; наконец, рука об руку с другими секциями, установлены основы международной организации коммунистической левой. Все это в совокупности создает условия для развития правильной политики, а следовательно и для роста влияния фракции большевиков-ленинцев. Но все-таки сделана еще ничтожно-малая часть исторической работы, стоящей перед левым крылом коммунизма. Упущение времени, а значит и упущение революционной ситуации — это вполне реальная опасность, стоящая не только перед официальным коммунизмом, но и перед оппозицией. Опыт снова показывает, как много времени похищают мелкие трения и групповая борьба, неразрывно связанные с жизнью сектантских кружков. Нет другого способа справиться с этим наследством прошлого, как поставить перед собою во весь рост гигантские революционные задачи и мобилизовать для их разрешения самоотверженность и преданность лучших элементов оппозиции. От всей души желаю вашей конференции справиться с этой великой задачей.
С крепким коммунистическим приветом.
Л. Троцкий.
18 сентября 1930 года.
В Издательстве «Гранит» в Берлине в феврале 1931 г. выходит книга (на русском языке)
Л.Д.Троцкий
История Русской Революции
Том 1-й
Февральская Революция
К идейной ясности и к организационному возрождению!
Призыв к бывшим членам болгарской коммунистической партии и ко всем марксистским рабочим Болгарии*
* За недостатком места печатаем документ в извлечениях. — Ред.
От 9 июня — дня наибольшего политического поражения — доныне рабочий класс и рабочее движение в Болгарии терпит тяжкие, глубокие поражения и громадные непрекращающиеся разочарования.
Удары и поражения, которые понес и несет у нас рабочий класс, всегда превращаются в причины катастроф, ибо те, которые подготовили и довели класс до поражения 9 июня, а после этого оставались у руководства в наступивший период буржуазно-монархической реставрации, не умели своевременно извлечь необходимый урок из пережитых событий, ни в отношении организационных методов, ни в отношении правильной классовой тактики в рабочем движении. Огромные коммунистические народные массы были предоставлены на произвол судьбы. Их активность была заменена активностью незначительных, вооруженных, нелегальных, авантюристических групп, которые многократно «декретировали» революцию, а возникшая нелегальная коммунистическая партия сделала своей специальностью столько же раз своевременно откладывать ее до более благоприятных времен…
Политическое поражение пролетариата 9 июня явилось для тогдашнего коммунистического руководства полной неожиданностью. социал-демократические предрассудки у него, однако, были так глубоко заложены, что странное бездействие 9 июня было до того политически подготовлено апрельской 1923 года декларацией Высшего Партийного Совета с участием самого В. Коларова, а теоретически было оправдано в непрестанных речах всех членов (включая и Г. Димитрова) Центрального Комитета на шести долгих заседаниях в софийской партийной организации, открывшихся на другой день после переворота 9 июня. Оживлена была с этой целью первобытно-сектантская социалистическая теория, по которой в день переворота требовалось именно бездействие пролетариата, ибо вопрос был только домашним спором буржуазии, столкновением двух ее кланов — городского и сельского, столкновением, в котором пролетариату полагалось оставаться безучастным и нейтральным. Таким путем скопцы из Центрального Комитета осудили на самодовольное бездействие наиболее активный класс общества — пролетариат — в тот самый момент, когда в Болгарии вспыхнул вооруженный спор об ее судьбе!
Разумеется, предательская социал-демократическая позиция, выраженная в апрельской декларации высшего партийного совета, как и в знаменитой резолюции Центрального Комитета от 16 июля 1923 года, и сама позиция его, занятая в день переворота, — не имеют ничего общего с марксизмом и классовой политикой пролетариата. Между тем, коммунистическое руководство в течение долгих лет до того, под покровом принятия, — но не ассимиляции — им и массами боевых лозунгов, успело своими бюрократическими методами парализовать всякую инициативу в среде пролетариата. Последний не мог быть и не был подготовлен, чтоб самому извлечь политические и тактические уроки из переворота 9 июня. Разброд, вследствие этого, был так велик, что в то время, как целая плевненская организация поднялась 10 июня против совершенного в Софии буржуазного переворота, целая ловченская организация вместе с местной буржуазией защищала с оружием в руках город от нашествия сельских масс, поднявшихся против софийского переворота и шедших, вероятно, в поисках естественного союзника в лице городских рабочих. Ловчинские коммунисты довели до логического конца нейтралитет знаменитого и ставшего уже историческим постановления Центрального Комитета!
Партия, следовательно, на деле была идейно разделена на враждебные группы. Большинство следовало указаниям политически обанкротившегося Центрального Комитета, развивавшего чудовищную энергию для оправдания любой ценой политической кастрации 9 июля. Меньшинство же, возбужденное зиновьевской публичной провокацией и панически почувствовавшее приближающуюся катастрофу, не считаясь с наступившим после 9 июня фактическим положением и фактическим соотношением классовых сил в стране, даже заранее убежденное в неизбежности поражения, единственно лишь для спасения своей так называемой Василием Коларовым пролетарской «чести» любой ценой пустились напрямик в ловушку, умело подготовленную провокацией буржуазного правительства. Провозглашенное коларовцами и димитровцами «рабоче-крестьянское» восстание именно поэтому охватило главным образом неосведомленных храбрых крестьян Берковского края, где о промышленном и городском пролетариате вообще нет и речи. В ответ на «революционный» призыв коларовцев и димитровцев пролетариат во всех городских центрах, начиная с Софии, не двинулся с своего места. Потерявшие в то время равновесие руководители забыли ту азбучную истину, что изолированное от пролетариата крестьянское восстание, каковым было их «рабоче-крестьянское восстание», обречено на поражение.
Сентябрьское восстание — только провоцированный буржуазией арьергардный бой (главное сражение было дано во время июньского бескровного поражения пролетариата), — вместо того, чтоб быть осужденным, как легкомысленная авантюра стало исходным пунктом насажденной вслед за тем бланкистской мелко-буржуазной революционности. Последняя нашла внешнее оправдание в возбуждении, особенно в среде крестьянских масс, из-за пришествия погромной буржуазии снова к кормилу правительственной власти. Кровавые и варварские вакханалии девято-июньской буржуазии во время подавления, стихийно возникшего в стране противодействия крестьянства в течение первых 10-ти дней после переворота 9 июня, как и поголовные избиения во всей стране в течение сентября 1923 года арестованных и безоружных коммунистов, оторванных от работы и семьи, — пробудили действительно всеобщее и повсеместное глубокое волнение, глубокое негодование и отвращение народных масс. Это состояние, вызванное собственной беспомощностью и жестокостью классовой мести, дезориентированные и оторванные от пролетарских масс руководители назвали «революционной ситуацией». Исходя из этой последней, они в течение 1924 и 1925 годов строили свои тактические лозунги на подготовке снова и снова откладывавшегося — уже совсем победоносного — рабоче-крестьянского восстания. Создан был вооруженный коммунистический заговор, организованы были «боевые» ячейки, «народные четы», которые бродили по горам и частично мстили врагу. Пущены были в ход отдельные убийства и покушения. Все это напоминало безотрадную эпоху русских эсэров. Эта революционно-бланкистская тактика, не считающаяся с активностью самого пролетариата, хотя и действующая от его имени, нашла свой венец в диком и бессмысленном, в политическом отношении, покушении 16 апреля 1925 года в Софийском соборе «Святого Воскресенья». Это покушение не в меньшей мере, чем сентябрьская авантюра, явилось удобным и ожидаемым поводом для буржуазии, чтобы физически уничтожить рабочее движение в Болгарии. Наступили для болгарского пролетариата мрачные, долгие варфоломеевские ночи…
После апрельского покушения ребяческая вооруженная конспирация не могла иметь абсолютно никакого кредита в глазах пролетариата, и она была вынуждена самоликвидироваться. Медленно восстанавливавшие свои силы после понесенных ударов и погромов рабочие массы (наиболее их преданные и смелые элементы, поскольку не легли в неведомые могилы, заполняли тюрьмы) начали снова искать путь для создания массового рабочего движения.
1926 год показал небывалый подъем пролетариата во имя создания единой массовой профессиональной организации, — подъем, который, однако, был задавлен карьеристским расчетом социалистических реакционеров типа Христиана Пастухова и бюрократическим расчетом димитровцев. Всем им в синдикальном движении важно было бы единство класса; им важно было иметь отдельную синдикальную рабочую форму, опекунами и полными распорядителями которой они бы являлись. От небывалого рабочего энтузиазма 1926 года к профессиональным организациям и профессиональному единству теперь не осталось ничего, кроме хорошего воспоминания. Социалистические синдикаты, по иронии названные «свободными», влачат совсем жалкое существование, только бы оправдать вознаграждение оторванным от производства рабочим карьеристам из разных Примирительных судов, Высших трудовых советов, обильно выплачиваемое из рабочего страхового фонда Международной конференции труда. С другой стороны, названные по иронии «независимыми» профессиональные союзы тоже влачат безрадостное существование, достаточное лишь для оправдания расходов на вечно несменяемых и вечно необходимых «доверенных», поставленных высшими чиновниками. И при таких тенденциях пролетариат в профессиональном отношении продолжает оставаться неорганизованным и полностью беспомощным перед неограниченной, ставшей поистине страшной эксплуатацией капитала…
После вдохновленных беспринципным руководством выборных блоков «беспартийных» рабочих в 1926 году, названных для смеха «трудовыми блоками», в разнообразном составе: социалистами из Социалистической Федерации д-ра Джидрова, федерация, которая и теперь с самодовольством носит свое 9-июньское клеймо; с социалистами из социалистической партии Христиана Пастухова, чуть-чуть испещренный рабочими мелко-буржуазный и чиновничий кадр, всегда готовый, во имя «государственных» и «общих» интересов к услугам буржуазии, во внутренней и внешней ее политике; блок с «братствами» (дружбаши), самыми злокачественными объединениями болгарских крестьян, превратившими крестьянские интересы в между-буржуазную разменную монету, и доведшими правительство Стамбулийского до антикоммунизма перед 9 июня и до катастрофического провала 9 июня; и даже до политического союза с буржуазным радикалом Стоян-Костурковым, — после всех этих оппортунистических экспериментов просвещенного коларовского руководства, с «беспартийными» рабочими, которые свидетельствуют об отсутствии какой бы то ни было марксистской ориентации, — только в течение 1927 года была заложена основа рабочей партии, как легальной политической организации классового рабочего движения.
Основание рабочей партии пробудило в рядах пролетариата огромные надежды. Ныне однако, от этой надежды не осталось почти ничего: рабочая партия ради продолжения ею «испытанной» до того «генеральной линии» в тактике рабочего движения от сентября до апреля, достигла степени почти абстрактного существования, хотя обще-освободительные идеи рабочего классового движения пользуются у нас в среде масс ничем не сокрушаемым ореолом и кредитом!
В рабочей партии отсутствует внутренняя рабочая демократия, руководство в руках назначенного бюрократического центра, играет роль граммофонной пластинки; персональный состав этого «центра» не определяется свободной волей членов партии. Отсутствует самокритика, сведенная к смехотворному и чудовищному ее пониманию; каждая критика, понятая наверху как несогласие с капризно, без участия самих членов партии, определяемой генеральной линией, неизбежно ведет к исключению упорствующего в своем понимании меньшинства, открыто критикующего внутренние опустошения, внесенные «генеральной линией». Выдвижение лозунгов, которые не оправдываются никаким расчетом условий и классовых отношений в стране. Отказ от великого лозунга единого фронта труда, имеющего целью собрать трудовые массы вокруг борьбы за непосредственные требования и задачи; призыв масс на публичные выступления с задачей любой ценой завоевать улицу, не принимая в расчет собственных сил и того факта, что отсутствует какая бы то ни было серьезная организация пролетариата, без наличия которой, хотя бы и при наличии глубокого ума у умных руководителей, нельзя сделать и наименьшего шага в жизни — все эти условия превратили Р. П. в коррумпированную, карьеристскую агитаторскую группу под командой неизвестного диктаторского центра. Тактика движения приняла форму бланкистского авантюризма нового типа — тот же путь, только, что без оружия, — который прогнал из рядов Р. П. честных и самостоятельно мыслящих пролетариев также лишив ее доверия широких масс, классовый инстинкт которых им верно подсказал, что нельзя допускать делать из себя жертву авантюристической тактики, нужной лишь для создания необходимой аттестации хорошо оплачиваемому аппарату, тактика которого связана с массами разве лишь дорогими и напрасными жертвами.
Разумеется, авантюристическая тактика Р. П. которая до сего дня опустошает ряды всех секций Коммунистического Интернационала, не становится правильной и оправданной в Болгарии от того, что сама эта тактика есть только отражение тактики Коминтерна, который ныне, под руководством сталинцев, молотовцев и кагановцев и др. изменил традиции, созданной его основателями Лениным и Троцким…
… … … … … …
Разобрав далее кратко различные группировки, вышедшие из прежней коммунистической партии, Воззвание продолжает:
Особенно не можем мы рекомендовать вам систему публичных покаяний, напоминающих самые мрачные времена гонений официальной церкви всех народов против еретиков, — системы, примером которой служит неуравновешенный Христо Каладжиев, который согрешив покаялся, потом еще согрешив, еще покаялся, чтобы снова грешить и снова каяться, пока не усыпил свою рабочую совесть и свой рабочий ум! Эта насажденная сталинской группой в России система покаяний осуждает на жалкое существование, в которое уже опустились зиновьевцы, радековцы, томцы, рыковцы, углановцы, смилговцы и пр. бесхарактерные и беспринципные деятели русской революции, не имевшие мужества защищать свои убеждения и поэтому вечно грешащие и вечно кающиеся, вместо того, чтоб энергично начать работать для ликвидации системы покаяний и установления необходимой в классовой партии пролетариата внутрипартийной демократии…
Мы не говорим, разумеется, о моральной смелости коларов-димитровцев, которые при всех зигзагах судьбы и положения успевают своевременно приспособиться к силе: вчера с Зиновьевым и Троцким или Сталиным и Бухариным, а сегодня со Сталиным и Молотовым, оставаясь вечно непогрешимыми, тотчас переходя к тем, звезда которых в данное время находится на зените небесного свода! Не стоит, разумеется, останавливаться на моральной «смелости» и беспринципности маленьких последователей коларов-димитровцев в Болгарии — этой филоксеры классового движения пролетариата у нас…
Мы призываем всех сохранившихся и закаленных в борьбе товарищей, бывших коммунистов и всех марксистских рабочих, обдумать вышеизложенное здесь и поднятые в этом изложении вопросы не для основания некоторой новой политической группировки, конкурирующей с Рабочей Партией, а для создания идейной рабочей марксистской группы, имеющей целью идейное разъяснение и организационное возрождение рабочего движения до уровня массового классового движения, освобожденного от сталин-молотовского руководства, а на болгарской почве — от неисправимых авантюристов типа коларов-димитровцев…
Мы, следовательно, призываем вас с этой целью, к идейной активности, к созданию идейного центра, к созданию марксистской печатной трибуны, в лице проектируемого пролетарского органа «Освобождение»…
Мы вас призываем поддержать нас в борьбе за освобождение движения от его нынешних органических недугов, за полное его возрождение и выход из тупика, в котором оно уж столько лет безнаказанно задерживается сталинской беспринципной и мелкобуржуазной революционностью, чтобы одновременно с этим соединить все свои усилия вместе с объединенной под руководством Троцкого и Раковского марксистской оппозиции, поставившей себе аналогичные задачи в международном масштабе.
С товарищеским приветом.
Рабочая Марксистская Группа «Освобождение».
София, 10 октября 1930 г.
Письмо Исполнительному бюро бельгийской оппозиции
Копия: Интернациональн. Секретар. в Париже,
Копия: Оппозиционной группе Шарлеруа.Уважаемые товарищи!
Я не думаю, что после года идейной борьбы мы можем путем переписки прибавить что-либо существенное к тому, что уже сказано обоими сторонами в печати.
Я ограничусь здесь только одним вопросом, касающимся перспективы одной или двух партий в Бельгии.
Борьба за Коминтерн есть борьба за мировой пролетарский авангард, за наследие Октябрьской революции и за преемственность большевизма. Мы отнюдь не согласны думать, что революционное наследие прошлого сводится сейчас к «идеям» группы Урбанса или нескольких товарищей в Брюсселе. Революционное наследство огромно, надо его уметь реализовать.
Общая наша линия не исключает, однако, того, что в той или другой стране оппозиция, по соотношению сил, может оказаться призванной играть роль самостоятельной политической партии. Такого рода исключительное положение в отдельной стране не меняло бы, однако, нашей основной линии на возрождение Коминтерна. Самостоятельная партия большевиков-ленинцев (оппозиции) в отдельной стране должна была бы действовать, как секция Коминтерна, и относиться к более слабой официальной партии, как к фракции, проводя по отношению к ней политику единого фронта, и тем самым возлагая на нее перед рабочими ответственность за наличие раскола.
Как видите, эта позиция не имеет ничего общего с той, какую вы защищаете. Но как перспектива для Бельгии, допускавшаяся мною, в качестве гипотезы, возможность оказалась недействительной. Бельгийская оппозиция несомненно представляла серьезную силу два года тому назад. Но нынешнее брюссельское руководство обнаружило за этот период отсутствие принципиальной позиции, непростительные шатания в каждом вопросе и готовность поддерживать везде и всюду каждую группу, которая противопоставляет себя интернациональной оппозиции по самым основным вопросам. Прямо или замаскированно вы поддерживали против левой оппозиции Урбанса, Паза, Монатта и др., несмотря на то, что эти группы имеют между собой мало общего, если не считать общей им всем враждебности к большевикам-ленинцам. Результаты такой политики налицо. В то время, как во всех без исключения странах оппозиция либо значительно продвинулась вперед во всех отношениях, либо, по крайней мере, идейно сплотила свои ряды, в Бельгии оппозиция становилась все слабее и слабее. Вы поймете, что у интернациональной оппозиции нет и не может быть основания возлагать ответственность за печальное положение дел в Бельгии на кого-либо, кроме как на Исполнительное Бюро в Брюсселе.
В протоколах апрельской интернациональной конференции я читаю следующие слова тов. Эйно: «Я думаю, что, если товарищи из Шарлеруа будут упорствовать на своей непримиримой точке зрения, то окажется невозможным продолжать совместную работу, ибо в основе общей работы должен быть минимум доверия». Эти слова интернациональная оппозиция должна ныне применить к брюссельскому Исполнительному Бюро.
Интернациональный секретариат не есть почтовый ящик. Это орган, связывающий фракцию единомышленников в международном масштабе. Вы знаете, что в прошлом году я настаивал перед товарищами из Шарлеруа на продолжении сотрудничества с нами. Вместе с французскими товарищами я надеялся на то, что у нас произойдет сближение на основе опыта совместной работы. Эта надежда не подтвердилась. Остается сказать то, что есть, именно, что мы не принадлежим к одной и той же фракции и сделать из этого все необходимые выводы.
Я присоединяюсь таким образом к тому заключению, которое до меня сделали товарищи из Шарлеруа, редакция «Веритэ» и товарищ Обэн в своей критике вашей декларации.
С коммунистическим приветом.
Л. Троцкий.
13 октября 1930 г.
Троцкий и итальянские рабочие
* Статья печатается в несколько сокращенном виде. — Ред.
Можно утверждать, что отныне очень мало товарищей не признает, что оппозиция правильно рассматривала «итальянские вопросы». Но товарищи, готовые признать правильность нашей точки зрения, останавливаются, однако, еще на пол-пути, упрекая нас в нашем «повороте» к Троцкому. Бесполезно скрывать, что наш переход к международной левой оппозиции показался многим товарищам очень резким. Но он не был ни резким ни преждевременным.
Тот факт, что наша оппозиция появилась в 1930 году, после семи лет ошибок руководства Интернационала, ошибок, которые мы «покрывали» и поддерживали… доказывает, что вне открытой, упорной, последовательной оппозиции спасение и радикальное выпрямление наших партий невозможно; что покоряться ложной политике бюрократов, узурпировавших имя Интернационала и эксплуатирующих в своих интересах огромный престиж, созданный ему в периоде Ленина-Троцкого, не значит служить интересам революции. Мы пришли к Троцкому потому, что Троцкий всегда оказывался верным продолжателем Ленина в восстановлении революционного марксизма.
Но как оценивался «вопрос о Троцком» внутри нашей партии и среди рабочих в Италии до того, как наша оппозиция объявилась? Вопрос интересен. Мы не можем сказать как товарищ Граши, Скочимарро, Террачини судили бы о фактах, происшедших в Интернационале за эти последние годы, если б они не находились с ноября 1926 года в тюрьме. Мы знаем, однако, что, пока эти товарищи оставались во главе партии, они, если и не высказывались открыто за Троцкого, то открыто противились методам, которые начали уже входить в честь внутри Интернационала в борьбе против левой оппозиции, представленной Троцким. Действительно это рукою Грамши было написано в 1926 году письмо Итальянского Центрального Комитета русскому ЦК, против исключения Троцкого (и других оппозиционеров) из руководящих органов русской большевистской партии. Но это письмо, которое можно еще найти в архивах итальянской партии, было похищено и спрятано Эрколи, тогдашним представителем итальянской партии в Москве, быстро преобразившимся в презренного бухаринского царедворца. Вот как фабриковалось «единодушие» партий перед подготовкой исключения Троцкого из центральных органов русской партии!
1927 год дает итальянской партии новый повод высказаться по «вопросу о Троцком». На 7-ом пленуме стоял вопрос об исключении Троцкого из международных руководящих органов. Итальянская делегация высказалась против исключения. Но Эрколи, человеку, готовому на все услуги, несмотря на противоположное постановление итальянской делегации, было поручено доложить с трибуны Коминтерна о необходимых мерах против Троцкого. И все же, как это случается со всеми лакеями, Эрколи, многократно говоря об успехах Сталина, находил в себе нахальство восклицать, всегда с видом человека, озабоченного судьбами революции: «Да, Сталин одерживает победу, но он одерживает ее методами, отличными от ленинских». Эрколи, конечно, вполне компетентен для такого утверждения, ибо он сам оказался хорошим орудием сталинских методов.
Но одинок ли среди членов нынешнего большинства Эрколи для самооправдания, заявляющий, что успехам своим Сталин обязан «отличному» от ленинского метода?
Нет. Среди членов нынешнего большинства, когда были опубликованы статьи Троцкого в буржуазной печати, Боттэ, Мариос (оба члена ЦК) были в числе тех, которые с наибольшей силой противодействовали клевете Коминтерна об этих статьях. И Боттэ был прав, хотя мотивы, которые он приводил в защиту Троцкого не были мотивами марксистского революционера, но мелкого буржуа, обиженного «грубыми методами» Сталина в борьбе против оппозиции. Однако, Боттэ не был за это исключен из партии, как это случилось затем с Бордигой, исключенным «за троцкизм», на основе донесения человека, которого все от Галло до Гарланди всегда считали сумасбродом и фантазером.
Но вот совсем свежий факт. Когда было напечатано заявление Раковского, несколько членов итальянского Политбюро объявило себя на сто процентов солидарными с этим заявлением. Так как они ограничились выражением своего согласия с Заявлением Раковского, по обычаю всех бюрократов, тайно, за кулисами, а не перед массами, — то они, естественно, не были исключены из партии. Мы хотели бы, чтоб, например, Сильвия и некоторые другие товарищи сказали бы нам, согласны ли они еще и сегодня «на сто процентов» с заявлением Раковского, и что они думают о ссылке Раковского, которая последовала за его заявлением?
А как обстоит дело с итальянскими рабочими? Как они оценивают вопрос о Троцком? Когда мы говорим об итальянских рабочих, никогда нельзя забывать о тех условиях, в которых они вынуждены жить при фашизме. Вот, что член нынешнего Политбюро Санто, до того, как он стал развращенным слугой Эрколи, рассказывал на второй конференции партии, требуя информации по вопросу о Троцком и упрекая центр в том, что он все делает без базы: «Надо было видеть — утверждал он — как новость об исключении Троцкого взволновала массы». Да, итальянские рабочие не больше, чем рабочие других стран, верят болтовне сталинских бюрократов. Итальянские рабочие массы, как и рабочие всего мира, были очень взволнованы сообщением об исключении Троцкого. Все рабочие имеют лишь одно желание, одно чаяние: увидеть Троцкого восстановленным в партии и в Интернационале. Для них Троцкий остается вождем, который вместе с Лениным руководил победоносными судьбами Октябрьской революции. Но недостаточно «надеяться» и ждать восстановления Троцкого в Интернационале. Нужно бороться вместе с Троцким против прошлых и новых ошибок, которые раскалывают партию и рабочий класс.
Фероччи
«Вэрите», 22 августа.
Хроника международной левой
Греция
Несколько недель тому назад состоялась греческая национальная конференция левой оппозиции. Конференция окончательно оформила присоединение греческой оппозиции к международной левой, приняв название «большевики-ленинцы». Новое имя организация встретила с подъемом. Конференция постановила издавать еженедельный политический орган «Классовая Борьба» и теоретический ежемесячник «Факел»; ныне уже вышло два номера еженедельника, причем первый номер разошелся в количестве от 7.500 до 8.000 экземпляров. Газета поставила себе задачей: за Советскую Россию, за коммунизм на основе первых четырех конгрессов Коминтерна и платформы левой оппозиции; за общие и частичные требования класса; против правительства «демократической диктатуры» Венизелоса и др.
В заключение конференция послала русской левой следующее приветствие:
«Заканчивая свои работы, конференция горячо приветствует ссыльных и заключенных, во главе с Троцким, русских оппозиционеров, — жертв диких репрессий сталинского аппарата».
Греческая оппозиция проделала своеобразный путь развития. Она происходит от группы «Коммунизмус», образовавшейся в 1919 году и боровшейся за присоединение рабоче-социалистической партии (возникшей только после войны) к Коминтерну. В 1922 году группа была исключена из компартии, в результате возникших в партии разногласий по внутренним вопросам, режиму и т.д. Она создала теоретический орган «Архив Марксизма» (откуда и происходит старое название группы), вокруг которого шло объединение и формирование пролетарских кадров. На протяжении следующих лет группа разделяла взгляды русской оппозиции по основным вопросам международной политики коммунизма: Англо-Русский Комитет, китайская революция, теория социализма в отдельной стране и пр.
Репрессии правительства и почти нелегальные условия вынудили создать свою прочную конспиративную организацию, и даже свою «самооборону». Последнее не только в целях защиты от полиции, но и от греческих сталинцев, которые широко применяют методы физической расправы. Все это сопровождается, разумеется, гнусной клеветой, так, например, с одобрения Инпрекорра, левых оппозиционеров-пролетариев называют «фашистами» или «полицейскими». Эти методы «полемики» и борьбы давно получили право гражданства в сталинском Коминтерне. В Москве Сталин расстреливает Блюмкина, в Германии Тельманы призывают к избиениям оппозиционеров, в Греции эти избиения стали обычным явлением и завершились убийством 2-х наших лучших товарищей-рабочих. Греческие товарищи повели энергичную борьбу с этими методами, которые могут привести лишь к полному внутреннему разложению пролетарского авангарда.
Организация греческих большевиков-ленинцев по характеру своей работы является в значительной мере самостоятельной партией, что вытекает из крайней слабости официальной партии. Это же обстоятельство ставит перед греческими товарищами отличные от других секций задачи.* Состав организации чисто-пролетарский. Основой ее служат низовые ячейки; для принятия в члены требуется предварительно пройти серьезный кандидатский стаж. Организация насчитывает около 1.500 человек и влияние ее распространяется по профессиональной линии на 20.000 организованных рабочих. В ряде профессиональных союзов (бетон, табак, кожевники, металлургия, булочники и др.) греческая левая имеет серьезные позиции, авторитет, синдикальный орган с семью тысячами читателей и др.
* Не имея возможности останавливаться здесь на этом вопросе подробнее, надеемся в следующем номере посвятить ему специальную статью. — Ред.
Политическая массовая активность левой оппозиции проявилась недавно в организации демонстраций безработных в Афинах и Салониках, демонстраций, вызвавших бешеную злобу всей буржуазной печати.
О решающем перевесе сил греческой левой над официальной партией можно судить по следующему факту. 7-го ноября в Салониках официальная партия организовала публичное собрание, на котором присутствовало около 200 человек. 9-го ноября салоникская секция левой оппозиции организовала свое широкое публичное собрание. Театр был полон рабочими; на собрании присутствовало около 1.700 человек.
В Салониках скоро предстоят муниципальные выборы, на которых левой оппозицией выдвинут свой кандидат, кожевный рабочий, бывший член официальной партии.
В середине октября Пирей посетила советская эскадра. Греческие оппозиционеры встретили ее на шлюпках, с пением Интернационала. Для моряков была выпущена специальная листовка на русском языке. В этой листовке характеризовалось положение партии и рабочего класса в Греции, давалась оценка опасностей в СССР; листовка протестовала, в частности, против ссылки русских большевиков-ленинцев; она рассказала о судьбе тов. Раковского и о том, как он был заменен бывшим сталинским холуем, ныне гнусным предателем Беседовским.
Листовка была распространена среди матросов, ее брали и читали очень охотно, несмотря на категорическое запрещение начальства. Несколько греческих оппозиционеров были в дни прихода советской эскадры арестованы полицией «за демонстрацию в пользу Советов», по определению, — вполне, разумеется, правильному, — греческой буржуазной газеты «Химериссос Тупос» (от 14 октября).
Кроме организации большевиков-ленинцев, в Греции существует небольшая оппозиционная группа, так же солидаризирующаяся с международной левой оппозицией. Эта группа объединена вокруг журнала «Спартакос». Группа исключена была из партии в 1927 году. Подготовляется слияние группы Спартакос с большевиками-ленинцами (бывш. архиво-марксистами).
Болгария
В начале октября в Софии образовалась Рабочая Марксистская Группа «Освобождение». Группа является болгарской секцией международной левой. Она выпустила обширный манифест (см. стр. 57) и предполагает в ближайшем будущем начать выпускать еженедельную газету «Освобождение». На базе этого манифеста и идей левой оппозиции (болгарские товарищи надеются перевести ряд работ международной левой на болгарский язык) группа «Освобождение» развивает свою работу.
Резолюция учредительного собрания группы «Освобождение» заканчивается словами: «горячо приветствовать руководимых нашими учителями Троцким и Раковским мужественных товарищей русской оппозиции большевиков-ленинцев, упорно борющихся против сталинских преступлений и за возрождение международного революционного движения».
Германия
В период предвыборной борьбы в рейхстаг целый ряд низовых партийных ячеек обращались к левой оппозиции с просьбой о помощи в этой борьбе. Левая оппозиция, разумеется, эту помощь давала. Но аппаратчики действовали иначе. В Лейпциге на доме, где живет левый оппозиционер Бюхнер им был повешен плакат официальной партии «Голосуйте за коммунистическую партию». Рядом с этим плакатом немецкие оппозиционеры вывесили свой плакат «За Коминтерн Ленина и Троцкого». Аппаратчики решили во что бы то ни стало сорвать плакат оппозиции. С этой целью они совершили налет на квартиру тов. Бюхнера, разбили мебель, поломали окна и сорвали плакат. Во время побоища соседи тов. Бюхнера по квартире хотели бежать в полицию, от чего тов. Бюхнер, разумеется, отказался. Но совершенно несомненно, что при подобных способах — дракой и избиениями — решать внутренние разногласия немецкие сталинцы сделают полицию не только свидетелем, но и судьей между собою и левой оппозицией, и ответственность за это падет на них целиком.
В одном из районов Лейпцига местный аппарат пригласил группу рабочих-оппозиционеров (60-70 человек) принять участие в агитационной поездке на грузовике. Наши товарищи согласились. Оказалось, что целью этого приглашения было провокационно завести на грузовике рабочих-оппозиционеров в «уединенное» место, где была устроена засада, и там учинить избиение. Только сознательность коммунистов-пролетариев, членов партии, помешала выполнению этого плана: они решительно отказались принимать участие в избиении своих товарищей. И хулиганская политика Тельманов скандально провалилась.
Южная Америка
В Аргентине и Бразилии уже давно существуют оппозиционные группы. Аргентинская издает на испанском языке газету «Вердад», бразильская — нелегальный журнал на португальском языке «Классовая Борьба». Недавно оппозиционная нелегальная группа образовалась в Мексике. Вышел первый номер нелегального органа группы «Кларидад». Журнал издается в Нью-Йорке и оттуда нелегально доставляется в Мексику. Официальная партия по сообщениям мексиканских товарищей находится в состоянии полной дезорганизации и прекратила даже издание своего печатного органа.
В Уругвае создается оппозиционная группа, находящаяся в связи с мексиканскими товарищами.
* * *
Вышел Интернациональный Бюллетень № 2. Большинство статей напечатано по-немецки, часть по-французски . Номер содержит информационные статьи об оппозициях в СССР, Болгарии, Греции, Венгрии, Чехословакии, Китая и Бельгии; резолюции отдельных секций и пр.
* * *
Печатаемая в нынешнем № Бюллетеня работа Л. Д. Троцкого «Поворот Коминтерна и положение в Германии» вышла по-немецки в издании немецкой левой, по-английски в издании «Милитанта» (органа американской оппозиционной Лиги), а также напечатана в органе французской Лиги «Веритэ».
* * *
На китайском языке, китайской левой оппозицией изданы следующие работы тов. Троцкого: «Критика программы Коминтерна», «Защита Советской республики и оппозиция», Сборник работ тов. Троцкого о китайской революции в двух томах и др.
Мелочи «быта»
О «двурушничестве»
Ярославские всех мастей и оттенков усиленно орудуют сейчас на поприще разоблачений и борьбы с — ими же созданными — «двурушничеством». Ярославский же, состоит в редакторах «Большевика», теоретического органа ЦК ВКП(б). В № 9 «Большевика» в числе рекомендуемых книг об Индии на первом месте помещен труд тов. Ф. Дингельштедта «Аграрный вопрос в Индии». Это не мешает автору книги уже в течении трех почти лет находиться в сталинской ссылке.
Так, одной рукой Ярославский рекомендует книгу тов. Дингельштедта, другой же рукой самого Дингельштедта арестовывает в ссылке и отправляет в изолятор. Да, ведь это же двурушничество? Нисколько! Это только маленький отрезок сталинской «генеральной линии».
* * *
Много воды утекло за тринадцать лет. Историю Октября одни позабыли, другие никогда не знали, третьи исказили, с тем чтоб первым помочь забыть, а вторым помочь не знать. Делалось это, конечно, в целях борьбы с «троцкизмом». И попутно от истории Октября не оставили и камня на камне. Перед нами почтовая открытка, издания Музея Революции. На открытке на восьми языках надпись «У Смольного в Октябрьскую ночь 1917 г.». Изображен на ней красногвардеец с винтовкой и пулеметом, а рядом с ним на стене красуется приказ… РЕВВОЕНСОВЕТА. «РЕВВОЕНСОВЕТ» выведено большими буквами, чтоб ни у кого сомнений не было! Беда только в том, что в «Октябрьскую ночь 1917 г.» РЕВВОЕНСОВЕТА еще не существовало, а учрежден он был почти годом позже, именно 2 сентября 1918 г. На открытке, конечно, Главлит № А-46963. Все в порядке!
Почтовый ящик
Т. — зов. Письмо ваше от 19 октября получено. Очень удивлены, что не имеем продолжения и что вы не сообщаете адрес для сношений. Осторожность безусловно необходима, но она не должна парализовать активность.
— апп. Знаем всех трех и отдаем себе отчет в «сложности» маневра. Просчитаются.
Д. Сия газетка, меняющая каждый раз имя, но неизменно под вывеской оппозиции, очень дурно пахнет.
Анархисту, приславшему статью. Не считаем возможным отводить страницы нашего издания для печатания анархистских статей и полемики с нами.
Т. Тен — Вы спрашиваете, как быть в случае и пр. «Нужно иметь установку». Совершенно правильно. Вопрос, поднятый вами очень важен и может получить крупное значение. Но для этого нужно списаться.
аз. Не верьте.
Друзьям. Вы запрашиваете о процессе Сталина-Шумана против Троцкого (и против памяти Ленина). Блок (Сталин-Шуман), потеряв процесс вторично, перенес дело в высшую инстанцию. Разбирательство — в декабре. Расходы оплачиваются из средств советского государственного бюджета.
W.L-y. Ваше большое письмо от 9 октября получено. Спасибо. Ответ послан по указанному вами адресу.
Получено:
От греческих товарищей, собравших на митинге Орг. Большевиков-Ленинцев (Архивы-Марксизма), в пользу ссыльных и арестованных — 500 франков.
От С. К. Л. — 25 франков.
Из Америки:
От М. Левита — 5 долларов.
От Сильвин Блеекер — 5 долларов.
От Нат. Берман — 5 долларов.
От Поль Швальба — 1 доллар.
Представители «Бюллетеня Оппозиции»
BERLIN: Grylewicz, 23 Brusendorferstrasse. Berlin — Neukoln. Tel. Fo Hermannplatz 0388 Postscheck 17.136.
NEW — YORK: «The Militant», 25 Third Avenue, New-York. U.S.A.
БЮЛЛЕТЕНЬ ПРОДАЕТСЯ:
WIEN: Perski, Mechitaristengasse, 4.
LONDON: Lbrairie Vachon, 15, Little Newport street W. C. 2.
BRUXELLES: Kiosque gare du Nord.
OSLO (Norvege): Narvesens Kioskkompani stor — Ting's gatten (Vedhosjen).
CONSTANTINOPLE: Pakhalov, 388 Grande rue de Pera Istanbul — Turquie.